Цит. по Мору а А. Литературные портреты/Пер, с франц.— М., 1970, с. 190.

 

цензурный запрет на 6 стихотворений из «Цветов зла» снят только в 1949 г. То же самоё происходило и в других странах [131]. Уже сама постановка проблем пола в этих условиях требовала большого личного мужества.

Первыми людьми, начавшими систематическое изучение половой жизни, были врачи, и начали они, естественно, не с ее нормальных, а с патологических форм. И числе родоначальников сексологии обычно упоминаются профессор психиатрии Венского университета Рихард фон Крафт-Эбинг (1840—1902), швейцарский невропатолог, психиатр и энтомолог Август Форель (1848— 1931), немецкие психиатры Альберт Молль (1862— 1939) и Магнус Хиршфельд (1868—1935), австрийский психиатр, родоначальник психоанализа Зигмунд Фрейд (1856—1939), немецкий дерматолог и венеролог Иван Блох (1872—1922) и английский публицист, издатель и врач Генри Хэвлок Эллис (1859—1939) [207, 345]. Это были во всех отношениях разные люди. Монархист, консерватор Молль имел идеологически мало общего с социал-демократом Хиршфельдом или с пацифистом и рационалистом Форелем. Разными были и их теоретические позиции, но всем им нередко приходилось трудно. Крафт-Эбинг, маститый немецкий психиатр, автор первого систематического руководства «Сексуальная психопатия» («Psychopathia sexualis», 1886), наиболее деликатные места в своей книге написал по-латыни, чтобы сделать их недоступными широкому читателю. Тем не менее, в 1891 г. рецензент ведущего английского медицинского журнала обвинял его в смаковании «грязных деталей», выражая надежду, что сама бумага, на которой напечатана эта ужасная книга, будет использована для столь же низменных нужд. Поднимался даже вопрос о лишении Крафт-Эбинга полученного им звания почетного члена Британской медико-психологической ассоциации. Блох большую часть своих сексологических работ публиковал под псевдонимом. Труды Эллиса английская цензура запрещала как «непристойные», а сам он подвергался судебным преследованиям, причем ни один авторитетный ученый или медик не осмелился в то время публично выступить в защиту его основного труда, ныне признанного классическим. Основанный Магнусом Хиршфельдом Сексологический институт был разгромлен немецкими фашистами. Итальянский врач и антрополог Паоло Мантегацца из-за своей книги «Половые отношения человечества» едва не лишился профессорской кафедры и места в сенате. Подобные факты не раз случались и позже, делая историю сексологии весьма похожей на мартиролог.

Даже вполне «благополучным» исследователям, оставившим заметный след в науке, долгие годы приходилось жить и работать в атмосфере враждебности и подозрительности, особенно в том, что касалось их собственной сексуальности. Повышенный интерес к ней проявляют и их современные биографы. Старая богословская идея о греховности половой жизни превратилась в массовом сознании в прочное убеждение, что у всякого, кого интересует «секс», у самого что-то по этой части не в порядке. Вообще говоря, заинтересованность ученого в том или ином предмете нередко стимулируется какими-то его личными жизненными проблемами. Однако так бывает далеко не всегда, да и сами эти проблемы могут быть разными. Никто не думает, что физиологией питания занимаются обязательно обжоры (а может быть, язвенники?), языкознанием — косноязычные, а криминологией — потенциальные преступники. К тому же сексуальность — предмет общеинтересный, а проблема «нормы» здесь особенно сложна. Одному собственная сексуальность кажется «чрезмерной», другому — «недостаточной».

Наличие каких-то личных проблем, если только они осознаны, в принципе не исключает возможности их объективного исследования. Иначе пришлось бы признать, что самые важные вопросы изучать вообще некому. Женщины не могут судить о женской психологии потому, что они пристрастны, а мужчины — потому, что они некомпетентны. Рабочий не может изучать положение рабочего класса из-за субъективной заинтересованности и недостатка образования, а интеллигент — в силу своей «посторонности». Тут образуется порочный круг. Если человек может исследовать только то, к чему он лично причастен, то объективное знание принципиально невозможно: европеец не может понять африканца, здоровый — психически больного. Если личный опыт для познания вреден, то для изучения человеческих проблем придется приглашать марсиан. Однако в том-то и состоит значение науки, что она вырабатывает объективные (хотя и относительные) критерии, позволяющие оценивать степень доказательности различных взглядов и теорий независимо от того, какими личными чувствами и пристрастиями вдохновлялся сформулировавший их ученый. Это в полной мере относится и к сексологии.

Эмансипация сексологических знаний от религиозно-моральных догматов могла начаться только в сфере биологии не только потому, что пол — универсальное биологическое явление, но и потому, что биология была ведущей отраслью естествознания второй половины XIX века, а эволюционная теория Дарвина служила методологическим образцом для других наук. Нетрудна понять и то, почему изучение проблем пола началось не с нормы, а с патологии. «Нормальная» половая жизнь еще казалась ученым сравнительно простой, однозначной, не требующей особых объяснений. Другое дело — «половые извращения», к числу которых в XIX веке относили все морально осуждаемые формы сексуального поведения и вообще всякий секс, не связанный с продолжением рода, которое казалось единственной «естественной» функцией пола.

В развитии теоретической сексологии XIX — начала XX века отчетливо проступают две тенденции [206]: 1) постепенное ослабление жесткого биологического детерминизма в пользу более тонких и сложных психологических теорий и 2) усложнение и обогащение самого понятия нормы на основе включения в нее широкого спектра вариаций.

Критикуя наивность биологических теорий пола XIX века, нужно помнить не только об ограниченности самого принципа биологического редукционизма, стремившегося свести сложные социальные и психические явления к элементарным биологическим законам, но и о том, что биология, к которой апеллировали ученые этого периода, была еще весьма неразвита. Недостаток достоверных эмпирических фактов (даже половые гормоны еще не были открыты) неизбежно восполнялся умозрительными общими построениями, а их отправной точкой большей частью служили нормы обыденного сознания и буржуазной морали.

Эволюционизм XIX века видел в прошлом только подготовку настоящего и невольно идеализировал это настоящее. Это касается даже классиков науки: например, Чарльз Дарвин в книге «Происхождение человека и половой отбор» (1871) провозгласил эволюцию половой морали от «распущенности дикаря» к высоконравственной моногамии викторианской Англии следствием естественного апологического закона. Столь же непреложными представляются Дарвину психологические различия между юлами: агрессивного напористого мужчину дополняет пассивная нежная женщина. По меткому выражению американского исследователя Арно Карлена [218], в [IX веке наука заменила религию в качестве обоснования традиционных нравов.

Если раньше установка на половое воздержание и умеренность подкреплялась религиозно-этическими доводами о греховности и низменности «плотской жизни», то теперь на первый план выходят псевдобиологические аргументы — растрата «половой энергии» истощает жизненные силы организма, которые следовало употребить на что-то полезное. Большинство биологов XIX века, подобно христианским богословам, видели единственный смысл и оправдание половой жизни в продолжении рода. Все формы сексуальности, преследующие иные цели и не связанные с деторождением, в свете этой установки выглядят не только безнравственными, но и «противоестественными» (этот термин пришел в биологию непосредственно из богословия). Разумеется, противопоставление «естественного» и «противоестественного» никогда не имело и не имеет ясных критериев [345]. Что значит «вести себя естественно»? Следовать примеру природы? Предписание слишком неопределенно, так как природа дает разные примеры, да и сам человек существенно изменяет ее, создает «вторую природу». Подражать животным? Тогда история культуры оказывается сплошным регрессом; кроме того, разные виды животных ведут себя по-разному. Руководствоваться «самоочевидным» предназначением органов тела, употребляя их только так и не иначе (глаза — чтобы видеть, желудок — чтобы переваривать пищу и т. д.)? Но многие органы тела полифункциональны, к тому же все они взаимосвязаны. Это в полной мере относится и к половой системе. Апелляция к «естественности» лишь прикрывает незнание предмета и идеологический консерватизм.

Какой бы консервативной ни была биолого-медицинская теория, она обязательно задает вопрос: почему? Для богословия сексуальные аномалии были просто грехом, за который виновные должны отвечать перед богом и людьми. Для науки они представляют проблему — почему возникают такие непонятные явления, как половое влечение к людям собственного пола (гомосексуализм), потребность переодеваться в одежду другого пола (трансвестизм), причинять страдания сексуальному партнеру (садизм) или испытывать их самому (мазохизм), бесполезная растрата драгоценного семени (онанизм) и многие другие столь же странные вещи? Что это — преступление, за которое нужно наказывать, или болезнь, которую нужно лечить? А если лечить, то чем и как? Ответить на эти вопросы было не так-то просто.

Молодая наука психиатрия (название ее появилось лишь в начале XIX века) сначала видела мир черно-белым: человеческая душа либо здорова, либо больна, существует либо норма, либо патология. Однако уже в начале XIX века врачи заметили, что наряду с «безумными» людьми существуют и такие, которые нормальны во всем, кроме одной какой-то частности. В 1835 г. английский врач и этнограф Джеймс Причард ввел понятие «морального помешательства (moral insanity)», «морбидной перверсии» — болезненного извращения некоторых чувств и влечений, но без потери разума. Это понятие как нельзя лучше подходило для описания де-виантных (отклоняющихся от нормы) форм сексуального поведения, затрагивающих отдельные компоненты полового влечения (выбор необычного объекта, ситуации или способа удовлетворения).

В XIX веке психиатры детально описывают симптоматику разнообразных «половых извращений» (перверсий). Термин «извращение» подчеркивал органический характер таких нарушений, то, что они не имеют якобы ничего общего с нормальной, здоровой сексуальностью. Особенно много сделал в этом плане Крафт-Эбинг, книга которого «Сексуальная психопатия» содержит огромный клинический материал. Однако в интерпретации данных единообразия никогда не было. Характерна в этом смысле продолжавшаяся несколько лет дискуссия между Крафт-Эбингом и знаменитым французским психологом Альфредом Бине о природе фетишизма. Крафт-Эбинг, стоя на позициях биологического детерминизма, придавал решающее значение конституциональным факторам. Напротив, Бине подчеркивал роль ассоциативных связей: во время случайной эякуляции рядом с подростком оказывается женщина с надушенным сиренью платком, и в результате закрепления этой ассоциации запах сирени отныне вызывает у него половое возбуждение даже в отсутствие женщины. Однако почему случайная психологическая ассоциация у одного человека закрепляется, а у другого — нет? Видимо, считали Крафт-Эбинг и Молль, дело в индивидуальном предрасположении. Какова же природа этого предрасположения — является ли оно врожденным или обусловлено прошлым опытом человека, условиями его воспитания, ранними травмирующими переживаниями и т. п.? Особенно острые споры развертывались по поводу однополой любви, «содомского греха» по библейской терминологии. Сегодня эти споры кажутся спекулятивными, иногда даже странными. Однако в них ставились и уточнялись многие вопросы, не утратившие актуальности и сейчас. Молля наряду с Фрейдом считают одним из родоначальников изучения детской сексуальности; его идея о существовании особой стадии «подростковой интерсексуальности» по сей день импонирует некоторым исследователям. Хиршфельд, подробно описавший трансвестизм, который он считал следствием нарушения нормального соотношения в организме мужских и женских гормонов, также внес большой вклад в изучение гомосексуализма. В 1908 г. он основал первый в мире сексологический журнал, а в 1918 г.— первый Институт сексологии, научный, лечебно-консультационный и просветительный центр, просуществовавший вплоть до прихода к власти в Германии нацистов. Важнейшей заслугой Хиршфельда было то, что он положил начало массовым сексологическим опросам анкетного типа. В 1903 г. он разослал анонимный вопросник, касающийся половой жизни 3 тыс. студентов (было получено 1756 ответов); в 1904 г. подобные письма были направлены 5721 берлинскому рабочему. Несмотря на несовершенство методики Хиршфельда, его данные и сегодня используются в целях сравнения.

Развитие клинической сексологии получило в начале XX века дополнительный стимул со стороны гуманитарных наук, прежде всего этнографии и истории. Уже древнейшие путешественники и географы, описывая быт и нравы чужих народов, уделяли какое-то внимание их половой жизни. Многочисленные факты такого рода содержат и этнографические описания XVIII — начала XIX века, но они были несистематичными, напоминая зачастую сборники анекдотов. Неспособные отрешиться от норм своей собственной половой морали европейские авторы, говоря словами Ф. Энгельса, часто рассматривали нравы неевропейских народов — первобытные условия «через очки дома терпимости» [2 с. 41]. Когда одного английского миссионера спросили об обычаях и нравах туземцев, он уверенно ответил: «Обычаев никаких, нравы скотские». Возникновение в XIX веке этнографии и антропологии должно было изменить положение вещей. Разумеется, пока европейская культура не научилась критически анализировать свою собственную половую мораль, не могло быть и речи об объективном изучении «чужой» сексуальности. Большинство этнографов и антропологов конца XIX — начала XX века предпочитали не касаться этих «скользких» вопросов, да и публиковать такие материалы было трудно. Тем не менее делаются первые попытки обобщения историко-этнографических данных, например «Эволюция брака и семьи» французского этнографа Шарля Летурно (1888), «История человеческого брака» финского этнографа и социолога Эдварда Вестермарка (1891) и др. Сведения о сексуальном символизме и поведении приводились также в работах по истории религии и в связи с изучением древних обрядов инициации, тайных обществ и мужских союзов. Классическая филология не могла обойти молчанием проблему античной педерастии и т. д.

Первую попытку соотнести клинические и культурологические данные о человеческой сексуальности предпринял уже Иван Блох, который понимал, что биологический подход к сексуальности необходимо дополнить культурно-историческим. В своих многочисленных книгах и статьях он как раз и пытался реализовать такой синтез.

Хотя с точки зрения современной науки работы Блоха поверхностны и недостоверны, они вводили в широкий оборот неизвестные его современникам факты, заставляя ученых искать им объяснение. Комплексный подход, но с явным креном в сторону биологии характерен и для крупнейшего популяризатора сексологии начала XX века Огюста Фореля, книга которого «Половой вопрос» (1905) имела самое широкое распространение вплоть до середины 20-х годов.

Переориентация сексологической теории с биологии на психологию наиболее отчетливо выражена в работах Хэвлока Эллиса, которого Г. С. Васильченко [62] считает самым ярким и талантливым представителем энциклопедического направления в сексологии. Семитомный труд Эллиса «Исследования по психологии пола» («Studies in the Psychology of Sex», 1897—1928) содержит все, что было известно в то время по психологии сексуальности. Главный пафос Эллиса — в гуманистическом стремлении понять многообразие форм человеческой сексуальности, вместо того чтобы безоговорочно осуждать все то, что не отвечает нормам современной культуры или нашим собственным склонностям. Эллис способствовал пониманию пластичности человеческой сексуальности. Больше, чем кто-либо другой, он содействовал преодолению ложных представлений и страхов относительно мастурбации, активно боролся за изменение консервативно-патриархальных установок по отношению к женщинам. На него во многом опирался известный голландский гинеколог Теодор Хендрик Ван де Велде (1873—1937) в своей книге «Идеальный брак» (1926), которая была самой популярной книгой по практической сексологии с середины 20-х до начала 60-х годов (в 1967 г. вышло 77-е издание); в этой книге женщина едва ли не впервые выступает не как простой объект сексуальной активности мужчины, а как его равноправный партнер, интересы которого должны строго соблюдаться.

 

ВЛЕЧЕНИЯ И КОМПЛЕКСЫ

 

Самой влиятельной сексологической теорией первой половины XX века был, безусловно, психоанализ Зигмунда Фрейда. Психоанализ как философская и психологическая теория и как метод лечения неврозов, безусловно, значительно шире сексологической проблематики. Я не буду обсуждать здесь этих вопросов, отослав читателя к специальной литературе [51]. К сожалению, систематического изложения и критики фрейдовской теории сексуальности в свете современных научных данных на русском языке нет. В отличие от большинства своих предшественников, 3. Фрейд рассматривает сексуальность не как частный, локальный, аспект человеческой жизни, а как ее основу и стержень. Половое влечение, «либидо» составляет, по 3. Фрейду, источник всей психической энергии индивида, а всякое эмоциональное удовлетворение он называет сексуальным. Ядро того, что мы называем любовью,— писал 3. Фрейд,— половая любовь, целью которой является сексуальная близость. Это влечение лежит и в основе таких «несексуальных» чувств, как любовь к самому себе, родительская и сыновняя любовь, дружба, любовь к человечеству в целом и даже привязанность к конкретным предметам и абстрактным идеям. Все они, по 3. Фрейду, «суть проявления одних и тех же инстинктивных импульсов. В отношениях между полами они пробивают себе путь к сексуальному союзу, а в других случаях отвлекаются от этой цели или не могут достичь ее. Тем не менее, первоначальную либидинозную природу этих чувств всегда можно распознать по жажде близости и самопожертвования» [174]. Такая расширительная трактовка либидо навлекла на Фрейда небезосновательные обвинения в пансексуализме. Однако это не был вульгарный, механический редукционизм. Тезис, что «сексуальные импульсы» включают все эмоциональные и дружественные влечения, к которым в просторечии применяется слово «любовь», неразрывно связан у 3. Фрейда с тем особым значением, которое он вкладывает в понятие «сексуальность»: «В первую очередь сексуальность отделяется от своей слишком тесной связи с гениталиями и рассматривается как более общая телесная функция, имеющая своей целью удовольствие и только опосредованно служащая целям воспроизводства» [175].

Иначе говоря, сексуальные переживания отнюдь не сводятся к генитальным. Опираясь на данные клиники, 3. Фрейд утверждает, что у человека имеется не одна, а несколько эрогенных зон, раздражение которых вызывает эротические ощущения, причем значение этих зон с возрастом меняется. В соответствии с этим 3. Фрейд выделяет несколько фаз психосексуального развития [176]. Первая фаза, оральная, охватывает первый год жизни, когда основным органом удовольствия является для младенца рот (сосание, затем кусание). Вторая, анальная, фаза (от 1 до 3 лет) характеризуется повышенным интересом ребенка к дефекации; контролируя этот процесс, ребенок получает чувственное удовольствие и одновременно вырабатывает навыки самоконтроля. Третья, фаллическая, фаза (от 3 до 5 лет) означает усиление интереса к гениталиям, что выражается, в частности, в мастурбации. Главным символом этого возраста является половой .член, фаллос (отсюда название фазы), а основной психологической задачей — адекватная половая идентификация. Мальчик должен преодолеть бессознательное влечение к матери (эдипов комплекс) и идентифицироваться с отцом, а девочка — преодолеть влечение к отцу (комплекс Электры) и чувство зависти к мальчикам из-за отсутствия у нее полового члена и идентифицироваться с матерью. Четвертая, латентная, фаза, продолжающаяся до начала полового созревания, характеризуется временным ослаблением сексуальных реакций и интересов; либидо как бы дремлет, уступая место формированию сознательного «Я» и предметных интересов ребенка. С половым созреванием начинается генитальная фаза развития, когда либидо ищет и находит удовлетворение на путях половой близости. Если этому что-то мешает, то происходит как бы возврат, регресс к пройденным фазам. В психологической регрессии или «фиксации» на пройденных этапах Фрейд видел ключ к пониманию девиантных форм сексуальности. Отнюдь не отрицая возможных конституциональных и нейрохимических факторов, предрасполагающих индивида к той или иной девиации, 3. Фрейд считал, что, пока эти факторы не открыты, а возможно и после этого, главным и единственным средством лечения сексуальных отклонений может быть психоанализ, т. е. выяснение психической травмы, задержавшей или исказившей нормальное психосексуальное развитие индивида, и преодоление психологических последствий этой травмы путем осознания ее причин.

Предложенный 3. Фрейдом подход к сексуальности, снимая жесткий биологический детерминизм, концентрировал внимание на особенностях индивидуального развития. 3. Фрейд анализирует тончайшие нюансы психосексуальной мотивации, соотношение «чувственного» и «нежного» влечения, эротических и неэротических привязанностей. Не ограничиваясь изучением психики отдельно взятого человека, он стремится выявить связь индивидуального сексуального поведения с культурными нормами, вскрыть филогенетические корни сексуального символизма, истоки и сущность важнейших сексуальных табу и запретов, например запрещения инцеста (кровосмешения) или охраны девственности. 3. Фрейд подчеркивает, что некоторые типичные формы сексопатологии, например, психическая импотенция, имеют в действительности социальные причины. Свою сексологическую теорию он иллюстрирует не только данными клиники, но и материалами истории, этнографии, изучения биографий и творчества великих людей (Микеланджело, Леонардо да Винчи, Гете и др.).

Влияние 3. Фрейда на развитие сексологии во всех ее аспектах было исключительно велико. Прежде всего, Фрейд, как никто другой, подчеркнул роль и значение сексуальности в человеческой жизни. Если викторианская эпоха считала секс скорее удовольствием, развлечением, без которого можно и обойтись, то теперь осознается его необходимость не только с точки зрения продолжения рода, но и для нормального функционирования личности. Весьма ценными были указание на органическую связь сексуальных и несексуальных переживаний и возможность перехода одного в другое. Это значит, что сексуальность не может быть понята вне целостной личности, а личность — без учета ее сексуальных переживаний. Взаимодействие природного и социального в развитии сексуальности понимается теперь не механически, а на основе преломления того и другого в индивидуальной биографии, побуждая психотерапевта искать истоки психосексуальных аномалий и трудностей в прошлом опыте личности. Весьма плодотворной оказалась мысль 3. Фрейда о значении ранних детских переживаний и, в частности, отношений с родителями как эмоционального фона и даже непосредственной причины формирования определенного типа сексуального поведения. Анализ неосознаваемых переживаний — сексуальных символов, защитных механизмов, эротических фантазий и сновидений — был не только важен в клиническом отношении, но и стимулировал сравнительно-историческое изучение этих явлении на материалах истории религии и культуры. Половые извращения, казавшиеся преступлением или следствием физической дегенерации, предстали теперь как гипертрофия или фиксация отдельных сторон и компонентов нормального психосексуального развития, элементы которых каждый может при желании обнаружить в своей собственной психике.

Это открытие вызвало настоящий культурный шок. Как писал в своей книге «Необходима осторожность» Герберт Уэллс, «в течение столетий Homo Тьюлеру (сатирический образ буржуа.— И. К.) удавалось делать вид, будто его тайные влечения и наиболее непривлекательные действия фактически не имеют места, будто дурные поступки его ближних представляют собой «отклонения от нормы» и срывы, к которым сам он не имеет отношения — «Ах, какой ужас!» — или же которые вызваны совершенно исключительными обстоятельствами, вроде дьявольского наваждения.

Только после появления психоанализа на дневной и, пожалуй, даже слишком резкий свет был позорно извлечен в качестве его «подсознательного» тот сложный клубок влечений и грез, существование которого он до сих пор отрицал и таил. «Что это такое? Вы меня просто удивляете»,— произнес психоаналитик, словно фокусник, вытаскивающий кролика из шевелюры почтенного зрителя. «У каждого из нас есть подсознательное»,— объявил он. «Решительно у каждого. Да! Но...»

Мы стали вспоминать такие вещи, о которых привыкли не думать. Это было очень неприятно» '.

Концепция 3. Фрейда вызвала сначала скандал, ее называли клеветой на человечество. Когда в 1910 г. на международном конгрессе психиатров в Гамбурге кто-то предложил обсудить теорию 3. Фрейда, председатель заявил: «Это предмет не для научного конгресса, а для полиции». Постепенно картина менялась. Фрейдизм, хотя и с существенными модификациями, нашел поддержку у многих влиятельных представителей научной и особенно у художественной интеллигенции. Психоанализ оказался методом лечения или, во всяком случае, объяснения и облегчения некоторых психосексуальных расстройств. Даже враждебные Фрейду клиницисты стали находить у него множество ценных частных наблюдений. С середины 20-х годов фрейдизм стал практически господствующей ориентацией в западноевропейской и американской сексологии.

Однако влияние Фрейда на развитие сексологии было противоречиво. Оценивая его труды в свете современных научных данных, поражаешься тому, как точно он сумел почувствовать и локализовать основные проблемы сексологии, и вместе с тем тому, как ошибочны, оказались многие предложенные им содержательные решения. Не вдаваясь в детали и спорные вопросы, укажу основные линии, в которых современная теоретическая сексология особенно резко расходится с 3. Фрейдом.

Прежде всего, резкой критике подвергается его пан-сексуализм. Как справедливо указывал известный американский психиатр Роберт Столлер [331], понятие «половой» у 3. Фрейда весьма многозначно. Оно обозначает и биологические свойства, дифференцирующие организмы на мужские и женские, и либидо как инстинкт продолжения жизни, и чувственные переживания, связанные с получением удовольствия, и репродуктивное поведение, направленное на продолжение рода, и интенсивные эротические ощущения в разных частях тела, сопровождаемые фантазиями. Своей расширительной трактовкой либидо 3. Фрейд стремился подчеркнуть единство эмоционального мира личности. Если понимать либидо в широком смысле как источник всей эмоциональной жизни индивида, то утверждение о либидинозном характере всех человеческих привязанностей — простая тавтология. Если вкладывать в это слово более узкий смысл, связывающий либидо с чувственно-эротическими, генитальными переживаниями, то свести к нему все богатство человеческих отношений явно не удастся. 3. Фрейд был прав, доказывая, что либидо часто выступает в превращенных, 1 У элл с Г. Необходима осторожность/Пер, с англ.— М., 1951, с. 131.

неэротических по своему явному содержанию и мотивам, формах. Однако, как мы увидим дальше, существует и обратный процесс, когда явно сексуальное по внешним признакам поведение, например демонстрация гениталий или половой акт, в действительности выполняет несексуальные функции, психологические или социальные.

Второй главный недостаток теории 3. Фрейда — психогидравлическая модель сексуальности. Хотя 3. Фрейд признает влияние на личность культуры и воспитания, в центре его построений остаются внутри-личностные процессы. Индивид обладает, по Фрейду, определенным фиксированным количеством психической энергии, которую общество помогает ему так или иначе «канализировать» и реализовать. Поскольку количество этой энергии ограничено, индивид должен выбирать между сексуальной активностью и какими-то другими видами деятельности, в которых заинтересовано общество. Отсюда следует неустранимый конфликт между сексом и культурой. Подавление сексуальности порождает неврозы, а ее свобода — упадок культуры. Репрессивная половая мораль, по 3. Фрейду, это цена, которую человечество платит за развитие цивилизации. В свете современных данных эта антитеза представляется ложной. Во-первых, люди обладают разными энергетическими ресурсами, и при нормальном физиологическом режиме половая активность не только не мешает другим видам деятельности, но даже повышает ее общий тонус. Во-вторых, культура не просто указывает каналы, по которым должна изливаться сексуальная энергия, но и формирует конкретный сценарий сексуального поведения индивида, характерные для него психосексуальные установки и ориентации. Речь идет, таким образом, не об универсальном конфликте биологической «сексуальности» и «культуры», а о конкретных противоречиях между относительно стабильными нормами морали и более изменчивым и вариабельным индивидуальным поведением.

Викторианская ограниченность лежит и в основе фрейдовской концепции женской сексуальности. Истинный- сын своего времени и класса, 3. Фрейд не сомневался в том, что все эмпирически наблюдаемые половые различия, включая мужскую гегемонию,— следствие универсального биологического закона. Современная наука считает спор о том, какой пол является высшим, таким же бессмысленным, как спор о высших и низших расах. Не выдержали эмпирической проверки и многие частные сексологические положения 3. Фрейда, касающиеся женщин: об универсальной «зависти к половому члену», пониженной сексуальности женщин и т. д.

Коренным образом пересмотрена ныне и фрейдовская теория детской сексуальности. Разграничение биологических и психологических аспектов бисексуальности выявило несколько качественно различных критических периодов половой дифференцировки, не совпадающих с теми, которые постулировал Фрейд. Содержание выделенных им фаз сегодня также трактуется иначе. Идея универсальности эдипова комплекса была уже в 20-х годах поставлена под сомнение Б. Малиновским [242], а затем и вовсе отброшена этнографами. Не выдержала эмпирической проверки и фрейдовская теория идентификации. Не отрицая значения для мальчика идентификации с каким-то мужским образом, психологи указывают, что таким мужчиной совсем не обязательно бывает отец. Вообще зависимость психосексуальной идентификации ребенка от его взаимоотношений с родителями гораздо сложнее и многозначнее, чем предполагает модель эдипова комплекса. Опровергнуто мнение 3. Фрейда о том, что психологические различия между мальчиками и девочками появляются лишь в 5—6 лет, не подтверждается существование «латентного периода» и т. д.

Осознание этих и многих других слабостей теории 3. Фрейда привело к тому, что психоанализ постепенно, начиная с 60-х годов, утратил ведущее место в зарубежной сексологии (в СССР он таковое никогда не занимал). С одной стороны, его критикуют представители биологических наук. С другой стороны, современная сексология придает значительно большее значение социально-культурным факторам психосексуального развития. Это характерно даже для ученых, которые сами были воспитаны на психоанализе (Эрик Эриксон, Гарри Салливен, Роберт Столлер, Леон Солцмен и др.). Отдавая должное 3. Фрейду, они далеко отходят от его общих установок. Характерно, что наиболее серьезные авторитетные общие курсы и теоретические труды по сексологии, вышедшие в последние годы на Западе, написаны с нефрейдистских или даже антифрейдистских позиций, хотя никто не • отрицает большого вклада в науку и интуиции 3. Фрейда.

 

ОТ АНАМНЕЗА К АНКЕТЕ

 

Какие бы споры ни развертывались между 3. Фрейдом, Моллем, Хиршфельдом, Блохом и Эллисом, для всех них сексология была преимущественно сексопатологией. «Нормальное» сексуальное поведение еще не было осознано как проблематичное и требующее объяснения. К его изучению подходили постепенно, главным образом (если исключить этнографические данные) через исследование аномалий и вариаций, встречавшихся в клинической практике и в быту. Однако психиатрическая клиника при всем ее огромном значении не может быть главным и единственным источником теоретической сексологии. Ее богатая и сложная феноменология, где один случай разительно отличается от другого, с трудом поддается обобщению; психиатрические классификации и типологии, основанные зачастую на внешних симптомах, сами нуждаются в теоретическом обосновании, исходящем из определенных биологических или психологических закономерностей.

Чтобы разорвать порочный круг, когда норма объясняется через патологию, а патология определяется по отношению к подразумеваемой норме, о которой ничего достоверного не известно, сексология должна была выйти за пределы клиники и обратиться к изучению поведения, физиологии и мотивации нормальных, обыкновенных людей в естественных условиях их жизни.

Однако кого и что считать нормальным? Понятие нормы в биологии и медицине многозначно [48]. Во-первых, норма понимается как норматив, т. е. нечто должное, эталон, на который нужно равняться, оценивая по нему индивидуальное поведение, таковы, например, спортивные нормы или нормы питания. Такие нормы-нормативы всегда условны и имеют значение только в определенной системе отсчета. Во-вторых, норма понимается как статистически среднее, наиболее часто встречающееся, массовое в явлениях; в современной науке нормальное в статистическом смысле включает не только среднестатистическую величину, но и серию отклонений от нее в известном диапазоне. В-третьих, норма понимается как функциональный оптимум, подразумевающий протекание всех процессов в системе с наиболее возможной слаженностью, надежностью, экономичностью и эффективностью. Функциональная норма всегда индивидуальна и ее нарушение определяется не величиной отклонения от статистического среднего, а функциональными последствиями.

Кроме этих формально-методологических измерений, понятие нормы имеет ряд содержательных параметров. Разговор о норме всегда подразумевает вопрос: «Норма чего?». Нормы морали, физиологии и психологии могут совпадать или не совпадать друг с другом, но это разные нормы, имеющие разные системы отсчета. Интенсивность половой жизни измеряется иначе, чем степень получаемого от нее удовлетворения, и т. д. К сожалению, как раз в рассуждениях о «нормальной» или «ненормальной» сексуальности эти понятия часто не уточняются; моральные нормы смешиваются с психическими или физиологическими, среднестатистические — с функциональными, количественные показатели — с качественными и т. п.

Клиническая сексология начала XX века знала, в сущности, только понимание нормы как норматива, причем биологические показатели сплошь и рядом подгонялись под требования официальной морали. Каковы среднестатистические нормы сексуального поведения и как ведут себя люди за пределами клиники, ученые понятия не имели. Чтобы получить такую информацию, нужны массовые опросы населения. Такие исследования начались уже в начале XX века по инициативе Хиршфельда. Еще раньше, в 1901 г., такой 'опрос 595 университетских студентов был проведен А. фон Рёмером в Амстердаме. В России первое исследование этого типа (2150 студентов-мужчин Московского университета) было проведено в 1903—1904 гг. М. А. Членовым (результаты опубликованы в 1907 г.). После первой мировой войны подобные опросы проводились уже во многих странах.

Особенно много их было в 20-х годах в СССР. Достаточно вспомнить работы И. Г. Гельмана, обследовавшего 1214 студентов и 338 студенток, С. Я. Голосовкера, опросившего более 2000 молодых мужчин и 550 женщин, М. С. Бараша, обследовавшего 1450 мужчин-рабочих, С. Е. Бурштына, опросившего свыше 4600 военнослужащих и студентов, В. Васильева, изучавшего 250 женщин-киргизок в сельской местности, Д. И. Ласса, опросившего более 2300 студентов, Н. С. Храпковской и Д. Ю. Кон-чилович, обследовавших более 3350 рабочих Саратова. Как замечает Г. С. Васильченко [62], по своей массовости и методической тщательности эти работы существенно опережали современные им зарубежные исследования. Некоторые из них переводились или подробно реферировались на Западе.

В конце XIX — начале XX века возникают специализированные сексологические журналы и научные общества [108]. Первыми периодическими изданиями по сексопатологии были «Archivio delle psicopatie sessuali» под редакцией Паскуале Пента (с 1896 г.) и «Jahrbuch fur sexuelle Zwischenstufen» под редакцией Хиршфельда (1899—1923). В 1908 г. Хиршфельд основал первый научный журнал по общей сексологии «Zeitschrift ftir Sexualwissenschaft», однако год спустя он слился с более популярным журналом «Sexual-Probleme», который издавал Макс Маркузе. В 1914 г. Блох совместно с Альбертом Эйленбургом возобновил «Zeitschrift fur Sexualwissenschaft» в качестве официального органа «Медицинского общества по сексологии и евгенике», основанного в 1913 г., журнал просуществовал до 1932 г. В том же 1913 г. возникло также «Международное общество сексологических исследований» во главе с Моллем. Ценные исследования по этнографии и истории пола и сексуальности печатались в журнале «Anthropophyteia» под редакцией известного венского этнографа Фридриха Краусса при участии Франца Боаса и других выдающихся ученых того времени.

Какими бы специальными ни казались многие проблемы сексологии, ее развитие было всегда тесно связано с общими тенденциями общественного мнения и социальными движениями [363]. В 1921 г. Хиршфельд организовал в Берлине первый Международный конгресс сексуальных реформ. В 1928 г. на съезде в Копенгагене была основана Всемирная лига сексуальных реформ, первыми президентами которой последовательно были Эллис, Форель и Хиршфельд. Движение это было весьма неоднородным по своему составу и программным установкам. Его участники выдвигали ряд прогрессивных требований: политическое, экономическое и сексуальное равенство мужчин и женщин; освобождение брака и развода из-под власти церкви; развитие полового просвещения, изменение законов, направленных против контрацепции и абортов; охрана прав незамужних матерей и «незаконных» детей и т. д. Вместе с тем многие авторы ставили «сексуальные реформы» впереди социальных и апеллировали к ненаучным положениям евгеники. В эти годы получают широкое распространение различные спекулятивные теории пола, например «фрейдо-марксизм» Вильгельма Райха (1897—1957). Отождествляя всякое творчество с оргазмом, а всякое социальное регулирование сексуального поведения с репрессивной буржуазной моралью, Райх считал революцию в половой морали предпосылкой любых глубинных социально-экономических преобразований. К середине 30-х годов движение за «сексуальные реформы», отодвинутое более важными и драматическими социальными процессами (мировой экономический кризис, установление фашистской диктатуры в ряде стран, приближение новой мировой войны), быстро пошло на убыль.

Однако научное исследование проблем пола не прекратилось. Наоборот, в конце 30-х годов американский ученый Альфред Кинзи (1894—1956) начал исследование, которое радикально изменило наши представления о человеческой сексуальности. История этой работы такова [286, 317]. В 1938 г. студентки Индианского университета попросили администрацию организовать лекционный курс для старшекурсников, готовящихся к вступлению в брак. Курс этот, включавший биологические, социально-экономические, юридические и психологические аспекты брачно-семейных отношений, был поручен семи профессорам во главе с Кинзи. Известный зоолог и автор популярного учебника биологии, Кинзи давно уже был озабочен тем, как мало известно науке о сексуальном поведении человека и как различны его нормы в разных обществах. Желая восполнить этот пробел, Кинзи вел доверительные беседы на эти темы со своими студентами, обобщая их мнения и опыт. Постепенно круг опрашиваемых расширялся, а методика опроса совершенствовалась, отлившись в форму стандартизованного интервью, охватывающего полную историю сексуальной жизни респондента (опрашиваемого).

Материальная поддержка со стороны Междисциплинарного комитета по исследованию сексуальных проблем, созданного в США в 1921 г., и фонда Рокфеллера позволила Кинзи в 1941 —1946 гг. взять несколько помощников и расширить свою работу. Это было нелегкое дело. Как вспоминал позднее один из его сотрудников, Кинзи нужны были люди с благополучной семейной жизнью и в то же время готовые проводить много времени в разъездах по стране; люди с университетскими дипломами и докторскими степенями, вместе с тем умеющие разговаривать с представителями низших слоев общества; стопроцентные американцы, но начисто лишенные сексуальных предрассудков. Последнее было труднее всего.

Одному квалифицированному психологу, который хотел с ним работать, Кинзи сказал: «Я не могу вас взять, так как вы не интересуетесь этой темой.— Почему же, очень интересуюсь,— возразил психолог.— Но взгляните на свои установки,— продолжал Кинзи.— Вы не сомневаетесь в том, что гомосексуализм — это извращение, мастурбация — признак незрелости, внебрачные связи подрывают семью и т. д. У вас на все имеются готовые ответы, вы все знаете заранее. Зачем же тогда заниматься столь трудоемкими исследованиями?» [286].

Кинзи прекрасно понимал значение биологических и психологических детерминант сексуальности, но главной, ключевой, своей задачей он считал объективное изучение сексуального поведения. Люди могут сами не знать своих мотивов или ошибаться в их объяснении. Однако при надлежащем подходе человек может откровенно рассказать о поступках, фактах своей сексуальной биографии, вплоть до самых интимных. Кинзи мечтал собрать 100 тыс. сексуальных историй. Он успел провести около 19 тыс. интервью, каждое из которых содержало от 350 до 520 пунктов информации. Это была поистине титаническая ' работа, по сей день не имеющая равных. Ее итоги, изложенные в двухтомном труде «Сексуальное поведение мужчины» (1948) и «Сексуальное поведение женщины» (1953), явились подлинной революцией в сексологии. В работах Кинзи сексология впервые получила количественный фундамент, обнажив широчайший диапазон индивидуальных и социальных вариаций сексуального поведения. Кроме того, статистическая форма позволила обсуждать ранее запретные сюжеты.

Научный подвиг Кинзи (Г. С. Васильченко справедливо называет его деятельность образцом беззаветного служения науке) был дорого оплачен. С самого начала его работа встречала сильнейшее противодействие реакционеров и невежд. Услышав, чем занимается Кинзи, многие коллеги перестали с ним здороваться. Уже в 1940 г. под давлением консервативной общественности ректор университета предложил Кинзи отказаться либо от своего исследования, либо от лекционного курса по подготовке к браку. Кинзи предпочел отказаться от лекций. Публикация отчетов Кинзи принесла ему всемирную славу¹, но одновременно вызвала публичный скандал. Ханжи негодовали, невежды зубоскалили. Американская таможня в 1950 г. начала конфисковывать адресованные 1 Вероятно, это единственный случай в истории, чтобы 2 тома, состоящие в основном из статистических таблиц, разошлись тиражом лее 500 тыс. экземпляров.

институту Кинзи эротические материалы. В 1954 г. на него обрушились маккартисты. По их требованию фонд Рокфеллера прекратил дальнейшее финансирование исследований, а публикации института были изъяты из военных библиотек (военное ведомство, как и цензура, всегда стоит на страже «высокой морали»). Комитет ПО расследованию антиамериканской деятельности, даже не выслушав Кинзи и поддерживавших его ученых, постановил, что «исследования института ненаучны, их выводы оскорбляют население, и продолжение его деятельности привело бы к ослаблению американской морали и способствовало бы коммунистическому перевороту» [317]. Кинзи болезненно переживал эти нападки, по не прекращал работы. В 1956 г. он умер от сердечного приступа.

Однако остановить развитие науки было невозможно. Работы Кинзи положили начало массовым социологическим исследованиям сексуального поведения. В чем состояла их главная ценность? Прежде всего «Отчеты»

Кинзи обогатили науку колоссальным количеством новой информации о сексуальном поведении и его формах. Даже сегодня, несколько десятилетий спустя, ни одно серьезное сексологическое исследование не обходится без сравнения полученных результатов с выводами и цифрами Кинзи. Кроме того, они доказали возможность и необходимость количественного анализа этого сложного материала. Наконец, хотя Кинзи формулировал свою общую задачу в нарочито объективистских, почти биологических, терминах, он тщательно учитывает и взвешивает значение множества социальных переменных — уровень образования, семейное, имущественное и социальное положение, региональные особенности, религиозную принадлежность и даже степень религиозной активности. В этом отношении работа Кинзи представляется социологически более зрелой, чем многие позднейшие исследования, особенно медицинские, авторы которых, анализируя количественные данные об уровне и типах сексуального поведения людей в свете тех или иных биологических переменных, далеко не всегда принимают в расчет социальное положение, уровень образования и тип культуры, на который ориентируются обследованные ими лица.

Нужно сказать, что в ходе работы развивались и собственные взгляды Кинзи. Если первый том, посвященный мужчинам, открывается довольно наивной декларацией методологического объективизма, то второй содержит четко выраженную теоретическую и социально-нравственную позицию, заостренную как против религиозного ханжества, так и против биологического редукционизма. Статистика сексуального поведения завершается детальным сравнительным анализом аномалий и физиологии мужских и женских сексуальных реакций и оргазма, а также их психологических, нервных и гормональных факторов. Этот анализ не только подготовил, но во многом даже предвосхитил будущие открытия Мастерса и Джонсон.

Разумеется, труд Кинзи и его сотрудников имел и свои слабости, своевременно отмеченные критиками. Важнейшим недостатком методики Кинзи было то, что он работал с добровольцами, людьми, которые сами хотели с ним беседовать. Такая выборка не может быть репрезентативной ни в социологическом, ни в психологическом плане. Среди людей, готовых подробно обсуждать свои сексуальные проблемы, как правило, много сексуально озабоченных, а также людей с повышенной (по сравнению со средней) сексуальной активностью. В связи с этим, когда другие исследователи находят у своих респондентов меньше проявлений девиантного поведения (например, гомосексуальных контактов или генитальных игр в детстве), возникает вопрос, объясняется ли это тем, что Кинзи опрашивал своих респондентов более детально, фиксируя моменты, ускользающие от поверхностного взгляда, или тем, что в выборке Кинзи шире представлены люди, склонные к девиантному поведению.

В 1979 г. Институт им. А. Кинзи опубликовал новые таблицы результатов интервью 1938—1963 гг., пересчитанные с помощью компьютеров по наиболее репрезентативной части выборки [183]. Материал распределяется теперь по 4 разделам: 1) основная выборка, очищенная от индивидов, происходящих из кругов с сильно выраженной сексуальной спецификой (члены гомосексуальных организаций, проститутки, правонарушители, психически больные и т. д.), состоит из нескольких групп: 4694 белых мужчин с образованием в объеме колледжа; 766 белых мужчин с образованием ниже колледжа; 4358 белых женщин с образованием в объеме колледжа; 1028 белых женщин с образованием ниже колледжа; 177 черных мужчин с образованием в объеме колледжа и 223 черные женщины, окончившие колледж; 2) делинквентная выборка: 2446 белых мужчин, осужденных за половые преступления; 1024 таких же белых женщин и несколько меньшие группы черных и латино-американо-индейских делинквентов; 3) гомосексуальная выборка, состоящая из индивидов с большим гомосексуальным опытом (более 50 сексуальных контактов или более 20 партнеров своего пола), в том числе 946 белых мужчин-неделинквентов, 782 белых мужчин-делинквентов, 260 белых женщин-неделинквенток, 84 белых женщин-делинквенток и группы небелых мужчин и женщин, разбитые по тому же признаку; 4) специальные группы, исключенные по каким-либо причинам из общей выборки; важнейшая из них — 536 детей допубертатного возраста, которых интервьюировали по особой программе.

Серьезная критика высказывалась и по поводу некоторых применявшихся Кинзи статистических процедур. Особо отмечались издержки натуралистической ориентации Кинзи. Желая добиться максимальной точности анализа, Кинзи старался строго разграничивать осознанные психосексуальные установки людей (что они думают о тех или иных формах сексуальности) и их реальное поведение. Однако разграничение мысли и поступка имеет свои пределы. Кроме того, перевод общих, особенно житейских, понятий в операциональные (т. е. допускающие количественное измерение) термины часто сопряжен с издержками. Например, считая термин «оргазм» слишком неопределенным, Кинзи заменил его понятием outlet (выход, сток, разрядка сексуального напряжения), под которым мужчины обычно подразумевают эякуляцию. Однако оргазм и эякуляция — не синонимы, одно возможно помимо другого. Да и можно ли вообще свести эмоциональное переживание к отдельному поведенческому акту, тем более физиологическому, или выразить одно через другое? Есть вещи, которых массовый опрос не улавливает, а в лучшем случае служит их косвенным индикатором.

Работы Кинзи стимулировали дальнейшие социологические и социально-психологические исследования сексуального поведения. Институт сексологических исследований им. А. Кинзи, который возглавил после его смерти антрополог Пол Гебхард, сначала продолжал эмпирически-таксономические (классификационные) работы своего основателя. Затем акценты сместились: от простого статистического обобщения индивидуальных интервью сотрудники института перешли к социологическому изучению отдельных сегментов общества и специфических субкультур, в рамках которых формируется и реализуется тот или иной тип сексуального поведения. Социологический анализ нередко сочетается теперь с психологическим. Например, книга Алана Белла «Личность педофила» основана в основном на анализе сновидений, а работа Белла и Вайнберга [101] о гомосексуальности — на 1500 глубинных интервью. В публикациях института появились труды по истории сексуальности, эротического искусства, а также сравнительно-этнографические исследования. Короче говоря, статистический аппарат теперь подчинен решению более сложных, комплексных задач. Но Институт им. А. Кинзи — только часть наследия ученого. Гораздо важнее то, что по примеру Кинзи во второй половине XX века массовые опросы о сексуальном поведении стали более или менее регулярно проводиться почти во всех индустриально развитых странах, давая ценнейшую информацию клиницистам, социологам, психологам и педагогам. Это могут быть общенациональные опросы, охватывающие разные категории населения, но, как правило, не моложе 20 лет и претендующие на какую-то репрезентативность. Таких исследований в связи с их высокой стоимостью и трудоемкостью очень мало [120; 324]. Как бы тщательно ни проводились такие опросы, они никогда не могут охватить все категории населения и содержат слишком много усреднений. Они дополняются множеством специализированных исследований, имеющих дело с более узкими, зато более однородными группами, отобранными по половому (мужчины или женщины), возрастному (например, только молодежь) или социопро-фессиональному (школьники, студенты, рабочие) принципу. Хотя они кажутся частными, такие исследования порой более надежны и информативны. Проводятся такие исследования и в большинстве европейских социалистических стран. Из советских исследований следует выделить работы С. И. Голода, который, начиная с 1964 г., опрашивал разные категории молодежи.

Чем отличаются современные сексологические опросы от «Отчетов» Кинзи?

1. Их выборки, как правило, меньше, чем у Кинзи, зато они состоят не из добровольцев. Это случайные выборки на основе определенных научных принципов. 2. В отличие от применявшегося Кинзи интервьюирования сегодня чаще пользуются анкетами (вопросниками), поскольку они менее трудоемки и дают, как показала специальная проверка [313], столь же надежные результаты. Иногда оба метода сочетают: часть большой выборки, заполнившей анкету, подвергают затем более детальному, глубинному интервьюированию. 3. Исследователи стремятся зафиксировать не только открытое поведение (поступки), но и установки опрашиваемых, их отношение к тем или иным формам сексуальности, мотивы, степень удовлетворенности и т. п., но эти явления всегда разграничиваются и могут изучаться независимо друг от друга. 4. Более тщательному анализу подвергаются социально-культурные аспекты сексуальности: в связи с этим особое значение придается однородности выборки, способам ее расчленения и т. д. Крупные опросы проводятся только при участии профессиональных социологов, часто совместно с институтами по изучению общественного мнения. 5. Особое значение придается изучению когортных (межпоколенных) различий, которые позволяют проследить динамику сексуального поведения во времени, зафиксировать черты, типичные для разных поколений. Таким образом были пересчитаны и данные самого Кинзи, касающиеся мужчин, родившихся до 1900, в 1900—1909, 1910—1919, 1920—1929 гг. и после 1930 г. [149].

Проведение таких исследований сопряжено с большими методологическими трудностями. Прежде всего вопросов репрезентативности выборки. Любая выборка может быть репрезентативной лишь в каких-то определенных, но не во всех отношениях. Если выборка сделана по социально-образовательному признаку, это не значит, что она будет репрезентативной и для возрастной структуры населения или для разных типов семьи. Кроме того, в силу деликатности сексологических вопросов далеко не все соглашаются отвечать на них. Например, в американском исследовании Мортона Ханта [210] первоначальная выборка была социологически корректной, но ответить на заданные вопросы согласились только 20% отобранных людей, поэтому выводы такого исследования уже не могут считаться статистически достоверными и репрезентативными, их приходится принимать лишь условно.

Крайне сложна формулировка вопросов. Далеко не одно и то же спросить человека, в каком возрасте он «начал половую жизнь», «имел первую интимную близость» или «первый половой акт». Респонденты могут вкладывать в эти слова совершенно разный смысл, причем не тот, который вкладывает в них исследователь. Научные термины большинству людей непонятны, а бытовые обозначения неодинаковы в разных культурных средах и часто кажутся грубыми. Широкие понятия, например «начало половой жизни», слишком неопределенны: один будет думать, что речь идет о первом половом акте, а другой — о появлении эротических интересов или начале мастурбации. Так же расплывчаты понятия «частичный» или «полный сексуальный контакт». Кинзи и его сотрудники в рамках глубинного интервью могли многократно уточнять смысл вопросов и ответов. Формальная анкета всегда оставляет место для недоговоренностей, что затрудняет сопоставление данных разных исследователей. Существенно и то, спрашивают человека о его сегодняшнем или недавнем сексуальном опыте или же предлагают вспомнить, что было несколько лет назад. Это особенно важно для изучения возрастной динамики сексуальности. Напрямик спрашивать 11 — 12-летних подростков об их сексуальном опыте (например, о мастурбации) не позволяет педагогический такт, да они и не осознают многих своих переживаний. Ретроспективные же самоотчеты, как доказали психологи, крайне недостоверны. Во-первых, человека подводит память, он легко может отнести событие, произошедшее в 15 лет, к 12 годам или наоборот. Во-вторых, индивид невольно «выпрямляет» свой жизненный путь, подстраивая прошлое к своему нынешнему «образу Я». Взрослый гомосексуалист вспомнит свои детские гомоэротические игры и интересы, потому что видит в них истоки своей психосексуальной биографии. Напротив, гетеросексуальный индивид обычно забывает подобные факты (если они были), поскольку они несущественны для него и даже противоречат его сексуальному самосознанию. В-третьих, в ответах сказывается уровень сексуальной «просвещенности» респондента, который часто сообщает интервьюеру не то, что на самом деле было, а то, что должно было быть, исходя из положений науки, как он их себе представляет.

В связи с этим даже в тех странах, где проводится много опросных исследований, научной информации не хватает. Например, автор выполненного по заданию Министерства здравоохранения, просвещения и социального обеспечения США обзора исследований подростковой и юношеской сексуальности [125] констатирует ряд серьезных методологических недостатков: атеоретичность, описательность большинства работ; редкость интервальных исследований, когда одна и та же среда изучается повторно по прошествии определенного времени; небрежные выборки, в которых неравномерно представлены разные социальные группы и районы страны; слишком много исследований посвящено исключительно женщинам; не всегда точно указывается возраст респондентов; не учитывается роль социально-экономических, классовых факторов; слишком примитивны статистические методы; в опросниках недостаточно представлены психологические, личностные проблемы, сексуальное поведение изучается в отрыве от чувства любви, удовлетворенности жизнью, общих социальных ценностей; крайне редки лонгитюдные исследования, когда одни и те же люди обследуются в течение длительного времени, без чего невозможно представить себе закономерности психосексуального развития. Как ни важны массовые сексологические опросы для уяснения вариаций и детерминант сексуального поведения, они не дают абсолютно достоверного и исчерпывающего знания и должны рассматриваться в связи с другими источниками информации (демографическая статистика, клиника и т. п.). Однако и другие типы исследований в свою очередь не могут обойтись без них.

 

В ПОИСКАХ СИНТЕЗА

 

Как и всякая другая наука, сексология начинала со спекулятивных общих теорий. Затем частные подходы и методы дифференцировались, разделяясь между соответствующими отраслями науки. Сначала возникла сексологическая клиника, затем психология сексуальности (хотя бы в рамках психоанализа), а после Кинзи — массовые статистические исследования, тесно связанные с социологией. Главной задачей сексологии 40—60-х годов были преодоление дилетантизма, накопление достоверных, тщательно проверенных научных фактов. Это было возможно только в рамках строгой научной специализации, когда каждая наука оперирует своими собственными методами, не особенно заботясь о том, что делают соседи, которые могли бы еще и не выйти на близкие «сюжеты». Специализированный, монодисциплинарный подход дал блестящие научные результаты. Генетика выработала строгие и вместе с тем сравнительно простые методы определения хромосомного пола; открытие ряда генетических половых аномалий, начиная с синдрома Тернера (Шерешевского — Тернера) (1938) и синдрома Клайнфелтера (1942) и кончая аномалиями, открытыми в конце 60-х — начале 70-х годов, позволило начать систематическое изучение самых глубоких детерминант половой принадлежности и их влияния на половые различия, и сексуальное поведение людей и животных. Эндокринология научилась определять уровень половых гормонов и детально проследила их влияние на половую дифференцировку организма, особенно в зародышевой фазе развития; широким фронтом изучается влияние гормонов на психику и поведение, в том числе сексуальное поведение животных и человека. Нейрофизиология сделала сенсационные открытия относительно половой дифференцировки мозга и локализации центров, управляющих сексуальными реакциями. Эмбриология выявила стадии и закономерности половой дифференцировки в утробном периоде развития, а эволюционная биология — филогенетические закономерности репродуктивного поведения и сексуальности и специфику их проявления у разных видов. Американский гинеколог Уильям Мастере с психологом Вирджинией Джонсон осуществили первое лабораторное исследование полового акта и т. д. Современная сексология немыслима без участия таких дисциплин, как цитогенетика, молекулярная биология, нейрохимия, психоэндокринология, иммунология, психофизиология, дифференциальная, возрастная и социальная психология. Не менее важны для нее и общественные науки.

Человеческую сексуальность нельзя понять вне общества и культуры. Столь же верно и обратное: невозможно понять образ жизни общества, не зная особенностей сексуального поведения составляющих его индивидов и того, как это поведение и сами половые различия осмысливаются и символизируются в культуре. Как писал Ф. Энгельс, «согласно материалистическому пониманию, определяющим моментом в истории является, в конечном счете производство и воспроизводство непосредственной жизни. Но само оно, опять-таки, бывает двоякого рода. С одной стороны — производство средств к жизни: предметов питания, одежды, жилища и необходимых для этого орудий; с другой — производство самого человека, продолжение рода» [2; с. 25—261. Этот второй аспект предполагает исследование не только форм брака и семьи, но и собственно репродуктивного поведения (рождаемость и т. д.), а также регулирующих его социально-культурных норм и стимулов. Налицо таким образом двуединая задача: 1) понять, как общественные отношения и культура формируют и видоизменяют взаимоотношения полов, включая их эротические реакции, и 2) выяснить, как сексуальность и конкретные формы ее проявления влияют на развитие общественных отношений и культуры.

Область исследований, которую можно условно назвать социачьно-культурной сексологией, возникла в конце XIX века и сначала была делом энтузиастов-дилетантов. Обращение к этой тематике профессиональных этно1Т>афов отчасти было связано с влиянием Фрейда и «психологической антропологии» (иначе — теории «культуры и личности»), поскольку многие положения психоанализа подкреплялись ссылками на этнографические данные (правда, часто бездоказательными). Этнографы должны были проверить эти теории на конкретном материале. Да и безотносительно к фрейдизму можно ли изучать образ жизни какого-либо народа без учета типичного для него полового разделения труда, полового символизма, брачно-семейных отношений и половой морали? В 20— 30-х годах появляется ряд важных исследований, специально- посвященных сексуальному поведению, прежде всего работы английского этнографа и социолога Бронислава Мачиновского и американского антрополога Маргарет Мид. Эта проблематика стала гораздо шире освещаться в общих этнографических описаниях и трудах по истории религии и культуры. Между двумя мировыми войнами исследования по социальной и культурной сексологии оставались в общем редкими и разрозненными. После второй мировой войны усилиями этнографов наука обогатилась конкретными сведениями об особенностях полового символизма и сексуального поведения многих 2* 35народов мира. В связи с этим возникла и насущная потребность в более строгом обобщении данных.

В 1949 г. американский этнограф Джордж Мердок свел материал о способах социальной регуляции полового поведения у разных народов в единые таблицы. К. Форд и Ф. Бич количественно обобщили информацию о сексуальном поведении примерно в 200 человеческих обществах [166]. Сравнительный анализ взаимоотношений полов и их сексуального поведения в 7 различных обществах дала в книге «Мужчина и женщина» М. Мид [253]. Американская антропологическая ассоциация посвятила сексуальному поведению ряд крупных междисциплинарных симпозиумов.

Важное значение имеют статистические кросскультурные исследования проблем пола и сексуальности. Собрав и закодировав наличную этнографическую информацию о различных аспектах жизни 186 человеческих обществ, представляющих все регионы земного шара и разные типы социальной организации (кроме современных индустриальных обществ), ученые получили возможность ее количественной интерпретации. Статистическому обследованию подверглись формы полового разделения труда; различия в способах социализации и в поведении мальчиков и девочек; инициации и обряды перехода, связанные с половым созреванием подростков; нормы, касающиеся добрачных и внебрачных связей; соотношение сексуальных установок и поведения; специфические табу и запреты, касающиеся женской сексуальности, и т. д. [116, 154, 270].

Исследования этого типа, безусловно, имеют свои методологические слабости [45]. Возникают вопросы: насколько репрезентативна выборка сравниваемых обществ и достоверна первичная информация о них; учитывает ли кодировочная система вариативность и изменчивость описываемых обычаев и норм; не теряются ли при этом существенные индивидуальные особенности культур; какие содержательные причинно-следственные связи скрываются за статистическими корреляциями и т. п. Тем не менее они дают чрезвычайно ценную информацию общего порядка, сравнительный анализ которой наряду с углубленным монографическим исследованием конкретных культур помогает понять вариативность и историко-эволюционные закономерности человеческой сексуальности.

Не отстают от этнограф