Введение в сексологию

Игорь Семенович Кон

Введение в сексологию

 

ББК 88.4

К 64 УДК 612.612+613.88 + 616.69+618.17

 

 

Рецензент Г.С. ВАСИЛЬЧЕНКО, профессор, руководитель Всесоюзного научно-методического центра по вопросам сексопатологии.

 

 

Кон И. С.

К64 Введение в сексологию.— М.: Медицина, 1988.— 320 с. ISBN 5—225—00129—7

 

 

Книга является первым отечественным исследованием но общим вопросам сексологии. Опираясь на обширную научную литературу, автор прослеживает становление современной сексологии как междисциплинарной области знания, раскрывает биологические, социально-культурные, историко-этнографические и психологические закономерности сексуального поведения, особенное™ мужской и женской сексуальности, ее возрастные и индивидуал!.но типологические вариации и т. д. Книга посвящена преимущественна проблемам нормальной человеческой сексуальности, но и ней использованы также материалы сексопатологии, особенно ПО формированию половой идентичности и сексуальной ориентации.

Издание рассчитано на врачей, прежде всего сексопатологов и психиатров, психологов, социологов и работником брачно-семейных консультаций.

 

К

0304000000—110 039(01 ) -88

ББК 88.4

ISBN 5—225—00129—7

Издательство «Медицина», Москва, 1988

 

 

ОГЛАВЛЕНИЕ

 

Предисловие

Глава 1.

ОТ МИФА К НАУКЕ

Запретный плод

Влечения и комплексы

От анамнеза к анкете

В поисках синтеза

Глава 2.

ЕСТЕСТВЕННО-НАУЧНЫЕ ОСНОВЫ СЕКСОЛОГИИ

Пол и его детерминанты

Биология сексуального поведения

От животных к человеку

Глава 3.

СЕКСУАЛЬНОСТЬ И КУЛЬТУРА

В мире обрядов и символов

Запреты и предписания

Вчера и сегодня

Сексуальность и образ жизни

Глава 4.

ПСИХОЛОГИЯ СЕКСУАЛЬНОСТИ

Поведение и воображение

Психосексуальное развитие и половая социализация

Мужская и женская сексуальность

Сексуальность, любовь и брак

Глава 5.

СЕКСУАЛЬНАЯ ОРИЕНТАЦИЯ И ГОМОСЕКСУАЛЬНОЕ ПОВЕДЕНИЕ

«Неназываемый порок»

Формирование сексуальной ориентации

Сексуальная ориентация и тип личности

Заключение

Список литературы

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

Чего человек не понимает,

Тем он не владеет

Проблему охраны и укрепления здоровья людей не обходимо рассматривать с широких социальных позиций, в неразрывной связи с развитием всего… Однако ни сексопатология, ни половое просвещение школьников, ни служба семьи… С сожалением приходится констатировать, что некоторые существенные элементы сексологического треугольника в нашей…

Goethe W, Samtliche Werke in 6 Banden. В. 1.—Stuttgart, 1863, S. 246.

При подготовке книги мне оказали большую помощь ученые разных специальностей. Прежде всего, должен поблагодарить ученые советы Института этнографии… Не все вопросы рассматриваются в книге одинаково обстоятельно. Биологические и…  

Цит. по Мору а А. Литературные портреты/Пер, с франц.— М., 1970, с. 190.

цензурный запрет на 6 стихотворений из «Цветов зла» снят только в 1949 г. То же самоё происходило и в других странах [131]. Уже сама постановка… Первыми людьми, начавшими систематическое изучение половой жизни, были врачи,… Даже вполне «благополучным» исследователям, оставившим заметный след в науке, долгие годы приходилось жить и работать…

Термин «бисексуальность» имеет два совершенно разных значения, обозначая, с одной стороны, двуполость, обладание соматическими, психическими или поведенческими свойствами обоих полов (андрогиния), а с другой — особый тип сексуальной ориентации, эротическое влечение к лицам как противоположного, так и своего пола. Чтобы избежать недоразумений, я буду употреблять в первом значении слово «двуполость» или, если речь идет о потенциальных возможностях развития организма, «бипотенциальность».

 

Хромосомы ХХ и ХУ

 

 

 

Н – У антигены

 

 

Фетальные гонады

 

 

 

Фетальные гормоны

 

 

Пубертатные гормоны

Генитальная

внешность Нервные пути

 

 

поведение образ / схема пубертатный пубертатная

других тела эротизм морфология

 

 

подростковая половая роль / идентичность

 

 

 

Половая роль / идентичность взрослого

 

Рис. I. Схема половой дифференцировки (по Д. Мани).

приблизительно до 32-й недели, после чего клетки Лейдига претерпевают обратное развитие, пребывая в атрофированном состоянии до начала полового созревания.

Значение этих фетальных андрогенов (иначе — гормональный пол плода) очень велико. Во-первых, от них зависит формирование у плода соответствующих, мужских или женских, внутренних репродуктивных органов (внутренний морфологический пол) и наружных гениталий (внешний морфологический пол, или гениталь-ная внешность, по Д. Мани). Во-вторых, от них зависит дифференцировка нервных путей, определенных отделов головного мозга, регулирующих половые различия в поведении (иногда их называют «половыми центрами»). В постнатальном онтогенезе биологические факторы половой дифференцировки дополняются социальными. На основании генитальной внешности новорожденного определяется его гражданский пол (иначе он называется паспортным, акушерским или аскриптивным, т. е. приписанным полом), в соответствии с которым ребенка воспитывают (пол воспитания). Важную роль при этом как в самосознании ребенка, так и в отношении к нему окружающих людей играют также общая схема его тела и внешность, то, насколько она соответствует его гражданскому полу. В период полового созревания по сигналу, поступающему из гипоталамуса и гипофиза, гонады начинают интенсивно вырабатывать соответствующие мужские или женские половые гормоны (пубертатный гормональный пол), под влиянием которых у подросткапоявляются вторичные половые признаки (пубертатная морфология) и эротические переживания (пубертатный эротизм). Эти новые обстоятельства накладываются на прошлый жизненный опыт ребенка и его половое самосознание, и в результате формируется окончательная половая и сексуальная идентичность взрослого человека.

Таким образом, налицо многоступенчатый и многомерный процесс, причем нарушение в любом его звене может иметь серьезные, часто необратимые, последствия. Именно через исследования этих многообразных генетических, гормональных, нейрофизиологических и других нарушений наука постепенно постигает закономерности нормального развития.

Для теории половой дифференцировки наибольшее значение имеет, конечно, взаимодействие триады гормоны — мозг — поведение. То, что это именно триада, ученые выяснили сравнительно недавно. Еще в 50—60-х годах чаще звучала формула «гормоны и поведение», причем активная роль в их взаимодействии отводилась гормонам. Однако выяснилось, что даже такой сугубо «внутренний» процесс, как половое созревание, зависит от целого ряда «внешних», экстрацептивных факторов. Удаление глаз или разрушение обонятельного мозга намного замедляет половое созревание крыс и мышей; присутствие взрослого самца мыши ускоряет половое созревание самки и тормозит созревание самца и т. д. [23]. Значит, гормоны не только регулируют процессы развития, но и сами зависят от внешней среды и информации о ней, поступающей в мозг. Не менее сложная обратная связь существует между половыми гормонами и мозгом. Как показали экспериментальные исследования [13, 145—147, 150], нарушение гормонального баланса во внутриутробном периоде развития крыс (дефицит андрогенов у самцов или избыток андрогенов и эстрогенов у самок) вызывает у взрослой особи устойчивое поведение, неадекватное генетическому полу, т. е. феминизацию самцов и маскулинизацию самок. За этим стоит нарушение половой дифференцировки некоторых отделов мозга, главным образом гипоталамуса: Аналогичный процесс половой дифференцировки мозга происходит, по мнению Дёрнера, у человеческого плода между 4-м и 7-м месяцем внутриутробного развития [147].

Открытие половой - дифференцировки мозга имеет фундаментальное значение. Однако интерпретация этих фактов неоднозначна. Прежде всего, гипоталамус не только дифференцируется под влиянием андрогенов, но и сам может непосредственно воздействовать как на эндокринную систему, так и на половую дифференцировку поведения. Кроме того, половую дифференцировку мозга в зависимости от уровня половых гормонов и/или от психосоциальных условий, например испытываемого беременной стресса, нужно рассматривать не как взаимоисключающие, а скорее как взаимодополнительные следствия, поскольку они осуществляются при посредстве одних и тех же нейронных систем. Иначе говоря, половая дифференцировка мозга предположительно связана не только с гормональными, но и с информационными процессами, связывающими организм со средой, а также с обменом веществ внутри организма. Естественно, что у приматов связь между гормонами и мозгом значительно сложнее, чем у грызунов, на которых выполнена большая часть таких исследований, а это требует большой осторожности в выводах [203]. Однако самое важное то, что половая дифференцировка мозга не исключает его бипотенциальности. Казалось бы, коль скоро в мозге уже сформировался соответствующий мужской или женский половой центр, полодиморфическое поведение особи однозначно и необратимо, но с помощью гормональных воздействий или хирургического вторжения в соответствующие участки мозга можно вызвать у самки маскулинные, а у самца фемининные реакции. Само понятие «половые центры» вызывает споры. Во-первых, употребляющие его ученые часто не уточняют, подразумевают ли они под «половым поведением» только репродуктивное поведение, спаривание или же весь объем полодиморфического поведения, отличающего самку от самца. Как мы увидим дальше, разница эта весьма существенна. Во-вторых, надо ясно понимать, что речь идёт не о каких-то особых анатомических «точках» в мозге, а о взаимодействующих нейронных подсистемах, функционирующих только в пределах нервной системы как целого. Чтобы избежать «механицизма», многие ученые отказываются от понятия «половых центров» и даже оспаривают его правомерность [349].

В отличие от репродуктивных органов, дифференцировка которых альтернативна, мозг содержит потенциальные возможности программирования поведения, как по женскому, так и по мужскому типу, реализация которых зависит от условий индивидуального развития.

Понимание многомерности и многоуровневое™ пола существенно усложняет проблему половой дифференцировки. Понятие полового диморфизма первоначально не различало генетической, гормональной, морфологической, поведенческой и психологической дифференцировки индивидов; предполагалось, что все эти измерения совпадают и детерминируются одними и теми же причинами. Обыденное сознание и сегодня склонно считать, что по телосложению индивида можно судить и о его гормональной конституции, и о его сексуальных ориентациях. На самом деле половые различия в психике не обязательно совпадают с морфологическими, соматическими признаками, и сам этот феномен весьма сложен. А. Эрхард и X. Ф. Л. Майер-Бальбург различают в нем по крайней мере 4 автономных измерения [150]:

— во-первых, половая идентичность, т. е. первичная индентификация индивида с тем или другим полом. Поскольку этот процесс предполагает самосознание и способность к самокатегоризации, половая индентичность не имеет аналога в животном мире;

— во-вторых, полодиморфическое, связанное с полом, поведение, которое может быть более или менее сходным у человека и высших животных. Оно группируется по нескольким «гнездам». Самцы и самки различаются прежде всего по своему энергетическому балансу и способам его расходования. Мальчики выглядят более активными, чаще участвуют в силовых играх, возне и т. д. Эта черта наблюдается и у приматов и связана с врожденными гормональными различиями. Вторая общая категория — социальная агрессия, проявляющаяся в угрожающем поведении, драчливости, соревновательности и т. п., которые больше характерны для самцов, хотя непосредственное сравнение поведения детей с поведением животных далеко не всегда возможно. Проигрывание будущих родительских функций, напротив, больше характерно для девочек, которые во всех культурах чаще мальчиков играют в куклы, «дом», семейные отношения, охотнее ухаживают за "младшими детьми и т. д. Хотя такое поведение, безусловно,— результат специфического воспитания и обучения, у низших млекопитающих интенсивность «родительского» поведения связана также с действием пренатальных половых гормонов. Отчетливо полодиморфическим является общение со сверстниками: предпочтение партнеров своего или другого пола, стиль взаимоотношений в группе и т. д. У детей это дополняется также особыми полоролевыми «ярлыками»: дети, поведение и игры которых не соответствуют принятым стандартам, получают обидные клички; соматически или поведенчески феминизированного мальчика сверстники называют «девчонкой» или «неженкой», а маскулинизированную девочку — «мужичкой». Существенные половые различия наблюдаются также в способах заботы о своей внешности, в украшениях и т. п.;

— в-третьих, существуют определенные, хотя не всегда строго фиксируемые, половые различия в познавательных, когнитивных процессах, скорости психических реакций, обучаемости, специфических интеллектуальных способностях и т. д.;

— в-четвертых, сексуальные ориентации — эротическое влечение к представителям того или иного пола.

Д. Мани удачно суммировал некоторые закономерности половой дифференцировки в онтогенезе в виде ряда принципов [260].

Принцип дифференцировки и развития означает, что развитие организма есть одновременно процесс его дифференцировки, в ходе которого первоначально бипотенциальный зародыш становится самцом или самкой. Этот принцип направлен, с одной стороны, против идеи автоматической, линейной эволюции, согласно которой развитие лишь развертывает заложенный в эмбрионе один-единственный набор возможностей, а с другой — против теорий, согласно которым половая и сексуальная идентичность индивида определяется главным образом, а то и исключительно, условиями среды и воспитания..

Принцип стадиальной дифференцироши означает, что этот процесс имеет свои закономерные этапы, так что каждая последующая дифференцировка основывается на предыдущей; генетический диморфизм половых хромосом предшествует дифференцировке гонад, она в свою очередь определяет гормональный пол зародыша и т. д.

Принцип критических периодов означает, что каждому этапу половой дифференцировки соответствует определенный период развития, когда организм наиболее чувствителен к данным воздействиям. Если критический период почему-либо «пропущен», то последствия этого обычно необратимы. Так, дифференцировка зародышевых гонад нормально управляется половыми хромосомами, но только если записанный в хромосомах генетический код может в отведенный для этого критический период проявиться нормально, без перерыва или вмешательства извне. Нарушение генетического кода может изменить весь процесс половой дифференцировки. Например, воздействие эстрогенов на личинок японской рыбки «медака» приводит к тому, что мальки, которые по своим хромосомным характеристикам (XY) должны были развиться в самцов, дифференцируются в самок, не меняя своего генетического пола. Опыты такого рода проводятся и на млекопитающих. Хотя никому еще не удалось экспериментально осуществить полную трансформацию генетического пола оплодотворенного яйца у млекопитающих, принципиальная возможность изменения в критические периоды половых свойств — будь то морфология, поведение или способность к размножению — не вызывает у генетиков сомнений. Поскольку на первоначальной стадии онтогенеза (у человека это первые 7 недель после зачатия) нет видимых различий между полами, ее называют «нейтральной», или «бисексуальной». Однако, как подчеркивает американский анатом Милтон Даймонд [142], эта характеристика касается только фенотипа. Бипотенциальность зародыша не исключает того, что уже на «стадии предифференцировки» ткани генетических самцов и самок обладают разной потенциальной сенситивностью к определенным стимулам, причем разные ткани и подсистемы организма имеют свои собственные, не совпадающие друг с другом, критические периоды. Так, дифференцировка гонад у человеческого зародыша происходит приблизительно на 6-й неделе развития, когда у XY-зародыша образуются семенники, а у ХХ - зародыша — яичники. Половая дифференцировка нервных тканей осуществляется между 4-м и 6-м месяцем, но ее результаты становятся заметны только после рождения, а некоторые (например, выбор сексуального объекта) — лишь в период полового созревания.

Для понимания особенностей развития по мужскому типу весьма важен «принцип Адама» или дополнительности мускулинной дифференцировки [261, 267J. Природа, по мнению Мани, в первую очередь заботится о создании самки. На всех критических стадиях развития, если организм не получает каких-то дополнительных сигналов или команд, половая дифференцировка автоматически идет по женскому типу. Чтобы получить самца, нужно обязательно «прибавить» нечто, способное подавить исходное фемининное начало. Сначала это Н—Y антиген, затем фетальный андроген. При отсутствии андрогенов в соответствующей стадии утробного развития у плода независимо от его генетического пола будут формироваться женские гениталии, а при частичном недостатке андрогенов мужские гениталии будут не закончены — уменьшенный половой член или неспустившиеся яички. Напротив, при избытке андрогенов наблюдается маскулинизация женского плода; это было экспериментально доказано на мышах, кроликах, коровах и обезьянах. Фетальные андрогены оказывают сильное влияние и на половую дифференцировку центральной нервной системы. Путем инъекции андрогенов в матку беременной макаки резуса ученым удалось получить генетических самок, родившихся с нормально выглядящим половым членом и пустой мошонкой вместо клитора и влагалищного отверстия; в детстве и подростковом возрасте эти искусственно маскулинизированные самки вели себя как нормальные самцы их вида — затевали возню, участвовали в силовых играх, делали угрожающие жесты, принимали мужские позы в сексуальных играх. Нечто похожее наблюдалось и у девочек с адрогенитальным синдромом, возникшим в результате повышенного содержания андрогенов во внутриутробной фазе развития. Такие девочки вели себя скорее по маскулинному типу, хотя соматическая и поведенческая маскулинизация у них не всегда совпадает и последняя выражена менее резко [267].

Таким образом, при столкновении мужского и женского начал в процессе половой дифференцировки обычно побеждает первое. Зато, поскольку для создания самца природе требуются дополнительные усилия, она, по выражению Мани, чаще делает при этом ошибки, результатом чего являются повышенная смертность и восприимчивость мужчин к ряду болезней. Мы не последуем за Мани дальше, к характеристике собственно сексуального поведения и социальных факторов половой дифференцировки, о которых речь впереди. Поставим вместо этого другой вопрос: если генетические и гормональные детерминанты половой дифференцировки столь могущественны, может быть и не надо искать других причин для объяснения поведенческих различий между мужчинами и женщинами? Может быть, социальные факторы и самосознание — лишь надстройка над тем, что каждому дано природой? Вопрос этот не риторический. Пока биология пола была слабо развита, она часто следовала такой редукционистской логике, апеллируя то к хромосомам, то к гормонам, то к дифференцировке мозга.

В конце 50-х — начале 60-х годов, когда выяснилась высокая распространенность ряда аномалий, вызванных неправильным набором половых хромосом (синдром Тернера, синдром Клайнфелтера, синдром YY), причем эти аномалии коррелировали не только с некоторыми соматическими свойствами их носителей, но и с определенным типом социального поведения (например, повышенные агрессивность и преступность при кариотипе 47/XYY), некоторым ученым показалось, что найден ключ едва ли не ко всем различиям в поведении мужчин и женщин. Однако скоро выяснилось, что, каково бы ни было влияние хромосомной патологии, в нормальном процессе половой дифференцировки генетический пол влияет на поведение лишь через многократное опосредование и не может рассматриваться как нечто универсальное и всеобъемлющее.

Еще больше иллюзий было связано в 50—60-х годах с достижениями эндокринологии. В свете первых успешных экспериментов на животных казалось, что едва ли не все половые различия (о сексуальных реакциях и говорить нечего!) детерминированы гормонально и сравнительно легко модифицируются под действием гормональных препаратов. Однако вскоре картина усложнилась. Обобщая современные представления на этот счет, известный американский психолог Фрэнк Бич [99] подчеркивает, что необходимо строго различать влияние гормонов в процессе развития организма (генетический эффект) и их периодическое, временное воздействие (сопутствующий эффект). Генетический эффект возможен лишь в течение определенной фазы развития, ни до, ни после нее гормоны не оказывают такого влияния. Последствия этого • эффекта постоянны и необратимы, хотя некоторые из них могут быть позже «пересилены» негормональными влияниями. Часть этих последствий обнаруживается только на дальнейших стадиях жизненного пути индивида, причем такой отсроченный эффект иногда зависит от добавочного стимулирования организма половыми гормонами, появляющимися на соответствующей стадии развития; например, пубертатные гормоны активизируют и включают в действие механизмы, запрограммированные нейрогормональное уже на внутриутробной стадии развития. Сопутствующий эффект половых гормонов не ограничен определенной критической фазой, зато принципиально обратим. Преувеличение и одновременно упрощение регуляторной функции гормонов отчасти объясняются ложным представлением об их исключительности. На самом деле гормоны всех 3 групп — андрогены, эстрогены и прогестины — присутствуют у обоих полов, различаясь главным образом пропорциями и биологическим воздействием на организм. Уровень эстрогенов у мужчин составляет от 2 до 30%, а уровень прогестерона — от 6 до 100% женского уровня этих гормонов (в зависимости от стадии менструального цикла). Средний уровень андрогенов у женщин составляет 6% мужского уровня [263]. В последние годы открыты новые гормоны и синтезированы гормональные препараты, различающиеся по своей физиологической активности, которые по-разному воздействуют на мужской и женский организмы, а при некоторых условиях даже превращаются друг в друга.

Чтобы конкретно оценить влияние гормонов на психосексуальное развитие организма, нужно учитывать ряд факторов [263]: 1) стадию жизненного цикла организма; 2) характер вводимых гормонов и их соотношение — разные гормоны могут действовать независимо друг от друга, антагонистически или синергически; 3) количество гормона, а также его суточные и иные ритмические колебания; 4) биологическую активность гормона — как и на какие именно ткани и органы-мишени он воздействует; 5) время и продолжительность гормонального воздействия; 6) пути прохождения гормонов; андрогенный путь использует главным образом тестостерон и (или) дигидротестостерон, а эстрогенный путь — прежде всего эстрадиол [252]; 7) особенности методов, посредством которых измеряется уровень гормонов и оцениваются те поведенческие «синдромы», на которые эти гормоны предположительно влияют.

Опасность поспешных и слишком широких обобщений относительно влияния гормонов на поведение хорошо иллюстрируется исследованием взаимосвязи между андрогенами и агрессивным поведением, которое считается одним из характернейших признаков маскулинности [237]. Как уже говорилось, андрогенизация женского плода в критической фазе развития дает эффект устойчивой маскулинизации, включая агрессивное поведение. Андрогены усиливают агрессивное поведение у макак резусов и тогда, когда вводятся постнатально. В ряде исследований у более агрессивных самцов был отмечен и более высокий уровень андрогенов. Однако уровень тестостерона в плазме крови не является постоянным фактором. Ежедневное измерение тестостерона у 20 молодых взрослых мужчин в течение 2 мес. [143] показало, что его уровень существенно колеблется изо дня в день (от 14 до 42%). Многое зависит и от перемены ситуации. Самцы макаки резуса, помещенные в клетку с самками, которыми они командуют и с которыми могут спариваться, обнаруживают значительное и устойчивое

55 повышение уровня тестостерона. Однако после того, как животное терпит поражение в драке, уровень тестостерона у него резко снижается и остается низким. Корреляция между уровнем андрогенов, с одной стороны, и доминантностью и агрессивностью — с другой, демонстрирует не причинную связь, а только взаимозависимость, причем гормональная регуляция поведения зависит от ряда негормональных факторов.

Зависимость человеческого поведения от гормонов еще сложнее. Как пишет Бич [99], важнейшее различие во влиянии гормонов на поведение животных и человека не в том, что человек якобы менее чувствителен к гормональным влияниям, а в том, что негормональные факторы играют значительно большую роль в структурировании всех аспектов человеческого поведения, включая и те, которые у большинства животных регулируются непосредственно гормонами. Кроме того, говоря о полодиморфических, различных для самцов и самок гормонально регулируемых реакциях животных, большей частью имеют в виду поведение, существенное для продолжения рода (репродуктивное поведение). У людей половая дифференцировка распространяется на гораздо более широкий круг отношений, включая такие, которые не имеют прямого репродуктивного значения, например профессиональные занятия или соотношение научных и художественных интересов. Всякое человеческое поведение, в том числе репродуктивное, развивается под влиянием и контролем личного опыта и социального научения.

Этими вопросами специально занимаются социология и психология. Однако клиническая медицина также столкнулась с ними в связи с изучением так называемых интерсексуальных состояний. Хотя проблема «промежуточных» состояний, людей «среднего рода», сочетающих мужские и женские признаки, стара, как мир, серьезное исследование ее стало возможно только после того, как наука научилась различать, с одной стороны, автономные компоненты и уровни биологического пола (хромосомный, гонадный, гормональный и морфологический пол), а с другой — свойства полового самосознания. Когда биологический пол и его социальное определение (гражданский пол, отношение окружающих и т. д.) совпадают, особых трудностей с половой идентификацией, по-видимому, не возникает. Другое дело, если они почему-то расходятся или если сам биологический пол неясен. Самый явный случай такого рода — гермафродитизм, т. е. врожденное состояние неопределенности, двойственности репродуктивной системы организма, прежде всего наружных гениталий, когда однозначное определение пола, как мужского или женского, невозможно или затруднительно [27]. Пока половая принадлежность определялась только по наружным гениталиям, смысл этого термина, хотя бы на описательном уровне, казался ясным. Как только выяснилось, что существуют глубинные компоненты пола, положение усложнилось. Возник вопрос: каков же «истинный» пол таких индивидов и по каким признакам они сами его определяют — на основании ли своей генитальной внешности или в соответствии с полом воспитания, или по каким-то другим, до поры до времени скрытым, органическим свойствам?

Исследования 50-х — начала 60-х годов отдавали предпочтение социально-психологическим детерминантам. Из 110 гермафродитов с различными хромосомными, гонадными, гормональными и морфологическими нарушениями, изученных Мани и Джоном Хэмпсоном, более 100 определяли свою половую принадлежность в соответствии с полученным ими воспитанием, заставляя думать, что половая идентичность — результат главным образом научения [198]. Однако вскоре стали известны противоположные случаи: дети, названные и воспитанные в соответствии с полом их наружных гениталий, которые казались вполне нормальными, вели себя по типу противоположного пола, а в пубертатном возрасте у них появились вторичные признаки этого пола, «оправдывающие» их прежнее атипичное поведение. Иначе говоря, биология «пересилила» воспитание [141]. По мере усовершенствования генетических и эндокринологических методов диагностики эмпирические данные стали еще более противоречивыми. Мани и Далери [266] описали, например, 7 индивидов с женским хромосомным и гонадным полом, которые, однако, вследствие очень сильной фетальной гидрогенизации появились на свет с половым членом. Как девочек воспитали 4, и у них сформировалась женская половая идентичность, но с некоторыми маскулинными чертами поведения. Другие 3 воспитывались как мальчики, выработали мужскую половую идентичность и сексуально также функционировали как мужчины. Казалось бы, все в порядке, но по критериям хромосомного и гонадного пола поведение этих мужчин является гомосексуальным. В другом случае 18 генетических мужчин с явлениями вторичного псевдогермафроди1зма из-за дефицита во внутриутробной фазе развития дигидротестостерона появились на свет с гениталиями, больше похожими на женские, и были соответственно воспитаны как девочки. Однако после полового созревания все они, кроме 2, осознали себя мужчинами и приняли мужскую половую идентичность [211]. Это позволяет думать, что половая дифференцировка мозга и внутренней репродуктивной системы зависит от одного гормона — тестостерона, а наружных гениталий от другого — дигидротестостерона, причем влияние тестостерона на формирование половой идентичности сильнее, чем пол воспитания [147]. Следовательно, не только гормональные влияния могут расходиться с социальными, но и внутри каждого из этих факторов возможна рассогласованность. Исключительно ценной базой для изучения взаимодействия наследственности и социальных факторов в формировании половой идентичности стали транссексуализм и накопленный опыт по перемене пола. Термин «транссексуализм», обозначающий расхождение между биологическим и паспортным полом, с одной стороны, и половым самосознанием — с другой (транссексуалы — люди, убежденные в том, что они принадлежат к противоположному полу, и стремящиеся любой ценой приобрести телесные свойства, в том числе гениталии, внешность и социальный статус противоположного пола), появился в 1949 г. Бум вокруг этого явления начался в 1962 г., когда 26-летний американец Джордж Йоргенсен подвергся в Дании хирургической операции по перемене пола, успешно превратился в Христину Йоргенсен и описал свою «эпопею» в популярной книге. К началу 1979 г. в результате хирургического или гормонального вмешательства сменили пол 3—6 тыс. американцев, а число желающих сделать это, по приблизительным подсчетам, колеблется от 30 тыс, до 60 тыс. (мировых данных, хотя бы ориентировочных, нет) [328]. Как показал опрос 717 взрослых американцев, более половины их хотели бы на короткое время (5—6 дней) попробовать переменить пол [Райниш Д., Розенблум Л. A., 19S4]. Обследование 59 транссексуалов через 10 лет после операции показало, что в большинстве случаев хирургическое вмешательство было благотворным, но выявились некоторые половые различия [222а]. Хотя хирургическая смена пола дает значительно лучшие результаты у мужчин, чем у женщин, последние гораздо чаще имеют стабильные сексуальные отношения. Эти отношения большей частью устанавливаются до медицинского вмешательства и продолжаются в течение всего процесса смены пола. Кроме того, уже при первом обращении к врачу по поводу транссексуализма женщины чаще живут в социально стабильных условиях, чем мужчины. В СССР этой проблемой успешно занимается А. И. Белкин [15, 16, 7]. В большинстве случаев смена пола давала положительный эффект, но вследствие существовавшей на Западе бесконтрольности и слабости методов психологической диагностики в некоторых случаях она не улучшала психического состояния пациентов и порождала новые проблемы.

В настоящее время терминология и методы диагностики нарушений половой идентичности существенно улучшились [89]. Базовый диагноз — синдром половой дисфории [328, 185] — определяется как психическое состояние, когда человек выражает неудовлетворенность своей врожденной половой принадлежностью и связанной с ней социальной половой ролью и добивается гормональной или хирургической смены пола. В рамках этого первичного диагноза различают два вида «ядерного» транссексуализма — смены мужского пола на женский или женского на мужской с различными клиническими вариациями, зависящими от того, затрагивает ли инверсия только половую идентичность или также и сексуальные ориентации индивида. Психогормональные, поведенческие и психологические свойства этих групп пациентов существенно различны, клиническая картина также весьма противоречива. Это побудило Международную ассоциацию по изучению половой дисфории имени Гарри Бенджамина (автор первой научной книги о транссексуализме) выработать специальный свод правил многодисциплинарного обследования людей, добивающихся смены пола, где особо подчеркивается требование стабильности полового самосознания: до начала гормонального вмешательства пациент должен доказать, что чувство дискомфорта и желание избавиться от своего пола и начать жить по другим полоролевым стандартам существуют у него не меньше 2 лет. Перемена паспортного пола младенцев под категорию половой дисфории, естественно, не подпадает, так как у них еще нет сложившегося полового самосознания. Однако изучение детей с нарушением полоролевого поведения и (или) каких-то элементов половой идентичности занимает важное место в детской психиатрии и сексопатологии (я вернусь к этой теме в последней главе книги). Сначала ученые пытались найти одну главную причину транссексуализма. Бенджамин объяснял его преимущественно конституциональными свойствами, Мани подчеркивал возможную роль импринтинга, а Столлер связывал транссексуализм у мужчин с особенностями семейного воспитания, считая невольной носительницей патогенного начала мать пациента. Однако монокаузальные объяснения не увенчались успехом. Американский психиатр Ричард Грин, проводящий длительное лонгитюдное исследование детей с отклонениями в полоролевом поведении и самосознании, считает эти отклонения результатом сложного динамического взаимодействия специфического поведения ребенка и его родителей, когда часть поведения имеет конституциональную природу [191—194]. В целом наиболее трезвые исследователи склонны сегодня считать, что в случае расхождения биологических, особенно гормональных, и социальных детерминант пола конечный психологический результат (половая и сексуальная идентичность индивида) при нынешнем уровне научных знаний непредсказуем. Биология закладывает фундамент психосоциального развития индивида, но конечный результат зависит не только от нее.

Подведем некоторые итоги. Половая принадлежность индивида, даже в чисто биологическом понимании термина,— сложная, многоуровневая система, складывающаяся в процессе индивидуального развития. Степень половых различий варьирует не только от вида к виду, но и в разных подсистемах и сферах жизнедеятельности организма; строение половых органов, телосложение, функции центральной нервной системы и поведение взаимосвязаны, но формы, сроки и степени их половой дифференцировки существенно различны, так что переносить выводы, сделанные в одной сфере, на другую, особенно когда речь идет о поведенческих характеристиках, не связанных непосредственно с продолжением рода, весьма рискованно. Отсюда следует необходимость концептуального разграничения социально-нормативных и индивидуально-личностных аспектов полоролевого поведения.

Половая роль — это некоторая система предписаний, модель поведения, которую должен усвоить и которой должен соответствовать индивид, чтобы его признали мужчиной или женщиной; половая идентичность — единство поведения и самосознания индивида, причисляющего себя к определенному полу и ориентирующегося на требования соответствующей половой роли. «Роль» и «идентичность» взаимосвязаны и предполагают друг друга. По выражению Мани, половая идентичность — это субъективное переживание половой роли, а половая роль — публичное выражение половой идентичности [267]. Тем не менее, они не тождественны и их изучение имеет разные точки отсчета: половые роли соотносятся с системой нормативных предписаний культуры, а половая идентичность — с системой личности. Общая логика взаимосвязи половой роли и идентичности — та же, что и в других сферах соотношения ролевого поведения и индивидуального самосознания [46]. Однако в сексологии проблема осложняется несовпадением понятий пола и секса. Поскольку сексуальность и репродуктивное поведение — самые характерные и важные проявления полового диморфизма, медицинские психологи и клиницисты предпочитают определять пол в терминах анатомии, а не гражданского состояния. Однако сексуальное поведение человека — частный случай социального поведения, а психосексуальные ориентации индивида производны от его половой идентичности, поэтому социологи и социальные психологи идут в противоположном направлении — от гражданского пола к сексуальности. Как совмещаются эти подходы в теории сексуальности?

 

БИОЛОГИЯ СЕКСУАЛЬНОГО ПОВЕДЕНИЯ

 

В ранних теориях сексуальности все было просто. Естественная и единственная цель половой жизни, поставленная природой,— продолжение рода. Для этого люди, как и животные, наделены половым инстинктом, сексуальными потребностями. Количество половой энергии индивида ограничено — немецкий ученый О. Эффертц в 1894 г. даже «подсчитал», что каждый мужчина обладает «запасом» в 5400 эякуляций [62],— чем раньше начинается и чем интенсивнее протекает половая жизнь, тем раньше она заканчивается импотенцией и т. д. Однако уже условно-рефлекторная теория И. П. Павлова показала сложность возникающих в мозге связей. В. М. Бехтерев, анализируя природу полового влечения, выделял в нем два компонента: а) безусловную внутреннюю потребность организма в освобождении от накопившихся продуктов деятельности половых желез и б) обусловленные индивидуальным жизненным опытом и воспитанием «сочетательные рефлексы», благодаря которым выбирается надлежащий сексуальный объект и обеспечивается спаривание. Современная биологическая сексология

61 ставит более конкретные вопросы. Каковы психофизиологические механизмы полового возбуждения? От чего зависит уровень сексуальной реактивности самца и самки? Какова природа сексуальных автоматизмов, например эрекции полового члена? Какие акустические, химические, зрительные и другие сигналы вызывают у животных и человека влечения к определенному сексуальному партнеру или типу партнеров? Как дифференцируются стадии копулятивного цикла? Чем отличается женский оргазм от мужского? На эти и подобные вопросы невозможно ответить спекулятивно, они требуют сложных экспериментально-клинических исследований, причем физиолог, генетик и эндокринолог могут объяснять одно и то же явление по-разному, и эти объяснения не обязательно будут взаимоисключающими, так как являются разноуровневыми.

Американский ученый Пол Д. Мак-Лин и его сотрудники в многочисленных исследованиях на обезьянах рода саймири и других животных нашли, что раздражение некоторых отделов головного мозга вызывает определенные сексуальные реакции — в одном случае эрекцию, в другом — эякуляцию, в третьем — мастурбацию [236]. Электрическое стимулирование лобных долей головного мозга у людей также вызывает эротические оргазмоподобные переживания. Интересно, что нервные центры, регулирующие оральные реакции, тесно связаны с центрами, регулирующими генитальные реакции: их низкочастотное раздражение вызывает сначала слюноотделение и жевательные движения, а примерно через минуту — эрекцию полового члена. Недаром у животных и человеческих младенцев эрекция нередко наблюдается во время кормления. Мак-Лин объясняет это закономерностями филогенеза обеих систем: в неокортсжсе, т. е. в высших, филогенетически позднейших, отделах мозга голова и хвост представлены как противоположные точки тела, но в лимбических долях они сближаются благодаря обонянию (запахи одинаково существенны как для питания, так и для спаривания животных). Обнюхивание или облизывание ано-гениталыюй области — важная часть ритуала знакомства и приветствия у многих животных. Физиологи связывают это с действием феромонов — выделяемых гениталиями пахучих веществ, вызывающих у особи противоположного пола половое возбуждение. Существование феромонов у человека пока остается гипотетическим. Некоторые ученые считают, что у человека в связи с особенностями его анатомии (прямохождение) роль обонятельных раздражителей в сексуальном поведении значительно меньше, чем у животных, уступая место зрительным ощущениям. Тем не менее, некоторые запахи оказывают явное эротизирующее воздействие, а другие предположительно способствуют синхронизации некоторых физиологических реакций пары [261]. Кроме того, даже если роль обонятельных анализаторов в сексуальном поведении человека уменьшилась, то древняя связь соответствующих нервных центров может сохраняться в мозге. Недаром, напоминает Мак-Лин [236], несмотря на все религиозные запреты и эстетические соображения, человеческая сексуальность включает разнообразные формы орально-генитальных (фелляция, куннилингус и т. п.) и анально-гениталькых контактов, которые современная сексология вовсе не считает извращениями. Это заставляет вспомнить и фрейдовскую концепцию «оральной» и «анальной» эротики; как бы ни относиться к его теории фаз, отмеченная еще Аристотелем эрогенность орального и анального отверстий и прилегающих к ним частей тела сомнений ни у кого не вызывает. Спазматическое сокращение заднего прохода — такой же всеобщий физиологический спутник оргазма, как учащение пульса и усиленное потоотделение. Более того, мышечные сокращения заднего прохода, сопутствующие мужскому оргазму, имеют особый индивидуальный ритм [112].

Отдельные сексуальные реакции нейрофизиологически связаны не только друг с другом, но и с множеством несексуальных реакций. Алан Фишер [161] ввел в мозг крысы-самца тестостерон, рассчитывая вызвать агрессивное поведение и половое возбуждение. Однако у самца неожиданно проявился материнский инстинкт: вместо спаривания с подсаженной к нему самкой он начал «нянчить» ее. Инъекция тестостерона в соседнюю точку мозга действительно вызвала агрессию и половое возбуждение, а инъекция между этими двумя точками — «смешанное» поведение, когда агрессивность перемежалась с проявлением заботы и материнскими реакциями. Возможно, в этом есть некоторое указание на нейрофизиологические основы амбивалентности сексуальных переживаний, в которых нежность подчас сплетается с агрессией. Однако нельзя не учитывать также целостность нервной системы, в том числе «эмоционального мозга». Раздражение одних и тех же участков головного мозга может вызывать не только реакции, отмеченные Мак-Лином, но и многие другие, которые при всем желании невозможно «увязать» с сексуальностью. Обоняние служит животным не только ключевым сексуальным анализатором, но и важнейшим средством общей ориентировки, а такие сексуальные автоматизмы, как эрекция, могут быть элементами как сексуального, так и несексуального поведения.

Достижения нейрофизиологии ясно показывают невозможность монокаузального объяснения сексуальности. Самые авторитетные специалисты в этой области, например Уэйлен, настойчиво предостерегают от иллюзии легкого перехода от экспериментального манипулирования отдельными сексуальными реакциями к «управлению» и нейрохирургической коррекции сексуального поведения человека как системного образования. Они указывают на расплывчатость и неясность самого понятия «половые центры, локализованные в мозге», а также полифункци-ональность многих мозговых механизмов, регулирующих сексуальное поведение, подчеркивая принцип единства и целостности центральной нервной системы.

Этот вопрос имеет не только теоретическое значение. Некоторые нейрохирурги ФРГ в 60-х годах, увлекшись достижениями экспериментальной нейрофизиологии и не вполне отдавая себе, отчет в сложности проблемы, стали практиковать операции на гипоталамусе для излечения от сексуальных аномалий, таких, как садизм, педофилия и т. п. Описано 75 таких операций. Результаты оказались плачевными. В одних случаях был нанесен вред психическому здоровью пациентов, а в других операции оказались неэффективными. Например, мужчина-педофил с выраженными садомазохистскими фантазиями подвергся операции на гипоталамусе и через 2 1/2 года был освобожден из тюрьмы. Однако стоило ему прекратить прием антиандрогенов, снижающих половое влечение, как он убил 10-летнего мальчика [312]. В конце концов, под давлением критики со стороны Немецкого сексологического общества правительство ФРГ приостановило проведение таких операций.

Такой же отказ от монокаузальности наблюдается и в эндокринологии. После того как было доказано [237], что сила полового возбуждения и уровень сексуальной активности как у мужчин, так и 'у женщин зависят от уровня андрогенов (андрогены часто называют «либидо-гормонами»), многие ученые стали думать, что открылась широкая возможность управления эротическими чувствами и сексуальным поведением людей. Однако вскоре выяснилось, что андрогены воздействуют только на силу полового влечения, а не на его содержание. Иначе говоря, с помощью соответствующей гормонотерапии можно повысить или понизить половую возбудимость, но нельзя изменить сексуальную ориентацию личности,, превратив гомосексуала в гетеросексуала. Затем, как и в исследованиях гормональной регуляции половой дифференцировки, выявились другие ограничения, например разная сенситивность к половым гормонам в зависимости от пола, возраста и некоторых индивидуальных особенностей [97, 99]. В опытах на животных обнаружилось, что одни и те же гормоны не совсем одинаково влияют на разные компоненты сексуального поведения. Например, у приматов сексуальное поведение самки включает 3 компонента: привлекательность — то, что делает ее сексуальным стимулом для самца, процептивность — жесты и другое поведение, которым самка поошряет самца к спариванию, и рецептивность, т. е. готовность самки принять самца. Выяснилось, что эти разные виды поведения вызываются и активизируются разными гормонами: привлекательность стимулируется воздействием эстрогенов на влагалище, процептивность зависит от андрогенов, а природа рецептивных реакций пока не ясна [97]. Как подчеркивает Д. Херберт [203], нужно не только отличать соматическое воздействие гормонов от поведенческого, но и уточнять, какой именно компонент сексуального поведения чувствителен к тому или иному гормону. Неоднозначность нейро-фармакологических факторов сексуального поведения касается и моноаминов [Дэвидсон Д. М. и др., 1984]. Хотя эти вещества могут оказывать глубокое положительное или отрицательное влияние на мужскую и, вероятно, и на женскую сексуальность, один и тот же препарат может воздействовать на разные компоненты сексуального поведения (например, на эрекцию и семяизвержение) в противоположных направлениях.

Сравнение уровня сексуальной активности (частота половых сношений и т. д.) и эротических интересов нескольких групп молодых мужчин с измеренным уровнем тестостерона в плазме крови не выявило между ними значимых корреляций [117, 290]. Вариации в уровне тестостерона, находящиеся в пределах нормы, не объясняют различий в уровне сексуальной активности и эротических интересов. Сравнение динамики сексуального поведения с изменениями в уровне тестостерона у 11 супружеских пар в течение 3 менструальных циклов, причем сравнивались гормональные характеристики обоих супругов, выявило еще более сложные и тонкие взаимосвязи [280]. По-видимому, гормональные факторы могут быть решающими для возникновения отдельных сексуальных реакций рефлекторного типа, но их недостаточно для объяснения сексуального поведения как системного целого. По справедливому замечанию Бича [99], рабочая гипотеза о том, что гормоны влияют на поведение, модулируя определенную взаимосвязь стимулов и реакций, уже предполагает устойчивую взаимосвязь, на которую могут воздействовать гормоны, причем формирование этой системы связей обязательно включает индивидуальный опыт и научение. Многочисленные наблюдения за преждевременно созревшими детьми показывают, что наступление гормональной зрелости не сопровождается у них столь же ранним психосексуальным развитием (появлением эротических интересов, ухаживания и т. п.), которое больше зависит от воспитания и собственного сексуального опыта, чем от гормонов. Мужчины, страдающие гипогонадизмом, не реагируют на сексуальные стимулы, хотя и знают их значение, пока не будет искусственно повышен уровень тестостерона в их организме [267]. Иначе говоря, нормальное психосексуальное поведение — результат совместных усилий природы и воспитания. Следовательно, необходимо различать количественную и качественную стороны сексуальности.

Количественная, или энергетическая, сторона сексуальности измеряется силой, длительностью и частотой сексуальных реакций. Ее системное описание и интерпретацию дает Г. С. Васильченко под названием «половая конституция индивида», которую он определяет как «совокупность устойчивых биологических свойств, складывающихся под влиянием наследственных факторов и условий развития в пренатальном периоде и раннем онтогенезе; половая конституция лимитирует диапазон индивидуальных потребностей на определенном уровне половой активности и характеризует индивидуальную сопротивляемость в отношении патогенных факторов, обладающих избирательностью к половой сфере» [62]. Основными векторами ее определения у мужчин являются возраст пробуждения либидо, возраст первой эякуляции, максимальный эксцесс (количество эякуляций в сутки), возраст вхождения в условно-физиологический ритм, т. е. стабильный уровень половой активности, максимально близкий к конституциональным и физиологическим потребностям, а также два генотипических показателя — так называемый трохантерный индекс (отношение роста к длине ноги) и характер оволосения лобка. Разные типы половой конституции определяются в количественных терминах как «слабая», «средняя» и «сильная».

Понятие половой конституции существенно прежде всего тем, что оно ориентирует на индивидуальный подход вместо того, чтобы попытаться обуть всех людей в обувь одного размера. Однако сила, длительность и частота полового возбуждения еще ничего не говорят нам о характере реального сексуального поведения индивида даже на чисто физиологическом уровне. Мужчина с сильной половой конституцией может или рано жениться и вести интенсивную половую жизнь в браке, или поддерживать экстенсивные связи с разными женщинами, или находить половое удовлетворение в мастурбации, или, как средневековый аскет, вообще отказаться от «плотской жизни» (хотя ему это будет гораздо труднее, чем тому, у кого половые потребности меньше). Это зависит от многих других психофизиологических и социальных факторов, о которых мы, к сожалению, знаем очень мало.

Помимо собственно гормонального баланса существует, по-видимому, устойчивая связь половой конституции с телосложением и темпераментом. Первая линия связи в схеме Г. С. Васильченко представлена трохантерным индексом. В литературе высказывалась также мысль о том, что степень маскулииности / фемининности человеческого поведения, в том числе сексуального, коррелирует с особенностями строения тела. Однако связь между сексуальным поведением и телосложением, скорее всего, опосредуется психологическими факторами, включая самосознание, которые в свою очередь зависят от социальной среды и воспитания. Более серьезны данные о зависимости типа сексуального поведения от темперамента, в котором преломляются особенности нервной системы. Уровень динамичности, подвижности и уравновешенности нервных процессов безусловно влияет на сексуальность; оценка этих факторов занимает важное место в диагностических картах руководимого Г. С. Васильченко Всесоюзного научно-методического центра по вопросам сексопатологии.

Известный английский психолог Ганс-Юрген Айзенк придает решающее значение в биологической детерминации сексуальности свойствам экстраверсии (ориентация преимущественно на внешние впечатления и деятельность) и интроверсии (ориентация на внутренний опыт, мысля о прошлом и будущем и т. п.), измеряемым специальными тестами. Экстраверсия и ее предполагаемые психологические компоненты — общительность и импульсивность — биосоциальную природу '. Поскольку экстраверсия, по Айзенку, связана с меньшей возбудимостью коры головного мозга и, следовательно, с меньшим самоконтролем и эмоциональной сдержанностью, сексуальное поведение экстравертированных лиц обычно более активно и раскованно, чем интровертированных. Сравнение сексуального опыта одно- и двуяйцовых близнецов (153 мужчины и 339 женщин) показало, что по так называемому либидо-фактору (высокая .сексуальная активность и половая возбудимость, агрессивность, готовность принять относительно безличные формы половой близости и одновременно низкие показатели по шкалам стыдливости и застенчивости) генетические различия объясняют около 67% всех вариаций [156, 157]. Если даже сделать скидку на несовершенство методов и биологизаторские пристрастия Айзенка, эти данные заслуживают внимания. Да и странно было бы, если бы тип сексуального поведения не имел существенных генетических детерминант.

Половая конституция, телосложение, темперамент и другие параметры определяют психосексуальные установки и поведение индивида не непосредственно, а через его сексуальный сценарий (термин введен американскими социологами Джоном Ганьоном и Уильямом Саймоном), который формируется под влиянием научения в процессе индивидуального развития личности. Сексуальный сценарий как разновидность поведенческой программы, без которой не обходится никакое социальное поведение, предопределяет возможный и предпочитаемый тип сексуального партнера, эротические стимулы, требования к месту, времени и ситуации полового сближения и способы его обоснования и оправдания. Эти факторы мы подробнее рассмотрим позже, в связи с психологией сексуальности и закономерностями формирования сексуальной ориентации. Однако биология сексуальности не ограничивается эндогенными процессами. Спонтанные сексуальные реакции и тем более целенаправленные действия обычно предполагают взаимодействие двух или нескольких индивидов, причем на каждой стадии копу-лятивного цикла поведение одного партнера служит стимулом для другого. Бич называет это принципом взаимодополнительности стимула и реакции и прослеживает его действие на 4 стадиях копулятивного цикла [100] (рис. 2).

Айзенка справедливо критикуют за преувеличение генетических факторов в развитии интеллекта и связанные с этим реакционные политические выводы, но мнение о врожденном характере экстраверсии разделяют многие психологи.

Стадия привлечения характеризуется появлением сексуального интереса как у самца, так и у самки. У животных этот процесс регулируется гормонами, а соответствующий контакт устанавливается благодаря феромонам. У человека факторы сексуальной привлекательности партнера значительно более многообразны; чаше всего это образы или «когнитивные схемы», выработанные в процессе индивидуального развития.

Сексуальная привлекательность партнера вызывает половое возбуждение, которое выражается не только в соответствующих физиологических реакциях, но и в специфических для данного вида коммуникативных формах поведения («ухаживание» самца, «дразнящее* поведение или «подставление» самки и т. д.). При этом появляется определенная индивидуальная избирательность и иногда выясняется несовместимость намечавшейся пары. Доказано, что самцы неодинаково реагируют на разных самок (это изучалось на крысах, собаках и шимпанзе). Однако у большинства млекопитающих самцы в этом отношении менее разборчивы, чем самки. Демонстрация поведения, свидетельствующего о половом возбуждении, увеличивает привлекательность данной особи для партнера, вызывает у него встречную сексуальную реакцию, побуждая обоих партнеров переходить к следующей, консумматорной, стадии, т. е. к спариванию.

 

Самка Самец

 

 

-

Привлечение Привлечение

 

+

 

Возбуждение + Возбуждение

 

Консуммация + Консуммация

 

Постнонсумматорная + Постконсумматорнан

(рефрактерная)стадия (рефрактерная) стадия

 

Рис. 2. Последовательные фазы взаимоотношений партнеров в копулятивном цикле (по Ф. Бичу).

 

 

Стадия консуммации включает специфический для данного вида способ копуляции. Ритуал спаривания у большинства млекопитающих, по мнению зоологов, строго единообразен; животные не пытаются индивидуализировать или разнообразить его технику, у них нет эротики в человеческом смысле слова. Межвидовые различия в длительности и частоте копуляции очень велики. Длительность полового акта у животных обычно меньше, чем у человека. У слонов интромиссия продолжается меньше минуты, у быка — около 23 с, зато спаривание может быть очень частым. Ученые подсчитали, что один бык за 6 ч спаривался 77 раз, а пара львов в Дрезденском зоопарке за 8 дней спаривалась 360 раз [157]. Однако индивидуальные вариации в этом отношении очень велики. Следует подчеркнуть, что здесь также налицо взаимодействие: действия самца провоцируют соответствующие реакции самки, которые в свою очередь служат подкреплением самцу, приводя копулятивный акт к благополучному завершению.

Последняя, постконсумматорная (или рефрактерная), стадия характеризуется общим расслаблением и временным выпадением реакции на те стимулы, которые первоначально способствовали сексуальной привлекательности партнера. У всех изученных млекопитающих самцы после эякуляции временно становятся «импотентными» (продолжительность рефрактерной стадии зависит от вида, возраста, индивидуальности и особенно числа предшествующих эякуляций), самки же большей частью остаются сексуально рецептивными в течение всего периода течки, значительно превосходя в этом смысле самцов, хотя процептивность самки, ее склонность самой инициировать спаривание после удачной копуляции обычно временно уменьшается. У ряда видов отмечен так называемый эффект Кулиджа ': при появлении новой сексуально привлекательной самки потенции самца восстанавливаются значительно быстрее, чем с самкой, с которой он уже спаривался. Какова же психофизиология полового акта у человека?

До 1966 г., когда вышла классическая работа американских ученых гинеколога Уильяма Мастерса и психолога Вирджинии Джонсон «Человеческая сексуальная реакция» [249], сексологическая клиника, как правило, имела дело только с одиночками. Врачи лечили мужчин «от импотенции», а женщин — «от фригидности», давали консультации по вопросам половой жизни, но сексуальный партнер, супруг или супруга привлекались лишь эпизодически. Как фактически происходит половой акт и каковы психофизиологические реакции партнеров друг на друга на разных стадиях копулятивного цикла, ученые знали лишь по собственному опыту да по рассказам друзей или пациентов. Можно ли объективно судить о том, чего нельзя наблюдать? Особенно загадочной была физиология женского оргазма. Не зная его, можно ли добиться желанной согласованности мужских и женских сексуальных реакций, чтобы оба партнера получали максимальное удовлетворение? О лабораторном исследовании полового акта мечтал уже Кинзи. Правда, самая мысль об этом казалась кощунственной, нарушая вековые нормы стыдливости, но так ли универсальны эти нормы? Этнографическая и медицинская литература знает немало случаев, когда половой акт совершался на глазах у многочисленных зрителей. Так почему не в лаборатории?

Уильям Мастере заинтересовался этой проблемой еще на студенческой скамье. Учителя предостерегли его, что за столь рискованное дело можно взяться только при 3 условиях: быть человеком зрелого возраста, не моложе 40 лет; иметь солидную профессиональную репутацию в другой, смежной области знания; пользоваться финансовой и моральной поддержкой крупного университета. Эти условия, кроме первого (ему было 38 лет), Мастере выполнил к 1954 г., когда совместно с Джонсон приступил к осуществлению «Проекта исследования пола», позже получившего название «Проекта по исследованию репродуктивной биологии» под эгидой медицинского факультета Университета имени Вашингтона в Сент-Луисе. В 1964 г. Мастере основал в Сент-Луисе на частные средства собственный Исследовательский институт репродуктивной биологии, успешно работающий и сегодня.

 

Название феномена связано с историческим анекдотом. Рассказывают, что при посещении президентом США К. Кулиджем животноводческой фермы его жена обратила внимание на необычайно высокую активность племенного быка. «Ты права, дорогая,— согласился Кулидж.— Но заметила ли ты, что он ни разу не покрыл вторично одну и ту же корову?» [168].

 

Мастерей Джонсон начали с того, что просили своих друзей и университетских коллег направлять к ним людей, готовых подвергнуться сексологическому исследованию. Пришедших 1273 добровольцев детально опросили об их сексуальной жизни (вопросы были в основном те же, что у Кинзи); кроме того, на них были составлены медицинские карты. Подробные интервью позволили ученым лично познакомиться с обследуемыми, установить с ними доверительный контакт и тактично отсеять тех, кто по каким-либо причинам не подходил для дальнейших исследований. После заполнения сексуальных «историй» и обсуждения связанных с ними проблем добровольцы прошли медицинское обследование, включая сексологическое. Для эксперимента были отобраны 382 женщины и 312 мужчин (296 супружеских пар, остальные не состоящие в браке) в возрасте от 18 до 78 лет. Им помогли привыкнуть к лабораторной обстановке, познакомили с функциями всех приборов, а затем во время серии половых актов тщательно замеряли физиологические реакции обоих партнеров. Кроме того, проводился ряд экспериментов мастурбационного типа, например женщины мастурбировали с помощью искусственных половых членов разных размеров, а встроенная в эти приборы электроника фиксировала тончайшие физиологические реакции гениталий. В общей сложности ученые наблюдали 7500 законченных женских и 2500 мужских сексуальных циклов. Хотя лабораторные условия сказывались на сексуальных реакциях обследуемых (у мужчин больше, чем у женщин), полученные результаты были исключительно важны.

Впервые были объективно описаны и сформулированы основные фазы копулятивного цикла: 1) возбуждение; 2) «плато», когда половое возбуждение уже не нарастает, но поддерживается на определенном уровне; 3) оргазм и 4) «разрешение», снятие напряжения и особенности этих фаз у мужчин и женщин. Хотя о таких или подобных фазах было известно уже в древности, и они не раз описывались в литературе, никто до Мастерса и Джонсон не мог подробно представить копулятивный цикл как систему парного взаимодействия. В связи с этим были опровергнуты или поставлены под сомнение многие традиционные представления. Например, величина полового члена, которую обыденное сознание считает одним из главных показателей маскулинности и условием сексуальной эффективности мужчины, оказалась физиологически не очень существенной. Во-первых, разница в длине полового члена в спокойном состоянии ' частично нивелируется при эрекции, короткий половой член часто увеличивется больше, чем длинный. Во-вторых, опыты мастурбации женщин с искусственным половым членом разной длины и диаметра показали исключительную пластичность женских гениталий, которые быстро приспосабливаются к размерам полового члена. Уровень и длительность эрекции, а также техника полового сношения влияют на сексуальное удовлетворение женщины гораздо больше, чем размеры полового члена.

Было поколеблено старое фрейдистское представление о двух разных типах женского оргазма — клиторальном и вагинальном, из которых первый, как полагал 3. Фрейд, есть признак маскулинности женщины и ее «вагинальной фригидности». Такое определение вызывало большую тревогу у тех женщин, которые чувствовали, что их главные сексуально-эротические ощущения локализованы не во влагалище, а в клиторе. Мастере и Джонсон пришли к выводу, что отдельного вагинального оргазма физиологически не существует.

Мастере и Джонсон провели серию экспериментальных исследований, в которых оценивались отдельные физиологические параметры человеческих сексуальных реакций (пульс, артериальное давление, ЭКГ, ЭЭГ и др.). Совершенствование медицинской аппаратуры, появление новых эректометров, миниатюрных приборов для записи физиологических реакций и других приборов позволяют сегодня фиксировать сексуальные реакции, не нарушая их интимности. Исключительное значение имели разработанные Мастерсом и Джонсон принципы так называемой парной секс-терапии, ¹ По Г. С. Васильченко, она колеблется в норме от 5 до 12 см, по Мастерсу и Джонсон — от 6 до 14 см при среднем размере 8,5—10,5 см.

помогающей взаимной адаптации партнерской пары на основе не только психофизиологических, но и социально-психологических методов [227а, 250, 319]. Работы Мастерса и Джонсон сразу же получили научное признание, хотя и не без оговорок. Так, Г. С. Васильченко [62] отмечает недостатки некоторых диагностических методов Мастерса и Джонсон, а также абсолютизацию ими психогенных и недооценку соматических и особенно цейрогуморальных факторов. Социологи отмечали специфичность и ограниченность выборки американских исследователей, указывая, что полученные на ней результаты могут и не подтвердиться в других социальных средах. Большие споры идут вокруг «вагинального оргазма». Вопреки мнению Мастерса и Джонсон, многие видные психиатры и гинекологи, например А. М. Свядощ и 3. В. Рожановская [68], Р. Столлер и С. Фишер [162], утверждали, что женщины достаточно определенно различают клиторальный и вагинальный оргазм. Последующие исследования подтвердили их правоту.

Самые серьезные замечания в адрес Мастерса и Джонсон высказывали психологи. «Сексуальные реакции», изученные американскими учеными, это биосексуальные психофизиологические реакции, которые можно зафиксировать объективными физиологическими методами. Однако сексуальное поведение человека к ним не сводится. Известный американский психолог Абрахам Маслоу, приветствуя труд Мастерса и Джонсон, одновременно призывал дополнить его исследованиями, где сексуальность рассматривалась бы в контексте эмоциональных, любовных, личностных отношений, а также в связи с трансцендентными, мистическими переживаниями, когда физическая близость воспринимается как священный акт и религиозная церемония. Это, конечно, невозможно в лаборатории.

Тем не менее изучение копулятивного цикла как единого процесса парного взаимодействия имело громадное методологическое значение. В конце 70-х годов на этой основе началось экспериментальное изучение такого важного явления, как синхронизация гормональных и психофизиологических процессов супружеской пары и др. Однако структура сексуального поведения любого животного соотносится с определенной видовой программой, которая отчасти закодирована генетически, а отчасти вырабатывается и усваивается индивидами с помощью научения и в процессе общения с себе подобными. Чтобы понять этот едва ли не самый важный аспект биологии сексуальности, нам придется обратиться к данным эволюционной биологии, этологии и антропологии.

 

ОТ ЖИВОТНЫХ К ЧЕЛОВЕКУ

 

Первой попыткой систематического сопоставления сексуального поведения человека и животных явилась книга Форда и Бича, в которой впервые были сведены воедино все известные в то время данные о способах копуляции, сексуальной стимуляции, условиях полового сношения, способах привлечения партнера, самостимуляции, гомосексуальном поведении, половых отношениях между особями разных видов, стадиях полового созревания, циклах фертильности и прочем у разных биологических видов и в разных человеческих обществах [1661. По мере дальнейшего развития эволюционной физиологии, сравнительной психологии и особенно этологии, изучающей поведение животных в естественных условиях, появилось множество специальных исследований, посвященных репродуктивному и сексуальному поведению различных животных [336]. Экспериментальные исследования и наблюдения в естественных условиях охватывают сегодня самый широкий круг явлений: и сексуальные реакции отдельной особи, и способы взаимодействия самца и самки на разных стадиях копулятивного цикла, и связь всего этого с закономерностями групповой, стадной, жизни животных.

При этом были преодолены 3 главные ошибки ранних исследований. Во-первых, считалось, что сексуальное поведение животных целиком инстинктивно и регулируется программой, однозначно закодированной в организме. В действительности это не так: наряду с генетически заданной программой высшие животные имеют особые механизмы индивидуального научения, при отсутствии которого физиологически нормальное, здоровое животное оказывается неспособным к размножению. Во-вторых, выяснилась ошибочность интерпретации внешних черт и отдельных компонентов поведения, животных в «человеческих» терминах, по аналогии с сексуальным поведением человека. В-третьих, выявилась неправомерность рассмотрения сексуальных автоматизмов и реакций исключительно в контексте репродуктивного поведения, без учета других сторон жизни животных.

Понять человеческую сексуальность, минуя данные филогенеза, невозможно. Однако реконструкция филогенеза осложняется не только недостатком данных. Бич, который заслуженно считается в этой области классиком, призывает к осторожности при сопоставлении сексуального поведения животных разных видов [100]. Описательный уровень межвидового сравнения фиксирует лишь некоторые формальные сходства поведения. Как бы ни были увлекательны эти сходства, сами по себе они ничего не объясняют. Например, хотя известно, что некоторые мужчины и самцы норки причиняют своим сексуальным партнерам физические страдания, эти факты, взятые по отдельности, не объясняют друг друга. Точно так же констатация того факта, что у многих млекопитающих половому акту обычно предшествует орально-генитальный контакт, не объясняет человеческих фелляции и куннилингуса. Гомосексуальное поведение у некоторых животных ничего не говорит о причинах гомосексуальности у человека и о том, можно ли считать ее «биологически нормальной». Аналогия — не только не доказательство, но и не объяснение. Теоретические обобщения правомерны лишь на аналитическом уровне, когда устанавливаются причинные связи и адаптивные функции сравниваемых реакций и способов поведения, а это куда как сложно.

В последние годы в изучении филогенеза человеческой сексуальности наметилось плодотворное сотрудничество социобиологии, семиотики и психоанализа. Д. Ранкур-Ла-феррьер (1985) убедительно показывает, например, что прямохождение не только изменяет соотношение обонятельных и зрительных стимулов, но и формирует принципиально новую систему сексуальной сигнализации, возможность сознательного подавления сексуальных реакций и т. д. Однако необходимо строго различать, как вырабатываются те или иные поведенческие структуры и почему они возникают (Д. Саймоне, 1979). Многие обобщения, «самоочевидные» для дилетанта, специалист считает неверными или, во всяком случае, упрощенными. Мелвин Д. Коннер [225] называет 4 таких ошибочных заключения.

1. «Онтогенез повторяет филогенез». Хотя тут есть доля истины, онтогенез повторяет не взрослые фазы предшествующих форм развития, а только — и то лишь до некоторой степени — ранний онтогенез этих форм. Иначе говоря, в поведении детей можно найти нечто общее с поведением детенышей животных, но нелепо искать прообразы детского поведения в поведении взрослых особей этих видов.

2. «Чем „сложнее" животное, тем медленнее его развитие, тем менее развито оно в момент рождения и тем пластичнее его поведенческий репертуар» — тоже слишком грубое обобщение. Не существует методов, позволяющих расположить все виды животных иерархически. Кроме того, пластичность варьирует даже у близких видов, и это далеко не всегда связано с медленностью развития. Хотя в целом поведенческая пластичность увеличивается с приближением к человеку, отсюда нельзя вывести более конкретных предсказаний. Наконец, уровень развития при рождении — понятие далеко не однозначное. Он зависит не только от общих филогенетических закономерностей, но и от специфических условий существования данного вида, к тому же разные органы и поведенческие системы развиваются в разном темпе.

3. «Если какое-то поведение филогенетически широко распространено, оно является „фиксированным образом действия" или „инстинктом" и, следовательно, генетически обусловлено, так что бессмысленно пытаться изменить его». В этом силлогизме все неверно. Во-первых, аналогия — не гомология. Очень разные животные могут в ходе эволюции сталкиваться с близкими проблемами и их решения могут выглядеть сходными и выполнять сходные функции, но с помощью разных механизмов.

Крылья развились у насекомых из туловища, у птиц — из передних конечностей, у летучих мышей — из пальцев. Формирование детских привязанностей очень напоминает импринтинг у птиц, но мы не знаем, идентичны ли их механизмы. Во-вторых, «фиксированные структуры действия», которые раньше называли инстинктами, формируются разными путями, в том числе посредством научения. «Универсальное» не всегда значит «генетически заданное». В-третьих, даже генетические свойства при известных условиях поддаются изменению.

4. «Если животные столь различны, нужно обращать больше внимания на тех, что стоят ближе к человеку, так как это более поучительно». В этом тоже есть доля истины, но филогенетическая близость — только один из главных принципов межвидового сравнения, в числе которых также сходства репродуктивного поведения, экологической адаптации и основных сенсорных процессов коммуникации. Всегда надо учитывать, что именно сравнивается. Например, по установлению «парных союзов» и способам обучения потомства львы и лисицы имеют с человеком больше общего, чем наши ближайшее родственники — шимпанзе.

Все это обязывает к большой осторожности в теоретических обобщениях, основанных на изучении филогенеза. Наиболее общая филогенетическая тенденция, существенная для понимания человеческой сексуальности — прогрессивное усложнение, дифференцировка и автономизация сексуальной анатомии, физиологии и поведения. Чем выше уровень биологической организации вида, тем более сложной и многоуровневой становится система его репродуктивных органов и способов ее регуляции на уровне организма. Это связано также с усложнением и автономизацией самой сексуальной функции.

Эволюция сексуального поведения — самый яркий пример филогенетического восхождения от жестко запрограммированного поведения к гибкому и избирательному [357]. У самцов насекомых центр копулятивного поведения помещается в нервных узлах на животе, а мозг выполняет главным образом функцию торможения. Некоторые насекомые могут спариваться, даже будучи обезглавлены. Характер сексуального поведения позвоночных тесно связан с объемом их головного мозга. У самца лабораторной белой крысы можно удалить до 20% коры головного мозга, не нарушив его сексуального поведения; пятая часть этих животных может нормально спариваться даже при отсутствии половины коры. У котов с повреждениями лобных долей копуляция уже расстраивается: в присутствии самки в эструсе самец обнаруживает сильное половое возбуждение, но не может достичь необходимой для интромиссии координации движений. Еще чувствительнее к мозговым нарушениям приматы. С увеличением размеров мозга значение социального научения и индивидуального опыта растет, а эффективность гормональной регуляции, наоборот, снижается.

Усложняется и сама структура сексуального поведения. Хотя по своим истокам половые отношения детерминированы необходимостью продолжения рода, ни одно животное не спаривается специально ради размножения. Чтобы понять копулятивное поведение животных, необходимо представить себе, какие положительные стимулы или подкрепления побуждают их к этому. У большинства млекопитающих копулятивный цикл является сезонным и ограничен жесткими временными рамками; спаривание происходит только в период течки, который одновременно является периодом максимальной фертильности самок. Это поведение находится под постоянным гормональным контролем, и соответствующие физиологические реакции наступают в значительной степени автоматически. У приматов и особенно у человека картина меняется. Сексуальная активность постепенно автономизируется от репродуктивной функции. Шимпанзе (во всяком случае, в неволе) иногда копулируют с самками вне периода течки, когда они, следовательно, инфертильны. У человека половая жизнь вообще не ограничена сезонно и не связана с женским менструальным циклом. Такое относительное ослабление гормонального и средового (влияние таких внешних факторов, как свет, температура, влажность) контроля за сексуальным поведением физиологически связано с процессом «энцефализации», т. е. развития высших отделов мозга, которые ставят под свой контроль также и непосредственное действие гормонов [298].

Автономизация сексуального поведения от репродуктивной функции неизбежно увеличивает многообразие его форм. Оно становится более избирательным, селективным как в отношении своих объектов, так и в отношении условий и способов осуществления. Отсюда вытекает растущее значение индивидуального научения. Еще в начале 40-х годов Бич исследовал зависимость сексуального поведения крыс от условий их развития. Крысята-самцы отнимались от матери, в возрасте 21 дня и часть их выращивалась без общения с самками, а часть — в полной изоляции. В первой группе никаких нарушений не происходило, самцы из второй группы, достигнув половой зрелости, обнаружили недостаток копулятивных навыков и совершали гораздо больше неправильных наскоков, чем контрольная группа. В последние десятилетия такие эксперименты проводились на животных разных видов. Например, ленинградские физиологи В. В. Антонов и М. М. Хананашвили [12] экспериментировали со щенками-самцами (всего 21 щенок). Животные первой, контрольной, группы выращивались вместе с матерью и сверстниками, второй — только с матерью, но без щенков, третьей — без матери, но со щенком-самкой, четвертой — в полной изоляции от сверстников, пятой — с взрослым самцом и другим щенком того же пола, а щенки шестой группы — с момента рождения были отданы на воспитание кошке. Щенки, выращенные без матери, без общения с взрослыми собаками или без контактов с самками, в раннем возрасте не обнаружили в копулятивном поведении существенных отличий от контрольной группы. Зато из 6 самцов, воспитанных без общения со сверстниками, только двоим, удалось несколько раз достичь интромиссии, причем и они делали много неверных движений и даже после нескольких успешных спариваний их копулятивные навыки существенно не улучшились, так что самки вскоре перестали подпускать их к себе.

Еще больше впечатляют в этом отношении знаменитые опыты Гарри Харлоу и его сотрудников с макаками-резусами [199; 200]. Манипулируя общением новорожденных обезьян, выращивая их без матери, с искусственной матерью, в полной изоляции или без сверстников, ученые установили, что самцы, выращенные в изоляции от сверстников, даже при матери, оказываются не способными к нормальному копулятивному поведению, причем это не поддается коррекции в дальнейшем. Иначе говоря, обезьянам необходима некоторая первичная половая социализация. Ее отсутствие сказывается двояко.

Во-первых, не имея возможности играть со сверстниками и подростками, детеныш не может своевременно овладеть основными приемами копулятивной техники (генитальные игры и имитация полового акта занимают важное место в жизни всех высших животных). Во-вторых, детеныши, выращенные в изоляции, отстают в эмоциональном развитии и не могут выработать у себя необходимых коммуникативных навыков, умения общаться с себе подобными; их поведение напоминает реакции аутистических детей. К потенциальным сексуальным

79 партнерам такие обезьяны проявляют агрессивность или страх. Общение со сверстниками и соответствующие аффективные переживания, подчеркивает Харлоу, во многом определяют все последующее развитие индивида, особенно его сексуальных реакций и поведения. Таким образом, копулятивное поведение отдельной особи не есть нечто изолированное, оно предполагает усвоение свойственной данному виду социосексуальной матрицы, в которой отдельные сексуальные реакции выполняют не только физиологические, но и знаковые функции.

Как подчеркивает Бич [100], спаривание стадных животных происходит не в социальном вакууме, а в определенной системе отношений с другими членами стада. Например, доминантная самка в собачьей своре может воспрепятствовать самцу, спариться с другой самкой. Самец обезьяны, занимающий низкое место в иерархии, не осмеливается приблизиться к самке в период эструса, если рядом находится самец более высокого ранга, но спаривается с нею, как только тот отходит. Возраст, когда животные начинают спариваться, также зависит не только от их полового созревания, но и от социальной организации, свойственной данному виду. Самцы морских свинок или крыс начинают спариваться и производить потомство, как только их семенники начинают производить зрелую сперму. Напротив, молодой павиан вынужден ждать такой возможности еще несколько лет после полового созревания: чтобы получить доступ к рецептивным самкам, он должен не только достичь своего полного роста, но и завоевать определенное положение в стаде.

У некоторых видов спаривание монопольно принадлежит немногим доминантным самцам, которые подавляют проявления агрессии внутри группы и совместно наказывают нарушителей порядка.

В свете общей логики полового диморфизма генетическая функция самца состоит в том, чтобы оплодотворить как можно больше самок, обеспечив тем самым передачу своих генов потомству. Самка обеспечивает сохранение потомства и унаследованных качеств. Это подкрепляется и данными репродуктивной биологии: самец обладает почти неограниченным запасом семени, тогда как количество яйцеклеток у самки строго ограничено. Кроме того, сексуальная активность самки млекопитающих лимитируется тем, что она должна выносить, выкормить и вынянчить потомство. Видимо, поэтому природа позаботилась о том, чтобы самки большинства млекопитающих могли спариваться только в период эструса, в другое время они реагируют на приближение самца агрессивно, что накладывает соответствующие сезонные ограничения и на самцов. Однако половая жизнь самцов у большинства видов более экстенсивна; один и тот же самец обычно оплодотворяет многих самок (с этим связан и «эффект Кулиджа»), в «семейной» структуре некоторых видов это закрепляется существованием «гаремов» и т. д.

Следует подчеркнуть, что асимметрия половых ролей и сексуального поведения в животном мире не означает, что самец обязательно господствует над самкой. Самцу принадлежит монополия ухаживания, причем внутриполо-вой отбор самцов часто определяется состязанием в силе. Однако самка не просто становится добычей победителя, а выбирает его из нескольких возможных претендентов. При этом имеют значение не только физические данные самца, но и то, какими материальными ресурсами он потенциально располагает. Это особенно заметно у птиц. Например, самка крапивника выбирает себе самца не по его внешности или красивому голосу, а по тому, насколько хорошей, богатой территорией он владеет, от чего зависит благополучие потомства [357]. Иначе говоря, это «брак по расчету»: преимущество получает самец, способный не только быть производителем, но и обеспечить наиболее благоприятные условия для выращивания потомства.

Диапазон типов сексуального поведения у животных чрезвычайно широк — от внешне беспорядочного спаривания у одних видов до длительного парного сожительства у других.

Как подчеркивает Бич, формы копулятивного поведения всегда имеют какую-то видовую целесообразность, причем не только с точки зрения продолжения рода, но и с учетом других особенностей видового поведения, зависящих в конце концов от экологии. В частности, переход от полигамии, преобладающей у большинства видов, к «моногамии», т. е. устойчивому брачному союзу самца и самки хотя бы на срок выращивания одного выводка, обусловлен, по мнению Э. Уилсона [357], специфическими условиями, когда одна самка без помощи самца не может вырастить потомство (скудость пищевых ресурсов, необходимость охраны территории от врагов, длительность периода, когда детеныши беспомощны, и требуют постоянной материнской опеки и т. п.). Там, где родительские функции выполняет исключительно самка и «отцовства» не существует, отпадает необходимость в длительном предварительном ухаживании и тем более в тесном и длительном брачном союзе ' [299].

Однако, как уже отмечалось, сексуальное поведение высших животных связано не только с репродуктивной функцией. Некоторые физиологические сексуальные реакции приобретают у них, как и у людей, условный, знаковый характер, имеющий более общее коммуникативное значение. Так обстоит дело, например, с эрекцией и демонстрацией эрегированного полового члена. Физиологически эрекция полового члена принадлежит к числу непроизвольных и неспецифических реакций. У молодых особей она возникает не только в связи с половым возбуждением, но и в ситуациях, вызывающих страх, агрессию, вообще эмоциональное напряжение. Даже новорожденные самцы приматов, включая человека, делают характерные телодвижения, выпячивая, половой член, как при копуляции.

У взрослых самцов эти рефлекторные телодвижения приобретают смысл знака, становятся жестами. Так, у обезьян саймири, которых наблюдали Д. Плоог и П. Мак-Лин [285], демонстрация эрегированного полового члена другому самцу — жест агрессии и вызова. Если самец, которому адресован такой жест, не примет позы подчинения, он тут же подвергнется нападению. В стаде существует жесткая иерархия в отношении того, кто кому может показывать половой член. По мнению ученых, эта иерархия служит более надежным показателем статуса и ранга отдельных животных, чем даже последовательность приема пищи. Сходная система ритуалов и жестов существует у павианов [140], горилл и шимпанзе. Известен и механизм передачи этой знаковой системы: пока детеныш мал, на его эрекции не обращают внимания, но как только он вступает в период полового созревания, взрослые самцы воспринимают эрегированный половой член как жест вызова и жестоко бьют «подростка», так что, вырастая, он уже осведомлен о значении этой физиологической реакции и соответственно контролирует ее. «Отпугивающая» сила полового члена применяется и против внешних врагов. Вольфганг Виклер [355] описал так называемых караульных павианов и зеленых обезьян в Африке: стадо кормится или отдыхает, а такие самцы сидят на видных местах, расставив ноги и демонстрируя частично эрегированный половой член. Это служит как бы предупреждением чужакам, чтобы они не тревожили стадо. Связь такого поведения с древними фаллическими культами, о которых мы будем говорить позже, достаточно очевидна [158].

К тому же кругу устойчивых филогенетических констант относится ассоциация маскулинной копулятивной позы с доминантным, а фемининной — с подчиненным положением. Этот вопрос тесно связан с феноменом гомосексуальности у животных. Многократно наблюдая попытки спаривания двух самцов (они зафиксированы у многих видов) или двух самок (этот феномен описан у 13 видов, представляющих 5 различных отрядов млекопитающих), ученые обычно интерпретировали такое поведение по аналогии с гомосексуализмом у человека. Однако Бич [100] указывает на искусственность подобных аналогий, не принимающих в расчет, какой именно контакт происходит при этом между однополыми животными и что значит такое поведение у данного вида. Копулятивное поведение любых животных предполагает взаимную реакцию на поведение партнера. При этом фемининное сексуальное поведение — стимул, провоцирующий скорее маскулинную, чем фемининную реакцию, и наоборот. Если бы принцип 1 Различия между животными в этом отношении огромны. У беспозвоночных на 10 тыс. «полигамных» видов приходится меньше одного «моногамного» вида, тогда как среди птиц сезонная «моногамия» существует приблизительно у 91% всех видов [357].

взаимодополнительности стимула и реакции, действующий независимо от генетического пола индивидов, был единственным регулятором сексуального взаимодействия, то поведение всех животных было бы бисексуальным. Однако этого нет, и не может быть, потому что особи разного пола обладают разной восприимчивостью к таким стимулам: гомологические реакции, т. е. реакции, соответствующие биологическому полу, вызываются гораздо легче, чем гетерологические, не соответствующие их биологическому полу. Сталкиваясь с гетерологическим сексуальным поведением, когда самец «подставляется», а самка совершает «наскок», нужно внимательно проанализировать ситуацию, в которой происходят эти действия, и видовые особенности данных животных.

Как пишет американский зоолог Р. Деннистон [138], гомосексуальное поведение имеет мало общего с физиологическими, гормональными аномалиями и большей частью обусловлено поведенческими, ситуативными факторами. Здесь есть несколько типичных случаев.

1. Трудность распознавания истинного пола партнера. Некоторые животные, например лягушки и жабы, вообще не могут распознать пол партнера на расстоянии. Сексуально активный самец наскакивает на любой движущийся организм своего вида; дальнейшее зависит от реакции объекта: самка поведет себя рецептивно, а самец начнет сопротивляться, заставив «насильника» уйти. Быки и жеребцы в состоянии возбуждения нередко наскакивают даже на неодушевленные предметы. Однако наскок одного самца на другого чаще происходит в отсутствие самки, при появлении которой самец обычно переключает внимание на нее.

2. Ситуация, когда сексуальное поведение выражает иерархические отношения господства — подчинения. Иногда копулятивные позиции только имитируются, иногда имеется реальный сексуальный контакт, в котором доминантный самец или самка выполняет маскулинную роль, а более слабый партнер пассивно подчиняется. Такое поведение зафиксировано у многих животных — овец, горных коз, ящериц, обезьян, дельфинов и т. д.

3. Сексуальный контакт как элемент игровой активности молодых животных, имитирующих копуляцию независимо от пола партнера. Это - бывает почти у всех млекопитающих. Известны также факты взаимной мастурбации у однополых животных (например, у слоних).

У обезьян «подставление» — своеобразный жест примирения после ссоры. Молодые самцы, выросшие вместе и связанные узами взаимной привязанности, нередко «подставляются» или наскакивают друг на друга, но, как в детских играх, это чаще всего лишь выражение дружеских чувств, не сопровождающееся реальной интромис-сией. То же может происходить в состоянии аффекта. По словам Д. Лавик-Гудолл, в момент чрезмерного волнения один самец (шимпанзе.— И. К.) может прижаться к другому и даже взобраться на него, но эта форма поведения... не имеет ничего общего с гомосексуализмом, а выражает лишь потребность в физическом контакте с сородичем» [230].

Лишь в очень редких случаях можно говорить об исключительно гомосексуальном поведении, обусловленном пренатальной феминизацией самцов или специфическими условиями индивидуального развития, например, когда два однополых щенка растут в изоляции от других животных и все их привязанности сосредоточены друг на друге. В связи с этим ученые, особенно психологи, не склонны видеть в бисексуальном поведении животных прообраз или аналог человеческой гомосексуальности, в основе которой лежит особая эротическая ориентация.

Подводя итоги, можно сказать, что биологическая сексология раскрывает многие фундаментальные предпосылки, детерминанты и компоненты сексуального поведения и мотивации на уровне индивида, пары и популяции. Поскольку сексуальное поведение не сводится к репродуктивной биологии и является полифункциональным и многоуровневым, ни одна биологическая дисциплина в отдельности, ни все они вместе взятые не претендуют на его всестороннее объяснение. Генетические, нейрофизиологические, психогормональные и прочие специально-научные теории и подходы не исключают друг друга, а границы правомерности каждого подхода невозможно установить априорно; они проясняются и изменяются в ходе живого развития науки, на основе сопоставления и критического анализа данных, полученных разными науками. Эндогенные факторы психосексуального развития и поведения нельзя понять отдельно от средовых и ситуативных. Если это верно относительно животных, то подавно невозможно чисто биологическое объяснение человеческой сексуальности, находящейся под социальным и культурным контролем.

 

ГЛАВА 3

СЕКСУАЛЬНОСТЬ И КУЛЬТУРА

В МИРЕ ОБРЯДОВ И СИМВОЛОВ

 

Социокультурный подход в сексологии охватывает широкий и довольно разнородный круг исследований, в основе которых лежат следующие принципы: 1) сексуальное поведение и мотивация — не биологические, а социокультурные явления; 2) исходная единица исследования— не индивид и не пара, а социальное, целое; 3) сексуальное поведение и установки индивидов производны от соционормативной культуры общества, которая в свою очередь зависит от его социальной структуры и образа жизни; 4) отдельные элементы сексуальной культуры — эротический код, нормы сексуального поведения и другие, с одной стороны, коренятся в биологическом наследии человека, а с другой — детерминированы внутренней логикой и последовательностью культуры как системного целого, но сексуальная культура в целом — социальное явление; 5) хотя сексуальная культура разных человеческих обществ имеет общие компоненты, в целом она весьма разнообразна и исторически изменчива; отсюда следует необходимость ее сравнительно-исторического исследования, интегрирующего данные социологии, этнографии, социальной истории, исторической и кросскультурной психологии, этологии и языкознания; 6) разные социальные группы и слои одного и того же общества могут существенно различаться по своим установкам и поведению; отсюда вытекают многообразные половые, возрастные, социопрофессиональные, этнические, конфессиональные, сексуально-ориентационные и прочие сексуальные субкультуры; 7) отдельные элементы сексуальной культуры и вся она в целом неразрывно связаны с более общими социокультурными явлениями и изменяются вместе с ними. Это положение распространяется не только на нормативную культуру, но и на поведение отдельных индивидов, которое может быть понято только в связи с их конкретной социальной принадлежностью, субкультурой, статусно-ролевыми характеристиками и т. д.

В любом из существовавших до сих пор человеческих обществ обнаруживаются какое-то разделение труда между иолами, специфические для мужчин и женщин виды деятельности и социальные функции. Социальные нормы, определяющие, чем должны или не должны заниматься мужчины и женщины, называются социальными половыми ролями или, для краткости, просто половыми ролями, а реальное поведение, реализующее эти нормативные ожидания или ориентированное на них, — полоролевым поведением. Автономным аспектом дифферешщровки половых ролей являются представления о том, чем отличаются или должны отличаться друг от друга мужчины и женщины по физическим, социальным и психическим качествам — социально-психологические стереотипы маскулинности и феминшшости. Такие стереотипы существуют как на высших уровнях культуры, в рамках религиозных или философских систем, осмысливающих природу половых различий (половой и сексуальный символизм), так и в повседневном обыденном сознании (стереотипы обыденного сознания). Естественное разделение труда между полами — древнейшая форма разделения труда, причем эта дифференцировка представляется людям вечной и ненарушимой. По словам Ксенофонта, «природу обоих полов с самого рождения... бог приспособил: природу женщины для домашних трудов и забот, а природу мужчины — для внешних. Тело и душу мужчины он устроил так, что он более способен переносить холод и жар, путешествия и военные походы, поэтому он назначил ему труды вне дома. А тело женщины бог создал менее способным к этому и потому, мне кажется, назначил ей домашние заботы» («Домострой», VII, с. 22—23). Это подкрепляется также ссылкой на обычай, по которому «женщине приличнее сидеть дома, чем находиться вне его, а мужчине более стыдно сидеть дома, чем заботиться о внешних делах» («Домострой», VII, с. 30—31).

Представление об универсальности данной системы, основанной якобы на «естественной взаимодополнительности» полов, господствовало в западной социологии вплоть до середины 60-х годов. Наиболее подробно ее обосновали американские социологи Толкотт Парсонс и Роберт Бейлс [278]. Дифференцировка мужских и женских ролей в семье и общественно-производственной жизни, по их мнению, неустранима, так как основана на естественной взаимодополнительности полов. Мужские роли и мужской стиль жизни являются преимущественно «инструментальными», а женские — «экспрессивными».

Мужчина обычно бывает кормильцем, «добытчиком», а в семье осуществляет общее руководство и несет главную ответственность за дисциплинирование детей, тогда как более эмоциональная по своей природе женщина поддерживает групповую солидарность и обеспечивает необходимое детям эмоциональное тепло. Радикальное изменение этой структуры, по Парсонсу, невозможно. Как бы ни вовлекалась современная женщина в общественно-трудовую жизнь, женская роль «продолжает корениться прежде всего во внутренних делах семьи, где женщина выступает как жена, мать и хозяйка дома, тогда как роль взрослого мужчины коренится прежде всего в профессиональном мире, в его работе, которая обусловливает и его функции в семье — обеспечение ей соответствующего статуса и средств к существованию. Даже если, что вполне возможно, окажется, что средняя замужняя женщина начнет работать, в высшей степени маловероятно, чтобы это относительное равновесие было нарушено, чтобы мужчина и женщина поменялись ролями или чтобы качественная дифференциация ролей в этих отношениях полностью изгладилась» [278].

Теория «взаимодополнительности» мужских и женских ролей подтверждалась тем, что этот тип ролевой дифференцировки («инструментальность» мужских и «экспрессивность» женских ролей) широко распространен в обществах разного типа. Проанализировав под этим углом зрения этнографические описания 56 различных обществ, американский социолог Моррис Зелдич нашел, что материнская роль является экспрессивной в 48, инструментальной — в 3 и смешанной — в 5. Отцовская роль оказалась инструментальной в 35, экспрессивной — в 1 и смешанной — в 19 обществах [278]. Эта теория подкреплялась также данными дифференциальной психологии, согласно которым женщины субъективнее и чувствительнее к человеческим взаимоотношениям и их мотивам, чем мужчины; мужчины больше тяготеют к предметной деятельности, связанной с преодолением физических трудностей или с развитием абстрактных идей, тогда как у женщин сильнее выражены гуманитарные склонности, и т. д. Наконец, особое положение женщины в семье обусловлено ее материнскими функциями, которые детерминированы биологически и не зависят от социальных условий.

Однако проблема не так проста. Прежде всего нормы полового разделения труда совсем не универсальны в разных человеческих обществах. Сравнительный анализ этнографических данных по 185 обществам [272] показал, что есть весьма существенные вариации, зависящие не от биологии, а от культуры. Кроме того, это фактор исторически изменчивый. В СССР более половины врачей — женщины, тогда как в США врачебная профессия остается в основном монополией мужчин. Ясно, что это объясняется не особенностями психологии советских и американских женщин, а различиями социальных условий.

Характер общественных взаимоотношений между полами зависит не только и не столько от самого полового разделения труда, круга специфических обязанностей мужчин и женщин, сколько от распределения власти, меры общественного признания, престижности мужских и женских занятий. В отличие от древнейших доклассовых обществ в классовых обществах мужские и женские роли организованы иерархически, образуя явление, которое иногда называют половой стратификацией. По ироническому замечанию М. Мид, «мужчины могут стряпать, ткать, одевать кукол или охотиться на колибри, но если такие занятия считаются мужскими, то все общество, и мужчины, и женщины, признают их важными. Если то же самое делают женщины, такие занятия объявляются «менее существенными» [253]. Свести социальные взаимоотношения полов к одной-единственной системе детерминант, будь то биосоциальные константы, как полагали Парсонс и Бейлс, или угнетение женщин мужчинами, как утверждают современные феминистки, явно невозможно. Недаром Ф. Энгельс, рассматривавший половое разделение труда как социально-экономическое (а не природное!) явление и особо подчеркивавший исторический факт «порабощения женского пола мужским» [2, с. 68], вместе с тем отмечал, что «разделение труда между обоими полами обусловливается не положением женщины в обществе, а совсем другими причинами» [2, с. 53].

В отличие от остальных приматов у людей половое разделение труда распространяется не только на уход за детьми и защиту от врагов (первые функции у всех приматов являются главным образом женскими, а вторые — преимущественно мужскими), но и на добывание и приготовление пищи и других средств существования [272]. Этнографы объясняют эти различия, с одной стороны, большей физической силой и энергией мужчины, а с другой — несовместимостью некоторых видов трудовой деятельности с уходом за детьми. Кроме того, указывают на внутреннюю взаимосвязь некоторых видов деятельности (например, мужчины занимаются рыболовством, поэтому они же делают веревки и сети). Нас интересует, однако, не сама по себе половая стратификация, а ее связь с системой полового символизма. Здесь также есть свои транскультурные константы и универсалии. Символизация мужского и женского начал в древних мифологиях довольно близка к теории В. А. Геодакяна, по которой мужской пол воплощает обновление и изменчивость, а женский — сохранение и устойчивость. Во многих древних мифологиях мужчина выступает как носитель активного, социально-творческого начала, а женщина — как пассивно-природная сила. Например, в древнекитайской мифологии [75, 83, 196] женское начало «инь» и мужское начало «янь» трактуются как полярные космические силы, взаимодействие которых делает возможным бесконечное существование Вселенной. Слово «инь», которое обычно называется первым, символизирует тьму, холод, влажность, мягкость, пассивность, податливость, а «янь» — свет, сухость, твердость, активность и т. д. Соединение мужчины с женщиной — то же, что космический брак Неба с Землей во время грозы.

В большинстве изученных мифологий луна, земля и вода трактуются как женское начало, а солнце, огонь и тепло — как мужское. С мужской точки зрения весьма заманчиво принять эти суждения за отражение «реальных» половых различий. Однако противопоставление мужского и женского начал — лишь одна, причем не самая древняя из длинной серии так называемых бинарных (двоичных) оппозиций, с помощью которых мифологическое сознание пыталось упорядочить свой жизненный мир, разделив его свойства на положительные и отрицательные. Оппозиция мужское — женское стоит в том же ряду, что жизнь — смерть, чет — нечет, правый — левый, небо — земля, день — ночь, солнце — луна, земля — вода, свой — чужой и др. [36, 37]. Ассоциация мужского 'начала с правой стороной, жизнью, четными числами, днем, солнцем объясняется не тем, что мужчинам эти качества объективно ближе, чем женщинам, а тем, что они принадлежат к одному и тому же классификационному ряду. Другое дело, что такие ассоциации, превратившись из условных знаков в нормативные ориентиры мышления, воздействуют на поведение и психику людей. Уже в первобытном искусстве одним из способов символического изображения женского начала был знак левой руки. Представления о женском начале как пассивном и тем более производные отсюда символы не совсем универсальны. Например, в тантризме мужское начало описывается как недифференцированный абсолют, который должен быть разбужен женской энергией; активной, творческой силой считается здесь женщина [32]. Мужское и женское начала трактуются в древнейших религиях то, как взаимодополнительные, то, как конфликтные, то как иерархически соподчиненные. Интересно, что даже библейская история сотворения человека существует в двух разных версиях. Первая — всем известная история создания Евы из Адамова ребра (Бытие, 2, 21—23); вторая — об одновременном сотворении: «И сотворил Бог человека по образу своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их» (Бытие, 1, 27).

Не чужда мифологическому сознанию и идея андрогинии, совмещения в одном лице мужского и женского начал [76, 98]. Многие божества считались обладающими и мужской, и женской силой. В древнегреческом пантеоне это сын Гермеса и Афродиты Гермафродит, в древнеиндийском — Адити, корова-бык, мать и отец других богов, в древнеегипетском — Ра, совокупившийся сам с собой («упало семя в мой собственный рот») и т. д. Такие божества иногда изображались с двойным набором гениталий и других половых признаков (например, Шива в Индии или бородатая Афродита). В некоторых мифологиях двуполыми считались и предки первых людей, причем речь идет не просто о двойном наборе гениталий, а о символе единства и цельности. Библейская формула о сотворении человека «мужчиной и женщиной» также нередко трактуется как утверждение первоначальной цельности, двуполости Адама, из тела которого позже извлекается Ева. Тесно связан с этим и распространенный образ первоначальной бесполости или двуполости младенца, который Юнг считал одним из главных архетипов культуры.

Происхождение и смысл подобных представлений вызывают научные споры. Современные ученые, в частности американский философ М. Элиаде [153], полагают, что идея андрогинии — сравнительно позднего происхождения и что в Австралию она была принесена из Меланезии и Индонезии. Каково бы ни было происхождение этих представлений, тема андрогинии или перемены пола играет важную роль во многих обрядах [153]. Так, у австралийцев инициация (обряд посвящения) мальчика включает его временное ритуальное превращение в женщину. У многих африканских народов (масаи, нанди, нуба и др.) инициируемых мальчиков переодевают в женскую одежду, а у южноафриканской народности суто одевают в мужское платье инициируемых девочек. Условное ритуальное превращение юношей в женщин зафиксировано у папуасов Новой Гвинеи, у островитян пролива Торрес и т. д. Широко распространенный обычай ритуальной наготы инициируемых мальчиков в течение периода их сегрегации от женщин также интерпретируется как знак асексуальности посвящаемого, который, прежде чем обрести определенный пол, проходит фазу обладания свойствами обоих полов. Символическая инверсия, переодевание мужчин в женскую одежду и обратно, характерна и для многих древних праздников, от Сатурналий и Гибристики ' до средневекового карнавала [5].

Наивно-натуралистическое мышление склонно усматривать в двуполых божествах и ритуальном трансвестизме, к которому мы еще вернемся, простое отражение индивидуальной патологии (гермафродитизм, транссексуализм и т. п.). Однако почему такие случаи возводятся в культ? В наиболее развитых и сложных мифологиях оппозиция мужского и женского начал вообще не сводится к эмпирическим различиям между индивидами. Древнекитайская мифология утверждает, что всякое человеческое тело содержит в себе и мужское, и женское начало, хотя в женщине больше представлено «инь», а в мужчине — «ян»; на разделении органов по этому принципу покоится вся китайская народная медицина [118]. На необходимости гармонического сочетания мужского и женского начал в одном лице настаивает и тантризм [118]. Из этих представлений исходил и К. Юнг, утверждая, что в коллективном бессознательном каждого индивида присутствуют два разных архетипа: «душа» (анима), персонифицирующая женское начало — смутные чувства и настроения, пророческие предчувствия, восприимчивость к иррациональному, способность любить, чувство природы и т. п., и «дух» (анимус), персонифицирующий физическую силу, инициативу, организованное действие, духовную глубину и рациональность. Только сочетание души и духа обеспечивает гормоническое развитие индивида.

Древнегреческий (аргосский) праздник с выраженной полоролевой инверсией.

и женщин: мужчина трактуется обычно как активное, культурное начало, а женщина — как пассивная, природная сила [361, 276]. Мужчины воспринимаются и… Еще сложнее обстоит дело у женщин. Они также категоризируют мужчин по принципу… Сказанное относится и к изучению сексуальных свойств и символов, где половые различия выступают наиболее резко и…

Чуковский К. И. От двух до пяти.— М.: Советская Россия, 1958, гл. 4.

Отдельно взятый поведенческий акт значит в культуре еще меньше, чем в биологии. Никому не придет в голову зачислять в одну и ту же категорию… Разумеется, все эти явления имеют нечто общее. С точки зрения семиотики и… Весьма поучительно в этом смысле исследование институционализированного трансвестизма, особенно бердачей ', т. е.…

Хотя средневековая культура в целом считала наготу унизительной и стыдной, обнаженное тело нередко фигурировало в публичных церемониях, да и в быту; люди не только купались, но и спали голыми, по нескольку человек в одной постели и т. п.

Монтень М. Опыты. Кн. 3.— М.—Л.: Наука, 1960, с. 84.

Особенно сильно новые веяния затрагивают педагогику. Средневековый образ ребенка был неоднозначен, амбивалентен. С одной стороны, ребенок считался… В новое время усиливается забота о сохранении «невинности» ребенка, как… В XV—XVI веках такие пожелания редко осуществляли. Как свидетельствуют записки личного врача Людовика XIII, в начале…

По наблюдениям А. И. Белкина над пациентами при смене пола, идентификации с одним образом сопутствует и даже предшествует дистинкция, отмежевание от другой полоролевой модели |16].

 

До сих пор мы говорили об усвоении половой роли и выработке ребенком половой идентичности. Формирование сексуальной роли/идентичности и соответствующих психосексуальных ориентации и предпочтений — автономная сторона этого процесса. К сожалению, мы и сегодня очень мало знаем о детской сексуальности и даже самый термин этот остается неясным. В этой области имеются две типичные ошибки. Первая — объяснение любого детского поведения, так или иначе связанного с гениталиями, по аналогии с поведением взрослых и теми же терминами. Если ребенок показывает собственные гениталии, это называют эксгибиционизмом; игры, связанные с ощупыванием гениталий ребенка того же пола, именуют гомосексуальными и т. д. Хотя специалисты понимают условность таких наименований, у широкой публики они вызывают совершенно неуместные в данной связи страхи и мысли о сексуальной патологии, поэтому таких терминов лучше избегать.

Вторую ошибку совершают люди, отрицающие всякую возможность эротических переживаний до начала полового созревания. Хотя никто не считает эрекции у новорожденных мальчиков показателями полового возбуждения, уже очень маленькие дети обоего пола могут испытывать оргазмоподобные переживания; по наблюдениям Кинзи [221], на это способны более половины 3— 4-летних мальчиков и почти все мальчики, не достигшие пубертата (для девочек данных нет) '. Раздражение и стимуляция гениталий вызывают у детей приятные ощущения и повышенный интерес к этим частям тела, поэтому педиатры рекомендуют родителям избегать таких прикосновений, выбирать для ребенка свободную одежду и т. п. Наиболее распространенные проявления «сексуальных интересов» у дошкольников — вопросы на эту тему и рассматривание чужих или показ собственных гениталий [38, 39]. Широко распространены среди дошкольников так называемые социосексуальные игры (в «папу-маму», в «доктора»), в которых дети иногда демонстрируют друг другу свои гениталии, ощупывают друг друга или даже имитируют половой акт. Игры, включающие показ или ощупывание гениталий, со сверстниками противоположного пола в своем детском (до-пубертатном) опыте ретроспективно признали половина мужчин и около трети женщин из «очищенной» выборки Кинзи, со сверстниками собственного пола — 54,4% мужчин и 34,8% женщин [183]. При непосредственном

1 Выводы основаны на данных непосредственного наблюдения за поведением 317 мальчиков разного возраста, но эти данные нерепрезентативны, их нельзя принимать за статистическую норму.

опросе допубертатных мальчиков (212 человек) цифры повышаются до 70% в первом и до 60% во втором варианте [221]. Коитальные попытки и орально- или анально- генитальные контакты встречаются у детей значительно реже; тем не менее коитальные попытки в детском возрасте признали от 13 до 21% опрошенных Кинзи белых мужчин и около 5% женщин [183].

Разумеется, распространенность детских генитальных игр и их техника могут быть существенно разными в разных социальных, культурных и этнических средах; у Кинзи эти показатели значимо коррелируют с образовательным уровнем респондентов. Сами термины «коитальная игра», «гомосексуальная игра» условны и неточны, так как они описывают поведение, не раскрывая его сути. Мотивы участия в таких играх могут быть самыми разными. Очень часто в них нет ничего эротического, это просто «исследовательская деятельность» или обычная ролевая игра, в ходе которой ребенок осваивается с определенными социальными ролями и ситуациями.

Тем не менее широкая распространенность таких игр даже в условиях жесткого контроля свидетельствует об их психологической закономерности, особенно если вспомнить приведенные выше этнографические данные и сведения о «половой социализации» у приматов. Ужас взрослых при столкновении с подобными случаями преувеличен и может травмировать ребенка. Кроме того, из этих данных вытекает ошибочность мнения 3. Фрейда о существовании «латентной фазы» психосексуального развития, когда ребенок якобы вообще не интересуется проблемами пола. Просто 7—10-летний ребенок уже знает основные правила приличия и его поведение качественно отличается от поведения 3—5-летнего. Интерес к половой жизни, как и некоторые формы сексуального экспериментирования, не исчезает, а только видоизменяется. Отсюда следует невозможность априорной, годной на все случаи жизни, интерпретации поступков и вопросов ребенка. Большей частью, как справедливо писал А. С. Макаренко, так называемое детское половое любопытство — обычная исследовательская деятельность или ролевая игра, в которой ребенок «примеряет» и проигрывает незнакомые ему ситуации. Если маленький ребенок настойчиво вторгается в запретную область или нарушает принятые в ней правила (например, показывает гениталии или говорит «неприличные» слова), то в большинстве случаев это не сексуальный, а социальный эксперимент — нарушение правила как способ его про-

199верки и познания; здесь действует та же логика, что и в детских игровых «перевертышах», исследованных К. И. Чуковским. Однако в такой игре могут быть и эротические моменты. Особенно усиливаются они в период полового созревания.

Гормональные сдвиги действительно вызывают изменения в строении тела и новые сексуальные переживания, а неравномерность физического и психосоциального развития побуждает подростка заново осмысливать и оценивать свою половую и сексуальную идентичность во всех ее соматических, психических и поведенческих проявлениях. Пубертат качественно меняет структуру полового самосознания, потому что теперь впервые обнаруживается и закрепляется уже не только половая, но и сексуальная идентичность субъекта, включая его сексуальные ориентации.

Распространенные в переходном возрасте тревоги по поводу своего телесного облика, нередко принимающие форму синдрома дисморфофобии, часто связаны именно с половыми признаками или несоответствием своего тела стереотипному и завышенному образу маскулинности/фемининности. Таковы беспокойства по поводу полноты, недостаточного роста, гинекомастии у мальчиков, гирсутизма у девочек, якобы короткого полового члена (помимо больших природных вариаций в длине полового члена, сказывается оптическая иллюзия: собственный половой член мальчик видит сверху, а чужой — сбоку, поэтому он может казаться длиннее) и т. п. Хотя течение пубертата зависит от половой конституции индивида и даже служит ее индикатором, гормональные процессы, эротические переживания и поведение (мастурбация, сексуальное экспериментирование) и эмоциональные привязанности и влюбленности развиваются в значительной мере автономно, гетерохронно. Их соотношение у разных людей различно, а содержание сексуальных интересов и эротических фантазий подростка в значительной мере определяется его детскими переживаниями, а также культурными нормативами.

Поскольку о подростковой и юношеской сексуальности существует огромная литература [38, 39, 44, 72, 125 и др.), я остановлюсь только на некоторых, наиболее важных, вопросах.

Прежде всего это проблема так называемой подростковой гиперсексуальности, т. е. повышенной половой возбудимости, проявляющейся у мальчиков в частных и. длительных эрекциях, необузданных эротических фантазиях, мастурбации и т. д. Физиологической основой этого считается резкое усиление секреции андрогенов, уровень которых у 18-летнего юноши в 8 раз выше, чем у 10-летнего мальчика. По наблюдениям Каракана и др. [217], у детей и взрослых мужчин, вплоть до глубокой старости, эрекции возникают 3—4 раза за ночь и длятся в общей сложности от 2 до 3 ч. В пубертатном периоде число таких эпизодов колеблется от 3 до 11 (в среднем 7), а общая продолжительность эрекции составляет в среднем З'/г ч. Частые непроизвольные эрекции происходят и днем. Мальчикам кажется, что все это замечают, и они нередко смущаются. Повышенная половая возбудимость способствует появлению эротических интересов, мастурбации и т. д. По данным Кинзи и некоторых других авторов, рано созревающие мальчики раньше других начинают половую жизнь. Сходные тенденции существуют и у девочек. Однако переоценивать роль гормональных факторов не следует.

В медицинской литературе пубертат часто рассматривают чисто биологически и вдобавок нормативистски: в таком-то возрасте происходит то-то. На самом деле это не только фаза биологического созревания, но и определенный социальный переход (недаром больше половины архаических обществ, обследованных супругами Пэйдж, оформляют менархе особыми ритуалами), причем и биологические, и социальные процессы, охватываемые понятием пубертата, крайне неравномерны, гетерохронны, имеют подвижные границы и многочисленные индивидуальные вариации [188]. Выше уже говорилось об изменении возраста менархе. Однако начало менструаций, как и их продолжение, зависит от ряда конкретных условий, например изменения массы тела. У девочек-гимнасток и балерин, поддерживающих стабильную массу тела, менархе наступает на год и даже на несколько лет позже, чем у остальных. Больше того, пубертатный статус может как бы регрессировать. Девочки-подростки и юные девушки, страдающие нервно-психической анорексией, потеряв более 15% массы тела, перестают менструировать, а их гормональная секреция по ряду компонентов возвращается к препубертатному типу. В том же направлении независимо от похудания может действовать психический стресс. Например, у многих английских школьниц в период экзаменов менструальные циклы становились нерегулярными [115].

Еще более изменчивы социальные аспекты пубертата: когортная (поколенная) динамика темпов полового созре-вания, их совпадение по времени с теми или иными социальными переходами и жизненными событиями.

Наконец, субъективная, психологическая сторона дела — как сам подросток воспринимает, переживает и оценивает пубертатные изменения и события (менархе, ночные поллюции, изменение телесного облика), подготовлен ли он к ним, вызывают они испуг или радость и т. д. Это зависит как от социальных условий развития, включая половое просвещение, так и от индивидуальных особенностей подростка. К сожалению, эти факторы очень плохо изучены, особенно у мальчиков. Между тем развитие самосознания — центральный психологический процесс переходного возраста, без учета которого объективные данные о физическом развитии и сексуальном поведении подростков практически лишены психологического смысла и часто интерпретируются произвольно.

Немецкие (ФРГ) исследователи Юрген Шлегель и др. [308], разделив обследованных ими 13-летних школьников на до - и постпубертатных (постменархеальные девочки и постойгархеальные мальчики), сопоставили уровни социосексуальной активности обеих групп (влюбленность, поцелуи, объятия, петтинг, половое сношение). Оказалось, что постпубертатные мальчики по всем показателям опережают допубертатных, т. е. половое созревание стимулирует их сексуальную активность. У девочек такой зависимости не обнаружилось, если не считать того, что постменархеальные девочки чаще влюбляются. Видимо, дело не только в физиологии, но и в системе половых ролей.

Однако эмпирические данные на сей счет противоречивы. По данным 3. В. Рожановской (опрос 600 взрослых женщин в Ленинграде), более раннее половое созревание у девушек сопровождается и более ранним пробуждением полового влечения, чему сопутствует более раннее начало половой жизни. При пробуждении либидо до 15 лет 3. В. Рожановская отметила раннее начало половой жизни в 16% случаев, а при более позднем его пробуждении — лишь в 3% случаев [67].

Однако данные ретроспективного опроса психологически не особенно надежны. Лонгитюдных исследований, прослеживающих зависимость сексуальной активности от полового созревания, пока нет. В любом случае сексуальное поведение подростка не является простым выражением его внутренних потребностей. Американские исследователи [144] на основе данных репрезентативного обследования 12—17-летних подростков (7514 человек) путем детального врачебного осмотра и интервьюирования нашли, что возраст, когда подростки начинают ухаживать (назначать свидания), значимо коррелирует с их индивидуальным половым созреванием, но его зависимость от хронологического возраста значительно больше. Иными словами, подростки начинают ухаживать не столько в зависимости от собственной половой зрелости, сколько в соответствии с культурными нормами их возрастной группы, школьного класса и т. д. У детей с преждевременным половым созреванием физиологическая зрелость в большинстве случаев не сопровождается ранней половой активностью, их сексуальные интересы больше соответствуют их психическому, нежели гормональному, возрасту [267].

Сексуальное поведение подростков связано с очень широким кругом социальных и психологических факторов. Простая поведенческая статистика — когда, с кем и как начинается половая жизнь — этого не улавливает. В недавней работе Майкла Ньюкома с соавт. [274а], обследовавших 376 12—18-летних американских подростков 1962, 1965 и 1968 гг. рождения, сопоставлены 8 автономных параметров биологического, внутриличностного, межличностного и социокультурного аспектов развития: 1) вовлеченность в свидания и сексуальную активность; 2) принятие себя, самоуважение; 3) феминисткие полоролевые установки; 4) девиантная среда общения; 5) значение свиданий и сексуальной жизни, какие субъективные потребности они удовлетворяют; 6) коммуникативные трудности разнополого общения, недостаток сексуальной компетентности; 7) напряженные жизненные события и ситуации; 8) сексуально-активная среда общения. Оказалось, что сексуальное поведение подростка (фактор 1) непосредственно зависит только от того, насколько важное и какое именно субъективное значение ей придается (фактор 5). Высокое самоуважение и напряженные жизненные события повышают, а недостаток опыта разнополого общения снижает значение этой стороны жизни. Коммуникативная некомпетентность в свою очередь связана с пониженным самоуважением, которое отчасти зависит от напряженных жизненных ситуаций. Высокая сексуальная активность подростка позволяет предсказать его вовлеченность в девиантную социальную среду и в сексуально-активное окружение, причем обе эти среды взаимосвязаны.

Это исследование ставит серьезные вопросы. Некоторые социологи полагают, что рост сексуальной активностиподростков — следствие, прежде всего либерализации половой морали и специфической юношеской субкультуры. Майкл Ньюком и соавт., напротив, нашли, что принадлежность подростка к девиантной и сексуально-активной среде не позволяет предсказать его сексуальное поведение, тогда как последнее позволяет предсказать его групповую и субкультурную принадлежность. Иными словами, подростки выбирают такую среду общения, которая соответствует избранному ими стилю поведения и подкрепляет его. Напряженные жизненные ситуации стимулируют поиск девиантной и сексуально-активной среды, прежде всего путем практического вовлечения в такие отношения, что в свою очередь отражает влияние нормативных ориентации более общей социальной среды.

Эти представления соответствуют общей логике современной психологии развития, которая требует учитывать взаимодействие макросоциальных, средовых, индивидуально-типологических и прочих факторов [44, 46].

Психологические факторы имеют решающее значение и при оценке такого типичного явления подростковой и юношеской сексуальности, как мастурбация. Как справедливо замечает Г. С. Васильченко [62], старый спор о вреде или пользе мастурбации в значительной мере объясняется неверной постановкой вопроса. Существует не один, а несколько типов мастурбации, имеющих между собой весьма мало общего: детская генитальная игра, не связанная с семяизвержением и оргазмом; мастурбация периода юношеской гиперсексуальности; мастурбация как временная замена нормальной половой жизни у взрослых; вынужденная, навязчивая мастурбация, вытесняющая прочие формы половой жизни, и т. д.

Подростковая и юношеская мастурбация статистически самая массовая; по данным разных исследователей, ей отдают дань 70—90% мужчин и 30—60% женщин. По данным Кинзи [222], ею занимались 93% мужчин и 62% женщин, причем «пик» приходится у мужчин на подростковый и юношеский возраст. По данным П. Хертофта, между 12-м и 18-м годом в Дании мастурбируют 93% мальчиков. По данным Ф. Зигуша, Г. Шмидта [323], к 17 годам мастурбировали 94% юношей и 53% девушек ФРГ; «пик» приходится на 13—15 лет, после чего мастурбаторная активность снижается, уступая место другим формам полового удовлетворения. По данным Штарке и Фридриха [330], средний возраст начала мастурбации у мальчиков — 14,4, у девочек — 15,6 года; интенсивнее всего мастурбируют 14—15-летние мальчики.

Возраст начала и прекращения активной мастурбации тесно связан с возрастом начала половой жизни. И то, и другое сегодня происходит раньше. По данным опроса студентов ФРГ, в 1966 г. в 12 лет опыт мастурбации имели 32% мальчиков и 18% девочек; в 1981 г.— соответственно 42 и 31%. К 20 годам такой опыт имеют 92% мужчин (в 1966 г. 87%) и 73% женщин (в 1966 г. 46%) [127]. Связь между мастурбацией и началом половой жизни (половой акт или петтинг с оргазмом) хорошо видна в данных табл. 6.

 

Таблица 6.

 

Возраст первой мастурбации в связи с возрастом первого гетеросексуального опыта (половой акт или петтинг с оргазмом) у студентов ФРГ в 1966 и 1981 гг. (в процентах) [127]

 

	Мужчины	Женщины
человек	1981г., человек	1966г., человек	1981г., человек
Ни мастурбации, ни гетеросексу- ального опыта
Мастурбация без гетеросексуаль- ного опыта
Первая мастурбация предшествует гетеросексуальному опыту
Первая мастурбация позже пер- вого гетеросексуального опыта
Гетеросексуальный опыт без мастурбации
Первая мастурбация и первый гетеросексуальный опыт приблизительно в том же возрасте

 

 

Подростковая мастурбация служит средством разрядки полового напряжения, вызываемого физиологическими причинами (переполнение семенных пузырьков, механическое раздражение гениталий и т. д.). В то же время она стимулируется психическими факторами: примером сверстников, желанием проверить свою половую потенцию, получить физическое удовольствие и т. д. У многих мальчиков мастурбация вызывает первую эякуляцию, причем, чем раньше созревает подросток, тем вероятнее, что он мастурбирует. Интенсивность и частота мастурбации индивидуально варьируют, но у мужчин они значительно выше, чем у женщин. Из числа t занимавшихся мастурбацией 16—17-летних школьников ФРГ в течение последнего (перед опросом) года 1 раз в месяц и реже мастурбировали 13% мальчиков и 53% девочек, дважды — 14 и 11% 3—5 раз —24 и 16%; 6—10 раз — 31 и 8%; 11 — 15 раз— 12 и 7% [323].

Представление о том, что онанизм вызывает безумие (смягченный вариант — ухудшение памяти и умственных способностей), сложившееся в конце XVIII— начале XIX века, основывалось на наблюдениях в психиатрических больницах, где пациенты часто мастурбируют на глазах у персонала. Однако у психически больных отсутствуют моральные запреты, нет других способов полового удовлетворения, да и эмоциональная жизнь их очень бедна. Навязчивая интенсивная мастурбация является в этих случаях не причиной, а следствием психического и социального одиночества.

Не подтверждается и тезис о том, что юношеская мастурбация снижает половую потенцию взрослого. Гигиенические рекомендации избегать факторов, способствующих половому возбуждению подростков, вполне обоснованы, но преувеличивать эти опасности не следует. Как пишет А. М. Свядощ, «умеренная мастурбация в юношеском возрасте обычно носит характер саморегуляции половой функции. Она способствует снижению повышенной половой возбудимости и является безвредной» [68].

По данным Г. С. Васильченко [62], больше всего мастурбантов среди сексуально здоровых и, наоборот, больше всего никогда не мастурбировавших — среди мужчин с наиболее тяжелыми расстройствами потенции. По данным Кинзи [222] и А. М. Свядоща [68], у женщин, занимавшихся мастурбацией до начала половой жизни, аноргазмия встречается втрое реже, чем у никогда не мастурбировавших. Некоторые сексопатологи даже рекомендуют мастурбацию как одно из средств лечения женской фригидности и аноргазмии. Разумеется, тут нет причинной связи. Страх перед мастурбацией часто связан с общим негативным отношением к сексуальности и подавленностью эмоциональных реакций, что отрицательно сказывается на половой жизни индивида. Здесь также существуют проблемы психологического порядка.

Оргазм, достигаемый при мастурбации, неполноценен в. том смысле, что половое удовлетворение замыкается на самого субъекта; тут нет коммуникативного начала — важного компонента взрослой сексуальности. Механическая мастурбация закрепляет в сознании подростка представление о «сексе» как о чем-то грязном и низменном, а доступность этого способа удовлетворения может тормозить вступление в более сложные и проблематичные гетеросексуальные отношения. Мастурбация обычно сопровождается яркими эротическими образами и фантазиями, в которых подросток может выбирать себе любых партнеров и любые ситуации; только 11% мальчиков и 7% девочек из числа мастурбирующих 13—19-летних американцев сказали, что никогда не фантазируют во время мастурбации [325]. Условнорефлекторное закрепление мастурбаторных фантазий может создать у подростка нереалистичный эталон, по сравнению с которым его реальный сексуальный опыт, на первых порах почти всегда сопряженный с известными трудностями, может показаться разочаровывающим .

Наконец, древние табу и представления о порочности и опасности мастурбации глубоко сидят в сознании подростка, поэтому мастурбация оставляет у многих подростков чувство вины и страха перед последствиями. Пытаясь бороться с «дурной привычкой» (самое мягкое выражение, употребляемое взрослыми), подросток обычно, как миллионы людей до него (но он-то этого не знает), терпит поражение. Это вызывает у него сомнение в ценности собственной личности, особенно волевых качеств, снижает самоуважение, побуждает воспринимать трудности и неудачи в учебе и общении как следствия своего «порока». Это не только доставляет неприятные переживания, но иногда способствует развитию невротических реакций. Многие мужчины склонны считать подростковую мастурбацию причиной своих взрослых сексуальных трудностей, а у женщин она часто связана с пониженным самоуважением. Фактически же при нормальном развитии, после начала стабильной половой жизни мастурбация либо прекращается, либо резко снижается, оставаясь одним из возможных дополнительных способов сексуального удовлетворения.

Применительно к подросткам и юношам тревожить должны не сам факт мастурбации (так как это массовое явление) и даже не ее интенсивность (так как индивидуальная «норма» связана с половой конституцией), а превращение мастурбации в навязчивость, вредно влияющую на самочувствие и поведение старшеклассника. Однако и в этих случаях мастурбация большей частью служит не столько причиной плохой социальной адаптации, сколько ее симптомом и следствием. Этот вопрос имеет принципиальное значение для педагогики. Раньше, когда мастурбация считалась причиной необщительности, замкнутости подростка, все силы направляли на то, чтобы отучить его от этой привычки. Результаты были, как правило, ничтожны и даже отрицательны. Сейчас поступают иначе. Вместо того чтобы втолковывать подростку, как плохо быть онанистом (что только увеличивает его тревогу), пытаются тактично улучшить его коммуникативные качества, помочь занять приемлемое положение в обществе сверстников, увлечь интересной коллективной игрой. Как показывает опыт, эта «позитивная» педагогика гораздо эффективнее.

Обсуждая проблемы подростковой и юношеской сексуальности, нужно всегда помнить два обстоятельства: экспериментальный характер их сексуального поведения и то, что эротические потребности и интересы подростков часто опережают развитие их эмоционально-коммуникативных свойств и навыков, от которых в конечном счете зависит возможность сочетания физической близости с психологической интимностью и взаимопониманием. Оба эти обстоятельства неспецифичны для сексуальности. Как известно, даже «нормы» психического здоровья у подростков несколько иные, чем у взрослых. Подростковое сексуальное экспериментирование, если рассматривать аго вне психологического контекста, также нередко выглядит патологическим. Например, 22,4% белых мужчин из «очищенной» выборки Кинзи признали в своем прошлом опыте какие-то сексуальные контакты с животными (женщин — только 5 %). Чаще всего это мастурбация животных, но бывают и коитальные попытки; пик такой активности приходится на 12—15 лет [183] '. Однако это не устойчивая зоофилия, а лишь временный способ сексуального удовлетворения из-за отсутствия других возможностей или просто из любопытства.

 

1 Для женщин может представлять опасность также «нефизиоло-гичныйв способ мастурбации (со сдвинутыми ногами)

В некоторых случаях культура даже одобряет такие контакты, например в одном районе Колумбии индейским мальчикам-подросткам рекомендуется использовать для этой цели ослов [261].

Эта тема широко представлена как в мифологии, так и в художественной литературе. Достаточно вспомнить «Избранника» Т. Манна, «Испорченных детей» Ж. Кокто или «Все люди враги» Р. Олдингтона.

 

 

Значительно чаще, чем принято думать, происходят и сексуальные контакты между сибсами (т. е. между братьями и сестрами) 2. При опросе студентов американ-. ских колледжей (около 800 человек), имеющих братьев и сестер, такие контакты от сравнительно невинных генитальных игр до полового акта признали 15% девушек и 10% юнюшей [160]. В 74% случаев это были гетеросексуальные, а в 26% — гомосексуальные контакты (16% между братьями и 10% между сестрами). 40% респондентов были в момент события младше 8 лет, но в 73% случаев по крайней мере один из партнеров был старше 8 лет, а в 35% случаев респондент был старше 12 лет. У трети опрошенных такой опыт был однократным и никогда не повторялся, у других подобные контакты повторялись; 27% опрошенных продолжали их в течение года. Влияние этого опыта на дальнейшее психосексуальное развитие, видимо, неоднозначно: одна треть опрошенных восприняла его положительно, вторая — отрицательно, третья — безразлично. Однако старшие братья и сестры, чаще всего подростки, нередко (четверть всех случаев) применяют к младшим насилие. Это усиливает возможную психическую травму, тем более что, как правило, дети никому об этом не рассказывают. По другим американским данным [Мартинсон Ф., 1984], сексуальные игры и иные сексуальные контакты между братьями и сестрами были в 10% случаев; у мальчиков 57% этих контактов гетеро- и 43%—гомосексуальные, у девочек соответственно 73 и 27%.

Особенно сложную проблему подростковой сексуальности представляют гомоэротические чувства и контакты, о которых пойдет речь в последней главе этой книги. Однако стабилизация сексуальной ориентации — не единственная задача психосексуального развития в переходном возрасте. Не менее сложной задачей является формирование способности любить, предполагающей соединение чувственности и нежности. Еще 3. Фрейд отмечал, что в сознании мальчика-подростка чувственно-эротическое влечение и потребность в психологической близости и тепле сначала разобщены, так что грубые, лишенные всякой духовности, эротические фантазии нередко сосуществуют с мечтой о нежной и возвышенной любви, в которой нет ничего сексуального.

Писатель В. Вересаев, вспоминая о своей гимназической влюбленности одновременно в трех сестер, писал: «Поражает меня в этой любви вот что. Любовь была чистая и целомудренная, с нежным, застенчивым запахом, какой утром бывает от луговых цветов в тихой лощинке, обросшей вокруг орешником. Ни одной сколько-нибудь чувственной мысли не шевелилось во мне, когда я думал о Конопацких. Эти три девушки были для меня светлыми, бесплотными образами редкой красоты, которыми можно

209было только любоваться. А в гимназии, среди многих товарищей, шли циничные разговоры, грубо сводившие всякую любовь к половому акту». Хотя будущий писатель не говорил в таком тоне о своих чувствах, он тем не менее «внимательно вслушивался в анекдоты и похабные песни». «Я развращен был в душе, с вожделением смотрел на красивых женщин, которых встречал на улицах, с замиранием сердца думал,— какое бы это было невыразимое наслаждение обнимать их, жадно и бесстыдно ласкать. Но весь этот мутный поток несся мимо образов трех любимых девушек, и ни одна брызга не попадала на них из этого потока. И чем грязнее я себя чувствовал в душе, тем чище и возвышеннее было мое чувство к ним» .

Такая раздвоенность чувств, обусловленная, с одной стороны, противоречивостью культурных норм («чистая любовь» в противоположность «грязному сексу»), а с другой — трудностями психосексуального развития, характерна и для современных подростков и юношей. Отличной иллюстрацией может служить рассказ Юрия Власова «Белый омут».

Вересаев В. В. Воспоминания.— Собр. соч. в 5 томах. М., 1961, т. 5, с. 182—184.

Власов Ю. Белый омут.— В кн.: Первая любовь. Повести и рассказы. М.: Молодая гвардия, 1976, с. 297, 306.

Его герой, курсант военного училища, мечтает о большой, всеобъемлющей любви и в то же время страдает от своей чувственности и влюбчивости: «Я… Извечные темы школьных диспутов — как отличить любовь от увлечения, можно ли… Педагогика традиционно заботилась о подавлении в подростках чувственности путем табуирования телесных переживаний,…

Таблица 7

 

Сравнение сексуальной активности и социальной контактности молодежи ГДР (в процентах) [330]

 

В сексуальной области	Социальная контактность
очень активны	активны	малоактивны или пассивны
очень активны
активны
малоактивны
пассивны

 

Хотя прямой зависимости между разными сферами общественного и личного бытия нет, тем более нет и обратной их зависимости. Особенно поучительно приведенное немецкими учеными сравнение сроков начала половой жизни со школьной успеваемостью подростков. Здесь выявились следующие тенденции [330].

1. Юноши, начинающие половую жизнь между 17-м и 18-м годом, имеют в среднем лучшую успеваемость, чем те, кто делает это раньше или позже.

2. Девушки, начинающие половую жизнь до 16 лет, учатся хуже тех, кто делает это между 17-м и 19-м годом.

3. Студенты, окончившие школу на «отлично» и «очень хорошо», начинают половую жизнь в среднем в 17,6 года, окончившие на «хорошо» — в 17,3 года и на «удовлетворительно» — в 16,9 года. У студенток такой статистической связи не обнаружено.

4. Юноши и девушки, часто меняющие сексуальных партнеров, учатся в среднем несколько хуже тех, чьи сексуальные отношения стабильны.

Это значит, что социально неблагоприятным (с точки зрения учебной успеваемости) фактором для юношей является слишком раннее или слишком позднее (по сравнению со статистической нормой для данного поколения и субкультуры), для девушек — слишком раннее начало половой жизни и для обоих полов — экстенсивные и поверхностные сексуальные контакты. Что же касается более старших юношей и молодых взрослых, то для них половая жизнь, если она принимает социально и культурно приемлемые формы, имеет положительное значение; считать ее несовместимой с общественно-трудовой, культурной и прочей социальной активностью нет никаких оснований. О взаимосвязи сексуального поведения и типа личности речь пойдет позже. Однако уже у подростков эта связь неоднозначна.

Распространенная трудность подросткового и юношеского возраста, сильно влияющая на сексуальное поведение,— застенчивость, тесно связанная с интровер-сией, а у мужчин нередко также и с невротизмом [282]. Знакомство и сближение с лицами противоположного пола даются застенчивым людям гораздо труднее. Сравнение 100 застенчивых и 100 незастенчивых студентов американских колледжей показало, что первые обладают значительно меньшим сексуальным опытом, причем чем больше сексуальная интимность, тем рельефнее разница между группами. Первый половой акт (его пережили 37% застенчивых и 62% незастенчивых) у застенчивых людей чаще вызывает отрицательные эмоции, чувство стыда или вины. Это имеет двойственные психологические последствия. С одной стороны, застенчивые чаще стремятся к более интимным, нежным, индивидуализированным любовным отношениям. С другой стороны, некоторые мужчины этого типа ищут выхода из психологических труд-ностей в обезличенных, анонимных связях, которые не требуют от них подлинного самораскрытия, но и не дают психологического удовлетворения.

Либерализация половой морали ставит таких людей, особенно юношей, в трудное положение. Застенчивый интроверт (Вертер) никогда не считался маскулинным характером. Однако культура ориентированная на романтический идеал любви, давала ему определенную компенсацию. Теперь положение изменилось. Юноша (отчасти это верно и для девушек), который по свойствам своего характера не может или не хочет воспользоваться либерализацией норм сексуального поведения, подчас чувствует себя белой вороной среди сверстников.

Это особенно заметно в молодежной субкультуре США, где девиантным состоянием стали считать не добрачные связи, а сохранение девственности. Как показало углубленное психологическое исследование группы американских студентов-старшекурсников [224], либерализация половой морали вовсе не избавляет молодых людей от трудностей. Многих юношей (32%) смущает потенциальное интеллектуальное соперничество с девушкой. По признанию одного из них, он никогда не ухаживает за однокурсницей, которая учится лучше, чем он сам. Страх вызывает и возможная большая сексуальная опытность женщины. «Заниматься любовью с кем-то более опытным, чем я, для меня - ужас... Я хочу жениться на девственнице не потому, что она чиста, а потому, что она имеет меньше опыта».

Особенно сложно положение девственников (таковых оказалось 26% выборки). Почти все они чувствуют себя весьма неуютно, а их образ Я значительно менее благоприятен, чем у сексуально искушенных мужчин. Они гораздо более тревожны, склонны к самокритике, менее уверены в себе, считают себя слабыми и неудачливыми. Желание скрыть свою девственность вносит настороженность и в их отношения с друзьями собственного пола. Подростки и младшие юноши свободнее и полнее раскрываются перед друзьями своего пола, чем перед женщинами, которых они еще стесняются. У молодых мужчин (около 20 лет) главным «конфидентом» (доверенным лицом), уже становится женщина, чему благоприятствует и сексуальная близость. Поскольку у девственников этого канала коммуникации нет, у них самый низкий уровень самораскрытия.

Снова я должен призвать читателя к осторожности. Психологи, социологи и психиатры невольно следуют стилю мышления и ценностным ориентациям своей эпохи. В начале XIX века много писали об опасностях и отрицательных последствиях раннего начала и экстенсивных форм половой жизни и мало кто обращал внимание на явно невротические черты так называемой романтической личности с ее экзальтацией, мистицизмом и неспособностью к простым человеческим отношениям, включая сексуальные. Во второй половине XX века, наоборот, подчеркиваются патогенные аспекты некоммуникабельности, сексуальной заторможенности и т. д. На самом деле плохи любые крайности. В то же время нельзя — это и жестоко, и бессмысленно — подгонять всех людей под один ранжир. «Величайшая возможная ошибка в этой области...— представление, что все остальные люди в точности такие же, как мы, а если нет, то они должны стать такими... Никакие сексуальные правила, законы или идеалы не охватывают в равной степени интроверта и экстраверта, невротика и устойчивого индивида; пища одного человека может быть ядом для другого. С понимания этого начинается психическое здоровье» [157]. Индивидуальные вариации и типы человеческой сексуальности тесно связаны с половыми различиями. Что же мы знаем об этом предмете?

 

 

МУЖСКАЯ И ЖЕНСКАЯ СЕКСУАЛЬНОСТЬ

 

 

Стать взрослым — значит стать мужчиной или женщиной, но что это, собственно, значит? Общая логика психологии половых различий как особого раздела дифференциальной психологии принципиально та же, что и в биологических, и общественных науках. Психологические половые различия (иногда их называют половым дипсихизмом) признаются существенными, но вместе с тем относительными, зависящими от конкретного содержания деятельности и социальных половых ролей [42, 235]. С изменением системы половых ролей многие традиционные психологические различия между полами, на которых основывались стереотипы маскулинности и фемининности, исчезают или резко уменьшаются, а сами эти образы становятся менее полярными и однозначными, чем раньше, тем не менее, определенные существенные различия в характере деятельности, направленности интересов и протекании психических процессов у мужчин и женщин сохраняются.

Соответственно изменяется и содержание категорий маскулинности (М) и фемининности (Ф) в теоретической психологии. Раньше они считались строго дихотомическими, взаимоисключающими, причем всякое отступление от норматива воспринималось как патология или шаг в направлении к ней (ученая женщина — «синий чулок» и т.п.). Затем жесткий нормативизм уступил место идее континуума маскулинно- фемининных свойств. На этой основе западные психологи в 30—60-х годах сконструировали несколько специальных шкал для измерения М/Ф умственных способностей, эмоций, интересов и т. д. (тест Термана-Майлс, шкала М/Ф MMPI, шкала маскулинности Гилфорда и др.). Все эти шкалы предполагают, что индивиды могут в пределах какой-то нормы различаться по степени М и Ф. Однако сами свойства М/Ф представлялись все же альтернативными, взаимоисключающими: высокая М должна коррелировать с низкой Ф и обратно, причем для мужчины нормативна, желательна высокая М, а для женщин — Ф. Вскоре, однако, выяснилось, что далеко не все психические качества поляризуются на «мужские» и «женские». Кроме того, разные шкалы (интеллекта, эмоций, интересов и т. д.) в принципе не совпадают друг с другом: индивид, высокомаскулинный по одним показателям, может быть весьма фемининным по другим.

Например,, соревновательные виды спорта издавна считались мужскими. Женщины-спортсменки обычно обнаруживали низкие показатели по традиционным измерениям Ф, так что ученые были склонны считать их характер скорее маскулинным. В ряде случаев это подтверждалось и" эндокринологически. Однако недавнее исследование группы канадских теннисисток и гандболисток и сравнение их со спортсменами-мужчинами показали, что эти девушки сочетают в себе ряд «маскулинных» качеств (соревновательность, упорство, бескомпромиссность в борьбе и т. п.) с высоким уровнем Ф [274]. В другом исследовании сравнение группы студенток — членов университетских сборных команд и контрольной группы студенток того же университета показало, что спортсменки менее фемининны, но не более маскулинны, чем неспортсменки, независимо от вида спорта [128].

Новые, более совершенные, тесты [103, 327] рассматривают М и Ф уже не как альтернативы, полюсы одного и того же континуума, а как независимые измерения. Сравнение показателей одного и того же индивида по шкалам М и Ф позволяет вычислить степень его психологической андрогинии; андрогинными считаются индивиды, имеющие высокие показатели и по Ф, и по М, что позволяет им менее жестко придерживаться поло-ролевых норм, свободнее переходить от традиционно женских занятий к мужским и т. д.

Понятие психологической андрогинии касается не соматических качеств, а только поведения и установок; речь идет о независимости, заботливости и способности выполнять специфические мужские, специфические женские и не дифференцируемые по полу функции. В результате вместо простой дихотомии «мужского» и «женского» появилось 4 психологических типа: маскулинные мужчины (высокие показатели по маскулинным и низкие — по фемининным чертам); фемининные мужчины (много фемининных и мало маскулинных черт); андрогинные мужчины (высокие показатели по обеим шкалам); психологически недифференцированные мужчины (низкие показатели по обеим шкалам) и такие же 4 категории женщин.

Сравнение этих типов показало, что максимальное соответствие индивида полоролевому стереотипу, т. е. высокая М у мужчин и высокая Ф у женщин, отнюдь не гарантия психического и социального благополучия [354]. Фемининные женщины часто отличаются повышенной тревожностью и пониженным самоуважением; эти черты даже входят в набор Ф. Маскулинные мальчики-подростки чувствовали большую уверенность в себе и удовлетворенность своим положением среди сверстников, но после 30 лет эти мужчины оказались более тревожными, менее уверенными в себе и менее способными к лидерству. Фемининные женщины и маскулинные мужчины хуже справляются с деятельностью, не совпадающей с традиционными нормами полоролевой дифференцировки. Дети, поведение которых более всего соответствует требованиям их половой роли, часто отличаются более низким интеллектом и меньшими творческими способностями. Напротив, индивиды, относительно свободные от жесткой половой типизации, обладают более богатым поведенческим репертуаром и психологически более благополучны. Андрогинные мужчины и женщины лучше и свободнее чувствуют себя в сексуальной сфере и т. д.

Эти данные, конечно, не следует абсолютизировать. Не говоря уже о неудачности понятия «андрогиния», невольно ассоциирующегося с сексуальной патологией или отсутствием всякой половой дифференцировки, сами шкалы М/Ф неоднозначны. Одни исследователи измеряют интересы, другие — эмоциональные реакции, третьи — отношение к тем или иным аспектам мужских или женских социальных ролей. Проблематичны и их критерии. Шкалы М и Ф соотносятся, с одной стороны, с индивидуальными свойствами, а с другой — с социальными определениями пола и полоролевыми предписаниями, принятыми в определенной социальной среде. Однако это совершенно разные явления. Между тем расхождения в определении набора маскулинных и фемининных черт или их желательности (нормативности) в значительной мере предопределяют результаты экспериментов.

Похоже на то, что и тест Сандры Бем, и «Вопросник личностных свойств» Джанет Спенс и Роберта Хельмрайха удовлетворительно измеряют и предсказывают такие аспекты М и Ф, как инструментальность и экспрессивность, но неясно, как эти свойства сочетаются с другими чертами маскулинного и фемининного поведения. Серьезные споры возникают и при интерпретации данных. Жесткость, ригидность полоролевых установок и поведения может быть как индивидуально-типологическим свойством (в этом случае она будет коррелировать с общей ригидностью установок и поведения), так и функцией системы полоролевых предписаний (в этом случае она будет более жесткой в тех ситуациях и видах деятельности, где половые роли сильнее поляризованы, независимо от индивидуальных свойств).

Многое зависит и от системы половой стратификации. Ряд исследований показывает, что женщины предпочитают андрогинные свойства фемининным, мужчины же ориентируются на более традиционные нормы полоролевой дифференцировки. Например, сопоставление самооценок и самоуважения двух групп американских студентов с их полоролевыми ориентациями выявило, что андрогинные установки более желательны и благоприятны только для женщин, но не для мужчин. Это явно связано с социальными факторами, дающими мужской роли определенные преимущества перед женской. Кроме того, ориентация на андрогинию, т. е. выход за пределы жесткой половой дихотомизации, чаще встречается среди более старших людей, в конце юности или у взрослых, тогда как подростки ориентируются преимущественно на полярные образы «мужского» и «женского». В связи с этим, считают Д. Спенс и Р. Хельмрайх, поиск глобальных измерений М и Ф или полоролевой идентичности — задача явно иллюзорная. «Классы психологических свойств и поведенческих структур, различающих мужчин и женщин в данное время и в данной культуре, не только множественны, но и могут иметь разные корни и относительно независимо варьировать у разных индивидов» [327].

Какое отношение все это имеет к нашей теме? Не только обыватели, но и многие профессиональные психологи привыкли считать «половые особенности» однозначными, намертво связанными с половой принадлежностью индивида. Если женщина пассивна и нежна, то она должна быть таковой в любых ситуациях. Однако это совсем не обязательно, и не только из-за индивидуальных различий. Мужчины и женщины взаимодействуют друг с другом не в вакууме, а в конкретных социальных ролях, и характер этого взаимодействия в одной сфере деятельности (например, в труде) не обязательно такой же, как в другой (например, в семье, воспитании детей).

Из множества свойств, различающих мужчин и женщин, для сексологии важнее всего коммуникативные и эмоциональные качества. При всех индивидуальных и культурно-исторических вариациях мужской стиль жизни большей частью бывает предметно-инструментальным, а женский — эмоционально-экспрессивным. Не будем гадать, является ли это следствием изначальной разницы в физической силе и энергетическом балансе мужского и женского организмов, особых биологических функций женщины-матери и законов полового диморфизма или результатом тысячелетнего исторического опыта, когда мужчина занимался общественно-трудовой деятельностью, а женщина вела хозяйство и воспитывала детей, что также могло выработать у обоих полов устойчивые предрасположения, облегчающие усвоение соответствующих навыков, или тем и другим вместе. Достаточно того, что эти различия в большей или меньшей степени характерны и для современных людей.

При всем выравнивании социальных половых различий у большинства мужчин на первом плане стоит профессионально-трудовая деятельность, у женщин — семья. Выбирая род занятий, мужчина интересуется прежде всего предметным содержанием деятельности и возможностью продвижения в ней, а женщина придает большее значение эмоциональному климату, межличностным отношениям. У мальчиков выше интерес к точным наукам и технике, у девочек — к искусству и гуманитарным предметам. Мужской стиль общения с самого раннего детства выглядит более активным и предметным, но одновременно — более соревновательным и конфликтным, чем женский, причем для мальчика содержание совместной деятельности важнее, чем индивидуальная симпатия к партнерам (у девочек наоборот). Мальчики более склонны к экстенсивному групповому общению, а девочки — к образованию закрытых микрогрупп. Мужское общение отличается большей эмоциональной сдержанностью, женщины свободнее и полнее (в том числе вербально) выражают свои чувства и эмоции, у них раньше возникает потребность делиться с кем-то своими переживаниями, а также способность к сопереживанию (эмпатия). В нашем исследовании юношеской дружбы А. В. Мудрик просил московских школьников с 1-го по 10-й класс объяснить, что значит «понимать другого человека». Оказалось, что мальчики подчеркивают преимущественно момент объективного знания («понимать человека — значит, хорошо его знать») или интеллектуального сходства («думать, как он, иметь общие интересы»), у девочек же определеннее звучит мотив сочувствия, сопереживания [41].

Разумеется, это только общие тенденции, за которыми стоят многообразные возрастные, социальные и индивидуальные вариации. Наивно считать, что все мужчины — суровы и грубы, а все женщины — мягки и нежны. Оставляя в стороне громадные индивидуальные различия, нельзя не отметить, что мужчины проявляют больше явной агрессии, а у женщин чаще встречается скрытая враждебность и т. д. Тем не менее различия по оси «интрументаль-ность — экспрессивность» существенны и распространяются также на сексуальное поведение. Какие бы культурные среды мы ни взяли, мужская сексуальность выглядит более агрессивной, напористой, инструментальной, экстенсивной, возбудимой и несдержанной. Как писал Овидий («Наука любви», 1, 275—276),

«...Тайная радость Венеры мила

и юнцу и девице*

Только скромнее — она,

и откровеннее — он».

Дело тут не только в «двойном стандарте». Многоженство встречается в истории человечества гораздо чаще, чем многомужество,— из 185 обществ, данные о которых учтены Фордом и Бичем [166], многоженство в той или иной форме допускают 84%, а многомужество — только два общества (тогда в Индии и полинезийцы Маркизских островов). Это вряд ли объяснимо только экономическими факторами.

Сейчас, когда и нормативные установки, и реальные различия в сексуальном поведении мужчин и женщин значительно уменьшились, разница, тем не менее остается весьма внушительной. Половая жизнь большинства мужчин более экстенсивна, чем женская. У них гораздо больше фактическое число и выше сменяемость сексуальных партнеров. Большая экстенсивность мужской половой жизни означает меньшую эмоциональную вовлеченность и психологическую интимность. Перечисляя возможные и реальные мотивы вступления в связь, мужчины значительно чаще называют безличные, не связанные с конкретным лицом, «половые потребности». При обследовании большой (1177 человек) группы американских студентов выяснилось, что почти половина (46%) мужчин воспринимали девушку, с которой они пережили свою первую интимную близость, главным образом как объект; среди женщин отсутствие эмоциональной вовлеченности продемонстрировали лишь 5% [258].

Типичная для советской молодежи ориентация на любовь и моральные ценности общения до некоторой степени уменьшает эту разницу. Тем не менее половые различия идут в том же направлении. Достаточно вспомнить приведенные выше ответы ленинградских мужчин и женщин относительно возможности вступления в связь с любимым или просто знакомым человеком [88]. Такая же разница чувствуется в ответах на вопрос, что их удерживает от вступления в добрачную связь: женщины поставили на первое место (34,5%) моральные соображения, на второе (34,1%) —отсутствие половой потребности, на третьем (11,6%)—страх перед последствиями; у мужчин на первом месте (48,5%) стоит отсутствие случая, на втором (24,4%) — моральные соображения, на третьем (8,1%) — боязнь заражения венерической болезнью [88].

Мужчины и женщины существенно различаются по восприятию эротических материалов и содержанию собственных эротических фантазий. Экспериментальные исследования опровергли представление, будто женщины вообще не реагируют на эротические изображения и другие визуальные стимулы. Правда, женская реакция слабее мужской: вид обнаженного человека противоположного пола вызывает, по их самоотчетам, половое возбуждение у 84% американских студентов-мужчин и лишь у 24% женщин [258]. Однако более тщательные эксперименты показывают, что эта разница не столь велика и является скорее качественной, нежели количественной: половое возбуждение у женщин отчасти зависит от наличия у них сексуального опыта, а также от характера самих эротических материалов; грубая, примитивная порнография вызывает у многих женщин нравственный и эстетический протест [163]. Эротические сны и фантазии мужчин и женщин отражают фундаментальные различия их сексуальных позиций. Уже автору «Камасутры» было известно, что «мужчины и женщины играют разные роли. Можно даже сказать, что их понятия о наслаждении различны. В половом акте мужчина является агрессивной силой, а женщина — рецептивной, что соответствует общему положению мужского и женского начала в природе» (ч. 2, гл. 1). Это проявляется и в их эротическом воображении. По данным Шнабля [314], эротические сны видят три пятых мужчин и около половины женщин. Из 500 женщин, опрошенных 3. В. Рожановской, эротические сновидения были у 240, причем у 111 они сопровождались оргазмом [67].

Как и мужчины, женщины имеют эротические фантазии, в том числе во время мастурбации и полового акта, но содержание мужских и женских фантазий различно. В описаниях студентов-мужчин Мичиганского университета, которым было предложено письменно рассказать о своих сексуальных фантазиях, преобладали грубые эротические сцены с чрезвычайно сексуальными, но не эмоциональными персонажами; женские фантазии более разнообразны и эмоционально окрашены. Особенно интересно в этом плане содержание не ограниченных внешними условиями мастурбационных фантазий. По данным Ханта [210], общая мечта обоих полов — близость с любимым человеком; в остальном мужские и женские фантазии различаются. Мужчины чаще воображают половое сношение с посторонними лицами, групповой секс или принуждение кого-то к половой связи; женщины чаще воображают сексуальные поступки, которых они никогда не осуществили бы в действительности, ситуации, где они являются жертвами насилия.

Очень похожи на это данные Миллер и Саймона: у опрошенных ими студентов на первом месте (87% мужчин и 79% женщин) стоят сцены ласк и полового акта с любимым или близким человеком. На втором месте у мужчин (75%) — половая близость с кем-то незнакомым, когда эротика никак не связана с психологической интимностью. Женщины чаще (74%) грезят о несексуальной нежности с любимым человеком (у мужчин этот мотив представлен лишь в 48% ответов). Мотив сексуального насилия фигурирует у 24% мужчин и только у 6% женщин. Напротив, мазохистские фантазии (быть объектом насилия) чаще встречаются у женщин (21% против 11% мужчин). Фантазию вуайеристского типа (наблюдать сексуальные действия других) признали 35% мужчин и 25% женщин [258, 132].

Взятые по отдельности, эти данные могут казаться случайными и несущественными, но их повторяемость свидетельствует о существовании определенных устойчивых констант, различающих мужскую и женскую сексуальность. По мнению Айзенка, главное различие между полами заключается в том, что мужчины имеют больше либидо, чем женщины, причем мужские эротические запросы, а следовательно, и значение для них этой сферы жизни не уменьшаются с возрастом, по мере снижения фактической интенсивности половой жизни, а, возможно, даже растут, тогда как женское либидо по мере свертывания реальной половой активности убывает. Напротив, сексуальная удовлетворенность женщин несколько выше, чем мужчин [156]. С этим связаны и различия сексуальной терпимости, расторможенности, восприятия эротики и т. д.

Очень сложный вопрос — связь женской сексуальности с менструальным циклом [255]. С 30-х годов гинекологи и эндокринологи интенсивно изучают предменструальный синдром (предменструальное напряжение), при котором во второй половине менструального цикла у части женщин возникают вегетососудистые нарушения (головная боль, тошнота, сердцебиение), плохое настроение, раздражительность, плаксивость, депрессивные состояния и др. Предполагалось, что это влияет и на сексуальную жизнь. Но хотя гормональная природа предменструального синдрома сомнений не вызывает, новейшие исследования показывают, что его поведенческие следствия сильно преувеличены. Во-первых, колебание настроения совпадает у женщин с менструальным циклом только в половине случаев, ретроспективные самоотчеты преувеличивают эту связь по чисто субъективным причинам. Во-вторых, масштаб таких колебаний зависит не только от биологического (менструальный цикл), но и от социального (соотношение рабочих и выходных дней) ритма: «неблагоприятная» фаза менструального цикла значительно легче переживается, если приходится на выходные дни, когда отрицательные эмоции, связанные с предменструальным напряжением, уравновешиваются, компенсируются положительными [300]. В-третьих, сопоставление колебаний настроения у 24 супружеских пар в течение определенного времени показало, что мужское настроение так же изменчиво, как женское [263]. Так что выводить сложные психологические и поведенческие характеристики личности непосредственно из гормональных процессов рискованно.

То же нужно сказать и о менархе. Поскольку этот процесс нередко бывает болезненным, за ним установи-лась дурная слава. 3. Фрейд даже называл менархе «психической травмой», а Шарлотта Бюлер — «негативной фазой развития». Современные исследования не отрицают этих трудностей, но подчеркивают, что психологическое состояние девочек этого возраста не вытекает непосредственно из физиологических сдвигов, а зависит от их восприятия и осмысления. При своевременной психологической подготовке к данному событию менархе рассматривается просто как неизбежная неприятность, компенсируемая удовлетворением от вступления в новый возраст. Если же говорить о собственно психологических процессах, то они выглядят скорее позитивными и интегративными: постменархеальные девочки лучше осознают и принимают свою половую идентичность [294].

Сказанное проясняет и некоторые психофизиологические особенности женского организма. Как уже говорилось, в XIX веке фригидность, безразличие и пониженная сексуальная активность женщин считались биологически нормальными. Современная сексология не разделяет этого мнения. Доля женщин, более или менее регулярно испытывающих оргазм, увеличивается с каждым следующим поколением. Например, в ЧССР доля таких женщин выросла с 31% у родившихся в 1911 — 1920 гг. до 79% у родившихся в 1950—1958 гг. [288]. Значительное увеличение числа женщин, регулярно испытывающих оргазм, демонстрируют данные опроса, проведенного Фридрихом и Штарке (1981), по сравнению с данными Шнабля, относящимся к 60-м годам [330] (табл. 8).

 

Таблица 8

 

 

Частота оргазмических переживаний у женщин, по данным Шнабля и Фридриха — Штарке (в процентах) [330]

 

	Почти всегда	Большей частью, часто	Очень редко, иногда	Никогда
По Шнаблю По Фридриху — Штарке

 

То, что многие женщины начинают испытывать оргазм не сразу, при первом же половом сношении, а по прошествии некоторого, иногда довольно длительного, времени, объясняется не имманентно более поздним созреванием женских эротических реакций, как считали раньше, а необходимостью приобрести какой-то сексуальный опыт, овладеть тайнами собственного тела, узнать свои эрогенные зоны, а также освободиться от мыслей о греховности или постыдности плотских отношений и т. д. Недаром рост оргазмической активности женщин по поколениям зависит значительно больше от возраста начала половой жизни, чем от сроков полового созревания, т. е. возраста менархе [289].

Тем не менее женский оргазм и физиологически, и психологически сложнее мужского, и не все женщины испытывают оргазм. Из опрошенных 3. В. Рожановской 600 здоровых женщин оргазм испытывают всегда 24,4%, часто — 33,2%, иногда — 19%, крайне редко — 7%, никогда не испытывают 16,4% [67]. В какой мере это зависит от конституциональных особенностей, а в какой — от условий воспитания и индивидуального опыта (некоторые женщины не испытывают оргазма при половом акте, но переживают его при мастурбации), не вполне ясно.

В общем, современные представления о специфике женского оргазма можно свести к следующему [33, 68, 104, 113, 162, 249, 322]. Процесс полового возбуждения и его разрядки у женщин разнообразнее и индивидуальнее, чем у мужчин [360]. В половом акте мужчина в среднем достигает оргазма быстрее, чем женщина, но в других ситуациях (например, при мастурбации) это правило не действует. Считается, что женский оргазм в среднем продолжительнее мужского, но субъективные самоотчеты и лабораторные данные в этом вопросе сильно расходятся. Например, в работе Р. Левина и Г. Вагнера (Дания) [233] объективно измеренная средняя продолжительность оргазма у 26 женщин составила 19,9 с (±12 с), а субъективная оценка его продолжительности у 14 женщин оказалась значительно меньшей — 12,2 с (±9,8 с). Вообще сила и частота мышечных сокращений при оргазме и интенсивность испытываемых при этом чувств у женщин, как и у мужчин, по-видимому, не совпадают.

Сказать, кто получает большее эротическое наслаждение — мужчина или женщина — невозможно. Сущность оргазмических переживаний мужчины и женщины описывают практически одинаково. Когда группе из 70 экспертов (медиков и психологов) было предложено разграничить мужские и женские описания оргазма, из которых были предварительно удалены все явные указания на пол испытуемого, эксперты не смогли этого сделать [287]. Сходный результат получен при анализе описаний оргазмических переживаний группы студентов (44 женщины и 38 мужчин) методом семантического дифференциала (широко применяемый во всем мире, включая СССР, психологический тест, основанный на ассоциациях, вызываемых определенными словосочетаниями типа сладкий — горький, чистый — грязный, тяжелый — легкий и т. д.); хотя описания оргазма по этой методике четко отличаются от описаний всех остальных эмоциональных переживаний, они не позволяют отграничить мужской оргазм от женского; по-видимому, субъективно эти переживания очень похожи [356].

Эмоциональные реакции и психофизиологическая локализация эротических ощущений у женщин разнообразнее. Мужская сексуальность является, так сказать, фаллоцентрической, ее кульминацией бывают интромиссия и эякуляция, все «остальное» называется «предварительными ласками» и «завершением». Женская сексуальность более диффузна, в ней участвует больше эрогенных зон [231]. У многих женщин главные эротические ощущения связаны с раздражением клитора, а не с последующей интромиссией. Однако вагинальные ощущения также могут быть весьма острыми. Женщины гораздо более четко, чем мужчины, различают оргазм, достигаемый при мастурбации, и коитальный оргазм. Возможно, это связано с тем, что женщины лучше знают свое тело и точнее вербализуют эмоциональные переживания. Все эти многообразные индивидуальные вариации находятся в пределах психофизиологической нормы и пренебрежение ими со стороны мужчин, наивно уверенных, что все дело в длине полового члена и глубине интромиссии,— одна из самых распространенных причин сексуальной неудовлетворенности женщин.

Женщина способна к множественному оргазму, т. е. сразу после одного оргазма она может достичь другого, тогда как мужчина, за редкими исключениями, после эякуляции некоторое время не реагирует на сексуальное стимулирование (рефрактерный период). Это может быть либо растянутое оргастическое состояние, когда несколько оргазмов следуют друг за другом, минуя стадию плато, с интервалами в 1—2 мин или даже в несколько секунд, практически непрерывно, без дополнительного сексуального стимулирования, либо серия последовательных оргазмичес-ких реакций в результате дополнительной стимуляции гениталий через каждые несколько минут. Такие случаи наблюдаются чаще, чем предполагалось раньше. Однако представление, что мужчины, способные к множественному оргазму, получают наибольшее удовольствие от первого, а женщины — от второго или третьего оргазма, сегодня вызывает сомнения. Соотношение оргазма и эротического воображения и оргазма и периода межоргазмической релаксации у женщин также представляется неясным [91].

Продолжается и старый спор о соотношении клитораль-ного и вагинального оргазма, который после первой работы Мастерса и Джонсон казался снятым. Все 27 колумбийских женщин, экспериментально исследованных X. Альзате [90], обнаружили эротическую чувствительность одной или обеих стенок влагалища с большими индивидуальными вариациями. Исследователи, пользовавшиеся только данными самоотчетов, возможно, не могли обнаружить этих эрогенных зон, так как половой член не всегда в них проникает. Новейшие исследования подтвердили также, что у некоторых женщин в момент оргазма спазматически выбрасывается через уретру небольшое количество жидкости, химический состав которой пока не изучен. Однако связь этой «женской эякуляции» с раздражением так называемого пятна Графенберга кажется все более сомнительной [189]. Вообще изучение физиологической картины женского оргазма быстро выявляет ее усложнение, включающее все новые мышечные реакции.

Интересны попытки сопоставить сексуальную активность женщины и вероятность достижения ею оргазма с определенными фазами менструального цикла. По некоторым данным, пик женской эротической реактивности приходится на середину менструального цикла, когда вероятность зачатия максимальна, и на период, непосредственно предшествующий менструации, когда она минимальна. Однако Мани считает эти выводы сомнительными [261], так как исследователи не принимали в расчет возможность синхронизации гормональных процессов супружеской пары, а также социальные и ситуативные факторы.

Женские сексуальные реакции больше, чем мужские, зависят от общепсихологических, особенно эмоциональных, факторов. В числе причин, сковывающих женскую сексуальность, называют антисексуальные установки, пуританское воспитание в детстве, отсутствие своевременного полового просвещения, примитивную сексуальную технику мужа, не уделяющего должного внимания любовным ласкам, и т. д. Однако соотношение этих факторов неясно. По данным 3. В. Рожановской, время наступления первого оргазма у обследованных ею женщин зависит от того, получили ли они какое-то половое просвещение [67] (табл. 9).

Напротив, американский психолог Сеймур Фишер [162] считает, что роль формального полового просвещения невелика, так как сексуальная реактивность женщины зависит не от уровня ее знаний, а от ее общей эмоциональной раскованности и реактивности. Тип эмоциональных реакций человека формируется на основе природных задатков уже в раннем детстве. По данным Фишера (он детально обследовал 300 женщин), главный фактор, мешающий женщине испытывать оргазм,— неуверенность в любимом человеке, страх потерять его (не связанный с общим уровнем тревожности); источник этой тревоги, возможно, коренится в детских переживаниях и отчасти зависит от отношений девочки с отцом. Однако ясности в этом вопросе нет.

Таблица 9

Половое просвещение и время наступления первого оргазма у женщин, по данным 3. В. Рожановской [67] (в процентах)

 

	Время наступления первого оргазма
	вскоре после дефлорации	после родов	через несколько лет после родов	только с другим партнером	аноргазмия
Женщины, имевшие информацию о половой жизни Женщины, не имевшие информации о половой жизни	35,5     23,8	21,0     25,0	10,5     15,6	13,2     15,6	19,8     20,0

Получаемое женщиной сексуальное удовлетворение, по-видимому, больше, чем у мужчины, зависит от таких психологических обстоятельств, как чувство нежности и любви к партнеру, ощущение близости с ним, удовлетворение от телесной открытости, радость сознания, что она является предметом восхищения, осознание собственной сексуальной компетентности, и т. д. [104, 162]. Разумеется, эти качества ценят и мужчины, но, по данным Шнабля [314], на недостаток нежности и тепла со стороны партнера сетуют втрое больше женщин, чем мужчин. По данным Штарке и Фридриха, среди женщин, которые счастливы со своим партнером, всегда испытывают оргазм 51%, а среди несчастливых — только 22% [330].

Анализ сексуальных историй 619 американских женщин, проходивших лечение по поводу аноргазмии, показал, что отдельные элементы эротической техники, в частности длительность прекоитальных ласк и интромиссии, не имеют того решающего значения, которые им приписывают популярные учебники. О недостаточности простой поведенческой терапии, ограничивающейся выработкой у пациентов необходимых технических навыков, говорит и опыт Мастерса и Джонсон, которые подчеркивают необходимость учитывать и совершенствовать прежде всего межличностную коммуникацию пары — способность к самораскрытию, выражению и расшифровке тонких эмоциональных переживаний и т. д. [250]. Статистическое обобщение результатов парной секс-терапии 43 супружеских пар показало, что главные факторы успеха — повышение способности осознавать и принимать собственные эмоциональные переживания и одновременно разделять их с партнером. При этом у мужчин прежде всего увеличивалась способность открыто выражать свои чувства, а у женщин — способность утверждать свои права и выражать свои переживания [338].

Заслуживают внимания также некоторые неэротические социальные факторы, выходящие за рамки парных отношений. По данным Шнабля [314], работающие женщины, особенно занятые умственным трудом, отличаются более высокой сексуальной реактивностью, ведут более активную половую жизнь и получают большее удовлетворение от нее, чем домохозяйки; вообще сексуальная удовлетворенность женщин значимо коррелирует с их общей социальной активностью и удовлетворенностью своей жизнью. У мужчин такой зависимости нет. К тем же выводам приходят Штарке и Фридрих [330]: сексуальная удовлетворенность и высокая «оргазмия» у молодых женщин положительно коррелируют с удовлетворенностью профессией, активной включенностью в работу, наличием других (интеллектуальных, спортивных и т. п.) увлечений, общительностью, общественной активностью и жизнерадостностью. Более высокую оргазмическую активность профессионально увлеченных женщин, которые не только работают, но и интересуются своей работой, по сравнению с теми, кто живет потребительскими интересами, отмечают и сексологи из ФРГ Айхнер и Хабермель [152]. К сожалению, причинная связь этих факторов — влияет ли активный, творческий стиль жизни на сексуальность или же более активный, творческий тип личности лучше чувствует и полнее проявляет себя в разных сферах жизнедеятельности — не изучена. Между тем это весьма важно для понимания социальных факторов женской сексуальности и ее изменений в результате эмансипации женщин и их вовлечения в трудовую и общественную жизнь.

Особого внимания заслуживает устойчивое, повторяющееся в разных исследованиях несовпадение мужских и женских предпочтений в выборе партнеров. Наряду с рядом общих черт мужчины обычно предпочитают физически привлекательных, красивых, а также домовитых и хозяйственных женщин, тогда как женщины выше ценят в избранниках ум, честолюбие, образованность и трудолюбие, т. е. более «социальные» качества. С чем связаны эти различия? Прежде всего с традиционной половой стратификацией и неодинаковой социализацией мальчиков и девочек: в течение многих веков замужество было главной и единственной возможностью для женщины повысить свой социально-экономический статус, тогда как мужчина рассчитывал на «вознаграждение» в виде физически и сексуально привлекательной жены. Хотя сегодня эти соображения, по крайней мере при социализме, утратили свое значение, привлекательная внешность женщины для мужчины гораздо важнее, чем внешность мужчины — для женщины. Ден Саймоне и Дэвид М. Басе предполагают, что дифференцировка предпочтений уходит своими корнями еще глубже — в различие репродуктивного вклада мужчин и женщин. Женская репродуктивная ценность и фертильность тесно связаны с возрастом и состоянием здоровья, о которых могут свидетельствовать такие компоненты внешней привлекательности, как гладкая и чистая кожа, упругие мускулы, живое лицо, пышные волосы и т. д. Мужской репродуктивный вклад зависел не столько от физических, сколько от социальных возможностей, которые он мог представить своей жене и детям (вспомним сказанное выше о биологии полового отбора). Отсюда следует разная социализация мальчиков и девочек [118а]. Конечно, проблема этим не исчерпывается, но мы снова видим, что сексуально-эротические и эстетические предпочтения не являются самодовлеющими, они тесно связаны с эволюционной биологией, половой стратификацией и историей взаимоотношений между полами.

Однако различия мужской и женской сексуальности не следует биологизировать и абсолютизировать. Психофизиологические различия отдельно взятых сексуальных реакций нельзя экстраполировать на целостную систему сексуальной мотивации и поведения, формирующуюся под влиянием множества различных социально-исторических факторов. Очень многие поведенческие и мотивационные половые различия в этой сфере, которые мы привыкли считать имманентными, неустранимыми, за последние десятилетия, как было показано выше, резко уменьшились, а то и вовсе исчезли (возраст начала половой жизни, уровень сексуальной активности, отношение к эротике и т. д.). Например, статистически значимые половые различия в сексуальном поведении студенческой молодежи ФРГ сегодня сохраняются только в мастурбации, да и здесь они заметно уменьшились [127].

То же происходит и в сфере мотивации. Мы привыкли считать, что юноши, начиная половую жизнь, преследуют явно эротические цели, тогда как девушки воспринимают первый половой акт в более широком эмоциональном контексте любовных отношений и это событие для них более интимно. Эмпирические данные подтверждали это мнение.

В 1967 г. Дональд Карнс [122] опросил 1177 студентов (17—24 лет) из 12 колледжей и университетов США, кому и когда они рассказали о своем первом половом акте. Оказалось, что ни с кем не делились этой новостью 20% юношей и 24% девушек. У остальных главным конфидентом был друг своего пола, но юноши рассказывали многим (53% опрошенных 5 лицам и больше), а девушки — одной — двум ближайшим подругам. Чем младше юноша в момент события, тем вероятнее, что он расскажет все своим друзьям сразу же после него (так поступили 33% школьников и только 12% старшекурсников). Даже такое, казалось бы, интимное переживание подчинено у юноши чувству принадлежности к группе сверстников, от которой он получает подтверждение своей взрослости и маскулинности и к которой он психологически ближе, чем к женщине, ставшей средством его сексуальной инициации. Иными словами, мужчины и женщины имели разный «сценарий» перехода от девственности к недевственности, и это казалось вполне естественным.

В 1976 г. Каллен и Стифенсон [215] повторили этот эксперимент с группой студентов Мичиганского университета (421 мужчина и 402 женщины). Сексуальный опыт имели 66% опрошенных мужчин и 57% женщин, причем в отличие от сексуально активных обследуемых Карнса, многие из которых (55% мужчин и 37% женщин) пережили только один половой акт, мичиганские студенты вели более или менее регулярную половую жизнь (единственный половой акт был только у 5%). Половые различия в отношении первого сексуального партнера сохранились: у 18,6% мужчин и 7,8% женщин это был случайный контакт, у 32,1% мужчин и 20,5% женщин — увлечение, у 39,4% мужчин и 48,3% женщин — любовь без брачных намерений и у 9,9% мужчин и 23% женщин — любовь с намерением пожениться. Однако эти различия резко уменьшились: больше мужчин сообщают об эмоциональ-

235ной близости с первой партнершей (у обследованных Карнса случайные связи составляли 46%) и больше женщин — об эмоциональной близости, не связанной с матримониальными ожиданиями. Зато различия в числе друзей, которым была сообщена эта информация, как видно из табл. 10, исчезли вовсе.

Таблица 10

Число друзей, знающих о сексуальной жизни респондента (в процентах) [215]

	Никто	1 - 2 человека	3 - 4 человека	5 человек и более
Мужчины, п=273 Женщины, п=228	13,9 10,5	24,5 26,3	29,7 30,3	31,9 32,9

Это значит, что ни мужчины, ни женщины не считают нужным скрывать от друзей свою половую жизнь. Скорость распространения информации о первом половом акте уже зависит не от пола и возраста, а только от эмоциональной вовлеченности: о любовных отношениях рассказывают менее поспешно, чем о простой сексуальной инициации. Это характерно и для женщин, и для мужчин. Таким образом, в сфере сексуальности половые различия так же проблематичны и вариативны, как и в остальных сферах жизни, и больше зависят от господствующей идеологии, нежели от репродуктивной биологии. Тем не менее в интерпретации данных об уменьшении и исчезновении половых различий необходима крайняя осторожность.

Во-первых, их нельзя экстраполировать за пределы того региона или социокультурного слоя, в котором они получены, так как в других местах еще долго могут господствовать более традиционные установки и нравы, и с этим нельзя не считаться. Во-вторых, краткосрочные тенденции не всегда адекватно отражают глубинные исторические процессы. Хотя сближение мужского и женского сексуального сценариев, безусловно, имеется, оно происходит в значительной мере путем переориентации женщин на традиционные «мужские» образцы. «Ресексуализация» женщины, рост ее сексуального самосознания и активности, признание права на эротические переживания, оргазм и т. п.— естественная и законная реакция на «десексуализированный» образ фемининности, господствовавшей в недавнем прошлом.

Сексуальные реакции мужчин и женщин различаются, в общем и целом по тем же признакам, что и их общепсихологические черты, половые роли и стереотипы М/Ф. Однако усредненные данные, которыми оперируют психологическая и поведенческая статистика, тяготеют к дихотомизации мужской и женской сексуальности. Между тем в рамках этой дихотомизации, а отчасти и независимо от нее имеются разные типы мужчин и женщин, которые каждый по-своему сочетают в себе «маскулинные» и «фемининные» психологические качества.

Это индивидуальное многообразие — не патология, а такой же объективный закон человеческой психики, как бипотенциальность мозга и принципиальная взаимозаменяемость мужчин и женщин во многих, хотя не во всех, социальных ролях и функциях. Между полом и характером нет той однозначной связи, которую предполагали и принимали за факт ученые XIX века. Спорить о плюсах и минусах маскулинности, фемининности или психологической андрогинии вообще, вне конкретного социального и личностного контекста этих понятий, бессмысленно. Социальное и психологическое (включая и сексуальное) благополучие мужчины и женщины зависит вовсе не от того, насколько он или она соответствуют абстрактному нормативу, а от того, насколько соматические и поведенческие свойства индивида согласуются с его самосознанием и системой ценностей, и от того, удастся ли индивиду найти человека противоположного пола, нуждающегося именно в таком типе личности, чтобы они могли образовать пару и строить совместную жизнь. Психология половых различий — только ступень познания индивидуальных качеств, которые лишь отчасти связаны с половой принадлежностью и никогда не исчерпываются ею.

Индивидуальные особенности сексуальных реакций и любовных чувств и принципы их типологизации издавна интересуют людей. Уже Камасутра классифицировала мужчин и женщин по размерам их половых органов, силе желания, быстроте наступления оргазма, предлагая «оптимальные» способы сочетания разных типов. Типологическое значение приобрели и некоторые образы художественной литературы, персонифицирующие тот или иной тип любовных переживаний. Например, Стендаль в книге «О любви» подробно анализирует любовь Вертера и Дон-Жуана, Стефан Цвейг дополняет эту художественную типологию образом Казановы и т. д. Научно-психологические типологии более прозаичны. Это либо простые эмпирические классификации типов сексуального поведения по какому-то набору признаков, либо установление взаимосвязи между характером сексуального поведения иотдельными индивидуально-личностными чертами субъекта, либо попытки найти общую связь сексуального поведения с типом личности на базе существующих психологических теорий.

Первая задача решается главным образом путем статистического анализа данных массовых опросов и клиники. Уже Кинзи неопровержимо доказал, что сексуальная активность индивида, измеряемая частотой половых сношений,— фактор относительно устойчивый на протяжении всего жизненного пути и что разные люди существенно различны в этом отношении. Дополнив эти материалы клиническими данными, Г. С. Васильченко [62] пришел к выводу, что в основе этих поведенческих различий лежат разные типы половой конституции. Хотя с возрастом сексуальная активность снижается, разница между индивидами, принадлежащими к разным типам, остается значительной. Авторитетным подтверждением этого явились лонгитюдные геронтологические исследования, показавшие на основе как ретроспективных отчетов, так и длительного наблюдения одних и тех же людей, что чем раньше просыпается либидо и чем активнее сексуальная жизнь мужчины в юности, тем активнее будет она и в зрелом, и в преклонном возрасте, даже после 70 лет [247, 248].

Хотя из-за отсутствия лонгитюдных исследований, прослеживающих гормональные изменения у одних и тех же индивидов на протяжении значительных отрезков их жизненного пути, непосредственное сравнение гормональных и поведенческих возрастных сдвигов сегодня невозможно [261], широкая индивидуальная вариабельность уровней и типов сексуального поведения ни у кого сомнений не вызывает, как и то, что эти вариации связаны с определенными нейрофизиологическими и психическими свойствами индивида.

К сожалению, это очень плохо изучено. Единственная серьезная попытка систематического исследования взаимозависимости сексуального поведения и установок и типа личности предпринята Айзенком [156, 157]. По его мнению, личность может быть лучше всего описана в терминах больших совокупностей черт (общительность, импульсивность, активность и т. п.), складывающихся в более крупные гнезда, которые в свою очередь служат эмпирической базой для понятий высшего порядка, называемых типами или, точнее, измерениями личности. На основе многолетних исследований Айзенк выделил три главных измерения (шкалы): Е — экстраверсию, N — невротизм и Р — психотизм; позже к ним было добавлено четвертое измерение L — лживость, или притворство. Экстраверсия измеряет такие взаимосвязанные черты, как общительность, импульсивность, активность, беззаботность, живость, любовь к шуткам и т. д. Те, кто имеет высокий показатель по этой шкале, называются «экстравертами», противоположный полюс составляют «интроверты», а посередине стоят «амбиверты». Невротизм обозначает высокую эмоциональную возбудимость, подвижность эмоциональных реакций, которая предрасполагает индивида к обнаружению в стрессовых ситуациях невротических симптомов; его индикаторами служат такие черты, как уныние, частая смена настроения, бессонница, нервность, чувство неполноценности, раздражительность и т. д. В отличие от экстраверсии и невротизма у здоровых людей психотизм включает набор антиадаптивных и антисоциальных черт: неконтактность, жестокость, нечувствительность к чужим переживаниям, враждебность, агрессивность и т. п. Наконец, притворство (первоначально эта шкала должна была только отсеивать ненадежные ответы при тестировании) включает такие черты, как лживость, неискренность, приспособленчество и т. д.

Здесь не место для обсуждения и критики теории личности Айзенка, чему посвящена специальная литература. Для сексологии важно то, что Айзенк прокоррелировал данные своего личностного теста с ответами тех же самых людей на специальную анкету-из 158 (первоначально 98) вопросов относительно их сексуальных установок и поведения по нескольким крупным выборкам: 1) студенческая выборка — 423 мужчины и 479 женщин от 18 до 23 лет, не состоящих в браке; 2) взрослая выборка — 427 мужчин и 436 женщин, средний возраст около 30 лет; 3) близнецовая выборка — 153 мужчины и 339 женщин; 4) психотическая выборка — 186 пациентов психиатрической клиники.

На основе статистического анализа Айзенк выделил 12 основных факторов сексуального поведения: терпимость; удовлетворение; невротический секс (конфликт между влечениями и внутренними запретами); безличный, неиндивидуализированный секс; порнография (отношение к сексуальному стимулированию); застенчивость; стыдливость; доминантность — подчиненность (имеется в виду отношение к идее сексуального равенства); сексуальное отвращение;' сексуальное возбуждение; физический секс (отношение к телесной стороне сексуальности) и агрессивный секс. Их укрупнение дает два более общих суперфактора: «сексуальное либидо» (в противоположность низкому уровню сексуальных потребностей, сдержанности и скованности) и «сексуальное удовлетворение» (в противоположность половой неудовлетворенности, фрустрации и патологии).

Кроме существенных половых различий, отмеченных нами выше, Айзенк констатирует тесную зависимость стиля половой жизни от типа личности.

Как и предполагалось, экстраверты раньше интровертов и амбивертов начинают половую жизнь, чаще имеют сексуальные контакты, с большим числом партнеров и в более разнообразных формах; они придают больше значения эротической любовной игре, быстрее привыкают к сексуальным стимулам и потому больше ориентированы на смену партнеров, ситуаций и т. д. Экстравертам легко дается сближение с лицами противоположного пола, они более гедонистичны, получают больше удовлетворения от своей сексуальности и не испытывают в связи с ней тревог или сомнений. Сдержанные и заторможенные интроверты тяготеют к более индивидуализированным, тонким и устойчивым отношениям, что часто сопряжено с психологическими проблемами и трудностями.

Психотики имеют высокие показатели по либидо и маскулинности, предпочитают безличный секс, переживают сильное половое возбуждение и не признают никаких социальных и моральных ограничений. Однако они редко удовлетворены своей половой жизнью и часто склонны к девиантному поведению, включая групповой секс; их установки отличаются грубой биологизацией пола в противоположность романтическим ценностям.

Невротики часто имеют сильное либидо, но не могут удовлетворить его из-за сильного чувства вины и тревоги по поводу своей сексуальной активности, а также трудностей в общении. Показатели сексуальной удовлетворенности у них ниже, чем во всех остальных группах. Секс часто кажется им опасным и отвратительным, а собственные влечения — ненормальными. Здесь чаще всего встречаются такие психосексуальные проблемы и нарушения, как аноргазмия и фригидность у женщин, преждевременная эякуляция и импотенция у мужчин.

Сексуальное поведение притворщиков, как и другие стороны, их жизни, отличаются конформизмом. Придерживаясь ортодоксальных, общепринятых в их среде правил, они отрицают наличие у себя каких-либо необычных чувств и желаний. Половую жизнь они обычно начинают поздно, не одобряют до- и внебрачных связей, избегают сексуального экспериментирования и видят сексуальность скорее в идеалистическом, чем в натуралистическом, свете. Слабое либидо сочетается у них с определенной удовлетворенностью своей половой жизнью, они просто не мыслят себе других возможностей.

По мнению Айзенка, эти личностно-поведенческие «синдромы» приблизительно наполовину обусловлены генетически, а наполовину — социальными факторами. Однако сам он больше подчеркивает биологические детерминанты, связывая различие между экстравертами и интровертами прежде всего с уровнем возбудимости коры головного мозга, невротизм — с активностью вегетативной нервной системы, а психотизм — предположительно с особенностями гормональной секреции, от которых зависит также сила либидо '. В конечном итоге Айзенк делает вывод о существовании 4 главных типов, или групп, людей, различающихся характером сексуальных чувств и поведения: 1) индивиды со слабым либидо, но вполне удовлетворенные своей половой жизнью; это устойчивые интроверты, составляющие самый моногамный слой населения и опору соответствующей морали; 2) устойчивые экстраверты, сочетающие высокое либидо с высокой удовлетворенностью, но не слишком стабильной половой жизнью; 3) люди, чаще всего неустойчивые интроверты, у которых слабое либидо сочетается с сильными тормозами, чувством вины и коммуникативными трудностями, результатом чего является сексуальная неудовлетворенность; 4) люди с сильным либидо и одновременно с высокими показателями по психотизму или сочетающие высокий невротизм с сильной экстраверсией; такие люди не только сами испытывают сексуальную неудовлетворенность, но и представляют опасность для окружающих.

В теоретическом отношении концепция Айзенка, включая ее нейрофизиологические основы, весьма уязвима и подвергается серьезной критике [72]. Однако многие его конкретные выводы о связи сексуального поведения с экстраверсией и невротизмом выглядят достаточно обоснованными и подтверждаются другими исследователями. Вот, например, как выглядит характер сексуальной активности неженатых студентов ФРГ (более 6000), обследованных Гизе и Шмидтом с применением сокращенного варианта шкалы экстраверсии [186] (табл. 11). Эти данные ясно показывают большую сексуальную активность и раскованность экстравертов. О большей сексуальной удовлетворенности экстравертированных женщин говорят и американские данные.

 

Из частных замечаний Айзенка заслуживает внимание указание со ссылкой на экспериментальные данные о различии суточных биоритмов у экстра- и интровертов: первые переживают пик кортикального возбуждения вечером, а вторые — утром, что, возможно, влияет на предпочитаемое время половой близости [156].

 

 

Таблица 11

Сексуальная активность интровертов (И), амбивертов (А) и экстравертов (Э), по данньпи Гизе и Шмидта [186] (в процентах)

Тип активности	Мужчины	Женщины
И	А	Э	И	А	Э
Мастурбация в настоящее время
Петтинг в 17 лет
в 19 лет
в настоящее время
Половой акт в 17 лет
в 19 лет
в настоящее время
Среднее число половых актов в месяц (только сексуально активные студенты)	3,0	3,7	5,5	3,1	4,5	7,5
Число коитальных партнеров за последние 12 мес
2—3
Долгие предварительные ласки
Куннилингус
Фелляция
Более 3 разных коитальных позиций
Оргазм почти всегда	-	-	-

 

Зигфрид Шнабль на основе обследования 3500 человек нашел, что расстройства потенции и оргазма значительно чаще встречаются у людей со слабым типом нервной системы (по Павлову). Среди людей с сильным типом нервной системы никаких трудностей психосексуального порядка не имели 32% женщин и 80% мужчин, а со слабым — только 13% женщин и 35% мужчин [314]. Для циклотимных (по Кречмеру) и экстравертированных (по Айзенку) личностей характерен более высокий уровень сексуальных интересов и реактивности, тогда как половая жизнь шизоидных и интровертированных индивидов нередко протекает с затруднениями. Наибольшие трудности в сексуальной сфере, как и в человеческих взаимоотношениях вообще, испытывают люди с недостаточной контактностью, эмоциональной заторможенностью, комплексом неполноценности или пониженным самоуважением. Сексуальное поведение 1555 студентов ГДР, обследованных в 1979—1980 гг., статистически следующим образом связано с тестовыми показателями по сокращенной шкале интроверсии/экстраверсии по следующим параметрам [219].

1. Экстраверты независимо от пола благодаря большей общительности и открытости активнее интровертов устанавливают контакт с лицами противоположного пола (табл. 12).

2.

Таблица 12

Активность интро- и экстравертов в установлении гетеросексуальных контактов (в процентах)

 

	Очень активны	Активны	Менее активны	Пассивны
Выраженные экстраверты
Выраженные интроверты

 

Однако интровертированные женщины имеют больше одного сексуального партнера гораздо реже мужчин-интровертов, которые в этом отношении не отличаются от экстравертов. Традиционная дифференцировка половых и сексуальных ролей выглядит более значимой, нежели индивидуально-типологические различия.

2. Экстраверты проявляют больше любви к партнерам, чем интроверты, привязанности которых психологически более противоречивы и окрашены тревогой и неуверенностью. Возможно, что здесь сказываются завышенные ожидания интровертов относительно «настоящей любви».

3. Экстравертированные женщины чаще интровертированных имеют сексуальные отношения, испытывают оргазм и сексуальную удовлетворенность партнером, но эти различия невелики. Застенчивость и сдержанность, отличающие повседневное общение интровертированных женщин и их поведение в трудовых коллективах, в сексуальных отношениях с любимым мужчиной нередко полностью исчезают. У студентов-мужчин непосредственная связь между экстраверсией и отношением к партнерше наблюдается только среди религиозных людей. Экстраверты чаще имеют половые сношения и считают себя сексуально более удовлетворенными и счастливыми. Интроверты ниже оценивают интимность своих сексуальных отношений, зато чаще говорят с партнершей о любви и сексуальности. Отсюда явствует, что характер любовных отношенийзависит не столько от интроверсии/экстраверсии партнера, сколько от других личностных черт.

4. Эмоциональная открытость экстравертов благоприятствует сексуальной возбудимости, разговорам на сексуальные темы и т. п. Однако это также зависит от установок и культурных норм. Психологические трудности интровертов резко усиливаются религиозностью. Из-за неспособности откровенно обсуждать свои чувственные проблемы иначе как в морально-эстетических понятиях платонической любви религиозные интроверты чаще других испытывают разочарования в любви и т. д,

5. Значительная часть различий между интро- и экстравертами обусловлена разным воспитанием и развитием в детстве и юности. Среди экстравертов больше людей, выросших в либеральной, сексуально терпимой среде, тогда как в воспитании интровертов было больше запретов и ограничений. Свой первый оргазм экстраверты пережили на полгода, первый гетеросексуальный контакт — на год, первый половой акт — на полгода раньше интровертов. В момент опроса еще не имели коитального опыта 7% экстравертированных и 14% интровертированных женщин и соответственно 1 и 7% мужчин. Особенно велика разница сексуального опыта опять-таки среди верующих.

6. Влияние интроверсии/экстраверсии у мужчин сильнее всего сказывается на первых фазах развития отношений — от знакомства до установления прочного сексуального партнерства. У женщин оно продолжается дольше, распространяясь на отношения с постоянным партнером, супругом. Это опять-таки связано с традиционной полоролевой дифференцировкой.

Эти выводы весьма интересны в теоретико-методологическом отношении. Они показывают, что влияние интроверсии/экстраверсии на сексуальность имеет кросскультурную значимость, но что речь идет не только и не столько о конституциональных, психофизиологических константах, сколько о психологических установках и ценностных ориентациях, содержание и мера эффективности которых зависят от социокультурных условий. Как подчеркивает Л. Казек [219], не существует таких психических черт, которые бы при всех условиях обусловливали бы одно и то же поведение. Это верно относительно не только экстраверсии, но и сексуального темперамента.

Необходимо также подчеркнуть, что индивидуально-типологические свойства, существенные в подростковом и юношеском возрасте могут в дальнейшем утрачивать часть своего былого значения. Например, при исследовании 631 немецкой (ФРГ) супружеской пары, прожившей в браке 10 лет, единственным статистически значимым фактором сексуальной удовлетворенности оказалось качество супружеских отношений, а не степень индивидуальной интроверсии/экстраверсии супругов. Сексуальная удовлетворенность обнаружилась только в счастливых браках. Возможно, что у более молодых, неженатых, чаще меняющих партнеров людей индивидуально-психологические свойства значат больше, но в длительном брачном союзе они до некоторой степени погашаются, нивелируются взаимной адаптацией и условиями совместной жизни [307].

 

СЕКСУАЛЬНОСТЬ, ЛЮБОВЬ И БРАК

 

В рассмотрении психосексуального развития я остановился на пороге взрослости не только потому, что о взрослой сексуальности, да и вообще о психологии взрослых людей мало научной информации. Жизненный путь взрослого человека, в составе которого нужно рассматривать его сексуальность, складывается из нескольких взаимосвязанных, но автономных планов и циклов. Во-первых, это онтогенетический жизненный цикл организма с характерными для него переходами, кризисами, подъемами и спадами, во-вторых — трудовой цикл, измеряемый фазами профессиональной карьеры от начала трудовой деятельности до выхода на пенсию, в-третьих — цикл развития семьи, измеряемый, с одной стороны, продолжительностью брачной жизни, а с другой — качественными градациями, прежде всего рождением и взрослением детей. В конкретных исследованиях сексуального поведения эти аспекты, как правило, разобщены. Психосексуальная история индивида и история супружеской пары имеют разные системы отсчета, которые объективно трудно совместить, тем более что лонгитюдных исследований, прослеживающих развитие в течение длительного времени, в мировой научной литературе было мало, и они плохо поддаются обобщению.

Что мы знаем сегодня о психологии половой любви? В отличие от глобальных философских теорий, академическая психология ставит перед собой более узкие вопросы: каково соотношение аффективных, когнитивных и коммуникативных аспектов любви? Являются ли безотчетная страсть и дружественное расположение принципиально разными феноменами или аспектами одного и того же? Каковы психологические механизмы влюбленности и чем детерминируется выбор объекта? Какие индивидуально-личностные и ситуационные факторы способствуют возникновению, поддержанию и угасанию влюбленности? Как меняются соотношение и значение этих факторов на разных стадиях жизненного пути и в зависимости от продолжительности парного союза? От чего зависит устойчивость любовных отношений? Хотя эти вопросы и тем более ответы на них довольно фрагментарны, собранная психологами информация заслуживает серьезного внимания.

Начнем с природы любовной страсти. Поэты и философы с незапамятных времен подчеркивали ее иррациональность, слепоту, безрассудство. Эта тенденция представлена и в психологии. Состояние страстной влюбленности, которое Дороти Теннов [335а] во избежание оценочных моментов предложила называть искусственным, лишенным этимологических корней термином «лимерентность» (limerence), возникает непроизвольно, не зависит от сознательного отношения к объекту и связано, по-видимому, с какими-то не вполне ясными нейрохимическими процессами мозга, которыми можно манипулировать психофармакологически или нейрохирургически.

Феноменологически «лимерентность» — состояние острой эмоциональной неустойчивости с колебаниями между чувством признания и взаимности, вызывающим блаженство эйфории, и мучительной неуверенностью и ревностью. Это порождает чередование ссор и примирений. Двенадцатилетнее исследование, охватившее 2500 человек, привело Теннов к выводу, что лимерентные состояния четко отличаются от других, но представлены не во всех человеческих группах. Каких-либо определенных связей лимерентности с чертами личности или свойствами ситуации пока не обнаружено. Вместе с тем это состояние не ограничено сферой сексуально-эротических отношений, мотив сексуального наслаждения в нем вторичен.

Поскольку страсть принципиально неутолима, удовлетворение означает ее угасание и смерть; она всегда двойственна, амбивалентна, а ее объект вызывает поочередно и даже одновременно любовь и ненависть. Вспомним катулловское «ненавижу и люблю».

Эту амбивалентность часто объясняют антагонизмом полов, противоположностью мужского и женского начала и т. п. Однако она характерна не только для сексуальных, но и для всех остальных сильных аффективных переживаний. Недаром слово «страсть» обозначает одновременно высшую степень любви и страдание, от которого человек мечтает освободиться. Сексуально-эротические и любовные переживания усиливаются в ситуациях опасности, риска, борьбы, преодоления препятствий и т. д. Это широко представлено и в древнем символизме взаимоперехода жизни и смерти, и в художественной литературе («Ромео и Джульетта» В. Шекспира и др.). О биполярности эмоционального напряжения свидетельствуют и экспериментальные исследования соотношения полового возбуждения и агрессии, о которых говорилось выше.

Однако именно потому, что наши эмоциональные состояния амбивалентны, их влияние на сексуальное поведение и мотивацию не является однозначным, а зависит от когнитивных факторов. Исходя из изложенной выше теории эмоций Шахтера, американские психологи Эллен Бершайд и Элайн Уолстер [106] сформулировали двухступенчатую модель любовной страсти, первую ступень которой составляет физиологическое возбуждение, а вторую когнитивная атрибуция, т. е. определение своего состояния. Физиологическое возбуждение, обостряющее наши чувства, может быть вызвано как приятными, так и неприятными переживаниями (страхом, опасностью и т. п.); любые стрессовые ситуации повышают эмоциональную чувствительность. В эксперименте, проведенном канадскими психологами, красивая девушка-студентка обращалась с просьбой об интервью к переходившим каньон молодым мужчинам, а затем как бы ненароком давала свой телефон, якобы для обсуждения темы ее дипломной работы. В одном случае дело происходило на шатком, скрипучем висячем мостике, а в другом — на солидном стационарном мосту. Из 33 мужчин, опрошенных в опасной ситуации, позвонили 9, в спокойной — только 2. Чувство совместно пережитой опасности сделало девушку более привлекательной в глазах мужчин, вызвав у них желание продолжить знакомство. Сходные результаты были получены и в лабораторных экспериментах [296, 25].

Мгновенные страстные влюбленности военных лет, не раз описанные в художественной литературе, вероятно, также связаны не столько с длительным половым воздержанием (всякий дефицит усиливает потребность и уменьшает избирательность), сколько с потребностью разрядки и переключения эмоционального напряжения. Чувство опасности усиливает потребность в общении и эмоциональной близости с теми, кто эту опасность разделяет. Дальнейшее зависит главным образом от причинной атрибуции: чему человек припишет свое эмоциональное состояние, и какие выводы отсюда сделает. По каким психологическим законам возникает влюбленность? Ссылки на «половое влечение» здесь ничего не проясняют. Возраст, когда дети и подростки начинают влюбляться, очень слабо связан, а возможно, и вовсе не связан с их гормональным развитием [267]. Кроме того, влюбленность не всегда сочетается с сексуально-эротическими желаниями. Наконец, вопрос не столько в том, что вообще влечет мужчину к женщине, сколько в том, почему его привлекает именно эта женщина, а не какая-нибудь другая.

Некоторые психологи [261] полагают, что в основе влюбленности лежит процесс, аналогичный или даже тождественный импринтингу: на определенной генетически обусловленной стадии развития организма у него формируется готовность к восприятию и запечатлению определенного вида стимула (образа), который в дальнейшем становится для него обязательным эталоном, вызывая потребность именно в таком и никаком другом партнере. Однако пока формирование постоянного предпочтения определенного типа сексуального партнера по механизму импринтинга доказано только для птиц; по другим видам животных эмпирические данные противоречивы, а по приматам практически отсутствуют [303]. Для человека модель импринтинга, вероятно, слишком проста. Человеческий «сексуальный сценарий» содержит слишком много разных компонентов, причем ни их критических периодов, ни движущих сил, ни устойчивости мы не знаем. В нем гораздо больше вариаций и изменений, обусловленных индивидуальным жизненным опытом, познанием себя и других и т. д.

В противоположность прежней редукционистской тенденции сводить сложные любовные переживания к удовлетворению сексуальных желаний современная психология подчеркивает, что само сексуальное желание не есть нечто однозначное, его сила и эмоциональная тональность зависят от сочетания множества психофизиологических и межличностных, социокультурных факторов. Сексуальное желание направлено не на вещь или объект, а на определенный тип переживания, который должен стать социально и психологически приемлемым для субъекта (Ганьон). Отсюда следует его зависимость от характерного для данного лица типа любовных ориентации, которые далеко не единообразны.

Наиболее разработанная современная типология любви, предложенная Д. А. Ли [231а] и эмпирически проверенная на двух больших выборках (807 и 567 человек) Клайдом Хендриком с сотр. [202а], различает 6 стилей, или «цветов», любви: 1) эрос — страстная, исключительная любовь-увлечение, стремящаяся к полному физическому обладанию; 2) людус — гедонистическая любовь-игра, не отличающаяся глубиной чувства и сравнительно легко допускающая возможность измены; 3) сторге — спокойная, теплая и надежная любовь-дружба; 4) прагма — возникающая из смеси людуса и сторге, рассудочная, легко поддающаяся сознательному контролю — любовь по расчету; 5) мания — вырастающая из смешения эроса и людуса, иррациональная любовь-одержимость, для которой типичны неуверенность и зависимость от объекта влечения; 6) агапе — бескорыстная любовь-самоотдача, синтез эроса и сторге. Хотя все эти термины не новы, в отличие от умозрительных философских построений данная типология основывается на солидных эмпирических данных. Доказано, например, что любовные переживания и установки молодых мужчин содержат больше «эротических» и особенно «людических» компонентов, тогда как у женщин ярче выражены «прагматические», «сторгические» и «маниакальные» черты, что «маниакальные» увлечения типичнее для подростков и юношей, нежели для взрослых, что мужские и женские предпочтения при выборе партнеров не совпадают и т. д.

Эта типология не снимает многих сложных вопросов. Является ли «цвет любви» устойчивой личностной чертой или относительно изменчивой установкой, связанной с конкретным эмоциональным состоянием. Как сочетаются разные стили любви у одного и того же человека в зависимости от характера партнера или стадии развития любовных взаимоотношений (влюбленность и супружеская любовь) ?

Возрастная динамика сексуального поведения рассматривается главным образом с количественной точки зрения, а в теоретическом отношении ориентируется на онтогенетическую модель — когда индивид вступает в период зрелой сексуальности, как протекает инволюционный период и т. д. Такой подход оправдан, но недостаточен, так как сексуальное поведение и удовлетворенность взрослого человека зависят от множества социальных обстоятельств, которые невозможно вывести только из его индивидуальных особенностей.

Если взять количественную сторону дела (частота половых сношений), то наибольшую сексуальную активность, естественно, обнаруживают люди до 30 лет. Американское исследование У. Уилсона [358], основанное на опросе 911 мужчин и 1370 женщин, показывает, что сексуальная активность зависит не только от возраста и пола, но и от образования.

Снижение сексуальной активности с возрастом, безусловно, имеет свои биологические причины. У пожилых мужчин затрудняется эрекция, для которой теперь требуется тактильная стимуляция или дополнительные зрительные стимулы, снижаются эякуляторные возможности, удлиняется рефрактерный период и т. д. У женщин медленнее наступает половое возбуждение, уменьшается любрикация (увлажнение) влагалища, хотя способность испытывать оргазм сохраняется и в менопаузе (Мастере и Джонсон). Однако жестких возрастных границ здесь нет. По данным лонгитюдного геронтологического исследования, проведенного в университете Дьюка (США, Северная Каролина), хотя более половины мужчин и женщин прекращают половую жизнь около 60 лет, приблизительно 15 % продолжают ее даже после 80 лет [344]. Данные о сексуальной активности группы пожилых (старше 60 лет) мужчин и женщин, опрошенных в 1955—1957 , 1959—1961 гг. и в 1964 г., исследователи распределили по 4 типам: 1) сексуальная активность все время отсутствует, 2) уменьшается, 3) сохраняется, 4) растет. Их соотношение представлено в табл. 13.

 

Таблица 13

Типы сексуальной активности пожилых женщин и мужчин (в процентах)

 

Сексуальная активность	Женщины	Мужчины	Всего в выборке
Отсутствует
Уменьшается
Сохраняется
Растет

 

Чем объясняются эти вариации? Отчасти особенностями половой конституции и выработанного на ее основе индивидуального условно-физиологического ритма [62]. В пользу этой точки зрения говорит и Балтиморский лонгитюд [248]: уровень сексуальной активности (высокий, средний или низкий) 188 женатых мужчин от 60 до 79 лет статистически значимо коррелирует с ранее сложившимся у них уровнем активности, который они стараются поддерживать независимо от своей удовлетворенности браком, сексуальной привлекательности жены и других обстоятельств. Однако дело не только в психофизиологии. Сексуальная активность супругов зависит не только от их

половой возбудимости, но и от того, какую ценность они придают этой стороне жизни, как она вписывается в принятое ими определение своих супружеских и родительских ролей и сочетается с другими формами самореализации (труд, общение и т. д.). Проблема эта весьма сложна.

С одной стороны, супружеские отношения, особенно при наличии детей, способны создать широкую сферу социальной и психологической общности, взаимного доверия и понимания, в которой современный человек остро нуждается. Женатые люди в среднем чувствуют себя гораздо увереннее и счастливее, чем холостяки, а имеющие детей — чем бездетные. Сочетание физической и духовной близости гармонизирует эмоциональные реакции любящих, повышает их эмпатию, что проявляется и в сексуальной сфере. С другой стороны, брак ограничивает, во всяком случае морально, сексуальную свободу индивида, его право устанавливать новые контакты и связи, а привычка и рутинизация супружеских отношений, которые нередко растворяются в материально-бытовых заботах, притупляют остроту и свежесть чувств. Не секрет, что у многих супружеских пар интенсивность половой жизни и удовлетворенность ее качеством с течением времени снижаются, причем вовсе не вследствие старения супругов — часто это происходит уже в первые годы брака и у молодых людей [340], а в результате рутинизации их взаимоотношений, из которых исчезают радость открытия, новизна, спонтанность. Сексуальная неудовлетворенность и дисгармония — одна из существенных причин разводов и нервных заболеваний; по некоторым данным, семейно-бытовые, включая сексуальные, трудности характерны для 65% неврологических больных [63].

Вопрос об интенсивности половой жизни в браке методически очень сложен. Выше отмечалось, что средний общий уровень сексуальной активности современных супругов выше, чем у прошлых поколений. Сексуальной стороне брака придается большее значение. По данным опросов С. И. Голода (1978, 1981), сексуальная гармония и удовлетворенность устойчиво занимают третье место на адаптационной шкале, измеряющей благополучие и устойчивость брака, после духовной и психологической совместимости у супругов, состоящих в браке до 10 лет, и после духовной и бытовой совместимости у проживших от 10 до 15 лет. Среди пар, удовлетворенных браком, сексуально совместимыми оказались практически все, а среди неудовлетворенных— только 63% [26]. 60% опрошенных болгарских молодых супругов считают сексуальное удовлетворение важным аспектом брака, две трети опрошенных допускают и одобряют добрачный сексуальный опыт и фактически имеют таковой. Ведущий болгарский сексолог Тодор Бостанджиев, обобщая результаты своего исследования «Половая жизнь софийской молодежи» (1981 г., опрошено 1640 человек) и исследования стабильности молодой семьи, выполненного под руководством Марии Динковой (1984 г., опрошено 1040 разведенных и столько же сохранившихся супружеских пар), пишет, что сексуальность — важный стабилизирующий фактор супружества. «В семьях, где супруги придают значение половой жизни, и она удовлетворяет их обоих, чувства глубже, взаимоотношения же — гармоничнее» [60а]. Вместе с тем болгарские исследователи отмечают частую рассогласованность мужских и женских сексуальных желаний, а также издержки, связанные с недостаточно высокой сексуальной культурой населения.

При всей связанности с институтами брака и супружества сексуальность все же относительно автономна от них. Существуют достоверные данные, что сексуальная активность супругов и их заинтересованность в интимной близости снижаются с возрастом супругов и стажем супружества. По данным ученых ГДР, средняя частота половых актов на первом году брака составляет 11 раз в месяц, на втором — 9—10, а при стаже от 4 до 10 лет — 8—9 раз [330]. На втором году супружества обнаруживается некоторая рассогласованность желаний мужа и жены: многие женщины проявляют меньшую заинтересованность в половой жизни, нежели их мужья, что снижает у последних удовлетворенность сексуальной стороной брака, но дальнейшего снижения сексуальной удовлетворенности мужчин при брачном стаже от 4 до 10 лет не наблюдается. По-видимому, устанавливается какой-то взаимоприемлемый для обоих супругов ритм, хотя некоторая рассогласованность желаний сохраняется и в более старших возрастах. Среди 30—40-летних супругов, обследованных профессором Люкке Арезин (ГДР), желание более интенсивной сексуальной жизни высказали более двух третей мужчин и меньше трети женщин.

Наиболее совершенное в методологическом отношении обследование в 1970 и 1975 гг. 2000 американских супружеских пар [213] показало, что частота половых актов зависит от нескольких факторов: времени рождения и возраста жены и мужа, времени заключения и продолжительности брака и, наконец, продолжительности периода наблюдения. В целом у женщин от 15 до 48 лет частота половых сношений с возрастом увеличивается, но в замедляющемся темпе; это соответствует традиционным представлениям о росте женской сексуальной активности. Возраст мужа на частоту половых актов влияет мало, хотя очень небольшое и медленное снижение сексуальной активности начинается уже после 17 лет. С ростом продолжительности брака половые сношения становятся реже, но этот процесс не является линейным; в первые 2—3 года супружества сексуальная активность снижается, затем снова растет сначала в ускоряющемся, а затем, между 6-м и 10-м годом брака, — в снижающемся темпе. Однако эти процессы могут быть неодинаковыми в разных когортах. Разумеется, усредненные социологические данные не заменяют углубленных клинических и биографических исследований. Они показывают, что психосексуальное развитие как в восходящей, так и в нисходящей фазе не может быть понято как нечто онтогенетически инвариантное, но должно изучаться в русле общих закономерностей индивидуального жизненного пути и с учетом особенностей обоих супругов.

Брак — не просто взаимные ограничения и обязанности. Тесный физический контакт способствует даже синхронизации некоторых физиологических процессов супружеской пары — температуры тела, частоты сердцебиений, гормональных циклов, вплоть до того, что пик уровня тестостерона в крови мужа наступает параллельно повышению его у жены в соответствующий момент менструального цикла, что предположительно способствует также синхронизации их эротических желаний [280]. Вместе с тем некоторые мужские субстанции, в частности подмышечные выделения, активизируют и способствуют нормализации женского менструального цикла (Катлер У. Прети Д., 1984). Нейроэндокринные механизмы такой синхронизации не вполне ясны; некоторые исследователи предполагают, что посредническую функцию выполняют, как и у животных, феромоны, хотя их наличие у человека остается гипотетическим [261]. Однако синхронизация некоторых физиологических процессов может быть следствием не только сексуальной, но и психологической близости. Например, синхронизация сердцебиения в ряде случаев наблюдалась у однополых индивидов, не связанных сексуальными отношениями, но вовлеченных в решение какой-то общей задачи и близких друг другу психологически [61]. Проблема особых телесных эманации, невидимых для окружающих, но улавливаемых близкими людьми и теми, кто обладает особой чувствительностью, сегодня стала актуальной не только для парапсихологов. Супружеская пара, как и личность, обладает духовной и психофизиологической индивидуальностью, единство которой не ограничивается сексуальной сферой.

Консультативная служба брака и семьи остро нуждается в психодиагностических тестах, позволяющих определять и прогнозировать психологическую совместимость супружеских пар в долгосрочной перспективе [20, 66]. Интересны в этом плане работы американского психолога Зика Рубина [301], который предложил сравнительно простую методику предсказания развития взаимоотношений влюбленной пары на основе любви и симпатии, расположения, т. е. чувств, которые обычно выражаются посредством слова «нравится». Уже в обыденной речи «любовь» и «расположение» различаются не только количественно (любовь как высшая степень расположения), но и качественно. «Расположение» — более или менее недифференцированная положительная установка, отношение к другому человеку, в котором доминирует оценочный момент. Нравиться может только тот, кто обладает какими-то положительными или желаемыми качествами или кому приписывают их. В любви это не обязательно. Любовь — не расположение, а напряженная потребность в данном человеке, влечение к нему, страстное желание обладать им, заботиться о нем, быть ему нужным независимо от оценки его качеств. Любимый может и не нравиться, а тот, кто нравится, далеко не всегда любим. Руководствуясь этими идеями, Рубин разработал две отдельные шкалы — любви и расположения, по 13 пунктов в каждой. Шкала любви включает пункты, измеряющие степень привязанности («Если мне одиноко, моя первая мысль — разыскать X»), заботы («Если бы X чувствовал себя плохо, мой первейший долг был бы поддержать его») и интимности («Я чувствую, что могу буквально во всем довериться X»). Шкала расположения измеряет, насколько благоприятно испытуемый оценивает данного человека по ряду качеств (зрелость, приспособленность, интеллект, здравомыслие) и насколько он склонен считать^ этого человека похожим на себя. Применение этих шкал" к 182 парам студентов Мичиганского университета, связанных отношениями ухаживания, показало, что «любовь» и «расположение» действительно не совпадают, причем показатели по шкале любви позволяют предсказать вступление молодых людей в брак гораздо точнее, чем показатели шкалы расположения. На этой основе Рубин сумел достаточно точно предсказать, какие из обследованных пар поженятся, а какие разойдутся. Ныне эта методика широко применяется американскими психологами.

По данным С. И. Голода, удовлетворенность браком и уровень психологической интимности тесно связаны с взаимным расположением, симпатией, занимающей «доминантное положение» в структуре супружеской интимности [26, с. 78]. Это наглядно представлено в табл. 14.

Таблица 14

Соотношение удовлетворенности мужа и жены браком и уровень супружеской симпатии [26]

 

Удовлетворенность	Число пар	Симпатия, %
абсолютная	относительная	практически отсутствует
Максимально удовлетворены Удовлетворены Не удовлетворены		71,4 41,1 15,2	25,0 50,3 36,7	3,6 8,6 48,1

 

Примечание. Стаж в браке от 1 до 10 лет; абсолютная — безусловная взаимная симпатия супругов, относительная —«в общем, да», практическое отсутствие — по меньшей мере один из супругов отрицает симпатию.

Однозначное, строгое разграничение ценностей супружества невозможно. Понятия «симпатии», «интимности» могут интерпретироваться по-разному и накладываться друг на друга. С. И. Голод справедливо указывает, что, кроме бытовой адаптации, духовной интимности, сексуальной гармонии и взаимной симпатии, существенным фактором благополучного длительного брака является личностная автономия супругов, возможность сохранять и проявлять свою индивидуальность. Значение этого фактора особенно существенно для мужчин, хотя сами они (еще одна иллюстрация патриархального атавизма) склонны недооценивать и в чем-то ущемлять индивидуальность своих жен. Все эти факторы не в состоянии просчитать никакие ЭВМ.

Во всех сколько-нибудь сложных культурах любовь, во всяком случае в высших ее проявлениях, описывается не в натуралистических, а в религиозно-философских и эстетических терминах, ценностно-аксиологически. Для приобщения к культуре, как и для познания человека, недостаточно «внешнего» рассмотрения, включения в систему объективных причинно-следственных связей (объяснение). Тут требуется иное, внутреннее, проникновение, понимание, основанное на диалоге.

Почему я говорю здесь об этих тривиальных вещах? Потому что они тоже имеют практическое значение. Если любовь — запретный для науки сюжет, а без нее сексуальная мотивация заведомо неполна, то невозможна и психология сексуальности, сексология ограничивается изучением простейших, элементарных форм сексуального поведения. Если, напротив, наука — альфа и омега всего, а чего она не может, просто не заслуживает внимания, то люди должны так же почтительно взирать на статистические выкладки, как некогда — на божественные заповеди.

Однако именно этого нельзя делать. В том, что касается человеческой жизни, наука дает не столько рецепты, сколько пищу для самостоятельных размышлений, помогающих индивиду выработать собственный стиль жизни и душевного творчества, высшим проявлением которого становится любовь.

 

 

ГЛАВА 5

 

СЕКСУАЛЬНАЯ ОРИЕНТАЦИЯ И ГОМОСЕКСУАЛЬНОЕ ПОВЕДЕНИЕ

 

«НЕНАЗЫВАЕМЫЙ ПОРОК»

 

В этой книге речь идет главным образом о нормальной сексуальности, данные сексопатологии привлекаются лишь постольку, поскольку это необходимо для понимания нормы. Однако есть одна проблема, которая, хотя и рассматривается у нас преимущественно в рамках сексопатологии, требует специального междисциплинарного освещения. Речь идет о гомосексуализме.

В «Частной сексопатологии» гомосексуализм трактуется как одно из многочисленных нарушений психосексуальных ориентации, «искажение направленности полового влечения и форм его реализации» [89], в данном случае по полу сексуального объекта. Понятие «парафилии», определяемое Мани как сексуально-эротические дисфункции или синдромы, при которых половое возбуждение или оргазм достигается только с помощью каких-то атипических или культурно-запрещенных стимулов, охватывает очень широкий круг явлений. В числе 28 парафилии, перечисленных Мани [264], наряду с садизмом, мазохизмом, вуайеризмом, зоофилией фигурируют и такие экзотические синдромы, как «клизмофилия» (половое возбуждение связано с клизмой) и «телефонная скатофилия» (потребность произносить нецензурные слова по телефону) . Обладая клиническим опытом и достаточным запасом латинских и греческих слов, можно без труда создать специальный «изм» для любых индивидуальных эротических предпочтений. Однако зачем умножать число «сущностных» категорий, когда вполне достаточно феноменологического описания?

Гомосексуализм по ряду параметров выпадает из этого ряда. Во-первых, это широко распространенное явление. По подсчетам разных авторов, исключительно гомосексуальную ориентацию имеют от 1—2% до 5—6% мужчин и от 1% до 3—4% женщин. Эпизодические или временные сексуальные контакты имеют по меньшей мере треть мужского населения. Во-вторых, эта проблема имеет фундаментальное теоретическое значение — природа и генезис гомосексуальности так же важны для понимания общих закономерностей формирования сексуальной ориентации, как клиника транссексуализма — для теории половой дифференцировки. В-третьих, гомосексуальность и отношение к ней занимают, как было показано выше, важное место в системе полового и сексуального символизма любой культуры, причем здесь есть свои кросс- и транскультурные, филогенетические константы. В-четвертых, в отличие от большинства парафилий, изучавшихся почти исключительно психиатрами, хотя некоторые из них имеют определенные социокультурные предпосылки (вуайеризм и эгсгибиционизм предполагают табуирование наготы, фетишизм — различение эротических и неэротических объектов и т. д), гомосексуальность — междисциплинарный «сюжет», занимающий одно из центральных мест в любом разделе современной сексологии. В-пятых, эта тема широко представлена в художественной литературе и искусстве. Стыдливо замалчивать этот факт — значит только дезориентировать читателя, в том числе врачей.

Что мы знаем о природе гомосексуализма и закономерностях формирования сексуальной ориентации вообще? Начать придется с краткой истории вопроса. В древней Греции, как мы видели, существительного «гомосексуалист» не было, соответствующие прилагательные дифференцировали не индивидов, а их эротические предпочтения или поступки. Средневековое понятие «содомии», помимо своей многозначности, также обозначало не человека, а тип запрещенных действий, с которыми не ассоциировалась особая социальная или психологическая идентичность. В медицинской литературе XIX века проблема была поставлена иначе. Слово «гомосексуализм» субстанциализировалось и стало обозначать не только особое психофизиологическое состояние, болезнь, но и определенный стиль жизни, разновидность человеческого рода, которая по всем основным показателям отличается от других людей [167].

Уже первые специальные теории гомосексуальности были неоднозначны [218]. По мнению французского психиатра Андре Тардье, половое влечение к лицам собственного пола — врожденное моральное и физическое уродство, следствие вырождения, которое обнаруживается даже в особой форме полового члена; единственный способ борьбы с ним — карательные меры, вплоть до кастрации. Напротив, по мнению немецкого юриста Карла Ульрихса, опубликовавшего в 1860-х годах 12 книг на эту тему, гомосексуалисты (по имени греческой богини Урании, считавшейся покровительницей однополой любви, К. Ульрихс называл их «урнингами»)— жертвы ненормального эмбрионального развития. Исходя из того, что половые органы эмбриона вначале не дифференцированы, Ульрихс полагал, что у урнингов гениталии развиваются по мужскому типу, тогда как в мозге, который определяет направленность полового влечения, соответствующей дифференцировки не происходит. Урнинги — люди, у которых женская душа заключена в мужское тело; хотя это состояние является врожденным и, следовательно, неизменным, оно представляется не более патологическим, чем, например, дальтонизм. Поскольку в социальном и психическом отношении урнинги вполне нормальны, преследовать их жестоко и неразумно.

После многочисленных безуспешных попыток найти какие-то анатомофизиологические признаки гомосексуализма в центре внимания оказываются психические свойства. Знаменитый немецкий невропатолог и психиатр Карл Вестфаль определил гомосексуализм (термин ввел еще раньше венгерский врач Карой Мария Бенкерт, писавший также под псевдонимом Кертбени) как врожденное изменение полового чувства. В 1882 г. французские психиатры Жан Шарко и Валентин Маньян в статье «Инверсия генитального чувства» сообщили, что с успехом применили для лечения таких случаев гипноз. Хотя трудно понять, как можно гипнозом излечить врожденное заболевание (а его врожденность авторы не ставили под сомнение), статья имела большой резонанс и термин «инверсия» прочно вошел в научный язык.

Однако клинические факты не укладывались в концепцию биологической предопределенности. В результате возникают дуалистические теории. Так, русский дерматовенеролог В. М. Тарновский в конце XIX века предложил разграничивать врожденные, генетически обусловленные, и приобретенные формы гомосексуализма, возникающие вследствие внешних влияний, половых излишеств, жажды разнообразия и т. д. Однако можно ли называть одним и тем же словом явления, имеющие настолько разную этиологию?

Теоретические споры о «причине» гомосексуализма продолжались и в начале XX века. Форель и Молль считали его половым извращением, специфической психопатологией. Крафт-Эбинг и Эллис видели в нем аномалию, подобную дальтонизму, к которой слово «психическая болезнь» неприменимо, так как гомосексуальность совместима с нормальным психическим функционированием. Хиршфельд и Блох считали гомосексуализм врожденным предрасположением, своего рода идиосинкразией, которую нужно просто принимать как факт. Вместе с тем Хиршфельд вслед за Ульрихсом считал гомосексуалистов своего рода «третьим полом», промежуточной стадией развития, интерсексуальным состоянием, когда телесные свойства одного пола сочетаются с сексуальными или эмоциональными характеристиками другого. Исходя из представления о врожденности и неизлечимости гомосексуализма, Хиршфельд настойчиво добивался отмены его уголовного преследования [311].

При всем своем гуманистическом пафосе монокаузальная теория гомосексуальности наталкивалась на непреодолимые трудности: наряду с людьми, чья гетеро- или гомосексуальная ориентация является исключительной и сохраняется на протяжении всей жизни, существуют люди, у которых гетеро- и гомосексуальные увлечения чередуются, сменяя друг друга. Может быть, дело не во врожденном предрасположении, а в особенностях индивидуального развития? Именно так ставил проблему 3. Фрейд.

«С точки зрения психоанализа исключительный сексуальный интерес мужчин к женщинам представляет собой проблему, которая требует выяснения, а не самоочевидный факт, основанный на влечении, имеющем в конечном счете химическую природу» [171]. Однополая любовь покоится на тех же психофизиологических предпосылках, что и гетеросексуальная, а итоговое соотношение того и другого определяется лишь в процессе индивидуального развития. И хотя «различия в результатах могут иметь качественный характер, анализ показывает, что различие между их детерминантами только количественное» [171]. Гомосексуальность — не психическая болезнь в обычном понимании этого слова, а результат специфических условий формирования личности в раннем детстве, «переделать» которые в дальнейшем невозможно.

Следующий удар по субстанциалистской концепции гомосексуальности нанес Кинзи, который показал, что и в поведении, и в эротических установках гомо- и гетеро-сексуальность — не самостоятельные сущности, а полюсы некоторого континуума, так что можно говорить о степенях гетеро-, гомосексуальности. Чтобы получить достоверные данные о распространении гомосексуального поведения, Кинзи сконструировал 6-балльную шкалу, на одном полюсе которой стоят исключительно гетеросексуальные лица, не имевшие никаких гомосексуальных контактов, на другом — исключительно гомосексуальные лица, не имеющие никакого гетеросексуального опыта, а посередине — те, у кого есть и тот, и другой опыт. Другая такая же шкала измеряла уже не поведение (сексуальные контакты), а эмоциональные реакции, эротические чувства респондентов к лицам своего и противоположного пола.

Метод Кинзи дал интересные результаты. Прежде всего, гомосексуальное поведение оказалось значительно более распространенным, чем принято было думать. Среди опрошенных Кинзи мужчин 48 % признали в своем сексуальном опыте хотя бы один гомосексуальный контакт, в том числе 37% — с оргазмом, 25% мужчин между 16 и 55 годами пережили несколько таких контактов; 18% имели, по крайней мере, в течение 3 лет приблизительно равное число гомо- и гетеросексуальных контактов; 10% мужчин в течение этого срока (не менее 3 лет) вели исключительно гомосексуальную жизнь, а 4% остаются гомосексуалистами [221]. Из опрошенных женщин 28% признали, что хотя бы однажды испытывали эротические чувства к другим женщинам; 19% к 40 годам имели хотя бы один фактический гомосексуальный контакт, причем 12% — с оргазмом, исключительно гомосексуальную жизнь вели 1 % женщин [222].

Хотя эти цифры отнюдь не являются нормативными, их анализ позволил сделать два важных вывода: 1) гомосексуальное поведение не тождественно устойчивой гомосексуальной ориентации личности: один и тот же индивид может по-разному вести себя в разных ситуациях и в разные периоды своей жизни. Личность — не механическая сумма поступков и с любыми ярлыками нужно обращаться осторожно; 2) сексуальное поведение и эротические переживания часто не совпадают. Даже в очищенной от явных гомосексуалистов выборке Кинзи гомоэротические сны и фантазии признали 14% мужчин и 9% женщин [183]; у людей со «смешанным» сексуальным опытом рассогласованность поведения и установок встречается гораздо чаще.

Гетеро- и гомосексуальные индивиды, по Кинзи, отличаются друг от друга не фундаментально, а по количеству имеющегося у них гетеро- и гомосексуального опыта, причем в формировании исключительно гомосексуального поведения важную роль играют социальные условия, в частности стигматизация и остракизм, которым общество подвергает «разоблаченного», даже если речь идет об одном-единственном опыте.

Эти факты существенны не только для понимания гомосексуальности; они показывают также трудностиинтерпретации поведенческой статистики, особенно в середине шкалы. Поведение, в котором гомо- и гетеросексуальные контакты представлены поровну, формально выглядит одинаково бисексуальным. Однако 90 и 90 контактов — не то же самое, что 9 и 9; 20 контактов с 5 партнерами — не то же самое, что 5 контактов с 20 партнерами и т. д. Чтобы перейти от поведенческой статистики к типологии, нужен сложный качественный анализ [179].

Первыми взялись за дело генетики. Экспериментальные исследования показали, что нарушение генетического кода у рыб и лягушек вызывает необратимые сдвиги в их сексуальном поведении: генетические самцы ведут себя как самки и наоборот [262; 267]. Инверсия в этих экспериментах затрагивала не только сексуальность, а все поведение животных, что является скорее аналогом транссексуализма, чем гомосексуализма, который лишь в редких случаях сочетается с общей соматической и поведенческой феминизацией мужского и маскулинизацией женского индивида. Возможность генетического манипулирования, сексуальной ориентацией индивида, не меняя общей схемы, полодиморфического поведения, представляется более чем сомнительной. Как говорилось выше, уже в XIX веке ученые пытались объяснить гомосексуальность свойствами телосложения, и поныне гомосексуальное поведение иногда ассоциируется с не соответствующим генетическому полу телосложением и объясняется врожденными гормональными нарушениями.

Однако различия в телосложении необходимо сопоставить со сроками полового созревания. Поздно созревающие мальчики-подростки выглядят менее маскулинными, чем их сверстники - акселераты, но в зрелом возрасте эта разница практически исчезает. Кроме того, речь может идти не о параллельной генетической детерминации соматических свойств и сексуальной ориентации, а о том, что не соответствующее половому стереотипу телосложение вызывает у подростка ряд психологических проблем, увеличивая риск его вовлечения в гомосексуальные контакты [115, 155, 279].

Не предоставила сколько-нибудь определенных данных и генетика человека. Никаких хромосомных отклонений, отличающих гомосексуалистов от остальных людей, генетики не обнаружили. Правда, применение близнецового метода поначалу дало сенсационные результаты. Американский генетик Франц Каллмен [216] обследовал 40 пар однояйцовых, т. е. генетически тождественных, развившихся из одной яйцеклетки, и 45 пар двуяйцовых, т. е. развившихся из разных яйцеклеток, близнецов, причем один из каждой пары был гомосексуалистом. У однояйцовых близнецов конкордантность (совпадение) по гомосексуальности оказалась стопроцентной, т. е. если один близнец был гомосексуален, таковым же оказывался и другой. У двуяйцовых близнецов таких совпадений не обнаруживалось. Однако работа Каллмена вызвала серьезную критику. Указывали на расплывчатость его определения гомосексуальности, на несовершенство исследовательской техники, в частности отсутствие данных о сексуальной специфике отцов и других мужских родственников изученных близнецов. Подозрение вызвала и слишком высокая степень конкордантности. Новейшее исследование 28 пар близнецов подтвердило высокую конкордантность по гомосексуальности у монозиготных и низкую — у дизиготных близнецов. Расхождение сексуальных ориентации у монозиготных близнецов, определяемое некоторыми исследованиями как редкость, также не выглядит необычным [351а].

Психологи указывают, что совпадение свойств монозиготных близнецов может объясняться не только наследственностью, но и их сильной эмоциональной привязанностью друг к другу и трудностями психологического процесса их индивидуализации; отношения между однополыми близнецами довольно часто приобретают гомоэротический оттенок, объяснимый без помощи генетики. Новейшие генетические исследования гомосексуальности учитывают и такие факторы, как число, пол и возраст сибсов (братьев и сестер), возраст матери к моменту рождения гомосексуального ребенка и т. д. Однако сколько-нибудь определенных выводов положительного характера никто не делает.

В целом ученые склонны думать, что генетические факторы, вероятно, играют некоторую роль в определении сексуальной ориентации, как и всей программы психосексуального поведения индивида, но это влияние, скорее всего, является опосредованным, что и объясняет широкую вариативность сексуального поведения и то, что одни формы гомосексуальности поддаются психотерапии, а другие — нет.

К аналогичным выводам приходит и эндокринология. Влияние половых гормонов па формирование сексуальной ориентации сводится практически к 3 основным вопросам: 1) обнаруживают ли гомосексуалисты какие-либо характерные гормональные аномалии; 2) обнаруживают ли люди с определенными эндокринными нарушениями повышенную склонность к гомосексуальности; 3) вызывает

263ли гормонотерапия изменения сексуальной ориентации. На все 3 вопроса ответ дается скорее отрицательный [257]. Уровень тестостерона в плазме крови мужчин-гомосексуалистов находится, в общем, в пределах нормы, а сравнение их по этому показателю с гетеросексуальными мужчинами дает противоречивые результаты (что вполне естественно, если вспомнить изменчивость этих показателей). В свете имеющихся данных считается весьма маловероятным, чтобы отклонения гормонального порядка в постпубертатном периоде были ответственны за развитие гомосексуальной ориентации у мужчин, хотя не исключена возможность, что такие эндокринные нарушения прямо или косвенно содействуют или сопутствуют гомосексуальности у некоторых мужчин. Приблизительно так же обстоит дело и у женщин. Хотя у трети лесбиянок уровень тестостерона повышен, у большинства он остается в пределах нормы. Может ли повышенный, хотя все-таки значительно ниже мужской нормы, уровень тестостерона служить причиной женского гомосексуализма, неизвестно. Кроме того, эти результаты могут быть следствием каких-то неучтенных особенностей гомосексуальной выборки или артефактом измерительных процедур [150а].

Однако невозможность непосредственного эндокринного объяснения гомосексуальности не исключает возможности влияния более тонких нейроэндокринных факторов. По мнению эндокринолога Гунтера Дёрнера (ГДР), гомосексуальность можно объяснить, хотя бы отчасти, расхождением между генетическим полом плода и специфическим для данного пола уровнем андрогенов в критический период дифференцировки мозга [145—147]. Согласно экспериментальным данным, кастрированные новорожденные самцы крысы, достигнув половой зрелости, даже после искусственного введения им больших доз андрогенов обнаруживали большей частью гомосексуальное поведение, а строение мозга таких феминизированных самцов напоминало мозг нормальных самок. Гормональная реакция таких самцов на введение эстрогенов также была типично фемининной. Сходные различия выявились и при сравнении реакций на эстроген группы гомо- и гетеросексуальных мужчин. Другой фактор, которому Дёрнер придает большое значение, состоит в том, что гомо- и бисексуальное поведение чаще всего наблюдается у самцов крыс, матери которых испытывали в период беременности стресс, нто обычно снижает уровень тестостерона. Экспериментальная проверка подтвердила, что у плодов и новорожденных самцов крыс от матерей, подвергнутых стрессу, уровень плазменного тестостерона значительно ниже нормы. Применимо ли это к людям? Сопоставив даты рождения 794 мужчин-гомосексуалистов, зарегистрированных в последние годы сексологами и венерологами ГДР, Дёрнер и сотр. нашли, что в военные годы родилось значительно больше гомосексуалистов, чем до и после войны. Сходные результаты были получены при опросе 72 гомо- и 72 гетеросексуальных мужчин: матери первых испытывали в период беременности гораздо больше нервных потрясений и трудностей, чем матери вторых. Следовательно, заключает Дёрнер, стресс у матери, который может повлечь за собой ненормальный уровень половых гормонов и связанные с этим нарушения половой дифференцировки мозга плода, вероятно, и есть фактор риска по сексуальным девиациям в постнатальной жизни.

Однако нейроэндокринная теория гомосексуальности вызывает серьезные возражения и острую критику со стороны многих нейроэндокринологов, нейрофизиологов, психиатров и психологов [150, 257, 311].

Переход от экспериментов с крысами к анализу человеческого поведения — дело весьма нелегкое и рискованное. В опытах с крысами были получены не столько гомосексуальные реакции, сколько трансформация поло-диморфического поведения животных в целом. У людей и даже у приматов дело обстоит сложнее. Не говоря уже о частом расхождении поведенческих свойств и эротических предпочтений, выявленном еще Кинзи, гомосексуалисты ни соматически, ни поведенчески не образуют однородной группы. В некоторых случаях Дёрнер специально оговаривает, что установленные фемининные гормональные реакции характерны лишь для «феминизированных» мужчин-гомосексуалистов, но человеческие сексуальные ориентации относительно автономны от соматических и других характеристик. Хотя девочки с адреногенитальным синдромом, описанные Мани [261], во многом вели себя маскулинно, их сексуальное поведение было гетеросексуальным; исключительно гомоэротические фантазии были характерны лишь для 10%. Данные о влиянии стрессовых ситуаций военного времени вызывают ряд сомнений методологического порядка (репрезентативность медицинской статистики по столь деликатному вопросу; как коррелируют эти данные со статистикой других нейрогормональных нарушений, связанных с прена-тальным стрессом; насколько надежно сравнение ретроспективных самоотчетов людей, среди которых одни здоровы, а другие считают себя больными, и т. п.).

Тем не менее, психоэндокринные факторы сексуальной ориентации нельзя сбрасывать со счетов. В последние 2—3 года теория зависимости половой дифференцировки мозга и сексуального поведения от андрогенов подверглась существенным уточнениям. Оказалось, что, кроме уже известной специфической дифференцировки мозга в определенные критические фазы пренатального развития, существуют два различных пути прохождения гормонов: андрогенный, использующий главным образом тестостерон и (или) дигидротестостерон, и эстрогенный, полагающийся преимущественно на эстрадиол, извлекаемый из тестостерона путем ароматизации на клеточном уровне соответствующих органов-мишеней [252]. Эксперименты с нестероидным синтетическим эстрогеном диэтилстильбэстролом (ДЭС) показали, что его пре- и постнатальное введение меняет черты полодиморфического игрового общения у самок крыс, увеличивает маскулинность и уменьшает фемининность сексуального поведения у взрослых самок морских свинок и снижает вероятность поведения, связанного с наскоком и интромиссией, у взрослых самцов крыс. При сравнении 30 взрослых женщин, которые в пренатальном периоде подверглись воздействию ДЭС, с двумя контрольными группами 25% этих женщин обнаружили повышенную бисексуальность и гомосексуальность, хотя 75% были исключительно или почти исключительно гетеросексуальными [151]. Это побуждает ученых допускать, что в основе некоторых форм полодиморфического поведения лежат специфические вариации или отклонения в путях метаболизма гормонов, независимые от механизмов, регулирующих периферический половой диморфизм, и, возможно, даже от других полодиморфических мозговых систем и связанного с ними поведения.

Эти явления сейчас интенсивно изучаются. Однако большое число гипотетических нейроэндокринных механизмов, которые должны быть рассмотрены для объяснения гомосексуальности, делает крайне маловероятным, что в основе всех форм гомосексуальности лежит один и тот же механизм. «В свете уроков эндокринного исследования генитальной интерсексуальности эндокринный базис гомосексуальности — даже если он существует только у одной группы гомосексуалистов — сам будет, вероятно, многофакторным» [257].

 

 

ФОРМИРОВАНИЕ СЕКСУАЛЬНОЙ ОРИЕНТАЦИИ

 

Каковы бы ни были возможные биологические причины или сопутствующие факторы гомосексуальности, формирование сексуальной ориентации индивида — сложный И длительный индивидуальный процесс. Важнейший теоретический вывод многолетнего поиска причин гомосексуальности — уяснение того, что мы вообще не знаем «этиологию» устойчивой системы эротических предпочтений индивида, будь то гомо-, гетеро- или бисексуальная ориентация. Поведенческая статистика, подсчитывающая количественное соотношение гомо- и гетеросексуальности, так Же легко вводит в заблуждение, как и склонность клиницистов «субстанциализировать» описываемые ими синдромы, превращая их из феноменов в самостоятельные сущности.

Поскольку вариации сексуального, как и всякого иного, поведения могут объясняться временными, ситуативными факторами, американский психиатр Д. Мармор предлагает считать гомосексуальным индивидом только того, «кто во взрослой жизни испытывает определенно более сильное эротическое влечение к представителям собственного пола Н обычно, хотя не обязательно, поддерживает с ними сексуальные отношения» [245]. Это определение заведомо исключает преходящие, временные, ситуативно обусловленные (например, жесткой половой сегрегацией в условиях тюрьмы или закрытого учебного заведения) или типичные только для определенной фазы психосексуального развития (препубертатное и подростковое сексуальное экспериментирование) гомосексуальные контакты и переживания. Однако от чего зависит этот итог? В современной сексологии существуют на сей счет две главные парадигмы, за каждой из которых стоит несколько содержательных концепций [333].

Первая, более традиционная биолого-медицинская парадигма (назовем ее теорией инверсии) относит гомосексуальность к тому же классу явлений, что и гермафродитизм, транссексуализм и трансвестизм. Их общую основу составляет рассогласованность различных детерминант или уровней половой идентичности, но эта рассогласованность неодинакова по своей глубине, устойчивости и преимущественной сфере проявления. Гермафродитизм — явная соматическая патология, делающая невозможной половую идентификацию индивида. Транссексуализм — постоянная, тотальная инверсия половой роли/ идентичности, несовпадение морфологического пола и полового самосознания субъекта, большей частью обусловленное скрытой генетической или гормональной патологией. Трансвестизм также предполагает инверсию половой роли/идентичности, но не постоянную, а эпизодическую; половая идентичность является в этих случаях как бы сменной, выбираемой на время. Гомосексуализм не затрагивает ни телосложение, ни половую роль/идентичность, но означает постоянную инверсию сексуальной ориентации, т. е. неадекватный выбор сексуального партнера. У бисексуальных индивидов сексуальная инверсия является временной, эпизодической.

Эта схема по-своему логична, отражая переход от более глубокой и устойчивой инверсии к локальной и эпизодической. Однако хотя «сексуальные» свойства кажутся производными от «половых», так бывает далеко не всегда. С одной стороны, нарушение половой роли/идентичности в детстве в дальнейшем нередко сопровождается сексуальной инверсией. Например, все 9 мальчиков, страдавших допубертатной рассогласованностью половой роли/идентичности, развитие которых прослежено Мани и Руссо до 23—29 лет, стали гомосексуалистами [268]. С другой стороны, трансвестизм не обязательно и даже довольно редко сочетается с гомосексуальностью (это видно, кстати, и из приведенных выше этнографических данных). Поскольку попытки найти биологические детерминанты «чистого» гомосексуализма до сих пор остаются безуспешными, психологи и психиатры вынуждены искать источники сексуальной ориентации как в гомо-, так и в гетеросексуальном варианте, в особенностях индивидуального развития личности.

Вторая парадигма (теория сексуальной ориентации) основывается не на сексопатологии, а на психологии нормального развития, считая формирование эротических предпочтений субъекта одним из аспектов становления его полоролевой ориентации; с этой точки зрения критическим периодом формирования эротических предпочтений будет уже не раннее детство, а предподростковый и подростковый возраст, а наиболее значимыми другими — не родители, а сверстники, с которыми индивид общается и на которых психологически ориентируется в период, когда у него пробуждаются эротические интересы. Соотношение этих двух теоретических моделей представлено на с. 269.

С точки зрения постановки вопроса вторая модель, предлагающая изучать процесс формирования сексуальной ориентации в целом, а не только в гомосексуальном варианте, предпочтительнее, но в содержательном плане обе модели не столько альтернативны, сколько взаимодо-полнительны. Первая фиксирует связь сексуальной ориентации личности с особенностями формирования поло-ролевой ориентации и предпочтений у ребенка, тогда как вторая описывает процесс дифференцировки собственно эротических предпочтений, приходящийся на младший подростковый возраст.

 

Две модели формирования сексуальной ориентации (теория инверсии и теория сексуальной ориентации) [47]

 

	Этиологическая модель	Психологическая модель
Общая система отсчета	Сексопатология	Психология развития
Область исследования	Инверсия, отклонение от подразумеваемой нормы	Нормальный процесс психосексуального развития
Предмет исследования	Гомосексуальность как перверсия, девиация или парафи- лия	Сексуальная ориента- ция
Ключевой психический процесс	Идентификация со своим или противо- положным полом	Формирование и осоз- нание своих эроти- ческих предпочтений
Критический период	Раннее детство	Предподростковый и пубертатный возраст
Наиболее значимые другие	Родители	Сверстники
Возможные биологические факторы	Пренатальные горпальные нарушения, несоответствие телосложения половым стереотипам	Нормальная неравномерность физического, полового и социального созревания
Неэротические поведенческие факторы	Несоответствие пове- дения полоролевым предеписаниям	Соотношение гомо - и гетеросоциальности, круг и характер общения

 

Согласно теории Стормса, «эротическая ориентация возникает в результате взаимодействия между развитием полового влечения и социальным развитием в младшем подростковом возрасте» [334]. Иными словами, половое созревание вызывает эротические переживания, а социальная среда и преобладание в ней гетеро- или гомосоциальных моментов (круг общения подростков, объекты их эмоциональных привязанностей, источники сексуальной информации и т. д.) определяют их направленность. Поскольку более раннее пробуждение либидо приходится на возраст, когда в круге общения и эмоциональных привязанностей подростка преобладают сверстники собственного пола, это способствует развитию гомоэротических склонностей, а более позднее созревание, наоборот, благоприятствует гетеросексуальности. При одинаковом половом влечении гомоэротическая ориентация будет тем сильнее, чем продолжительнее период преобладания гомосоциальных отношений; уменьшение половой сегрегации, напротив, способствует формированию гетеросексуальной ориентации.

Стормс подтверждает это ссылками на известные факты более раннего пробуждения у гомосексуалистов эротических интересов и сексуальной активности. Например, по данным Сагира и Робинса [302], от 60% до 80% мужчин-гомосексуалистов сообщили, что половое влечение появилось у них до 13 лет (в контрольной группе таковых оказалось 20—30%). Меньшая распространенность гомосексуализма среди женщин также может быть объяснена этими двумя факторами: более поздним пробуждением эротических интересов (15 лет по сравнению с 13 у мальчиков) и меньшей гомосоциальностью женщин.

Гипотеза Стормса, несомненно, заслуживает серьезного обсуждения, но далеко не бесспорна. Во-первых, повышенная эротизированность эмоциональных переживаний и межличностных отношений мужчин-гомосексуалистов в подростковом возрасте может быть следствием ретроспективной иллюзии или того, что осознание своей сексуальной необычности побуждает таких людей воспринимать все свои отношения в эротическом ключе. Во-вторых, гомосоциальность, как уже говорилось, способствует развитию гомоэротизма не при всех, а только при каких-то, не вполне одинаковых, условиях. В-третьих, остается открытым вопрос, почему социально типичные для определенного возраста гомоэротические переживания у одних людей проходят, а у других закрепляются. В-четвертых, ссылка на половые различия в этом случае малоубедительна, так как вследствие диффузности женской сексуальности гомоэротические оттенки и мотивы женских межличностных привязанностей часто остаются незамеченными и даже неосознанными.

На переходный возраст приходится львиная доля тех «гомосексуальных контактов», распространенностью которых так ужаснул своих читателей Кинзи. Даже в очищенной от гомосексуалистов выборке Кинзи такие контакты признали 36% мужчин и 15% женщин, обучавшихся в колледже [183].

Однако пересчет наиболее репрезентативной части выборки Кинзи (2900 мужчин моложе 30 лет, учившихся в колледже) показал, что хотя 30% из них имели в прошлом хотя бы один гомосексуальный контакт, при котором опрошенный или его партнер испытывали оргазм, больше полонимы данной подвыборки (16% общего числа) не имели такого опыта по достижении 15-летнего возраста, а у другой трети подвыборки (9% общего числа), гомосексуальное экспериментирование закончилось к 20 годам. По данным Ханта [210], из людей, имевших когда-либо гомосексуальный контакт, половина мужчин и более полным женщин прекратили такие отношения до наступления 16 лет. Среди американских подростков 13—19 лет гомосексуальный опыт признали 11% мальчиков и 6% девочек, но более половины этого опыта приходится у мальчиков на 11 —12 лет, а у девочек — на 6—10 лет [325]. Среди студентов американских колледжей, опрошенных в 1976 г., такие контакты признали 12% мужчин и 5% женщин [350], среди канадских студентов — 16—17 и 6—8% соответственно [95]. Среди 16—17-лет-мих школьников ФРГ гомосексуальный контакт признали 18% юношей и 6% девушек, в том числе с оргазмом — 10% юношей и 1% девушек, но в последний год перед опросом такой опыт имели лишь 4% юношей и 1% девушек [323].

Что реально стоит за этими цифрами, которые, по единодушному мнению специалистов, скорее преуменьшены, чем завышены? Посмотрим на них не с точки зрения сексопатологии, которую интересует этиология гомосексуализма, а с точки зрения нормальной подростковой и юношеской сексуальности.

Гомосексуальный опыт в отрочестве и юности может быть существенным или несущественным фактом психосексуальной биографии индивида, но такой опыт сам по себе отнюдь не делает его «гомосексуалистом», так же как никто не назовет вором ребенка, похитившего чужую игрушку. Большая часть подобных контактов происходит между сверстниками, без участия взрослых. Из числа американских подростков, имеющих гомосексуальный опыт, взрослыми были инициированы только 12% мальчиков и меньше 1 % девочек; у остальных первым партнером был сверстник или подросток ненамного старше или моложе [325]. Сходную картину рисует и гомосексуальная выборка Кинзи: более 60% этих мужчин имели первый гомосексуальный контакт в возрасте от 12 до 14 лет [183]; в 52,5% случаев партнеру было также от 12 до 15 лет, у 8% он был младше, у 14% это были 16—18-летние юноши и только у остальных — взрослые [183]. Аналогичные данные приводят и другие исследования.

Почему же вообще распространены гомоэротические чувства и контакты среди подростков? Ранние сексологические теории были склонны выводить их из особенностей самой подростковой сексуальности. Например, А. Молль постулировал существование особого периода «подростковой интерсексуальности», когда половая возбудимость очень велика, а объект влечения не определился. Такого мнения и сейчас придерживаются некоторые психиатры [68]. Однако возрастные рамки этого периода (от 7—8 до 15—16 лет) слишком неопределенны. Кроме того, неясно, является ли интерсексуальность всеобщей или характерной только для некоторых детей и подростков (и каких именно), как соотносятся в этих случаях сексуальное поведение и эротические фантазии и др. Если для Молля «интерсексуальность»— возрастной феномен, то 3. Фрейд связывает гомосексуальность с изначальной бисексуальностью человека. Окончательный баланс гетеро- и гомоэротических влечений, т. е. психосексуальная ориентация личности, складывается, по 3. Фрейду, только после полового созревания [171]. Поскольку у подростка этот процесс еще не завершен, «латентная гомосексуальность» проявляется у него, с одной стороны, в прямых сексуальных контактах и играх, а с другой — в страстной дружбе со сверстниками собственного пола. В рамках психоаналитической теории, рассматривающей все эмоциональные привязанности как либидонозные, такая расширительная трактовка гомоэротизма вполне логична. Однако насколько продуктивен подход, описывающий всю систему общения и эмоциональных привязанностей индивида в терминах, имеющих преимущественно, а для неспециалистов — исключительно сексуальный смысл?

Подростковый возраст и ранняя юность — время, когда личность больше всего нуждается в сильных эмоциональных привязанностях, но как быть, если психологическая близость с лицом противоположного пола затруднена собственной незрелостью подростка плюс многочисленными социальными ограничениями (насмешки товарищей, косые взгляды учителей и родителей), а привязанность к другу своего пола ассоциируется с гомосексуальностью? Порожденный этим страх лишь усиливает неуверенность подростка в своей психосексуальной идентичности. Дело даже не в последствиях. Взаимоотношения подростка с лицами своего и противоположного пола нужно рассматривать в общей системе его межличностных отношений, которые, конечно, не сводятся к сексуально-эротическим. Предложенных Кинзи двух шкал — поведенческой шкалы гетеро/гомосексуальности, фиксирующей половой состав реальных сексуальных партнеров личности, и диспозиционной шкалы гетеро/гомоэротизма, фиксирующей эротические предпочтения индивида,— недостаточно для описания и понимания его взаимоотношений с лицами своего и противоположного пола. Их необходимо дополнить двумя коммуникативными шкалами: поведенческой шкалой гетеро-, гомосоциальности, фиксирующей половой состав круга реального общения личности (партнеры по играм, совместной деятельности, участие в однополых или смешанных компаниях и т. п.), и диспозиционной шкалой гетеро/гомофилии, фиксирующей ориентацию на одно- или разнополое общение, способность индивида к психологической интимности и дружбе с представителями своего и противоположного пола и потребность в них и т. д. [47].

Ни одно из этих понятий не является новым. Понятия гетеро - и гомосоциальности и гетеро/гомофилии давно употребляются в социальной психологии. Что же касается гетеро/гомосексуальности и гетеро/гомоэротизма, ‘ то их различал Шандор Ференци уже в начале XX века. Однако эти 4 оси обычно рассматривают изолированно друг от друга. Между тем именно их сопоставление показывает неправомерность сведения общих социально-коммуникативных категорий к сексуально-эротическим, как бы широко последние ни трактовались.

Общеизвестная гомосоциальность мужчин и особенно мальчиков-подростков, предпочитающих общение с представителями своего пола, вытекает не из общего для них «гомосексуального радикала», а из общих закономерностей их половой социализации. Гомофилия, т. е. ориентация скорее на сходство, чем на дополнение, является общепсихологической закономерностью, которая отнюдь не ограничивается сферой взаимоотношения полов; людям вообще свойственно симпатизировать и искать близости с теми, кто кажется им похожими на них самих. Это ярко проявляется в психологии дружбы [41]. В переходном возрасте эта тенденция особенно сильна.

Сочетание коммуникативных и психосексуальных характеристик неодинаково у разных индивидов и на разных стадиях жизненного пути. Поведенческая гетеросексуальность может сочетаться с диспозиционным гомоэротизмом. Гетероэротизм нередко сочетается с гомофилией; это особенно типично для мальчика-подростка, который воспринимает женщину только как сексуальный объект и именно поэтому не способен к психологической близости с ней, остро нуждаясь в друге собственного пола. Половая сегрегация в общении (гомосоциальность) подростков может объективно благоприятствовать гомосексуальным контактам и в то же время стимулировать гетеросексуальные интересы. Подтверждение своей маскулинности и гетеросексуальности юноша опять-таки получает от сверстников собственного пола, которым он рассказывает о своих «победах».

Хотя разные эмоциональные привязанности взаимосвязаны и одна из них может предшествовать и подготавливать рождение другой, они принципиально несводимы друг к другу. Психосексуальные переживания переходного возраста можно понять только с учетом других аспектов формирования личности.

Например, интерес к телу и гениталиям людей собственного пола, возникающий уже в раннем детстве, стимулируется, прежде всего, потребностью самопознания, сравнения себя с другими. В пубертатный период подросток впервые воспринимает собственное тело как эротический объект, вторичные половые признаки становятся для него одновременно знаком взрослости и пола.

Мы читаем в дневнике 14-летней девочки: «Однажды, оставшись ночевать у подруги, я ее спросила — можно мне в знак нашей дружбы погладить ее грудь, а ей — мою? Но она не согласилась. Мне всегда хотелось поцеловать ее, мне это доставляло большое удовольствие. Когда я вижу статую обнаженной женщины, например, Венеру, то всегда прихожу в экстаз» '. При желании можно увидеть в этом признании проявление «латентной гомосексуальности». Однако телесный контакт, прикосновение имеют не только эротический смысл, это универсальный язык передачи эмоционального тепла, поддержки и т. д. Оценивая потенциально и даже явно эротические контакты между подростками, нужно помнить и о ситуативных факторах, в частности о высокой гомосоциальности младших подростков, для которых, особенно в 10—12 лет, почти повсеместно характерна некоторая сегрегация игровой активности мальчиков и девочек. Среди товарищей 10— 11-летних мальчиков, обследованных Кинзи [221], мальчики преобладали в 72% случаев, девочки — в 4,7% случаев, было поровну тех и других в 23% случаев. Большая фактическая доступность сверстника своего, нежели противоположного, пола усиливается сходством интересов и значительно менее строгими табу на телесные контакты. Неудивительно, что гомосексуальные игры встречаются у них чаще, чем гетеросексуальные. Меньшая половая сегрегация, вероятно, даст иное соотношение. Генитальная игра со сверстниками, взаимная или групповая мастурбация, если в них не вовлечены взрослые, как правило, не считаются в мальчишеских компаниях чем-то страшным или постыдным. Поскольку у девочек выражения нежности, объятия, поцелуи вообще не табуируются, их потенциальные эротические обертоны большей частью и вовсе не замечаются. Естественно, пробуждающаяся чувственность на первых порах нередко удовлетворяется именно этим путем. К концу пубертатного периода такие игры обычно прекращаются; их продолжение в 15—16 лет уже дает основание для беспокойства.

Так как в генитальных играх младших подростков эротическая мотивация имеет подчиненное значение, психологи, чтобы избежать стигматизации, предпочитают не называть такие контакты гомосексуальными и не придавать им чрезмерного значения. Однако между допубертатной гомосексуальной активностью и будущим сексуальным поведением взрослого человека есть определенная связь. Из 2835 мужчин-студентов ФРГ, опрошенных Гизе и Шмидтом [ 185], гомосексуальные контакты в течение года перед опросом имели 3,4%. Эти данные были затем сопоставлены с воспоминаниями респондентов об их допубертатной (до 12 лет) гомосексуальной активности; оказалось, что чем выше допубертатная гомосексуальная активность личности (количество контактов и число партнеров), тем вероятнее гомосексуальное поведение взрослого. Из числа студентов, не имевших гомосексуальных контактов в детстве, в последний год перед опросом их имели лишь 2%, а из тех, кто имел много таких контактов,— 19% [309]. Вообще детство гомосексуальных мужчин выглядит более «сексуализированным».

Простейшее объяснение этих корреляций — ссылка на условнорефлекторные связи, которые могут возникнуть у подростка во время генитальной игры и зафиксироваться в качестве гомосексуальной направленности. В принципе это, конечно, не исключено. Однако условнорефлекторная модель психосексуального развития в целом кажется слишком упрощенной, фиксируя внимание скорее на внешней стороне события, чем на его смысле для личности. Между тем долгосрочные последствия зависят именно от субъективного смысла.

Гомосексуальные контакты со сверстниками, если они имеют игровую форму и не сочетаются с психологической интимностью, большей частью преходящие. Дело не столько в поведении, сколько в переживаниях субъекта. Один пациент Гарри Салливана, взрослый гомосексуалист, рассказал ему, что в школьные годы только он и еще один мальчик не участвовали в гомоэротических играх сверстников; случайно познакомившись затем и с этим школьным товарищем пациента, Салливан узнал, что он тоже стал гомосексуалистом. Неучастие в играх товарищей было, вероятно, их бессознательной защитной реакцией, но пассивная роль зрителя только усиливала психологическую значимость происходящего [335].

Корреляциям между гомосексуальными играми мальчиков в допубертатном возрасте и поведением взрослых Г. Шмидт [309] предлагает следующие объяснения: 1) в поведении ребенка уже проявляется будущая гомосексуальная ориентация взрослого; 2) положительно воспринятый сексуальный опыт вызывает желание продолжать его и тем самым формирует гомосексуальную ориентацию; 3) гомосексуалисты чаще вспоминают свои допубертатные сексуальные контакты; у них либо лучше память на такие события, либо меньше склонность к их вытеснению из сознания; 4) гомосексуалисты бессознательно перестраивают свою автобиографию, чтобы придать ей больше последовательности.

Несмотря на разные исходные посылки, эти интерпретации не исключают друг друга. Объяснения 1 и 2 считают описываемые различия реальными, а объяснения 3 и 4 видят в них следствия ретроспективного анализа; кроме того, 1 и 2 основаны на предпосылке, что настоящее есть функция прошлого, тогда как 3 и особенно 4 считают субъективное прошлое функцией настоящего. Проверить эти гипотезы можно только с помощью долгосрочных лонгитюдных исследований; метод поперечных срезов и анализ ретроспективных самоотчетов тут бессильны. Этиология гомосексуализма выводит нас на проблему генезиса сексуальных ориентации как таковых. Если законен вопрос, когда, как и в результате чего индивид осознает себя гомосексуалистом, какие стадии проходит этот процесс, то этот вопрос правомерен и в отношении гетеросексуальности.

Исследователи [133, 306] выделяют 3 этапа гомосексуальной идентификации: 1) от первого осознанного эротического интереса к представителю своего пола до первого подозрения о своей гомосексуальности; 2) от первого подозрения о своей гомосексуальности до первого гомосексуального контакта и 3) от первого гомосексуального контакта до уверенности в своей гомосексуальности, за которой следует выработка соответствующего стиля жизни.

Этот процесс неодинаково протекает у мужчин и у женщин. Мальчики, у которых раньше пробуждаются эротические чувства и чья половая роль допускает и даже требует отчетливых проявлений сексуальности, раньше начинают подозревать о своей психосексуальной необычности и раньше начинают половую жизнь, как правило, в гомосексуальном варианте. У девушек психосексуальное самосознание формируется позже; первое увлечение, объектом которого обычно бывает женщина на много лет старше, переживается как потребность в дружбе, гомосексуальному контакту у них часто предшествуют гетеросексуальные связи; так обстояло дело у 55% женщин и только у 19% мужчин [306]. В табл. 15 приводятся данные о возрастных параметрах этого процесса.

Таблица 15

Основные этапы гомосексуальной идентификации мужчин (581 человек) и женщин (151 человек), по данным М. Даннекера и Р. Райхе и 3. Шефер [306]

Возраст	Первое подозрение о своей гомосексуальности	Первый гомосексуальный контакт	Уверенность в своей гомосексуальности
мужчины	женщины	мужчины	женщины	мужчины	женщины
15 лет, % 20 лет, % Медианный возраст, годы	14,6	18,2	16,7	19,8	19,0	20,7

 

Длительность процесса гомосексуальной идентификации варьирует в зависимости от социальных условий, включая существующие в обществе стереотипы, и индивидуальных особенностей. Если максимум практического сексуального экспериментирования приходится на допубертатный возраст и начальный период полового созревания, то психологически наиболее сложен юношеский возраст, когда завершается формирование сексуальной идентичности. Анализируя свои эротические переживания, юноша с гомоэротическими наклонностями обнаруживает свою непохожесть на других. Это вызывает острый внутренний конфликт, чувство страха и одиночества, мешая установлению психологической близости с другими и усугубляя свойственные этому возрасту психологические трудности. Многие юноши. Пытаются «защититься» от гомосексуальности экстенсивными, лишенными эмоциональной вовлеченности гетеросексуальными связями, но это чаще всего обостряет внутренний конфликт. Психическое состояние и самочувствие юношей с незавершенной психосексуальной идентификацией значительно хуже, чем у тех, кто, так или иначе, завершил этот процесс, и они больше нуждаются в психиатрической помощи.

Однако подростковое гомосексуальное экспериментирование не всегда и не у всех бывает просто ситуативным. Судя по всему, оно и его последствия тесно связаны с детским жизненным опытом и самосознанием личности. Выше, обсуждая закономерности психосексуального развития ребенка, я отмечал у мальчиков в соответствии с «принципом Адама» тенденцию «дефеминизации». Вопреки распространенному стереотипу обыденного сознания, ни телосложение, ни поведение взрослых мужчин-гомосексуалистов отнюдь не является более фемининным, чем остальных мужчин. Сравнение гомосексуальных и гетеросексуальных мужчин по психологическим шкалам маскулинности, фемининности и андрогинии также не подтверждает психоаналитической концепции, что для гомосексуалистов характерна идентификация с противоположным полом. Однако, описывая свое детство, гомосексуалисты часто видят себя более фемининными, чем остальные мужчины. Почему?

В 1974 г. Уитэм [351] задал 206 мужчинам-гомосексуалистам и 78 гетеросексуальным мужчинам ряд вопросов, относившихся к их детству: 1) интересовались ли они куклами, вышиванием и другими «девчачьими» играми и занятиями; 2) любили ли переодеваться в женскую одежду; 3) любили ли играть с девочками больше, чем с мальчиками; 4) дразнили ли их сверстники «девчонкой» и другими женскими кличками; 5) предпочитали ли они в детстве сексуальные игры с мальчиками, а не с девочками. Разница оказалась огромной, особенно между крайними группами исключительно гомо - и исключительно гетеросексуальных мужчин (табл. 16)

Аналогичные данные были получены в Гватемале и Бразилии [352], заставив предположить, что неадекватные полоролевые предпочтения в детстве — частая предпосылка взрослой гомосексуальности. Конечно, ретроспективные самоотчеты о детском поведении — источник принципиально ненадежный, но сходные результаты по детским играм, дифференцировка которых по полу отличается большой универсальностью и стабильностью, приводят многие другие ученые. Например, Греллерт и сотр. [195], спросив 198 гомо- и 198 гетеросексуальных мужчин и такие же две группы гомо- и гетеросексуальных женщин о том, насколько характерно было для них участие в 58 различных играх и спортивных занятиях отдельно в 5—8 и 9—13 лет, нашли между этими группами существенные различия, причем большинство гомосексуалистов обнаружили заметные отклонения от полоролевых нормативов. Ту же симптоматику отмечает лонгитюдное исследование Грина, в течение многих лет наблюдавшего мальчиков и девочек с атипичным полоролевым поведением [191 —194]: 94% этих мальчиков начали переодеваться в женскую одежду еще до 6, а 74% — до 4 лет. Дружить с девочками предпочитают 94% фемининных и только 2% маскулинных мальчиков. Фемининные мальчики не только охотно играют и женские игры (куклы, дом), но и нередко выбирают и них женские роли, чего маскулинные мальчики не делают никогда. Хотя причины этой феминизации, равно как и сексологический прогноз, могут быть разными, нарушение полоролевых стандартов поведения в детстве большей частью дополняется в пубертатном возрасте гомосексуальностью.

Однако почему у взрослых гомосексуалистов нет признаков феминизации? Отчасти на этот вопрос отвечает Харри [201]. Опросив более 1500 гомосексуальных мужчин, в какой мере некоторые противоречащие образу маскулинности черты (кличка «неженка», чувство одиночества, желание быть девочкой, общение больше с девочками, переодевание в женскую одежду и т. п.) были характерны для них в детстве, в подростковом возрасте и на стадии взрослости, Харри нашел, что эти признаки с возрастом убывают. Например, в детстве считались «неженками» 42%, в юности — 33%, в настоящее время — 8% опрошенных; желание быть девочкой (женщиной) уменьшилось соответственно с 22% в детстве до 15% в юности и, наконец, до 5% у взрослых; игра (общение) преимущественно с девочками (женщинами) в детстве была характерна для 46%, в юности — для 27%, а для взрослых — для 9% опрошенных. Дефеминизация происходит и у контрольной, гетеросексуальной, группы, но исходный уровень «фемининных» показателей у этих мужчин гораздо ниже. Например, в однородной студенческой подвыборке среди гомосексуалистов в детстве считались «неженками» 47%, а среди гетеросексуальных мужчин — 11%, быть девочками хотели соответственно 34 и 5%, надевали женское платье 44 и 5%. С возрастом эта разница уменьшается или сходит на нет, а кое в чем даже «переворачивается». Например, в детстве общество девочек предпочитали 50% будущих гомосексуальных и только 12% гетеросексуальных студентов-мужчин; в юности соответствующие показатели составили 47 и 25%, а среди взрослых — 23 и 41%, что вполне понятно в связи с расхождением сексуальных ориентации обеих групп. С одной стороны, тут действуют макросоциальные факторы. Обследование 686 мужчин-гомосексуалистов в Сан-Франциско показало, что психологически и поведенчески феминизированные гомосексуалисты чаще происходят из рабочей, нежели из интеллигентной, среды, причем многие мальчики раньше начинают половую жизнь и именно в гомосексуальном варианте [202]. Харри объясняет это тем, что в культуре «синих воротничков» сильнее выражена полоролевая дихотомизация, благодаря чему любое несоответствие стереотипу маскулинности приобретает большее социальное значение, четче фиксируется окружающими, закрепляясь сначала в самосознании подростка, а затем и в его сексуальной ориентации. С другой стороны, имеет значение микросоциальная, семейная, среда. Сравнение 66 поведенчески и психологически феминизированных мальчиков 4—11 лет с контрольной группой из 56 обычных маскулинных мальчиков из демографически сходных семей показало, что «фемининных» мальчиков в раннем детстве чаще считали красивыми, они больше болели; в первые годы жизни матери и отцы проводили с ними меньше времени. В то же время ожидаемой разницы в зависимости от того, хотели ли родители в период беременности данным ребенком получить сына или дочь, не обнаружилось, как и разницы в распределении супружеских ролей или удовлетворенности браком (некоторые теории транссексуализма придают этим факторам важное значение) [194].

 

Таблица 16

Сексуальная ориентация и не соответствующее полу поведение в детстве (только ответы «да» и «нет», %) [351]

 

Тип поведения	Исключительно гомосексуа-альные мужчины	Исключительно гетеросексуальные мужчины
I. Женские игры да нет
46,7
53,3	98,5
П. Женская одежда да нет
III. Игра с девочками да нет
42,1	1,5
17,8	47,1
IV. Женские прозвища да нет не совсем женские, но и не мальчишеские
29,0	1,5
29,9	89,7
41,1	8,8
V. Сексуальный интерес к мальчикам да нет
77,6	11,8
19,6	82,4

 

Эти данные интересны не только с точки зрения сексопатологии, но и в более широком плане. В соответствии с «принципом Адама» формирование мужской половой идентичности и полоролевого поведения требует каких-то дополнительных усилий, и на мальчиков оказывается сильное давление в направлении психологической и поведенческой дефеминизации. Большинство из них справляются с этой задачей, но у тех, кому это дается труднее и процесс дефеминизации затягивается, по-видимому, остаются какие-то сомнения в своей полоролевой адекватности. Такие мальчики комфортнее чувствуют себя в женском обществе и в то же время испытывают повышенный интерес и тяготение к маскулинному началу, выступающему как своего рода идеал, недостижимый образец. В пубертатном возрасте эти интересы и контакты нередко эротизируются и складываются в более или менее устойчивую диспозиционную систему. При этом одних влечет к более сильным, физически развитым, маскулинным мальчикам, общение с которыми, не обязательно сексуальное, приобщает их к вожделенной маскулинности, в которой им самим как бы отказано (вспомним Тонио Крегера). Другие, напротив, тяготеют к младшим, более слабым и нежным мальчикам, в общении с которыми они могут чувствовать себя более уверенными и маскулинными, чем в обществе ровесников.

Эта модель, принимающая во внимание общеизвестную идеализацию маскулинности в гомосексуальной среде, позволяет, мне кажется, преодолеть односторонность концепции Стормса [334]. Из нее вытекает, что соотношение гомо/гетеросоциальности, гомо/гетерофилии и гомо/гетероэротизма зависит не только от возраста и стадии психосексуального развития ребенка, но и от его индивидуальных особенностей. Недаром одни авторы связывают развитие гомосексуальной ориентации с жесткой половой сегрегацией и гомосоциальностью, а другие, напротив, с разнополым общением. В действительности, вероятно, происходит и то, и другое, но эти факторы, как и возраст появления эротических интересов, значение которого подчеркивает Стормс, следует считать не детерминантами сексуальной ориентации, а лишь факторами, способствующими ее формированию, причем это объясняется в рамках теории нормального психосексуального развития, без ссылок на «скрытую» биологию.

Однако если наши сексуальные ориентации пластичны и изменчивы, то можно ли говорить о существовании единого гомосексуального стиля жизни или особого типа личности?

 

СЕКСУАЛЬНАЯ ОРИЕНТАЦИЯ И ТИП ЛИЧНОСТИ

 

Связи сексуальной ориентации с типом личности посвящена огромная специальная и вовсе уж необозримая популярная литература. На первый взгляд кажется вполне понятным, что такое существенное обстоятельство, как тип сексуальной ориентации, сказывается на самосознании, образе Я и социальном поведении. Однако идет ли речь при этом просто о какой-то устойчивой корреляции черт или о причинной зависимости и будет ли такая корреляция или причинная связь имманентной, проявляющейся всюду и везде, или она зависит от конкретных средовых условий? Применительно к гетеросексуальности самый вопрос об общих свойствах личности очевидно нелеп; можно говорить, какие психические черты благоприятствуют тем или иным специфическим чертам сексуального поведения, и только. Однако точно так же обстоит дело и с гомосексуальностью. Мы привыкли думать иначе лишь потому, что эта категория маркированная, более того — стигматизированная. Даже если гомосексуальность — такая же болезнь, как диабет или коронарная недостаточность, вряд ли кому-нибудь придет в голову всерьез писать о «личности диабетика»; другое дело — обсуждать влияние диабета и любой другой болезни на психическое состояние страдающего ею человека. Понятие «личность гомосексуалиста» или «гомосексуальная личность» не вызывает интуитивного протеста только потому, что оно родилось в психиатрической клинике и, подобно понятиям «невротическая личность» или «личность шизофреника», ассоциируется с выраженными невротическими или психотическими проявлениями. Хотя так ли это однозначно? Сегодня психиатры отлично понимают, что, не касаясь эндогенной симптоматики, личность и социальное поведение больного зависят, помимо всего прочего, от того, как относятся к нему окружающие. Без учета этого фактора не может быть ни профилактики, ни успешной психотерапии.

С гомосексуальностью еще сложнее. С точки зрения научной психологии говорить о свойствах личности, которые никак не зафиксированы, бессмысленно. Между тем ни один из существующих психологических тестов не позволяет отличить гомосексуальных мужчин и женщин от гетеросексуальных, заставляя думать, что различия в сексуальной ориентации более или менее автономны от остальных психических качеств [295]. В начале 60-х годов американский психиатр Ирвинг Бибер с сотр. [107] сопоставили особенности жизненного пути и личностные свойства 106 мужчин-гомосексуалистов, находившихся на психоаналитическом лечении, с контрольной группой из 100 гетеросексуальных пациентов и нашли между ними существенные различия. Так, 63% гомосексуалистов и только 39% лиц контрольной группы сообщили, что они были любимцами своих матерей; 65% гомосексуалистов сказали, что их матери в свою очередь хотели быть в центре внимания сыновей; в контрольной группе так было у 36%. Только 18% гомосексуалистов сказали, что их матери поощряли в них маскулинные установки и занятия (в контрольной группе — 47 %), 66 % гомосексуалистов и 48 % лиц контрольной группы отметили пуританский характер своих матерей. Матери гомосексуалистов чаще вмешивались в их сексуальную жизнь. Многие гомосексуалисты чувствовали себя отвергнутыми своими отцами, в семейных ссорах матери обычно солидаризировались с сыновьями против отцов. Гомосексуалисты проводили меньше времени в обществе отцов. Сексуальную информацию они также получали в основном от матерей; 17% гомосексуальной группы имели в детстве гомосексуальные контакты с братьями или сверстниками (в контрольной группе — 3%); во всех возрастах гомосексуалисты имели более высокую сексуальную активность, 82% из них имели гомосексуальный контакт до 19 лет, тогда как в контрольной группе к этому возрасту сексуальный опыт приобрели только 35%. Личностные особенности наблюдаются и вне сексуальной сферы. Три четверти обследованных гомосексуалистов боялись в детстве телесных травм, 80% избегали соревновательных игр и ситуаций, 90% избегали драк, две трети чувствовали себя одинокими и т. д.

Эти наблюдения можно объяснить не только в терминах психоанализа, но и в понятиях ролевой теории, связывающей возникновение гомосексуальности с трудностями усвоения ребенком адекватной половой роли. То, что многие гомосексуальные мужчины испытывали в детстве дефицит мужского влияния, имели плохие отношения с отцами, констатируют и некоторые другие исследователи (Р. Эванс). Однако, помимо общей ненадежности ретроспективных самоотчетов, сходство жизненных условий, как известно, не гарантирует формирования одинаковых личностных качеств.

Как справедливо замечает Мартин Хофман, многие гомосексуальные сыновья вырастают в семьях совершенно иного типа, тогда как в семьях описанного типа вырастает много гетеросексуальных сыновей. Избегание драк и соревновательных ситуаций вообще характерно для интровертов, но нет никаких доказательств того, что интроверсия сама по себе типична для гомосексуальности.

Систематическое сравнение взаимоотношений с родителями у двух групп американских и английских мужчин-гомосексуалистов и контрольных групп гетеросексуальных мужчин, проведенное Зигелманом, не выявило в их воспитании никакой существенной разницы [321].

Одно из лучших в методологическом отношении исследований гомосексуальности было выполнено в Англии Майклом Скофилдом [315]. Он обследовал 3 группы мужчин-гомосексуалистов, по 50 человек в каждой, из которых первую составляли заключенные, вторую — пациенты психиатрической клиники и третью — люди, никогда не привлекавшиеся к уголовной ответственности и не обращавшиеся к психиатру. Каждой из этих групп соответствовала аналогичная контрольная группа. Оказалось, что 3 группы гомосексуалистов так же сильно отличаются друг от друга, как и соответствующие группы гетеросексуальных мужчин, т. е. сексуальная ориентация не только не определяет всех остальных свойств личности, но сама варьирует в зависимости от них. До тех пор пока сексологических исследований было мало, и они опирались на малочисленные выборки, считалось, что гомосексуалисты во всем отличаются от остальных людей. С появлением массовых обследований (Даннекер и Райхе [133] обследовали около 800, Белл и Уайнберг [101] — 1500 человек) эта иллюзия рухнула. Как пишут Белл и Уайнберг, единый тип «гомосексуалиста» так же невозможен, как единый тип «гетеросексуальной личности», «Есть „гомосексуальности" и „гетеросексуальности", каждая из которых включает в себя множество различных, взаимосвязанных измерений» [101]. Даже половая жизнь этих людей неодинакова: 71% мужской (465 человек) и три четверти женской выборки (211 человек) Белла и Уайнберга распределились по следующим 5 типам.

Первую группу (67 мужчин и 81 женщина) составили люди, живущие устойчивыми, тесными парами, напоминающими гетеросексуальный брак. По сравнению с другими группами у них меньше всего сексуальных проблем, они не ищут случайных, временных партнеров, лучше социально и психологически приспособлены, отличаются более высоким самоуважением и реже страдают от одиночества. Второй тип (120 мужчин и 51 женщина) — «открытые пары», также живущие вместе, но не вполне удовлетворенные своим партнерством; они чаще ищут сексуальных развлечений на стороне, испытывая в связи с этим разнообразные тревоги. Их социальная и психологическая адаптация несколько ниже, чем у лиц первой группы, но выше, чем у остальных гомосексуалистов. Третья группа — «функционалы» (102 мужчины и 30 женщин); они похожи на гетеросексуальных холостяков, жизнь которых строится вокруг сексуальных похождений. Сексуальная активность у них выше, партнеров больше, чем у остальных групп, но их контакты большей частью лишены эмоциональной вовлеченности, экстенсивны и безличны. Хотя в целом это энергичные, жизнерадостные люди, успешно преодолевающие трудности своего бытия, их социально-психологическая адаптация ниже, чем у первых групп. Четвертый тип (66 мужчин и 16 женщин) — «дисфункционалы»; они не в состоянии ни принять свою гомосексуальность, ни подавить ее. У них больше всего сексуальных и психологических проблем и внутренних конфликтов. Пятый тип — «асексуалы» (ПО мужчин и 33 женщины), отличающиеся минимальной сексуальной активностью, отсутствием эмоциональных контактов с другими людьми и множеством психосексуальных проблем. Эти люди больше других склонны считать себя несчастными, чаще обращаются к врачам и среди них больше всего самоубийц.

Таким образом, даже по сексуальному поведению и социальной адаптации гомосексуалисты не образуют единого целого. Если же учесть частую рассогласованность сексуального поведения и эротических предпочтений, различия мужской и женской гомосексуальности и другие моменты, то вывод станет еще более бесспорным.

Данные Белла, Уайнберга и Хаммерсмит [102] подверглись резкой критике за то, что они практически ограничились статистической обработкой воспоминаний респондентов об их сексуальном поведении. Однако разве можно понять сексуальное поведение вне его конкретного социального контекста? То, что Белл и Уайнберг считают «типами» сексуального поведения, может оказаться всего лишь временными состояниями; один и тот же человек может быть в один период «асексуалом», в другой — «функционалом» и т. д. Еще более методологически рискованно конструирование по ответам респондентов «стадий» их сексуального развития.

Показательна в этой связи эволюция взглядов на гомосексуальность в зарубежной психиатрии. В начале XX века большинство психиатров считали гомосексуализм серьезным психическим заболеванием. К середине столетия выяснилось, что нередко наблюдаемые у таких людей невротические симптомы вытекают не из самой их сексуальной ориентации, а из каких-то других индивидуальных свойств и больше всего — из трудностей их социального положения. В самом деле, легко ли сохранить душевное здоровье и психическое равновесие человеку, который всю жизнь вынужден что-то подавлять, скрывать, бояться разоблачения, да и сам склонен считать себя неполноценным? Как выразился один писатель, покажите мне счастливого гомосексуалиста и я покажу вам веселый труп.

В 70-х годах и эта позиция была пересмотрена. Массовые исследования с применением психологических тестов показали, что невротизм — не обязательный спутник гомосексуальности. Будет ли гомосексуалист невротиком или нет, зависит, с одной стороны, от социальных условий (чем сильнее стигматизация и социальная изоляция определенной категории людей, тем вероятнее появление у них невротических реакций), а с другой — от индивидуально-личностных свойств, включая коммуникативные качества, уровень самоуважения, способность принять и отстаивать свою индивидуальность и т. д. В 1973 г. Американская психиатрическая ассоциация исключила гомосексуализм из своего официального списка диагнозов, отметив, что гомосексуалисты имеют разные характеры, которым могут соответствовать разные неврозы (или не соответствовать никакие)', Что бы ни говорили ее адепты, гомосексуальность, помимо личных эмоциональных трудностей, связанных с определением своей сексуально-эротической идентичности, которая часто всю жизнь остается двойственной (среди гомосексуалистов, обследованных Беллом и Уайн-бергом, только половина признали свои эротические предпочтения исключительно гомосексуальными), порождает ряд социальных проблем. Многие мужчины-гомосексуалисты (у женщин картина иная) в США и ФРГ вынужденно или по личной склонности ведут крайне экстенсивную половую жизнь, меняя в год по 50—60 сексуальных партнеров, часто малознакомых и вовсе анонимных. Это способствует широкому распространению в их среде различных венерических заболеваний (их имели почти две трети респондентов Белла и Уайнберга), к которым в последние годы присоединилось такое опасное заболевание, как СПИД. Это не может не вызывать общественной озабоченности, тем более что установить источники заражения в гомосексуальной среде труднее, чем в любой другой.

Проблема «гомосексуальной личности» имеет и свой культурологический аспект. Тезису о человеческой неполноценности гомосексуалистов нередко противопоставляют список относящихся к этой категории великих людей. С точки зрения гомосексуального меньшинства, стремящегося утвердить свою респектабельность, составление таких перечней вполне логично: все стигматизируемые группы любят ссылаться на своих великих, но что это дает для науки?

 

Это не значит, что гомосексуальность объявлена «нормальной», но ее уже не считают психическим заболеванием; она может сочетаться с любым нервно-психическим расстройством равно как и не сопровождаться таковым.

 

Прежде всего, некоторые такие атрибуции проблематичны. Например, с легкой руки Оскара Уайльда в литературоведении распространилось мнение о гомосексуальности В. Шекспира, потому что многие его любовные сонеты обращены к мужчине. Однако в XVII веке такие обращения были обычной литературной нормой, а в драмах В. Шекспира гомосексуальность обычно высмеивается, что также было литературной нормой. Определять сексуальную ориентацию деятелей прошлого по косвенным данным крайне рискованно. Многие из тех, за кем утвердилась репутация гомосексуалистов, в действительности вели бисексуальный образ жизни, у других зафиксированы эпизодические гомосексуальные контакты, третьих подозревают в гомосексуализме потому, что в их творчестве или личной жизни были сильно выражены гомофильные мотивы, например идеализация однополой дружбы, хотя гомофилия и гомоэротизм далеко не всегда совпадают. Иногда приговоры выносятся на основании сплетен и отзывов заведомо враждебных людей. Однако дело не столько в проблематичности атрибуции, сколько в том, нужна ли она вообще. Хотя сексуальная ориентация — весьма существенное свойство личности, она имеет значение не сама по себе, а только в системе жизненного мира личности, биографию которой мы пишем. Важно не столько то, каковы были сексуальная жизнь и эротические предпочтения человека, сколько то, как он их осмысливал и переживал. Заставило ли его осознание своей психосексуальной особенности скрыться от мира, уйти в себя или, напротив, активно искать общения с себе подобными? В каком возрасте, как и насколько отчетливо пришло (если пришло) это осознание? Пытался ли он подавить свои гомоэротические желания или, напротив, удовлетворить их и насколько удавалось ему то и другое? Скрывал ли он свою гомосексуальность (как М. Пруст) или открыто признавал ее (как А. Жид)? Были ли его эротические отношения — все равно, гомо- или гетеросексуальные, устойчивыми и психологически интимными или случайными и анонимными? Как преломлялось все это в его образе Я и самоуважении, и какое отражение находило в его творчестве? Если такого внутреннего проникновения в душевный мир личности нет, то информация о ее половой жизни бессмысленна. Этикетка «гомосексуалист» дает для понимания жизни и творчества поэта А. так же мало, как справка, что прозаик Б. был лысым, а художник В.— хромым. Все мы в чем-то похожи, а в чем-то не похожи на других. Если непохожесть означает принадлежность к стигматизируемому меньшинству, это неизбежно порождает какие-то психологические трудности.

Однако дело не столько в непохожести (она может быть и воображаемой) и в отношении окружающих, сколько в самосознании субъекта. Один низкорослый, физически слабый мальчик вырастает с чувством своей неполноценности, ущербности; другой исправляет природные недостатки с помощью специальных упражнений; третий компенсирует их достижениями в других сферах деятельности; четвертый вырабатывает реакцию гиперкомпенсации и т. д. То же происходит и с сексуальными ориентациями. Медико-психологические исследования, прослеживающие, как та или иная психическая черта или болезнь (будь то шизофрения, эпилепсия или камни в почках) проявляется и преломляется в поведении и художественном творчестве, сами по себе вполне правомерны, но для литературоведения и искусствознания этот угол зрения не подходит. Независимо от их фактической достоверности списки «великих гомосексуалистов» выглядят оскорбительными и пошлыми. Подобные биографии, акцентируют ли они «благодаря» или «вопреки», описывают целое с точки зрения части, а этот подход прямо противоположен методу серьезной психологической биографии, старающейся воспроизвести и понять противоречивую целостность индивидуального бытия и становления личности. Это верно и при интерпретации художественных произведений. «Смерть в Венеции» и «Тонио Крегер» содержат определенные гомоэротические мотивы, но свести к ним их содержание — то же самое, что увидеть в «Будденброках», говоря словами Т. Манна, всего лишь «историю мочекислого диатеза в четырех поколениях» '.

Говоря о сексуальных ориентациях, нельзя обойти молчанием проблему бисексуальности. В рамках традиционной дихотомии гомо- и гетеросексуальности склонность индивида к сексуальным контактам с представителями обоих полов кажется каким-то недоразумением, следствием незавершенности психосексуальной идентификации или просто средством мимикрии, желания гомосексуалиста «сойти за своего» в гетеросексуальном мире. В действительности бисексуальное поведение и стоящие за ним «сценарии» автономны и неоднозначны. Ганьон выделяет несколько их типов [179].

1. Бисексуальность нередко наблюдается в переходном возрасте, когда подросток еще не определил своих эротических предпочтений и может экспериментировать в обоих направлениях, хотя, вероятно, уже в это время гомо - и гетеросексуальные переживания имеют для него разный смысл.

2. Чередование гетеро- и гомосексуального поведения на основе присутствия в сознании индивида двух качественно разных сексуальных «сценариев». Например, американские «хастлеры», молодые мужчины-проститутки, позволяют другим мужчинам за деньги совершать с ними фелляцию, но без эмоциональной вовлеченности и активности со своей стороны. Хотя они испытывают при этом половое возбуждение и оргазм, они не считают себя гомосексуалистами, презирают своих клиентов и поддерживают гетеросексуальные отношения. Насколько такое разграничение «сценариев» («гомо» — за деньги, «гетеро» — для себя) искренне или условно — вопрос открытый.

3. Ситуационно обусловленная бисексуальность, например, в условиях вынужденной половой сегрегации (тюрьма, военные училища и т. д.). Гомосексуальная активность при этом служит временной заменой гетеросексуальных

связей, но эти люди сохраняют свою гетеросексуальную идентичность. Нередко, особенно в тюрьме, это сопровождается насилием и символизируется в понятиях господства и подчинения: более сильный утверждает власть над слабым, тем самым подтверждая собственную маскулинность (вспомним этнографические данные на сей счет).

4. Параллельное гомо- и гетеросексуальное поведение, например, когда официальный гетеросексуальный брак совмещается с тайными гомосексуальными привязанностями или связями мужа или жены. Чаще всего это следствие поздней сексуальной идентификации, когда индивид обнаруживает, что его действительные эротические предпочтения лежат в другом направлении. Однако возможно и постоянное совмещение отношений обоих типов, которые удовлетворяют разные запросы бисексуального индивида, позволяя ему чувствовать себя то более маскулинным, то более фемининным.

5. Наконец, бисексуальность как следствие равнодушия к полу партнера. Так иногда бывает в ситуациях группового секса, где тела как бы утрачивают свои половые различия, или у людей, целиком сосредоточенных на собственных сексуальных переживаниях.

Очевидно, что эти случаи психологически, совершенно различны. Иначе говоря, бисексуальность также имеет свою семантику, которую нужно изучать конкретно, не сваливая все на природные различия. Рассмотрение процессов формирования сексуальной ориентации имеет принципиальное, общеметодологическое значение. Во-первых, оно показывает, что в становлении психосексуальной идентичности индивида, его сексуальных ориентации и предпочтений самосознание играет такую же ключевую роль, как и в становлении половой идентичности. Любые события сексуальной биографии индивида нужно рассматривать не только объективно, со стороны, но и с учетом того смысла, который он сам в них вкладывает. Во-вторых, оно проясняет значение пубертатного возраста и юности как критических периодов становления сексуальной ориентации, в свете которой корректируются и подчас видоизменяются ранее сформированные представления индивида о собственной половой идентичности, полоролевой адекватности и т. д. В-третьих, оно показывает, что эти процессы, как и более общие процессы половой дифференцировки, предполагают тесное взаимодействие природных, социокультурных и индивидуально-биографических факторов. В-четвертых, оно имеет практически-педагогический смысл, ориентируя врачей и воспитателей на внимательное и тактичное отношение к сексуальным переживаниям подростка, поскольку отличить статистически нормальное возрастное сексуальное экспериментирование от признаков развивающейся парафилии очень трудно, а травмировать ребенка и придать его мыслям и фантазиям опасное направление, напротив, очень легко.

Спор о том, считать ли гомосексуализм врожденным заболеванием, свойством личности, стилем жизни или чем-то еще, вряд ли закончится в близком будущем. Столь же разнообразны и предлагаемые методы его терапии и коррекции. Какими бы причинами (как правило, многими) ни детерминировалась сексуальная ориентация, она не является делом свободного выбора и не может быть изменена произвольно. Правда, вопреки представлениям, господствовавшим до середины 60-х годов, интенсивная Психотерапия, иногда в сочетании с гормонотерапией, в некоторых случаях приводит к изменению сексуальных ориентации индивида [89, 245]. Успех достигается в 30— 50% случаев и зависит от таких факторов, как возраст (люди моложе 35 лет поддаются терапии лучше, нежели старшие), наличие гетеросексуального опыта или хотя бы реактивности, длительность гомосексуальной активности, соответствие внешности пациента половым стереотипам и т. д. Однако дело это трудное и возможное только при очень сильном желании самого пациента. У подростков с еще не сложившейся сексуальной ориентацией это зачастую не получается. Психолого-педагогические методы, предполагающие такт, терпимость и понимание, преобладают здесь над более активными психотерапевтическими приемами.

Насколько сложно изменение сексуальных ориентации личности, убедительно показывает книга Мастерса и Джонсон «Гомосексуальность в перспективе» [251]. Ее первая часть, «Доклиническое исследование», обобщает выполненное в 1957—1970 гг. систематическое лабораторное изучение сексуальных реакций (мастурбация, способы сексуального стимулирования партнера, анально-генитальные контакты и эротические фантазии) 94 гомосексуальных мужчин и 82 женщин в сравнении с поведением группы гетеросексуальных индивидов и небольшой (6 мужчин и 6 женщин) «амбисексуальной» выборки. Вторая часть, «Клиническое исследование», описывает почти 10-летний (1968 — 1977) опыт лечения 56 мужских и 25 женских гомосексуальных пар, обратившихся в институт по поводу различных функциональных нарушений (импотенция, аноргазмия и др.) или сексуальной неудовлетворенности. Иначе говоря, доклиническое исследование имело дело с гомосексуалистами, удовлетворенными своей половой жизнью, а клиническое — с теми, кто нуждался в медицинской помощи.

Как и подобает серьезным ученым, Мастере и Джонсон весьма осторожны в своих выводах. Однако они категорически утверждают, что гомосексуальность не является единым феноменом, что ее истоки и формы так же многообразны, как и подобные стороны гетеросексуальности. Несмотря на возможное (хотя и не доказанное) генетическое предрасположение к гомосексуальности, в целом любая сексуальная ориентация строится на основе индивидуального опыта и научения. Первое, что должен усвоить врач, подчеркивают авторы, это то, что гомосексуальность не является болезнью; цели терапии должны всегда определяться не врачом, а клиентом, хотя врач и должен помочь ему оценить, насколько обоснованы и реалистичны его пожелания.

По данным Мастерса и Джонсон, психофизиология гомосексуальной половой активности подчинена в основном тем же законам, что и гетеросексуальной, и лечение большинства сексуальных расстройств (импотенция, аноргазмия и др.) в обоих случаях совпадает. Более сложными представляются случаи сексуальной неудовлетворенности, особенно если предметом озабоченности клиента является сама его сексуальная ориентация. Мастере и Джонсон различают два типа таких случаев: «конверсию» (обращение), когда гомосексуалист, вовсе или почти не имевший гетеросексуального опыта (5 или 6 по шкале Кинзи), выражает желание перейти к гетеросексуальному стилю жизни, и «реверсию» (возвращение), когда индивид, обладающий ограниченным гетеросексуальным опытом (от 2 до 4 по шкале Кинзи), хочет вернуться к нему. В принципе Мастере и Джонсон, опираясь на свой клинический опыт, считают оба эти процесса возможными. В табл. 17 обобщена их клиническая практика (число неудач и его отношение к общему числу случаев).

Хотя общий процент терапевтических неудач довольно велик, данные Мастерса и Джонсон подтверждают принципиальную возможность коррекции психосексуальной ориентации. Однако ученые предостерегают от излишнего оптимизма. Во многих случаях (23% обращавшихся мужчин и 18,8% женщин), когда мотивация пациентов казалась недостаточно сильной, врачи заранее отказывали им в помощи, считая свое вмешательство бесперспективным и даже вредным. Пытаясь без достаточных шансов на успех изменить сексуальную ориентацию пациента, врач рискует, в случае неудачи, расшатать его душевное равновесие, снизить самоуважение и укрепить взгляд на себя как на больного (сходные опасения высказывают и другие врачи и психологи).

 

 

Таблица 17

Терапия гомосексуальной неудовлетворенности мужчин и женщин. Статистика неудач Мастерса и Джонсон

  Примечание: п — число клиентов; НПТ — неудачи первоначальной терапии; индекс…