В комнату входит человек, который умеет думать. Мы сразу замечаем его среди удивленных, недоверчивых и часто глупых людей, которые делать это не умеют. Иногда это человек очень простой профессии, — например, механик из дорожной станции техпомощи. Вы увидели его около машины. Вокруг нее столпились люди, разгоряченные безрезультатными спорами по поводу ремонта машины, в которой в течение часа они не могут найти причину поломки. При виде нашего механика они замолкают. Умный взгляд мастера, которому помогают безошибочные движения рук, скользит по всем узлам автомобиля, в то время как его мозг прорабатывает десятки гипотез, которые для остальных являются лишь неразрешимыми загадками. Вскоре причина поломки обнаруживается. Иногда этот человек улыбается. Чему? Кому? Неизвестно. Но мы, во всяком случае, почувствовали присутствие Ума.
Или другой пример. Десятка два студентов стоят вокруг постели больного: трое или четверо из них уже осмотрели его, и теперь это делает молодой врач, потому что случай с медицинской точки зрения очень интересный. Время от времени он произносит несколько слов, и два десятка карандашей записывают их. Но вдруг как будто легкий ветерок проносится над этой маленькой группой людей. Их шеф, сам Потэн, — здесь. Он узнал об этом случае и хочет сам осмотреть больного. Его величественная голова наклоняется к больному и происходит сцена, незабываемая для тех, кто хоть раз наблюдал ее. Потэн не произносит ни единого слова. Блестящий ум знаменитого врача становится его слухом. С закрытыми глазами и удивительной восприимчивостью, отражающейся на его лице, Потэн слушает. Возникающее время от времени на его лице выражение блаженства свидетельствует о том, что исследование идет успешно. Знаменитый врач прислушивается к каждому малейшему звуку, к каждому отсутствию его. И студенты знают, что в то время, когда этот удивительный человек просто слушает, он видит каждую складочку плевры. Проходит полтора часа, и ни один из молодых людей не устает от этой немой сцены, где царит мысль. Наконец Потэн поднимается: случай для него ясен настолько, как если бы все органы находились на столе паталогоанатома, — и они, действительно, будут там через несколько дней. Все, что произошло, можно выразить несколькими словами: могучий интеллект проник через грудную клетку и предсказал будущее.
Знаком ли вам автопортрет Сезанна — удивительная картина, которая выполнена очень простым способом? Если вы смотрели на нее хотя бы десять секунд, вы уже никогда не забудете этот взгляд — ясный, проницательный, жесткий, холодный и твердый как сталь. Художники часто обладают таким взглядом, как бы проникающим в самую суть вещей. У Дега были точно такие же глаза. Недавно я видел такие глаза у одного изящно одетого хмурого художника. Он заинтересовал меня, наши взгляды встретились, и это не было простым обменом любезностями, скорее, это было похоже на скрещенные шпаги. Люди с подобными глазами видят то, что не видят другие. В чем была сила Наполеона? Не в том, что он обладал властью, а в том, что его отличал особый магнетизм, который присущ мощному интеллекту и который гораздо важнее, чем простая сила. Такие люди видят. Они видят потребности эпохи, и горе тем, кто не увидит то, что видят они, потому что они станут объектами презрения орла по отношению к пресмыкающимся.
Я вспоминаю, как однажды Анжельера * пригласили в гости.
* Август Анжельер (1848 — 1912) — французский критик и поэт, профессор английской литературы в Париже и Лилле.
Люди, собравшиеся там, вели изысканные разговоры ни о чем. Анжельер сидел и слушал. Нельзя было не обратить внимания на его величественную голову, покоившуюся на атлетических плечах. Этот человек казался высоким, хотя таковым не был. Но самое главное, его глубоко посаженные внимательные глаза будто набрасывали сеть на внешний мир, и вы не могли не заметить поразительное несоответствие между Анжельером и его окружением. Буквально через несколько минут разговор в гостиной стал более содержательным, и теперь каждое слово адресовалось этому человеку. Вскоре пришло вознаграждение. Анжельер предстал перед нами во всем блеске: его яркие умозаключения можно было сравнить лишь с шекспировскими монологами. Это было редкое представление. Оно напоминало поведение Роберта Бернса в гостиных Эдинбурга, как его описывал сам Анжельер.
Но все они, скажете вы, это знаменитые люди. И в чем-то вы будете правы. Но разве кто-либо из нас может отрицать, что в его ближайшем окружении есть мужчина или женщина, обладающие поразительной мудростью? Знаете ли вы хоть одну деревню без своего великого актера? Разве существует хоть одна семья или небольшой круг людей без своего оракула, о котором, когда возникает трудный вопрос, говорят:
"Он все решит"? Разве после разговоров с такими людьми вы не говорили себе: "А я бы об этом даже и не подумал"? Это означает, что тот, с кем вы беседовали, оказался мыслителем.
Вскоре после революции в России в начале 1917 года в одном из парижских салонов собралось несколько человек. Они обсуждали происшедшее, сравнивая русского царя с Людовиком XVI, царицу — с Марией-Антуанеттой, Керенского — с жиродниста-ми. И получалось, что будущее России можно легко прогнозировать, исходя из истории французской революции. Но вдруг кто-то сказал: "Вы думаете, что кризис миновал, не так ли? Но что это за Совет солдатских и рабочих депутатов, который провел митинг на Финляндском вокзале? Подождите и вы увидите, что из этого получится". И это было проявлением блестящей интуиции, которую через несколько недель стали подтверждать факты.
Подобные примеры знакомы каждому из нас, и они производят на нас глубокое впечатление. Нам нравится наблюдать мыслителя в действии, потому что сила его личности действует на нас гораздо сильнее, чем внутренний свет, который он излучает. Никто не отрицает, что мысль, подобно ораторскому искусству, пьянит как весна. Современники Паскаля ничто не ценили в нем так высоко, как красноречие. Это слово означало для них (так же, как и для нас) не просто умение убедительно говорить, а способность ярко выразить мысли, которые трудно облечь в слова. Все знают, что Джонсон* был выдающимся собеседником. Но как мало людей, изучающих английскую литературу, ясно представляют себе, что два десятилетия восемнадцатого века никогда бы не назвали "эпохой Джонсона", если бы он был только автором Словаря, "Расселаса" или "Жизни поэтов". Джонсон был гениален в своих беседах, а не в своих книгах. Как говорил Леон Доде** о Марселе Прусте, мы наслаждаемся разговорами, "украшенными цветами и звездами". Звезды — это оригинальные мысли, а цветы — их яркое выражение.
* Сэмуэль Джонсон (1705 — 1775) — выдающийся английский филолог, литератор и публицист. (Прим. перев.)
** Леон Доде — французский литературный критик начала XX века. (Прим. перев.)
И все же время от времени мы наблюдаем, что идеи мыслителя могут развиваться независимо от него — то ли оттого, что сам мыслитель был недостаточно красноречив, то ли его идеи были трудны для понимания, то ли он сам оставался непонятым своими современниками. И этот феномен лишь доказывает величие мысли. Ценность Декарта, эмигрировавшего в Голландию, или его последователя Спинозы, бывшего ремесленником, или типичного провинциального профессора Канта состоит в несоответствии их личной жизни тому влиянию, которое они оказали на жизнь человечества. Контраст между их скромной личной жизнью и тем бурлением умов, которое они оставили после себя, поразителен. Одна вспышка в человеческом мозгу — несмотря на полное отсутствие личного влияния, несмотря на смутный характер собственной идеи, несмотря на отсутствие литературного таланта, — и у нескольких поколений меняется направление их мыслей. Еще более впечатляющее зрелище предстает перед нами, когда сама личность человека столь же сильна, как и его влияние (Юлий Цезарь, Наполеон), но это не столь необычно. Сама по себе мысль, независимо от личности человека, может быть названа божественной, потому что она созидательна.
Что отличает мыслителя? В первую очередь, и это очевидно — проницательность. Мыслитель — это человек, который видит то, что не видят другие. И результат этого — новизна его высказываний, их откровение и очарование. Мыслитель возвышается над толпой, он похож на человека, который идет по гребню холма в то время, когда другие с трудом тащатся внизу. Независимость — это слово, которым можно выразить моральный аспект проницательности. Нет ничего более поразительного, чем отсутствие интеллектуальной независимости в большинстве человеческих созданий: они подчиняются чужому мнению, чужой манере поведения и полностью удовлетворяются повторением чужих мыслей. В отличие от всех остальных, человек, умеющий думать, спокойно взирает вокруг себя, давая полную свободу игре своего ума. Он может согласиться с тем, что называется общественным мнением, но не потому, что так думает большинство, а потому, что так думает он сам. Даже такое священное и неприкосновенное понятие, именуемое здравым смыслом, недостаточно устрашающе для него, чтобы подчиниться. Что в шестнадцатом веке могло показаться более близким к сумасшествию, чем отрицание того факта, что Солнце вращается вокруг Земли? Для Галилея это не имело значения, и его интеллектуальная смелость поражает нас гораздо больше, чем личное мужество. Эйнштейн отрицал, что две параллельные прямые никогда не пересекутся. И это еще одно доказательство изумительной интеллектуальной независимости.
Многие ли люди в августе 1914 года выражали сомнение в том, что война продлиться не более чем три или четыре месяца? Очень немногие. Сотни людей в Европе пытались защитить пешеходов от автомобилистов. Но я знаю лишь одного, кто придумал радикальное решение, как заставить водителей уменьшить скорость: он запретил им пользоваться гудком. Все смеются над напыщенным красноречием, царящим в многочисленных'парламентах. Зачастую причина этих словоизвержений — лишь стремление произвести впечатление на избирателей в своем далеком избирательном округе. А ведь можно придумать способ, как уменьшить зло — например, заставить ораторов выступать сидя. Но кто думает об этом? Многие ли американцы понимают, что в их стране царствует не демократия, а олигархия, и что стабильность в государстве в значительной степени обязана этому фактору? Многие ли французы видят, — а это нельзя не заметить, — удручающий контраст между современной архитектурой и величественными и изысканными монументами, разбросанными по всей стране? В самом деле мир зиждется на словах, которые постоянно повторяются, пока не появится мыслитель и не пробьет трещину в плотной и вязкой стене привычки и рутины.
Люди, которые думают только для собственного удовольствия, часто надменны и самоуверенны, потому что эта их способность приносит им самоуважение и самоудовлетворение. Свергая общепризнанных идолов, они не могут не наслаждаться этим. Люди такого интеллектуального типа, как Бернард Шоу, наверняка бы сожалели, если бы все остальные вдруг неожиданно стали столь же мудры, как они сами. Ненависть к глупости и довольно жестокое отношение к ней — здоровое проявление способностей человека. Примерами этого изобилует Библия. Мыслители (а мы называем так тех, кто умеет самостоятельно думать) бывают диктаторами и заставляют людей следовать за собой. Причина состоит в том, что они видят правду (которую можно называть по-иному — "Спасение"), и, понимая, что другие люди не могут увидеть ее, они обращаются с ними, как взрослые с детьми. По своей сути мыслители в первую очередь — учителя, но оправданием им служит то, что они посвящают свою жизнь служению правде, которую они видят. У некоторых их них это выражается в вызывающих восхищение речах, которые они произносят, у других — в произведениях искусства, но в чем бы ни было их призвание, это служение правде очевидно. И в этом их отличие от литераторов, которые кажутся оригинальными только из-за своей эксцентричности. Но первая же попытка выявить мысль в их шокирующих произведениях показывает, что у них мало есть что сказать. Не имея таланта быть учителями, они смиряются с ролью акробата, который произносит речь, стоя на голове и одновременно дрыгая ногами. У таких людей могут появиться подражатели, но никогда не будет последователей, в то время как мыслитель, хочет он того или нет, всегда — лидер.