Какие чувства овладевают нами в присутствии Мыслителя? Точно такие же, когда мы видим красоту: сначала — удивление, и в следующую секунду — восхищение. У некоторых людей к чувству восхищения примешивается желание подражать. Наиболее самонадеянные обычно думают: "Какой стыд, что я не могу так говорить! А ведь мог бы. Если бы только у меня были те же возможности, которыми обладает этот человек — его образование, его богатый опыт, обретенный во время поездок по свету, его связи с людьми, привыкшими к такого рода беседам или хотя бы использующими более богатый словарный запас, то я не выглядел бы таким косноязычным, тугодумом и скучным". В душе люди видят разницу между собой и тем человеком, которому они завидуют. Но чувствуя, что такими стать не могут, они во всем обвиняют судьбу. Другие подозревают, что существует какой-то рецепт, которого они не знают, но должны непременно узнать. "Скажите, как этого добиться?" — спрашивают они, не испытывая ни малейших сомнений в том, что как только они станут обладателями волшебной формулы результаты последуют незамедлительно. В отличие от глупых слушателей, которые относятся к человеку, умеющему блестяще говорить, точно так же, как бедный старый французский' фермер к щедрому американцу, а именно как к чему-то невероятному, большинство людей все же чувствует сходство между собой и наиболее талантливыми представителями человечества. А разница, которую они видят, является чисто случайной и может исчезнуть в одно мгновение. Другими словами, они верят в то, что можно научиться думать.
Почему? Просто потому, что даже самым обыкновенным из нас знакомы моменты, когда мы испытываем точно такое же состояние ума, которым обладают гении. Любой, кто знаком с деревенскими жителями, даже самыми неграмотными, знает, что они умеют оценить естественную красоту природы, последнюю улыбку осени в лесу, закат солнца, изящество птички точно так же, как профессиональный художник и поэт. Единственное, чего им не хватает, это достаточного запаса слов, чтобы выразить это, или, что гораздо чаще — уверенности в себе. Многие из них так же активно не хотят говорить о своих глубоких чувствах, как и менять собственный акцент.
Скучные люди сразу же перестают быть скучными, когда они слышат блестящую речь или читают книгу, которая будит их спящие до поры до времени способности. Всем мужчинам и женщинам знакомо это волнение от таких редких, а потому еще более ценных интеллектуальных впечатлений, вызывающих чувство теплоты, заполняющее сердце. Мы все высоко ценим такие моменты и не настолько огрубели под тяжелым влиянием жизни, чтобы не желать их повторения.
Каждый из нас также знает периоды, когда его мозг находится на своем пике, работая быстро и безошибочно. Часто во время бессонницы — до того как она измучает нас, в голове вдруг появляется необыкновенная ясность, которой нельзя добиться при обычном размышлении. Многие писатели могут это подтвердить. Так же, как и то, что такое состояние появляется во время длительного одиночества, сопровождаемого непродолжительными постами. И это тоже знакомо людям, занимающимся литературным трудом. Диккенс, например, любил гулять по ночным улицам Лондона, где ему встречались лишь сонные полицейские и бездомные кошки. Большинство писателей знают, что они не могут по-настоящему писать, если не уедут от своей семьи и не найдут уединение в каком-нибудь старом городе или в загородной гостинице, где никто не будет мешать им. Если попробовать провести эксперимент — во время длительной поездки не знакомиться ни с кем из попутчиков, — то через три-четыре дня вы почувствуете, что ваш ум стал другим. Именно поэтому в некоторых религиозных общинах принято уходить от мира на десять, а иногда и на тридцать дней.
Но даже если не обращаться к примерам тех озарений, которые часто случаются с нами среди рутины, то каждый из нас может представить себе, как мыслит человек, умеющий думать, вспомнив свое детство. Все дети до девяти или десяти лет — поэты и философы. Мы думаем, что они живут с нами одной жизнью, и воображаем, что влияем на них, что их жизнь — это лишь отражение нашей собственной. На самом же деле, дети столь же самостоятельны, как кошки, и они постоянно наблюдают свой внутренний мир. Сила их интеллекта необычайна, и только похожие на детей великие художники и поэты обладают таким же богатством. Золотоголовый мальчонка, играющий в саду со своими кубиками, возможно, все это время размышляет о закате солнца, притворяясь, что он не смотрит на него. Или другой пример. "Пошли! — зовет мама восьмилетнюю дочку. — Ты уже достаточно насмотрелась на эти волны, все уже уходят". Девочка отвечает: "Все насмотрелись на то, что я смотрела, но они не видят то, что вижу я". Большинство людей по-философски размышляет о существовании мира. Вы видите, как ребенок с удивлением рассматривает простой камень, и думаете:
"Дети такие смешные" , а он все это время раздумывал, вечен ли этот камень и вообще, что такое вечность. Однажды я услышал, как девятилетняя девочка прервала разговор двух профессоров, которые говорили ни о чем, и задала поразительный вопрос: "Папа, а что такое красота? Кто ее создает?" Это превосходство детского интеллекта существует до тех пор, пока стремление ребенка к подражательству не начинает работать против него. С этого момента маленький Джек начинает копировать своего папу — точно так же пожимать руку или передергивать плечами, — и его бедная маленькая душа перестает задавать вопросы. И очень скоро этот удивительный прилив интереса покидает ее насовсем, оставив сухой и безводной.
Люди забывают свое детство, и эта потеря, как бы мы легко к ней ни относились, непоправима. Это, конечно, не значит, что в восемь лет человек умнее, чем в пятьдесят, но, когда мы чувствуем родство между собой и человеком, поразившим нас, это основывается на воспоминаниях о взлетах нашего интеллекта или же о собственном детстве. Мы справедливо думаем о себе:
"Я деградировал" или же: "Я — жертва, неудачник" . Но очень часто сразу же после этого следует вселяющее надежду признание: "Я знаю, я иду по проторенной дорожке, но стоит мне предпринять малейшее усилие, сделать шаг в сторону и чуть-чуть продвинуться вперед, приказать себе, к примеру, с этого момента больше не говорить чепухи, и я сразу же смогу подняться над толпой не умеющих думать людей и стать одним из немногих лидеров". Сущий пустяк, жужжание мухи или стук двери может неожиданно разрушить это настроение и вернуть наши мысли к обыденности и серости. Но не меньшей правдой является и то, что в течение нескольких минут наш интеллект был близок к работе на своем высшем уровне и нам стоило лишь чуть по-иному взглянуть на предмет собственных размышлений или предпринять усилие, которое не стоило бы нам слишком дорого.
Все вышесказанное означает, что мы можем научиться думать. Некоторым из нас это удается, некоторым — нет. Но последние должны винить в этом только самих себя.
Может быть, все объясняется волей случая? Разве Роберт Берне не стал грамотным лишь благодаря случайному капризу судьбы? Разве не было везения в судьбе Шекспира? Разве судьба Рембо не свидетельствует о том, что один человек может на самом деле состоять из двух людей? Люди, которые знали господина Рембо, дельца из Восточной Африки, по его торговой деятельности, должно быть, поражались до глубины души, когда им говорили, что это — гениальный Рембо, который написал все свои бессмертные поэмы до девятнадцати лет, но потом испытывал к поэзии лишь презрение.
Что произошло с Бальзаком? Этот человек, от двадцати до двадцати девяти лет постоянно писал лишь макулатуру, а потом, с двадцати девяти лет, постоянно создавал шедевры. Даже поверхностному исследователю его творчества очевидно, что здоровому развитию его творчества сначала мешало подражательство английским писателям, и он начал творить свободно, лишь когда обратился к личному опыту. Историк культуры, освещающий век Перикла или эпоху Возрождения, без сомнения, обратит внимание на исключительно благоприятные условия, которые способствовали развитию талантов. Такие периоды свидетельствовали не о наличии сверхчеловеческих способностей у нескольких сотен индивидов, а о счастливой атмосфере, в которой расцветали личные способности многих людей. Отсутствие большого количества ярких имен в Средние века — это показатель того, как можно погубить расцвет талантов в неблагоприятной обстановке.
Обстановка может повлиять на расцвет лингвистических способностей. Как известно, в западных странах существуют устойчивые представления, мешающие изучению иностранных языков. К иностранному языку относятся как к невыносимой обузе. В то же время известно, что русские проявляют исключительную способность в изучении иностранных языков. Я знал двух французов, которые родились в России и обладали так называемым русским даром к изучению иностранных языков. Англичанин, который никак не может осилить более сотни слов на хинди, не должен удивляться, если его дети освоят два или три диалекта, на которых говорят на индийских базарах.
Итак, для того, чтобы научиться думать, необходимо создать определенные условия. Вопрос сводится к тому, как создать эти условия. Однако постановка этого вопроса не должна повергать нас в уныние.