Детство и юность. 1891—1916

 

монашестве, кто удалился в пустыни, «презрел мир до конца и всю свою жизнь посвятил исканию Царства Божия и правды Его на земле». Булгаковский Левий Матвей, единственный, как будто убежденный пропо­ведью Иешуа, оставил свою должность сборщика пода­тей, бросил деньги на дорогу и сказал, что они ему отны­не стали ненавистны. Он один из немногих, кто ради но­вого учения готов порвать со старым миром. Однако сам Булгаков фанатизму единственного ученика Иешуа явно не сочувствует. В беседе Матвея с Воландом автор скорее разделяет аргументы последнего. Иудейская пустыня, считавшаяся землей ужаса и «тени смертной» и превра­щенная трудами пустынников в цветущую землю, вспо­минается, когда Матвей называет своего собеседника «духом зла и повелителем теней», а в ответ Воланд обви­няет его в глупости, в отрицании теней и желании насла­ждаться голым светом. Булгаков, под влиянием Ницше качнувшийся к неверию*, после революции, как мы уви­дим, вновь вернувшийся к Богу, а в конце жизни опять отрицавший церковь, старцев, очевидно, считал фанати­ками и в возрождение, через их подвижничество, хри­стианского идеала не верил. Зато он, без сомнения, был вполне согласен с Экземплярским в том, что строгое осуществление евангельских заветов должно было бы привести к крушению государства со всем его развитым аппаратом принуждения, и именно о грядущем царстве истины без власти кесарей или какой-либо иной власти говорит Иешуа. В том, что государство совсем не собирается отмирать, и богослов, и писатель давно уже убедились.

Экземплярский в 20-е годы выступал непримиримым противником обновленческой «живой» церкви, создан­ной при содействии коммунистических властей. Резко негативно изобразил «живоцерковников» и Булгаков в фельетоне 1923 года «Киев-город». Василий Иванович также категорически осудил появившуюся в 1927 году

* Любопытно, чтоЭкземплярский в 1915 году опубликовал книгу «Евангелие И. Христаперед судом Ницше».

Декларацию митрополита Сергия, где отрицался сам факт гонений на религию и церковь призывалась к сотрудничеству с уничтожавшей ее властью. Вероятно, под влиянием этой декларации еще в самой ранней редак­ции «Мастера и Маргариты», относящейся к концу 20-х годов, возник образ священника, торгующего в аукцион­ной камере церковной утварью, а в вариантах 30-х годов православный священник был среди тех, кто уговаривал Босого и других узников сдавать валюту (в оконча­тельный текст, явно по цензурным соображениям, писатель эти сцены не включил). Можно допустить, что капитуляция церкви подорвала у Булгакова веру в Бога.

Юношеский максимализм Булгакова вполне совпа­дал с настроениями многих представителей русского Серебряного века, с нелюбовью к богатым и сытым, роднившей Цветаеву и Блока. И это стремление к не­медленному торжеству добра позднее нашло отраже­ние в его произведениях. В фельетонах «Похождения Чичикова» и «Самогонное озеро» писатель сам превра­щается в фантастического демиурга, устраняющего все несправедливости и непорядки. В «Мастере и Маргари­те» Булгаков передает эти функции всемогущему Воланду — подлинному воплощению «сатанинской гор­дости», а в эпилоге демонстрирует всю иллюзорность произведенных дьяволом изменений. Даже зло, творя­щее добро, по гетевскому «Фаусту», вобравшее в себя идею творения даже зла во имя талантливости, оказы­вается бессильно переделать общество и человеческую природу.

Сестру Надю ее вера и жажда действия и служения людям, приносящего быстрый осязаемый результат, привела к кратковременному увлечению «хождением в народ», мгновенному прикосновению к революционной деятельности. Михаил же до конца жизни подсмеивался над ее с А. М. Земским народничеством в прошлом, сам всегда сторонился толпы, черни, как и такие его герои, как Персиков в «Роковых яйцах», Преображенский в «Собачьем сердце», Максудов в «Театральном ро­мане», Мастер в «Мастере и Маргарите». К революции

Борис Соколов. ТРИ ЖИЗНИ МИХАИЛА БУЛГАКОВА

О-

будущий писатель уже тогда относился более чем скептически. Последующие события в России разру­шили основания старого быта, отодвинули в неопре­деленное будущее реализацию мечтаний «о лампе и тишине».

И хотя вряд ли кто из окружающих думал тогда, что Булгаков станет профессиональным писателем, он, похоже, этот выбор в душе уже сделал.

-п □ о-

-D-Q-п-

улгаков получил назначение в один из самых глухих уголков Смоленской губернии — в село Никольское Сычевского уезда заведующим 3-м врачебным пунктом. Они с женой прибыли туда 29 сентября 1916 года — именно эта дата начало вра­чебной деятельности будущего писателя в Никольском стоит в удостоверении, выданном ему 18 сентября 1917 года Сычевской уездной земской управой.

Булгаков имел твердое жалованье, достаточное для содержания семьи. Как врач резерва он получал ежеме­сячно 115 руб. 71 коп. Фактически заработок был больше и вплоть до июня 1917 года достигал 1500 руб. в годовом и 125 руб. в месячном исчислении за счет доплаты из средств сычевского земства. С июня 1917 года в связи с растущей инфляцией размер военного жалованья был увеличен до 135 руб. 33 коп. при сохранении, очевидно, и земской доплаты. Для сравнения — заработок рабочего в Санкт-Петербурге перед первой мировой войной состав­лял от 25 до 65 руб. в месяц, жалованье же офицера коле­балось, с учетом всех дополнительных выплат, от 55 руб. в месяц у подпоручика до 325 руб. у полковника.

В написанных в 20-е годы «Записках юного врача» смоленский период своей биографии Булгаков рисовал в достаточно светлых тонах. Главный герой нес просвеще­ние (правда, не всегда успешно) темным, необразован­ным крестьянам, исцелял их от недугов, а службу в земст­ве осознавал как некую высокую миссию. Но такое чувство, скорее всего, появилось уже после связанных с революцией и гражданской войной крутых перемен в булгаковской судьбе. Тогда же, в земстве, все представ­лялось молодому человеку будничным, лишенным романтики. В письме Н. А. Земской 31 декабря 1917 года он с явным сожалением отмечал: «И вновь тяну лямку в Вязьме... Я живу в полном одиночестве...» Но тут же добавляет: «Зато у меня есть широкое поле для размыш-

Борис Соколов. ТРИ ЖИЗНИ МИХАИЛА БУЛГАКОВА

ГЛАВА 2.

Земский врач Михаил Булгаков. 1916—1918

 

лений. И я размышляю. Единственным моим утешением является для меня работа и чтение по вечерам...»

Даже в Вязьме, уездном центре, где с осени 1917 года довелось трудиться Булгакову и где имелось какое-ника­кое интеллигентное общество, ему оказалось не с кем общаться. Что уж тут говорить о Никольском, от кото­рого до уездного центра Сычевки 35 верст, а до ближай­шей железнодорожной станции Ново-Дугинской Нико­лаевской дороги — 20. В этих условиях труд врача навер­няка представлялся Булгакову не только тяжелой лям­кой, но и единственной отдушиной в уездной глуши. Тут уж не до высокопарных помыслов о какой-то миссии. И Т. Н. Лаппа в своих воспоминаниях рисует совсем не идиллическую картину их жизни в Никольском и позднее в Вязьме. Вот ее рассказ о прибытии в Никольское: «Отвратительное впечатление. Во-первых, страшная грязь. Но пролетка была ничего, рессорная, так что не очень трясло. Но грязь бесконечная и унылая, и вид такой унылый. Туда приехали под вечер. Такое все... Боже мой! Ничего нет, голое место, какие-то деревца... Издали больница видна, дом такой белый и около него флигель, где работники больницы жили, и дом врача спе­циальный. Внизу кухня, столовая, громадная приемная и еще какая-то комната. Туалет внизу был. А вверху кабинет и спальня. Баня была в стороне, ее по-черному топили».

По штату на Никольский врачебный пункт полага­лось два врача, но в условиях военного времени Булгаков был здесь единственным доктором. Ему подчинялись три фельдшера и две акушерки. Пункт обслуживал несколько волостей Сычевского уезда с 295 селениями и более чем 37 тысячами жителей. В больнице в Николь­ском было 24 койки, еще 8 — в инфекционном и 2 — в родильном отделении. В инструментах и лекарствах молодой врач недостатка не испытывал: богатый меди­цинский инструментарий и библиотеку оставил его пред­шественник обрусевший чех Л. Л. Смрчек.

Сразу же после приезда Булгакову пришлось про­явить свое врачебное искусство в случае со сложными родами. Позднее этот эпизод послужил основой для рас-

сказа «Крещение поворотом». Только вот отношение мужа роженицы к врачу было вовсе не столь благодуш­ным, как это представлено в художественной версии событий. Вспоминает Т. Н. Лаппа: «В первую же ночь, как мы приехали, Михаила к роженице вызвали. Я сказа­ла, что тоже пойду, не останусь одна в доме. Он говорит: „Забирай книги, и пойдем вместе". Только расположи­лись и пошли ночью в больницу. А муж этой увидел Бул­гакова и говорит: „Смотри, если ты ее убьешь, я тебя зарежу". Вот, думаю, здорово. Первое приветствие. Михаил посадил меня в приемной, „Акушерство" дал и сказал, где раскрывать. И вот прибежит, глянет, прочтет и опять туда. Хорошо, акушерка опытная была. Справи­лись, в общем». «И, — добавила Татьяна Николаевна, — все время потом ему там грозили».

Очень скоро, однако, Булгаков приобрел опыт и опе­рировал уже без учебника. Больных на приеме было очень много, к тому же Михаила часто вызывали к забо­левшим в окрестные деревни. По утверждению Татьяны Николаевны, «диагнозы он замечательно ставил. Пре­красно ориентировался». Невольно вспоминается глав-» ный герой романа Бориса Пастернака «Доктор Живаго», который был «гениальным диагностом», что относилось не только к врачебным качествам Юрия Живаго, но и к его способности распознавать политическое нездоровье общества. Интересно, что Булгаков в дальнейшем тоже довольно быстро диагностировал болезнь российского общества и предвидел печальные результаты этой болез­ни, что хорошо поняли и почувствовали читатели его произведений.

О своей жизни в Никольском Михаил рассказывал в письмах в Киев другу Саше Гдешинскому. К сожалению, они не сохранились, но содержание их известно, потому что Александр Петрович комментировал их в письмах к Н. А. Земской. Например, 14 октября 1916 года: «От Миши получили письмо, полное юмора над своим сычев-ским положением. Он перефразировал аверченковское: «Я, не будучи поэтом, расскажу, как этим летом, посе­лился я в Сычевке, повинуясь капризу судьбы-плутов­ки...» Но, судя по всему, такое веселое настроение про-

70 Борис Соколов. ТРИ ЖИЗНИ МИХАИЛА БУЛГАКОВА