Детство и юность. Ш1—1916



 


дело, расколовшее значительную часть российской ин­теллигенции на сторонников оправдания или осуждения Бейлиса, в семействе Булгаковых было воспринято до­статочно спокойно, с интересом, но скорее как некая лю­бопытная диковина, чем политическое событие. Семей­ство с некоторым юмором относилось к поднятой вокруг него шумихе. Так, брат Николай 12 октября 1913 года писал Наде: «Когда я лежал в постели (во время бронхи­та. — Б. С), у меня было одно занятие: читать стеногра­фический отчет дела Бейлиса. Таким образом, я очень хорошо знаком с этим запутанным, но интересным делом.

У нас все жаждут (конечно, в шутку) познакомиться с Верой Чеберяк (свидетельницей по делу Бейлиса. — Б. С), портреты которой не сходят со страниц журналов. Вечером мама работает, Леля или Ваня вслух читают „дело" Бейлиса».

Т. Н. Лаппа вспоминала, что в момент объявления оправдательного приговора по делу Бейлиса, когда собравшаяся у здания суда толпа ликовала и люди на радостях стали обнимать и целовать друг друга, Булгаков с ней вдвоем, проходя мимо, к толпе не присоединился и ни восторга, ни сожаления не выражал. Свидетельство тем более примечательное, что в семействе Лаппа к делу Бейлиса родители отнеслись совсем не равнодушно. Когда молодежь накануне открытия суда над Бейлисом собиралась устроить вечеринку, отец очень рассердился: «Как, — говорил он маме, — Бейлиса завтра осудят, а вы танцевать будете?» Вечеринка была отменена. Вероят­но, тогда Булгаков был достаточно равнодушен к обще­ственно-политической жизни. Зато столь модные в начале века «споры на мировые темы» не обошли сторо­ной и его.

В дневнике Н. А. Земской в обширной записи от 25 марта 1910 года зафиксированы ее споры с Михаилом о вере и неверии: «Теперь о религии... Нет, я чувствую, что не могу еще! Я не могу еще писать. Я не ханжа, как говорит Миша. Я идеалистка, оптимистка... Я — не знаю... Нет, я пока не разрешу всего, не могу писать. А эти споры, где И. П. (Воскресенский. — Б. С.) и Миша защищали теорию Дарвина и где я всецело была на их


стороне, — разве это не признание с моей стороны, разве не то, что я уже громко заговорила, о чем молчала даже самой себе, что я ответила Мише на его вопрос: «Хри­стос — Бог, по-твоему? — «Нет!» Сестра Михаила явно переживала душевное смятение: «Я не знаю! Я не знаю. Я не думаю... Я больше не буду говорить... Я боюсь решить, как Миша (здесь позднее Надежда Афанасьевна сделала пояснение: «неверие». — Б. С), а Лиля, Саша Гд<ешинский> считают меня еще на своей стороне... (здесь Н. А. Земская позднее приписала: «т. е. веру­ющей». — Б. С), я тороплюсь отвечать, потому что кру­гом с меня потребовали ответа — только искренно я ни разу, — нет, раз — говорила... Решить, решить надо! А тогда... — Я не знаю... Боже! Дайте мне веру! Дайте, дайте мне душу живую, которой бы я все рассказала».

Возможно, подобное же душевное смятение несколько ранее пережил и Михаил. Надежда Афанась­евна свидетельствует, что в результате он сделал свой выбор. В 1940 году, очевидно, вскоре после кончины бра­та, она вложила в дневник листок с такой записью: «1910 г. Миша не говел в этом году (факт, отмеченный в дневнике 3 марта 1910 года. — Б. С). Окончательно, по-видимому, решил для себя вопрос о религии — неверие. Увлечен Дарвином. Находит поддержку у Ивана Павло­вича». Быть может, здесь отразились и позднейшие впе­чатления в связи с болезнью и смертью Булгакова, когда он, как и в юности, выказал атеистические взгляды. Однако, как мы увидим дальше, отношение будущего писателя к вере в 1910 году было определено далеко не окончательно и еще не раз менялось. Вопрос же о том, был ли Христос Богом или только человеком, впервые заданный им сестре еще 18-летним, Булгакову пришлось впоследствии решать в «Мастере и Маргарите».

Н. А. Земская зафиксировала в дневнике и другие разговоры с Михаилом. Всплеск, по ее собственному выражению, «споров на мировые темы», пришелся на зиму 1912/13 годов. 22 декабря 1912 года, встретившись на рождественские каникулы с братом и Александром Где-шинским, Надя пишет: «Конечно, они значительно инте­ресней людей, с которыми я сталкиваюсь в Москве, и я