– Я прошу вас помочь мне сохранить семью!
Крылья породистого носа мужчины нервно раздувались. Казалось, у него там жабры и он ими дышит.
– Ага, – сказала я несколько обескураженно. Интересно, кто на его семью нападает‑то? Пришел он один.
– Вы ведь всегда работаете из интересов детей, так? – я кивнула. – У меня их двое – сын и дочь. Они любят меня, а я люблю их…
Мужчина вел себя весьма демонстративно, и я мысленно сформулировала самую простую гипотезу: злоупотребляет алкоголем, жене надоело, и она велела ему убираться. Но зачем он пришел убеждать в своей необходимости в семье меня? Если действительно хочет решить проблему с алкоголем, есть специальные службы… Разве что его жена уже была у меня на приеме раньше…
– Меня подводит наследственность. Я не могу сопротивляться…
– Ага, ага, – снова покивала я, укрепившись в своем мнении. Все они так говорят. Кто‑то виноват. Знакомо…
– По крайней мере, выслушайте меня! – в голосе мужчины зазвучали умоляющие нотки.
– Ну, разумеется, я вас слушаю, – твердо сказала я.
– И не смейтесь, пожалуйста!
Я насторожилась. Тема алкоголизма и алкоголиков, конечно, обыгрывается во множестве анекдотов, но обычно на приеме в детской поликлинике ее юмористическая сторона не просматривается. Что он имеет в виду?
– Рассказывайте!
Игорь оказался прекрасным рассказчиком. Несколько раз я с трудом удерживалась от смеха, но крепилась, поскольку обещала.
Отец Игоря (он и нынче жив и здравствует) – человек творческой профессии. Мама – бухгалтер, но подолгу не работала, вела домашнее хозяйство. Советское детство мальчика было теплым и безоблачным – уютный дом, любовь родителей, пироги по воскресеньям и старая дача с речкой в курортном поселке. Подростковый возраст мальчика совпал с кризисом среднего возраста у отца. В семье начались проблемы. Однажды (Игорь все слышал из соседней комнаты) отец прокричал матери буквально следующее:
– Пойми, я – творческий человек, а ты убиваешь во мне все то, что я сам в себе ценю! Ты хорошая жена и мать, но рядом с тобой я не могу дышать, я задыхаюсь! Мне давно скучно и затхло в твоем уютном мире, я уже перестал надеяться, но тут я встретил ее! Она – моя Муза, тебе не понять!
Мать от ужаса потеряла себя, валялась у мужа в ногах и просила его не уходить, пожалеть ее и Игоря. Отец был непреклонен и вскоре после этого разговора собрал чемодан и отбыл. Естественно, к Музе. Мать переживала страшно, целыми днями лежала лицом к стене, на Игоря не обращала никакого внимания, не готовила еду. «Мы прожили с ним тринадцать лет, и все это время он, значит, не дышал!» – рыдала она в ответ на увещевания приятельниц. По контрасту с прежним благополучием теперешняя их жизнь стала ужасной. Парнишка возненавидел обоих взрослых, которые его так жестоко обманули. Потом мать сходила к какому‑то врачу, который прописал ей таблетки и задумчиво сказал: «Вы знаете, мне почему‑то кажется, что он – вернется…» Мать не поверила, но таблетки помогли, она начала возвращаться к жизни, и все стало понемножку налаживаться.
Через год отец и вправду вернулся. С тем же чемоданом. Она оказалась не музой, а стервой. Домашние борщи и надежный уют оказались для творчества не менее важными компонентами…
Прошло года два. Забытые было скандалы забушевали с новой силой. Однажды отец пришел непривычно тихий и сказал: «Раиса, нам надо объясниться». – «А! Снова Муза? – сказала обо всем догадавшаяся мать. – Не надо объясняться. Сейчас я соберу тебе чемодан». – «Но как же?!» – оторопел отец, явно настроившийся на долгие рассказы о своем творчестве и новой, плодотворной в этом смысле любви. – «А вот так!» – сказала мать и полезла на антресоли.
В этот раз поход за Музой продолжался всего около полугода. Мать снова пила таблетки и казалась вполне уравновешенной. Игорь встречался с отцом, познакомился с Музой и глядел на нее с подростковым недоумением – она имела ноги полтора метра длиной и все время хлопала глупыми накрашенными глазами.
Удивительно, но обучаемость отца Игоря на ошибках была явно ниже средней: в дальнейшей жизни семьи имелось еще два эпизода, причем последний пришелся на период, когда Игорь служил в армии. Письма от матери и отца пришли в часть практически одновременно. Отцовское начиналось словами: «Мне кажется, ты поймешь меня, сынок…» А в материнском письме, после советов по лечению простуды и вопросов, что прислать в посылке, следовало: «Из наших текущих новостей: твой папаша слинял к очередной Музе…»
Когда Игорь вернулся со службы, родители опять были вместе. Впоследствии дело не шло дальше скандалов по поводу «духовного вакуума» в семье и материнских вопросов: «Что – опять Муза? Чемодан доставать?»
Игорь, от души насмотревшийся на весь этот идиотизм, давал себе страшные клятвы: «Никогда! Ни за что!»
Со своей женой Лидой Игорь познакомился еще в институте и вполне благополучно прожил семнадцать лет. Отношения не были идеальными, но при обострениях всегда удавалось как‑то найти компромисс. Сейчас дочке пятнадцать, сыну – десять. Полгода назад он встретил ее. Отношения в семье резко ухудшились. Ровно неделю назад Игорь поймал себя на том, что кричит жене те же слова, что четверть века назад кричал отец его матери. Жена плакала. Дочка вопила: «Вы оба – идиоты! Достали своими скандалами!» Сын спрятался в своей комнате. Игорь ушел в ванную и там тоже заплакал, стыдясь своего бессилия. Жена, отрыдавшись, подошла к двери ванной и твердо сказала: «Если ты сейчас уйдешь, как твой папаша, то знай, что я – не твоя мать, и обратной дороги для тебя не будет!»
– Чем вы занимаетесь? – спросила я.
– У меня строительный бизнес.
– То есть ни о какой стимуляции творчества речь не идет?
– Нет, конечно, – Игорь тяжело вздохнул. – Но, вы знаете, иногда мне кажется, что дома я действительно в самом буквальном смысле задыхаюсь… Я все понимаю!
– Не понимаете, и это очевидно, – вздохнула в свою очередь я. – Вы хоть раз пытались разобраться, что же, собственно, происходило четверть века назад с вашим отцом и что происходит с вами теперь?
– Н‑нет… А как я мог разобраться? Спросить у отца? Но мы никогда не были с ним особенно близки и сейчас разговариваем только на самые нейтральные темы…
– Есть такая вещь, как возрастная психология. И есть у любого нормального человека вашего возраста такая потребность, как потребность в расширении границ… А вопрос, возникающий в это время у многих мужчин при обозрении устоявшихся семейных горизонтов: «И это что же – на всю жизнь?! И больше ничего?!» – довольно часто сопровождается субъективным ощущением удушья, – я улыбнулась, но уже видела, что Игорь все принял всерьез.
– Ага! – сказал он с видимым удовольствием. – Это, значит, все где‑то описано, и ничего страшного. А что же делать?
– Это каждый решает сам. В самом общем виде так: в качестве лекарства от удушья надо иметь еще какой‑нибудь кусок жизни. У вас хобби нет? Альпинизм там? Или машины?
– Нет, – Игорь поморщился. – Я технику не очень люблю. И риск тоже. Я… Я, вы знаете, всегда хотел писать… И почему‑то – не что‑нибудь, а пьесы. Для театра. Может быть, это тоже наследственность, ведь отец всю жизнь связан с искусством…
– Ну вот и напишите, – обрадовалась я. – Прекрасная сублимация. Рассказчик вы, кстати, прекрасный. И история, в общем‑то, и актуальная, и оригинальная одновременно. А пьесу так и назовите…
– Как? – удивился Игорь.
– Муза по наследству, – засмеялась я.