Лечить или любить

Екатерина Вадимовна Мурашова

Лечить или любить?

 

 

Екатерина Мурашова

Лечить или любить?

 

Предисловие

 

 

Детский психолог Екатерина Мурашова не пишет книжек о том, как правильно поступать с детьми. Она не дает советов родителям и не сочиняет научные трактаты. Ее книга «Лечить или любить?» – гораздо более занимательное чтение.

Екатерина – один из создателей жанра, который пока довольно плохо представлен в русскоязычной литературе: художественные рассказы о буднях психотерапевта, основанные на профессиональном опыте. Я неоднократно слышала, что ее называют детским вариантом Доктора Хауса. По степени детективности и мастерству «нагнетания» рассказы Катерины действительно порой не уступают американскому сериалу. Однако практика питерского психотерапевта гораздо ближе к нашей повседневной реальности и помимо развлечения дает отличный материал для размышления. А то, глядишь, и действий.

А может быть, и это не главное. Герой рассказов Екатерины – ироничный и рефлексивный психотерапевт. Он методично разбирает случаи своих пациентов, философски смотрит на жизнь и весело смеется над собой. Да, а еще он предельно честен по существу. Поэтому к нему хочется возвращаться снова и снова.

Я очень рада, что издательство «Самокат» решило выпустить книгу рассказов Екатерины, которые мы несколько лет в еженедельном режиме и с постоянным успехом публиковали на сайте «Сноб».

 

Наталья Конрадова, модератор блога «Дети», проект «Сноб»

 

 

Глава 1

Сага о грязных ботинках

Действующие лица: Саша – 15 лет, 1 м 85 см рост, 46 размер обуви, 9 класс, учится хорошо,… Мама Саши, Мария Михайловна – 45 лет, экономист, внешне привлекательна, в общении интеллигентна, сдержанна. Работает…

Глава 2

Любовница токаря Ивана

– Худшее время для нашей дочери – это тот момент, когда хвалят ее брата, – вздохнула женщина и грациозным, каким‑то кинематографическим… Ее муж согласно кивнул: – Это очень тяжело. Я сам рос со старшим братом, и наши отношения никогда не были идеальными. Иногда мы ужасно дрались…

Глава 3

На что там смотреть!

– Моему сыну Кириллу одиннадцать лет. Последнее время он плохо спит по ночам, днем все время почесывается, как блоха‑стая обезьянка,… Классическая клиническая картина невроза. Очень точное описание.… – Где же Кирилл? – я демонстративно огляделась. Приличного вида и средних лет дама пришла ко мне на прием без ребенка.…

Глава 4

Страшилка про Марка

Во время приема дверь в мой кабинет заперта изнутри. Но снаружи висит табличка «стучите, и вам откроют». Ее цель очень проста: чтобы действительно… Они постучались без всякой записи (такое тоже случается – и это нормально,… Я не помню, кто именно из взрослых пришел ко мне с Марком в тот, первый раз. Кажется, мужчина и женщина. Но я на них…

Глава 5

Альбом с принцессами

Мама привела шестилетнего Янека на обыкновенное тестирование перед школой. Миловидный невысокий мальчик улыбался мне, тихим голосом, но охотно… Пока я диктовала маме упражнения для улучшения кратковременной слуховой памяти… – Вот! Видите?! – трагическим шепотом сказала мне мама, указывая пальцем.

Глава 6

Бесфрустрационное воспитание

– Вы только не подумайте, Соня очень любит своего папу. Поэтому мы сразу решили идти к психиатру. – ?!! – Да, да. А к вам зашли просто на всякий случай, потому что терапевт, которая нас с рождения наблюдает, посоветовала…

Глава 7

Богатый папа на белом коне

Я всегда нервничаю, когда приходится работать с неудавшимся суицидом подростков. Отказ от жизни у человека, который еще не жил, – что может быть… В данном случае я напрягалась еще и потому, что сама история была – банальнее… Когда‑то давно ее родители сошлись по большой и, как им казалось, настоящей любви. Почти сразу родился ребенок,…

Глава 8

Больной ребенок?

Это было много лет назад. Я тогда только начинала работать психологом, практически не имела опыта и потому сначала просто не поверила ни своим… Ребенку недавно исполнилось десять лет. Его медицинские карточки (мать… – Ничего себе документация! – воскликнула я. – И чего ж там у нас такое, если вкратце?

Глава 9

Ваша дочь – заяц?!

На первый прием они принесли длинную пластмассовую коробку. – Вот! – сказал отец и открыл коробку. – Это делает наша дочь Даша. Сначала мне показалось, что внутри – аккуратно приготовленная растопка для маленькой печки. Потом вспомнились годы,…

Глава 10

Война у трансформаторной будки

– Вы знаете, что сейчас идет война?! Тощий пятнадцатилетний подросток с прыщом на носу смотрел на меня… – Прости, но что ты имеешь в виду? – осторожно уточнила я. По возрасту, а также личному и семейному анамнезу парня…

Глава 11

Воспитывать или не воспитывать?

– Может быть, хоть вы, доктор, на него повлияете. Митя же мальчик все‑таки, ему обязательно нужно… Я с недоумением, ничего не понимая, посмотрела на восьмилетнего симпатичного… – А не могли бы вы прояснить свою мысль, – начала я, проследив направление взгляда Митиной мамы. Взгляд ее упирался в…

Глава 12

Вперед и вверх» или «Стоять и не двигаться»?

У этого ребенка не должно быть невроза. Однако он был. И я терялась в догадках. Семья из трех человек – папа, мама и двенадцатилетняя дочка Арина. Все явно, не напоказ, любят друг друга.

Глава 13

Все неловко

Люди вообще мне в принципе нравятся, поэтому к большинству своих взрослых клиентов я испытываю более или менее выраженную симпатию. Со многими из…   * * *

Глава 14

Все по Фрейду?

– Вы, часом, не психоаналитик? – подозрительно спросил меня интеллигентный мужчина с седыми висками. – Нет, нет, что вы! – открестилась я. – Ни в коем разе не психоаналитик. Я… – А какими методами вы пользуетесь? – продолжал он допытываться.

Глава 15

Вернуть сына домой

Эти две семейные истории прямо напрашиваются на то, чтобы их рассказывали парой, хотя и пришли они ко мне в разное время, с разницей в несколько… – Я понимаю, они богатые, вот его туда и тянет все время. – Женщина не… – А нужно тягаться? – удивилась я, сделав ударение на последнем слове.

Глава 16

Демократ

Есть разные стратегии воспитания детей в семье и бесчисленное количество тактик. Специалисты придумали по этому поводу свои более или менее… Я сама выросла в авторитарной семье и не совсем понимаю, о каком равенстве… Как и бывает в жизни практически всегда, и у той и у другой стратегии есть свои достоинства и недостатки. Но наиболее…

Глава 17

О ранней детской одаренности

– Кусает, бьет всех подряд, может швырнуть, чем под руку подвернется. Никакого сладу с ней нет… – Вы – мама Светы? Сидящей напротив меня девушке я не дала бы больше восемнадцати. Свете Габдурахмановой, которая из угла хмуро смотрела…

Глава 18

Доктор, вы были правы!

Родители говорили обыкновенные вещи. Я изображала вежливое внимание. Фактически с любой точки я могла начать говорить за них. Поздно приходит домой. Врет про школьные отметки и вообще… Пачка сигарет в… Почему‑то у меня возникло ощущение, что родители рассказывают обо всем этом с удовольствием. На два голоса,…

Глава 19

Дорогая мамочка…

 

Щупленькая, невысокая женщина аккуратно присела на краешек стула и положила на мой столик медицинскую карту. Карта легла тоже на край, я даже придержала ее рукой, чтобы не упала.

– Я хочу вас сразу предупредить, Ванечка у нас приемный, – негромко, с извиняющейся улыбкой сказала женщина. – Мы его год назад из детского дома взяли. Восемь лет ему было.

Я быстро пролистала карточку. Несколько обычных неврологических диагнозов, что‑то про среднее ухо, небольшой сколиоз – вроде бы ничего страшного.

– И теперь ваша семья состоит из вас, Вани… – я выжидательно взглянула на посетительницу.

– И моя мама еще. Бабушка, получается, – еще одна извиняющаяся улыбка. – Вы спросите наверняка, поэтому я сразу скажу: мне 47 лет, маме – 75. Я никогда замужем не была. Мы, конечно, маленького хотели, но нам сказали – лучше не надо. Ванечка – чудесный мальчик, мы его полюбили от всей души, но…

Ой‑ей‑ей! – мысленно воскликнула я, прикидывая, какой клубок проблем мог возникнуть за год во взаимоотношениях слегка отстающего в развитии мальчика‑детдомовца и двух немолодых женщин, привыкших к замкнутой друг на друге жизни.

– Но, понимаете, он много рисует… и я не знаю, что делать…

Уфф! Я облегченно выдохнула – это было много лучше того, что я успела предположить. Неужели она пришла ко мне только за тем, чтобы узнать, как лучше развивать художественные способности приемного Ванечки?! А почему бы и нет? Откуда ей (инженеру‑технологу – я снова заглянула в карточку) знать, как и где учат рисованию восьмилетних детей…

– Вы принесли Ванины рисунки? – спросила я. – Я хотела бы взглянуть…

– Да, конечно, простите, сейчас. – Женщина покопалась в старой пузатой сумке и вынула тощую пластиковую папочку.

Я просмотрела рисунки. Яркие цвета, лохматое солнце, домики, дороги, уходящие вдаль, какие‑то неопределенные улыбающиеся звери с толстыми лапами – не то собаки, не то медведи. И надписи на каждом рисунке – корявыми детскими буквами: «Дарагой мамочке от сына Вани с любовю».

– Очень трогательно, – признала я. – А что ж вы так мало рисунков принесли? Говорите, он много рисует…

– А они все одинаковые. – На этот раз ее улыбка показалась мне болезненной. – И к тому же он не хочет…

– Расскажите подробней. Что у вас там происходит с этими рисунками?

Я не сразу сумела разобраться в ее рассказе, потому что она перескакивала с одного на другое, явно стремясь выговориться и одновременно опасаясь сказать что‑нибудь… не знаю даже какое слово употребить… вроде бы термин «политкорректность» для внутрисемейных дел не подходит? Сказать что‑нибудь лишнее – наверное, так будет правильнее всего.

Ванечка учится в третьем классе коррекционной школы. Учителя им, в общем‑то, довольны – мальчик к учебе малоспособный, но старательный и не агрессивный. Никакой радикальной необходимости в коррекционной школе, как я поняла, не было, но в районо маме и бабушке сказали, что там маленькие классы и «вам так будет легче на первых порах». Друзей у Вани в школе практически нет, хотя в школе он проводит много времени – до пяти‑шести часов вечера, там же обедает, гуляет, готовит уроки. Год назад он рассказал одноклассникам, что прежде жил в детдоме, а теперь его мама и бабушка «нашли». С тех пор одноклассники (большинство из них старше Вани, так как сидели в одном классе по несколько лет) зовут его Подкидышем. Ванечка, к огорчению приемной мамы, отзывается на кличку.

Ваня может долго и внимательно заниматься одним делом – клеить, вырезать, рисовать, переписывать упражнение. Любит помогать по дому – мыть посуду, пылесосить, вытирать пыль. В математике и чтении он не преуспевает, а вот его рисунки хвалили еще в детдоме – они всегда были красочные и веселые. Рисовать Ваня любит, взявшись, никогда не бросает работу на полдороге, может целый день потратить на то, чтобы раскрасить разными карандашами весь лист. Маме и бабушке рисунки тоже понравились. «Ты подаришь мне этот рисунок на память?» – «Конечно, мамочка!», «Конечно, бабушка!»

Еще в детдоме Ваню научили подписывать рисунки. Это его очень вдохновило – дополнительная возможность выразить свои чувства. Ванечка и так очень ласковый мальчик. «Я тебя люблю! А ты меня?» – он говорит приблизительно по двадцать раз в день. И обнимается, и залезает на колени. Хотя уже ростом с приемную маму и чуть выше бабушки (что, впрочем, немудрено, моя посетительница – почти Дюймовочка).

Первый Ванин рисунок мама с бабушкой повесили на стенку. Второй тоже. И третий… Ваня рисовал едва ли не каждый день, сидя перед телевизором. По два рисунка, маме и бабушке, чтобы никого не обидеть. Когда женщины решили снять старые рисунки, чтобы освободить место для следующих, Ваня расплакался: «Я вам надоел, я знаю»… Ребенка с трудом успокоили. На следующий день рисунков было в два раза больше, Ваня постарался для любимой мамочки во время «продленки». Попробовали складывать рисунки в коробку. Ваня не плакал, вздыхал и отказывался от любимых творожков. Когда его вызвали на разговор, сказал: «Я знаю, это вы по доброте, а так они некрасивые, чего их вешать»… Новые рисунки тут же отправились на стенку, а женщины вечером на кухне сами всплакнули: «он ведь сиротинка, настрадался, ему внимания хочется»…

Спустя какое‑то время ситуация стала безвыходной – стенки кончились. Женщина отправилась сначала к психологу в социальную службу, потом – позвонила по телефону доверия.

Первый психолог велел перетерпеть, так как у мальчика еще не кончился переходный период от детдома к семейной жизни. Второй сказал, что женщинами откровенно манипулируют, и призвал немедленно все рисунки убрать, пока парнишка окончательно не сел приемным родителям на шею.

– И что вы теперь думаете? Что чувствуете? – спросила я. «Политкорректность» явно не давала моей посетительнице не только разрешить ситуацию, но даже увидеть ее.

Женщина опустила глаза.

– Ванечка – чудесный мальчик…

– Бросьте! Мы не обсуждаем Ванечку. Мы обсуждаем, что делать. Как вам сейчас?

– У нас в квартире сейчас как в дурдоме, – с явным облегчением призналась она. – Эти одинаковые рисунки на стенах, и подписи. Я вхожу после работы, и меня сразу тошнит. А мама там целый день… Мы не справились, да?

– А почему бы вам не призвать к разрешению создавшейся ситуации самого Ваню? – не отвечая на ее вопрос, спросила я. – Почему вы сейчас не привели его с собой?

– Ой, да что вы! – воскликнула женщина. – Он же ребенок, он не очень здоров, он и так уже в жизни… это мы должны, раз взяли ответственность… Но получается, что… меня все предупреждали…

Она явно приготовилась заплакать.

– Вы теперь одна семья, – быстро сказала я. – Поэтому ответственность придется разделить. Вы – технарь. Основное свойство газов помните?

– Что? Газов? А… Летучесть? Нет…

– Жидкость принимает форму сосуда, а газ…

– Газ занимает весь предоставленный ему объем!

– Верно! Все дети (родные или приемные) – газообразны. От природы. Занимают весь предоставленный им объем. Весь! Много или мало, сколько предоставите, столько и займет. В норме это проверяется между вторым и третьим годом жизни.

Ване – девять. В детдоме он знал, а в семье – не знает. Вот – проверяет. Если не отвечать или поддаваться, все дети садятся на голову. Надо ему сказать, как тут все устроено. А вы… В общем, давайте приходите завтра с Ваней.

 

* * *

 

Ваня очень старается мне понравиться. Принес рисунок в подарок, держит на коленях. Интересно, написано ли там: «Дорогому психологу…»?

– Значит, так, – говорю я. – В человеческих семьях есть такой обычай: тот рисунок сына или дочери, который маме нравится, она вешает на стенку. Он там висит два дня. Потом его снимают и кладут в папку. Понятно?

– Понятно! – с готовностью кивает Ваня.

– Стены в квартире оклеивают обоями, а не детскими рисунками. Иногда вешают картины художников или портреты предков. Это понятно?

– Конечно! – торопится Ваня. – У нас как раз висит портрет дедушки Егора, в мундире, он на войне воевал.

– Именно! Дедушка Егор в мундире. Скажи, а тебе чего больше нравится – клеить или лепить?

– Вообще и то и другое, но клеить, наверное, больше, – подумав, сообщает Ваня.

 

* * *

 

Рисунки Вани не выдавали никаких его художественных талантов, а вот его необыкновенную усидчивость надо было обязательно использовать для поднятия самооценки. Тесты на интеллект показывали нижнюю границу нормы. Подумали и посоветовались, призвав бабушку (в прошлом – педагог). В результате мама Вани решилась на эксперимент: на следующий год перевела Ваню в обычную «дворовую» школу снова в третий класс и одновременно отдала в кружок авиамоделирования. Эксперимент оказался очень удачным – тихий Ваня сразу полюбился немолодой учительнице, стал получать четверки и даже пятерки, подружился с мальчиком и двумя девочками, а модели самолетов… Ну, они, как вы понимаете, стоят на полке. Места пока хватает, потому что на каждую у Вани уходит почти два месяца.

 

Глава 20

Женский вопрос в России

– Я мастером на заводе работаю. Говорить не привык – уж извините. – Мужчина, похожий на медведя средних размеров, понуро сгорбил плечи. Стул под ним… Я улыбнулась: – А мне казалось, что мастер – по должности должен говорить, объяснять…

Глава 21

Закон джунглей сегодня

– Мф! Что говорит Закон Джунглей, Балу? – Горе не мешает наказанию. Только не забудь, Багира, что он еще мал! – Не забуду! Но он натворил беды, и теперь надо его побить. Маугли, что ты на это скажешь?

Глава 22

«Защита Лужина»

 

– Он ничего не говорит! Последнее время мне кажется, что и не понимает, – мама была в отчаянии. – Я спрашивала у психиатра, мы же делаем все, что надо, почему нет прогресса? Так он знаете что мне сказал: а вы не думали о другом ребенке? А этого куда? На помойку?!

– Замолчите! – прошипела я. Пятилетний ребенок был тут же, в кабинете, и спокойно строил гараж для машин из большого конструктора. – Будете отвечать строго на мои вопросы.

В качестве сопутствующих проявлений ММД (минимальная мозговая дисфункция) Никита имел гиподинамический синдром, а также очень сложный и тяжелый дефект речи. Прежде он много говорил, но на своем языке. Его не понимали даже родители. Постепенно мальчик перестал даже пытаться что‑то сказать и перешел на бедную, но всем понятную жестовую речь. Речь Никита понимал, но из‑за отсутствия полноценной коммуникации у него наблюдалось явное отставание в развитии. Три логопеда отказались от работы с мальчиком, потому что тот не хотел выполнять их задания, и последний посоветовал родителям обратиться к психиатру.

Психоневролог выполнил положенные обследования, но не нашел ничего особенного. От выписанных им таблеток Никита становился еще более вялым и тихо сидел в углу, перебирая какие‑то тряпочки и игрушки, сортируя их по ему одному известному принципу. Психиатр дал направление в дневной стационар, сказав, что ребенку нужно общение. Мама отказалась: «там же одни идиоты!» – объяснила она мне. Раньше Никита нормально общался с детьми на площадке, принимал участие в общих играх, но в последнее время отсутствие у него речи стало вызывать заметное удивление сверстников и особенно их родителей. Никита стал играть отдельно от всех.

Ситуация явно усугублялась, и женщина просто не знала, куда кинуться.

– Я ведь все делаю! – как заклинание повторяла она. – Он родился с проблемами, это да, но ведь я никогда не опускала руки, я боролась, выполняла все рекомендации специалистов…

– В семье все нормально? – для порядка спросила я. Ребенок был явно «неврологический», с последствиями родовой травмы, но все же…

– Да‑да, – подтвердила женщина. – Мы живем с мужем и мамой. Мама мне с Никитой и по хозяйству помогает, а муж по большей части на работе и в наши проблемы особенно не вникает. Но отношения у нас хорошие, никогда никаких ссор, скандалов…

– А ваш муж может общаться с сыном?

– Ну… да… – несколько неуверенно сказала мама Никиты. – Они телевизор вместе смотрят, в компьютер иногда… мне, правда, невропатолог сказал, что Никите много вредно… В выходные они обязательно гуляют – муж на скамейке с компьютером сидит, а Никита на площадке – поговорить‑то с ним нельзя…

Да уж, назвать это общением довольно затруднительно…

Что‑то зацепило меня в этом рассказе, но что именно – я не успела сообразить. И потому пошла банальным путем.

– Ну что ж, – сказала я. – Давайте попробуем позаниматься.

Разговаривать, играть и вообще общаться со мной Никита отказался, но глаза у него были умные – и потому я надеялась. Не слишком профессиональное наблюдение, понимаю… Не имея дефектологического образования, я почти никогда не преуспеваю в занятиях с умственно отсталыми детьми, зато аутистам, ребятам с СДВ (синдром дефицита внимания), «пограничникам» и прочим «странным» ребятишкам я обычно нравлюсь, и в конце концов они идут на контакт.

Сначала Никита не слишком‑то мне доверял, и наше общение было довольно странным – я говорила обо всем подряд (например, рассказывала, как в юности работала в зоопарке), а мальчик упрямо молчал, сидя в кресле и глядя в пол. Однажды я дала ему в руки сложную китайскую головоломку (большинству взрослых она не по зубам), и вдруг Никита практически мгновенно сложил ее. Я решила, что это случайное совпадение, и высыпала на ковер еще несколько аналогичных игр попроще. Мальчик впервые за все время знакомства улыбнулся, повозился минут пять, а потом вполне отчетливо произнес:

– Готово! – и знаками показал, что хочет еще.

В течение ближайшего часа выяснилось, что, если вербальный интеллект Никиты вообще с трудом обнаруживается (из‑за отсутствия речи), то его невербальный интеллект «тянет» на семь‑восемь лет (а по отдельным заданиям – и больше).

– Ты всех обманул! – сказала я Никите. – Все думали, что ты ничего не можешь, что ты глупый. А ты, оказывается, вот что можешь! Даже не все взрослые могут так. Ты – умный! Значит, ты можешь и говорить тоже.

– Я. Говорить. Нет. Умный. Нет, – с огромным напряжением, но опять же вполне узнаваемо сказал Никита.

– Чепуха! – возразила я. – Вот! – я кивнула на собранные головоломки. – Это – доказательство. Я тебе не верю. Ты – можешь!

Несколько секунд Никита молчал, понуро глядя в пол, а потом вдруг заговорил, захлебываясь, всхлипывая… и совершенно непонятно. Мне оставалось только ждать, когда он остановится.

– Что? – спросил мальчик в самом конце.

– Я поняла, – наобум заявила я. – Не слова. Ты сказал, что у тебя ничего‑ничего не выйдет. Что ты уже пытался научиться и ничего не получилось. Что тебя все равно никто не поймет, вот как я сейчас тебя не понимаю. Так?

– Так, – удивленно кивнул Никита. Мне показалось, что на самом деле он в основном говорил что‑то другое, но ради сохранения контакта предпочел убедить себя, что я все угадала правильно.

– Мы будем учиться с самого начала, – предложила я. – Вот на этих заданиях. Вот здесь нужно считать две клеточки вверх, а здесь – вниз. Ты все это сам сделал и правильно решил задачу. А теперь скажи: вверх!

– Верх!

– А теперь скажи: вниз!

– Низ!

– Вот видишь, у тебя все получается. Главное, что мы теперь знаем: ты умный, ты все сможешь.

 

Я попыталась объяснить матери, как учить Никиту говорить через решение пространственных задач. Она не поняла, так как ее собственный интеллект был откровенно вербальным. Но отец Никиты – математик, преподаватель Электротехнического института.

– Ведите сюда папу, – велела я.

– Он не пойдет, он во все это не верит, – сказала она.

– Так объясните ему.

– Он меня не слушает.

И тут вдруг я поймала в их семье то, что потеряла раньше: супруги живут вместе восемь лет и «никогда не ссорились». Как это возможно?

– Хорошо, – сказала я. – Я позвоню и сама с ним договорюсь.

 

Папа Никиты понял меня с полуслова. «Компьютер использовать можно или только кубики‑картинки?» – спросил он. – «Можно, – ответила я. – Но не злоупотребляйте. У детей этого возраста мышление наглядно‑действенное. Им надо все трогать, манипулировать предметами».

Буквально через два месяца Никита уже мог говорить простыми предложениями из двух слов. Мама тут же решила принять участие в процессе и отдала сына в ближайшую «обучалку‑развивалку». Сходив туда три раза, Никита категорически отказался от дальнейшего посещения.

– Они смеются, – кратко объяснил он мне.

Спустя еще некоторое время выяснилось, что мальчик легко обыгрывает обоих родителей во все логические игры. Я посоветовала маме сделать набоковскую «Защиту Лужина» своей настольной книгой. Она восприняла это как изощренное издевательство. Папа отвел сына в шахматный кружок. Три месяца пребывания в кружке Никита молчал. Потом однажды сказал:

– Не так надо! – сел за доску и выиграл из заведомо проигрышной позиции.

– Малыш, ты – гений! – сказал руководитель кружка и обнял мальчика. Никита разрыдался.

 

– Молчание Никиты и его никому не понятная речь – это проекция? – сказала я папе. Вопрос в конце моей реплики едва угадывался.

– Да, – согласился мужчина. – Мы давно друг друга не слышим. Но я консервативный человек и уже привык. К тому же у нас сын.

– Ваш сын годами пытался показать вам, что так жить неправильно.

– А что я еще могу? – развел руками папа. – Я с ним занимаюсь, как вы велели.

 

– Никиту «разговорила» я, – сказала я маме. – Представьте, что кто‑нибудь научится слышать вашего мужа и хотя бы иногда говорить с ним на его языке.

– Но что же делать?! – на глазах женщины показались слезы.

– Учитесь, – пожала плечами я. – В нашей культуре чувствовать и говорить об этом – прерогатива женщин. Если хотите, есть всякие тренинги…

– Да! Я пойду! – мама Никиты приободрилась. – Я буду бороться за свою семью!

Я только вздохнула… Ох уж мне эти борцы…

Сейчас Никите одиннадцать лет. Он мало, но вполне понятно говорит, пишет с чудовищными ошибками, с трудом читает вслух (про себя он читает прекрасно, его любимая книга – трилогия «Властелин колец») и имеет твердую двойку по русскому языку. Из класса в класс его переводят только потому, что он чемпион города по шашкам среди юниоров.

 

Глава 23

Злыдня

 

– Хочу, чтобы вы сразу знали – вся проблема во мне и дети тут ни при чем, – напористо произнесла женщина весьма монументальных форм, похожая на актрису Нонну Мордюкову в ее зрелые годы.

– Тогда, может быть, вам следует обратиться к взрослому психологу в районную консультацию? – предположила я.

– А как же дети?! – весьма непоследовательно воскликнула женщина. – Они же сволочами вырастут!

– О господи, – вздохнула я. – Ладно. Сядьте сюда и расскажите все по порядку. Сколько у вас детей и что вас в них беспокоит?

– Двое – мальчик и девочка. И глядите: у дочки с детского садика есть лучшая подруга Варечка. Чудесная девочка, добрая, спокойная, очень талантливая, с пяти лет на фортепиано занимается. Варечка с дочкой в один класс пошли, за одной партой сидят, в школу, из школы – только вместе. И вот Варечка победила в каком‑то конкурсе юных исполнителей. Пригласила нас с дочкой на торжественный концерт. В филармонии была вся такая красивая, в длинном платье, с локонами, играла – так хорошо, прямо до слез. А вечером вдруг моя мне и говорит: мама, я понимаю, что это нехорошо, но только я Варьку почему‑то сегодня ненавидела… Каково, а?

Прежде чем я успела как‑то отреагировать, женщина продолжила свой рассказ.

– Теперь сыночек… Все у него придурки. Ни про кого из одноклассников или учителей доброго слова сам не скажет, приходится клещами тащить. Потом оказывается, что Ваня все‑таки дал ему контрольную списать, Дима перед учительницей заступился, а Рифкат рисует и делает чудесные компьютерные мультики… Вот видишь! – говорю. А он: ну и что, я бы тоже так мог, если бы вы мне такой комп, как у Рифката, купили.

– То есть, вас волнует, что ваши дети не умеют радоваться чужим успехам и спокойно признавать чужие достижения, – спросила я. – Правильно?

– Конечно! А только откуда бы у них что взялось, если я сама… злыдня! И ничего с этим поделать не могу!

Я, не удержавшись, широко улыбнулась. Уж очень неожиданным словом охарактеризовала себя моя посетительница.

– Вам смешно? – горько спросила она. – А мне вот не до смеха, между прочим…

– А в чем же это у вас‑то выражается? – спросила я.

– Да я и сама радоваться не могу! Даже если подружка‑расподружка…

– А сочувствовать, если у подруги горе?

– Ну, это конечно! Что ж мы, не люди, что ли? Вот у моей с техникума подружки в позапрошлом году у сыночка пятилетнего заподозрили онкологию на ножке, в больницу их положили. Так я только что на стены не лезла, всех своих извела, в три церкви сходила, а когда назавтра должен был главный анализ прийти, так я всю ночь не спала, сидела на кухне, чаи гоняла и только все повторяла как заведенная: «Господи, ну пожалуйста! Господи, ну пожалуйста!»

– И что? – не выдержала я.

– Обошлось!.. А год спустя у той же подружки – радость. Она сыночка‑то одна растила, а тут встретила мужика. И не мужик, а золото просто – руки, голова и, главное, душа на месте – сынка сразу за своего признал, и к ней так хорошо, сразу видно – любит. Думаете, я за нее порадовалась?

– Подозреваю, что – нет, – улыбнулась я. – Вот! – женщина подняла толстый палец. – То‑то и оно! Наоборот, даже дружить с ней стала меньше… Чего же от детей‑то ждать, если у них мать такая?.. Так вы мне скажите теперь, можно это как‑то лечить, что ли… Или, как у нас бабушка говорит, только в церковь с этим идти? Я вообще‑то не очень верующая, если честно…

– Вы стремитесь к религиозному идеалу? – спросила я.

– Вы что, надо мной издеваетесь? – вопросом на вопрос ответила она.

– Видите ли, в мире наверняка существует некоторое количество очень продвинутых духовно людей, которые способны радоваться радостью любого человека. Но большинство обычных нормальных людей, как правило, готовы помочь чужому горю, а вот порадоваться чужой радостью… эта способность включается только для самых близких, например, собственных детей или, наоборот, для совершенно чужих. Вот смотрите: у меня есть маленький пациент, который родился сильно недоношенным, с самого рождения почти ничего не слышит, и теперь вот стал слепнуть. Интеллект у мальчика сохранен, и есть возможность спасти зрение. Но операция очень дорогая, сейчас они собирают деньги. Вы порадуетесь, если у них все получится и мальчик не ослепнет?

– Да конечно порадуюсь! Дай им бог!

– А если бы ваш сын победил на математической олимпиаде? Радость?

– Ой, радость, – сказала женщина, и по ее тону я поняла, что математические победы мальчишке не светят совершенно.

– Если мы четко осознаем и принимаем свои чувства – и позитивные, и негативные, – то это возможность работать с ними. Важно ведь, что мы делаем в реальности. Ваша дочь не пыталась облить чернилами ноты и красивое платье Варечки? Нет? А сын смотрит и наверняка хвалит приятелям мультфильмы Рифката. Вы признаете достоинства нового мужа своей подруги…

– То есть, это все нормально, что ли? – подозрительно спросила женщина.

– Разумеется, вы придете ко мне сначала с дочерью, а потом – с сыном. Мы с ними поговорим, уточним… Но то, что ваша дочь, как и вы сами, открыто призналась вам в своих чувствах и сразу же дала им оценку, кажется мне хорошим знаком… Как она сейчас с Варей?

– Да как всегда – не разлей вода!

– Вот видите…

– Да! Вы верно говорите: правда – великая сила. Я‑то так за подружкой своей скучаю, прям сказать не могу… Сей же час, как выйду, позвоню ей и скажу: Райка, да я тебе просто обзавидовалась, и все тут! Давай в воскресенье пельменей налепим!

Я улыбалась уже не переставая, представляя реакцию Райки и последующее объяснение подруг. Женщина попрощалась и пошла к выходу, но на пороге вдруг обернулась и достала из сумки кошелек.

– Так тот мальчик‑то ваш… – нерешительно сказала она, разом растеряв свою напористость, – которому на операцию… Много мы не можем, но хоть что‑то, вот, возьмите… Вы ведь сумеете передать?

Я кивнула и взяла деньги. «Злыдня» облегченно вздохнула и закрыла за собой дверь. Больше я ее никогда не видела.

 

Глава 24

Жить в отдельном домике

Женщина с виду была похожа на писательницу Оксану Робски, только нашего, петербургского разлива. Помягче черты лица, да вместо сканирующего… Ребенок, девочка лет пяти‑шести, напоминал чертика. На ней были… Поздоровавшись и уверенно назвав имя‑фамилию‑адрес, девочка сразу же направилась к полкам с посудой –…

Глава 25

Игры нашего двора

Наступила весна. Почти незаметно растаял снег, многократно прославленный в эту зиму средствами массовой информации, пробежали ручейки, высохли под… После экспресс‑самоанализа становится ясно: на освободившемся асфальте… Вторая весенняя игровая возможность – «школа мячиков», или «десяты». Нужно для них всего ничего: прыгучий мячик, кусок…

Глава 26

Как воспитать чудовище?

– Доктор, мы воспитали чудовище! И теперь не знаем, что нам делать! Немолодые, интеллигентные люди. По трудно описываемой, но легко улавливаемой… – А где же чудовище? – спрашиваю я, стараясь придать своему голосу некое легкомыслие, ослабить трагический напор…

Глава 27

О пользе глянцевых журналов

Родители были очень молодыми и симпатичными. Правда, слегка встревоженными. Ребенку на вид исполнилось года два с половиной. Он крутил круглой, коротко… – Как тебя зовут? – спросила я у ребенка.

Глава 28

Как в романе

За одну короткую летнюю ночь на пустыре за моими окнами вырос городок аттракционов. С вечера выгрузили из огромных, пестро раскрашенных фур… И, конечно, генератор раздражения и головной боли – грянула ярмарочная музыка… А еще примерно через неделю ко мне через хозрасчетное отделение (за плату) пришел высокий, цыганистого вида парень с…

Глава 29

Ковер с длинным ворсом

Начало этой истории совпало с разгаром перестройки. Немолодая круглолицая женщина самого простецкого вида привела на прием… – Я туточки ни при чем, а он – мальчонка хороший, – сказала женщина, не выпуская меня из ассоциаций, связанных с…

Глава 30

Кому нужны дети?

– Я пока одна зайду, можно? Хотелось бы сначала без него… Симпатичная женщина средних лет. На лице – некоторая потерянность и надежда.… – Конечно, можно. Проходите, пожалуйста…

Глава 31

Личная жизнь гастарбайтеров

Когда близко Рождество и Новый год, хочется историй счастливых и странных. Вы согласны? Такие в моей практике тоже случаются, хотя, может быть, и… То, о чем я расскажу сегодня, каким‑то удивительным образом… А вот когда почти такая же история была мне рассказана на приеме в пятый раз, тут я и задумалась…

Глава 32

Любить своего ребенка

– Я пришла без ребенка, потому что у него все в порядке, – сказала женщина и замолчала, сложив руки на коленях и глядя ку‑да‑то внутрь… Я попыталась ей помочь: – Но поскольку вы пришли в детскую поликлинику, а не обратились к взрослому психотерапевту, то, по всей видимости,…

Глава 33

Машенька и баскетбол

Очень высокая мама в белых кроссовках – явно весьма дорогих и фирменных. Колени и прочие сочленения складываются, как звенья столярной рулетки.… Девочка с круглой добродушной физиономией, кроссовки – уменьшенная копия… – Как тебя зовут?

Глава 34

Между добром и злом

– Скажите, вы согласны с тем, что понятия добро и зло – относительны? – агрессивно спросила сидящая напротив меня дама. – Гм‑м… Ну, в общем‑то, да, – ответила я. Я совершенно не разбираюсь в брендах одежды и бижутерии, но что‑то в облике и повадках дамы подсказывало мне:…

Глава 35

Муза по наследству

– Я прошу вас помочь мне сохранить семью! Крылья породистого носа мужчины нервно раздувались. Казалось, у него там жабры… – Ага, – сказала я несколько обескураженно. Интересно, кто на его семью нападает‑то? Пришел он один.

Глава 36

Надень тапки!

Все понимают, что детей надо воспитывать. С этим все согласны, вне зависимости от рас, религий, возрастов и полученного образования. Но вот по… Довольно часто, особенно в последние годы, ко мне приходят молодые (и не очень… – Вы – специалист, стало быть, вам виднее. Вот у нас ребенок. Ему два (три, десять, тринадцать) года. Скажите, как…

Глава 37

«Нам не дано предугадать…»

 

– Можно, я зайду пока одна, без него?

Невысокая женщина с печальным незначительным лицом прошла в мой кабинет. Худощавый юноша, сидя на банкетке в коридоре, проводил ее недобрым взглядом. Маменькин сынок, навскидку предположила я. Растила мать‑одиночка. Вложила всю душу. Теперь он вырос, отдалился и хочет свободы. А маменька все таскает его по детским поликлиникам…

– Вы нас не помните? – спросила женщина. – Игорь Масаев? Мы были у вас два раза. Первый раз, когда он учился во втором классе и к нему приставали два пятиклассника. А второй, когда Игорьку было тринадцать и мы с ним совсем не могли понять друг друга, ругались из‑за учебы, его гулянок, и все такое. Я помню, вы тогда сказали так: «Разумеется, бывают сыновья более умные, более послушные, более благодарные и т. д. Но у вас этот сын и другого, по всей видимости, уже не будет». Ему сказали другое: «Само собой, бывают родители более понимающие, более богатые, более снисходительные или равнодушные к тому, что выделывают их дети. Но тебе досталась эта мать и никакой другой не будет уже наверняка. Так попытайтесь же, если не понять, так хотя бы принять друг друга». Не знаю, как на него, а на меня это тогда произвело впечатление. И мне стало как‑то легче с ним договориться…

Их подросткового визита я не помнила, так как подростково‑родительские проблемы в самых разных семьях обычно похожи друг на друга, как шампиньоны в магазине, да и, что греха таить, говорю я им всем приблизительно одно и то же.

А вот тщедушного второклассника, которого, избрав жертвой, последовательно изводили два дурака из пятого класса, я вспомнила. Мальчишка уже попробовал все: убегать от них (они бегали быстрее), жаловаться учительнице (они подкарауливали его одного и следили, чтобы рядом не было взрослых), драться (они, разумеется, были сильнее). Никаких серьезных повреждений, с которыми можно было бы обратиться в соответствующие инстанции, малолетние мерзавцы мальчишке не наносили – так, по мелочам: то вытрясут на пол ранец, то запрут в шкафу для швабр, то покидают от одного к другому на манер ручного мяча… В конце концов парнишка стал отказываться ходить в школу. Родители думали о переводе в другое учебное заведение, но рассуждали резонно: а не найдется ли и в следующей школе кто‑то, кто опять изберет их сына жертвой? И что тогда?

– Ты должен их удивить, – сказала я мальчишке. – Они глупые, как собачки Павлова. У них на тебя образовался рефлекс – дергаешь за веревку, звенит звонок. Если ты сделаешь что‑то, чего они совсем не ожидают, они испугаются и отстанут.

– А что я могу, чтоб они испугались? – деловито спросил мальчишка. – Они вон какие здоровые.

– А что у тебя получается хорошо? За что тебя хвалят?

– За стихи, – усмехнулся он. – Я стихи здорово читаю. С выражением, лучше всех в классе. На пять с плюсом.

– Отлично, – я «отзеркалила» его кривоватую усмешку. – Значит, будешь читать им стихи…

Тогда, я помню, мы выбрали для декламации юным идиотам «Смерть поэта» Лермонтова. Но чем все это закончилось?

 

– Сколько лет Игорю сейчас?

– Девятнадцать, – сказала женщина и заплакала, как осенний дождь. Тихо и безнадежно. Впереди зима. И от ее плача у меня почему‑то побежали по коже мурашки. – У них там вроде бы есть психолог. Но он согласился только к вам, потому что помнит, как мы к вам ходили. Мы все время боимся, как бы он с собой чего‑нибудь…

– Давайте пригласим Игоря, я поговорю с ним, – сдерживая дрожь, предложила я. Где это – «у них там»? В сумасшедшем доме? Точно нет, ведь я – хороший интуитивный диагност, психиатрию обычно вижу на семь футов под килем. У Игоря ее не было…

 

– У меня – прогрессирующая мышечная дистрофия, – сказал Игорь. – Знаете, что это такое?

Я кивнула.

– Ну и чем вы можете мне помочь? – он с вызовом вскинул подбородок.

– Не знаю, – призналась я.

Мы помолчали.

– Через несколько лет я стану глубоким инвалидом, прикованным к креслу, – сказал юноша. – Еще через несколько лет не смогу дышать и умру.

– Никто не знает, когда и от чего изобретут лекарство, – сказала я. – Да и болезни, даже самые страшные, у всех протекают по‑разному. И… Игорь, вы слышали про английского физика Стивена Хокинга?

– Ну разумеется! – ухмыльнулся юноша (мне показалось, или я действительно узнала эту кривоватую улыбку затравленного второклассника?). – Вот уже полтора года мне все подряд говорят то же, что и вы. И про Хокинга. Одна беда: я не гениальный физик, и никогда им не стану – у меня по физике и математике всегда были тройки… Да и все безумные технические средства, которые обеспечивают сейчас жизнедеятельность этого англичанина, моим родителям не по карману. Может быть, это к счастью…

– А что у вас получается? Чем вы увлекаетесь?

– Вы хотите спросить: чем увлекался? Что получалось? – он голосом подчеркнул прошедшее время.

– Да нет. Я хотела спросить именно то, что спросила. Что вы вообще сейчас делаете? Просто сидите дома и жалеете себя? Или еще что‑то?

– Я учусь в колледже на программиста. Все вокруг решили, что в моем положении это самое разумное. Типа инвалид на колясочке у компьютера, хоть одним пальцем… Жалко только, что мне совсем не нравится писать программы, да и способностей у меня к этому нет… Что я люблю? Мне нравится общаться с людьми, нравится этнография, я люблю путешествовать, если бы не болезнь, я, наверное, хотел бы работать в индустрии туризма… А? – он явно провоцировал меня. Я его понимала.

– Никто ни черта не знает, – зло сказала я. – Кто‑то собирается прожить еще лет пятьдесят, но вот уже выпил свою водку придурок‑водитель или неубранная вовремя сосулька начала отваливаться от крыши…

– Ага, Аннушка уже разлила масло… – он улыбнулся чуть теплее.

– О’кей! Допустим, что мы точно знаем: осталось три дня, потом – конец. Как провести эти три дня? – вот вопрос. Можно все три дня молиться в храме, пытаясь установить мир в своей душе. Можно пить водку и трахаться в борделе. Можно закрыться в комнате и написать прощальную новеллу, поэму или симфонию, которая потрясет (или не потрясет) оставляемый мир. Можно посетить всех друзей и родных, всем сказать о своей любви, если надо, попросить прощения. Можно просидеть эти три дня на берегу реки, глядя на воду и шевелящуюся от ветра листву. Очень много всего можно сделать… Надо только определиться, чего вы хотите.

Он заговорил не сразу.

– Пожалуй, вы правы, – сказал он. – У меня ведь больше, чем три дня. Я должен сам решить…

– Разумеется. К черту программирование одним пальцем!

– К черту! – с энтузиазмом подхватил Игорь и спустя время улыбнулся печально. – Вот чего мне жаль, так это того, что я так и не узнал любви… Я ведь никогда…

Черт! Черт! Черт! – на глаза мне навернулись слезы. Если он заметит, что я плачу от жалости к нему, он просто встанет и уйдет. Зачем ему сопливый психолог?!

– Вам никто не говорил, что любовь – это не только «трахнуть»? – огрызнулась я и, смягчившись, добавила: – Я мало знаю о вашей болезни… Это… уже невозможно технически?

– Нет, почему же? – удивился Игорь. – Пока у меня с этим все нормально. Просто я не хочу никого обманывать и не хочу, чтобы со мной из жалости…

– Вот чепуха! – сказала я. – Вы знаете, что этот расслабленный физик не так давно развелся с женой и женился на своей сиделке? Как вы думаете, зачем ей это было нужно?

– Наверное, это из‑за денег и его известности? – неуверенно предположил Игорь.

– Болван! – припечатала я. – Вы ничего не понимаете в женских чувствах! Всю историю женщины только так влюблялись в убогих, юродивых, нищих непризнанных художников, умирающих туберкулезников и прочих маргиналов. Тоже из‑за денег? Вам никогда не приходило в голову, что женщины любят жалеть – вот что! Им это удовольствие доставляет!

– Ого! – Игорь закрутил головой, как бы укладывая в ней новую мысль. – Значит, если вы мне не врете, и у меня еще может быть…

– Еще как! – сказала я. – Особенно, если научитесь торговать своим состоянием, как Хокинг. Он же теперь уже не столько физик, сколько бренд…

– А помните, как вы послали меня во дворец пионеров в литературную студию? – спросил Игорь.

– Не‑а, – честно ответила я. – А ты что писал – стихи или прозу?

– И то и другое. Только у меня там ничего не вышло, мне стало скучно, и я ушел.

– Ну и ладно. Лучше скажи: чем кончилась та история со стихами и пятиклассниками?

– О! Ха‑ха‑ха! – Игорь расхохотался. – Они испугались, как вы и говорили. А я сам бегал за ними по школе и кричал: «А вы, надменные потомки известной подлостью прославленных отцов…» Теперь уже они прятались от меня. Наверное, они решили, что я сошел с ума. И больше никогда ко мне не приставали. Нашли себе другую жертву…

В кабинет заглянула по‑прежнему тихо плачущая мама Игоря.

– Что вам нужно? – весьма нелюбезно поинтересовалась я.

– Простите. Но я первый раз за полтора года слышу, как он смеется…

– Если захочешь, можешь прийти еще, – сказала я Игорю.

– Нет, я не приду, – ответил он. – Потому что я сейчас понял: в этот раз вы сказали мне то же самое, что и тогда, во втором классе: я должен сделать то, чего от меня никто не ожидает. И тогда все будет хорошо. В данном случае – я должен полноценно прожить эти условные три дня. Кажется, я даже уже начинаю понимать, как мне это сделать…

 

Недавно моя дочь обратила мое внимание на одного блоггера в Интернете. «У него очень интересные и оригинальные материалы и подборки, – сказала она. – С ним можно совершать настоящие путешествия. Но странное впечатление: всего этого слишком много, как будто бы он боится куда‑то не успеть и занимается всем этим по 18 часов в сутки. И еще – материалы разные, но во всех них присутствует какая‑то светлая печаль. Он что – прикован к этому компьютеру?» – «Возможно», – ответила я и сходила по указанной дочерью ссылке. Материалы были действительно интересно подобранными и осмысленными. Отзывы читателей – благодарными. Картинка, которая представляла автора, изображала какого‑то чертика с рожками. Но – почему мне показалась знакомой его улыбка?

 

Глава 38

«Не говори с тоской: их нет»

 

Женщина была беременна на небольшом сроке и очень плохо выглядела – серое лицо и безжизненные глаза. Я мысленно высказалась в адрес того, кто довел ее до такого состояния: отец ребенка? Свекровь? Работодатель?

– Два с половиной года назад моего сына Кирилла сбила машина, – сказала женщина. – Ему было десять лет. Милиция и свидетели подтвердили, что водитель не виноват – он ехал по правилам и не превышал скорости. На гололеде занесло прицеп, знаете, бывают такие огромные машины, а сын стоял на бордюре тротуара… Водитель вызвал скорую, держал его на руках, но Кира умер еще в машине…

– Сожалею, – сказала я (а что еще можно сказать в таком случае?!).

Женщина беззвучно и страшно плакала. Мутные слезы катились по ее лицу, как по стене.

– Но сейчас вы ждете другого ребенка, – я решила прервать этот процесс, ведь Кирилл наверняка был оплакан раньше.

– Да, но я не могу.

– Что значит, не можете? – изумилась я. – Ведь вы УЖЕ беременны.

– Мне все говорили: муж, мама, психиатр в больнице – это лучший выход. Но, мне кажется, я не имею права…

– Что за чушь?! – патетически воскликнула я, но после упоминания психиатра в моей голове родилась ледяная мысль: «Неужели гибель сына спровоцировала у матери большую психиатрию? В этом случае она рассуждает вполне здраво: что ждет еще не родившегося малыша? Но зачем же она пришла ко мне? Не доверяет мнению лечащего врача?»

– Со дня гибели Киры я все время думаю: «Почему он? Почему именно с нами это случилось?»

– Этот вопрос не имеет ответа, – быстро сказала я.

– Да, я знаю. Мне советовали ходить в церковь, молиться. Говорят, многим помогает. Все в руках Божьих. Но я не смогла молиться тому, кто держал жизнь моего сына в своих руках и… распорядился ею таким образом.

– Давайте оставим Бога в покое. Поговорим о вас и вашем будущем ребенке.

– Вы… вы не верите в Бога? – впервые женщина взглянула на меня с каким‑то живым чувством.

– Да, я атеистка, – подтвердила я.

– Хорошо. Тогда вы, может быть, поймете. Каждый отвечает сам за себя, без богов и чертей. После смерти ничего нет. Все здесь. Я – чудовище. Мне нельзя больше иметь детей.

Я чувствовала, что беседа идет по краю. В любой момент она могла встать и уйти. Куда?

– На каком основании вы делаете такой вывод? Вы не можете винить себя в гибели Кирилла. Его смерть – трагическое стечение обстоятельств.

– Речь не об этом. Я смотрела на живых детей, его школьных друзей, которые приходили ко мне со словами сочувствия, на славных соседских ребятишек во дворе… Я всех их ненавидела за то, что они живы, понимаете?! Я думала: лучше бы любой из них! Я готова была послать на смерть чужого ребенка, чтобы жил мой собственный! Я никому об этом не говорила, потому что это ужасно, но… я даже рекламу в телевизоре смотреть не могла, если там были дети. Я представляла себе…

– Хватит! – прикрикнула я.

Хорошее воображение может быть и благом, и проклятием, в зависимости от обстоятельств, я это хорошо знаю по себе.

– Давайте так: мухи – отдельно, котлеты – отдельно. Вы пережили тяжелейшую трагедию. Некое помутнение сознания в этом случае почти нормально.

– Меня лечили в больнице, всеми способами, вплоть до инсулинового шока, – вставила женщина.

– Вот видите. Теперь дальше. Как мы уже условились, мы с вами не верим в богов, а верим в объективную реальность, данную нам в ощущениях. В этой реальности вы никого никуда не посылали. Более того: обо всех своих воображаемых кошмарах вы говорите в прошедшем времени, стало быть, сейчас вы массовую гибель дворовых азербайджанских, а также рекламных детей на завтрак, обед и ужин себе не представляете…

На лице женщины мелькнула тень улыбки. Я мысленно поаплодировала сама себе.

Дальше наш разговор был уже не таким критическим.

Уходя, женщина задумчиво сказала:

– Но, вы знаете, я все время думаю: зачем это было? В чем смысл? Ведь Кира уже все понимал, но только начинал жить…

Я поняла, что аплодисменты были преждевременными.

– Вы придете еще, и мы поговорим об этом.

– Поговорим? – удивилась женщина. – А мне все говорят, что надо уже перестать задавать бессмысленные вопросы и думать о будущем…

– Вот пусть они сами и… Что такое осмысленные вопросы? Сколько будет стоить нефть к концу года? Поженятся ли Галкин и Пугачева?

Женщина улыбнулась еще раз.

– Я приду, если можно, – сказала она. – Бессмысленные вопросы.

– Пожалуйста.

 

* * *

 

У женщины по имени Ирина родился мальчик. Прямо в роддоме она удочерила брошенную девочку и выписалась из роддома с двумя детьми.

Я увидела всю семью, когда детям исполнилось по три месяца.

– Я теперь могу вспоминать и думать о нем, о Кире, – сказала Ирина. – Наконец‑то. Без злости и отчаяния. С благодарностью. Я поняла: он жил не просто так – вот, они тоже всегда будут его благодарить.

Она приласкала взглядом почти одинаковые кульки с младенцами.

– Я хотела, чтобы вы тоже их увидели, потому что из наших разговоров я многое поняла. Бессмысленные вопросы имеют ответы.

Я не знала, что сказать. Могла только процитировать для Ирины стихотворение Жуковского, которое когда‑то помогало мне самой:

 

«О милых спутниках, которые наш свет

Своим сопутствием для нас животворили,

Не говори с тоской: их нет;

Но с благодарностию: были».

 

 

Глава 39

Не своя жизнь

– Хотя бы вы ему скажите… Может быть, он постороннего человека, специалиста, послушает. Нельзя столько жрать! Стройная женщина лет тридцати с небольшим говорила с нескрываемым… Внешность самой женщины легко описывалась фразой: видно, что человек много собой занимается. Зато почти не…

Глава 40

Не хочет учиться!

Поскольку я работаю в детской поликлинике, ко мне часто приходят семьи с детьми школьного возраста. И едва ли не самой частой причиной для их… Реальные проблемы школьной успеваемости (ребенок или подросток не понимает… И приходят, и просят: «Ну скажите хоть вы ему, что надо учиться! А то он (она) уже ни нас, ни учителей не слушает!» …

Глава 41

Неудачница

– Меня очень легко обмануть, – предупредила женщина и улыбнулась. Довольно обаятельно. Я улыбнулась в ответ. – Я пока еще даже не начала. Мало информации.

Глава 42

Новый пролетариат

– А вот еще развивающие занятия. Музыкальные гам, английский язык, игры какие‑то. Одни говорят, это обязательно нужно, а другие – детского… Молодая женщина по имени Ира – одета и накрашена немного ярковато, на мой… Ира явно провоцирует меня на отвлеченные от Ксюшиных дел рассказы «про жизнь», слушает очень внимательно, но своего…

Глава 43

О неудачах

Все, о чем я пишу, происходило в реальной жизни. И на самом деле работа практического психолога состоит в основном из неудач. Когда‑то (уже… Из всех людей, которые ко мне обращаются сами или приходят по направлениям… 1. Я слишком завысила планку в оценке интеллекта посетителя.

Глава 44

Еще раз о детской одаренности

Иногда я годами живу спокойно и с этой проблемой вообще не сталкиваюсь. То есть, разумеется, регулярно приходят мамы и даже папы, уверенные если не… Я никого из них не разубеждаю. Все дети талантливы, конечно, кто бы спорил. И… Вот как это видится мне, с моей практической «колокольни». Хотя я вполне готова к тому, что кто‑то со мной…

Глава 45

«О ты, последняя любовь!»

 

Пускай скудеет в жилах кровь,

Но в сердце не скудеет нежность…

О ты, последняя любовь!

Ты и блаженство, и безнадежность.

Ф. Тютчев

 

– Он – совершенство! Я снова живу и как будто бы летаю на крыльях. Мы были в театре… Представь, я начала писать стихи… Хочешь, я прочту их тебе?.. Но он не звонит уже две недели. Я написала ему шесть писем в стихах…

– Послушай, но как же твой муж, Вадик? Вы вместе более двадцати лет.

– А что – Вадик? – искреннее непонимание в подведенных глазах моей давней, не особенно близкой приятельницы. – Это не имеет значения. Только он… Ты психолог, ты должна мне быстро сказать, что я сделала неправильно, я быстро исправлю, потому что без него…

Когда я училась на психфаке, донимала всех родных и знакомых тестами, опробовала на них все методики подряд. Они относились ко мне вполне благосклонно. После окончания периодически возникал соблазн: взять за пуговицу и спросить – а что ты сейчас чувствуешь? Но я боролась с собой. Года через два после начала самостоятельной работы дала себе зарок: никакого «психоанализа» в семье и ближайшем окружении. Хирурги не оперируют друзей и близких – и правильно делают! Окружение поняло и приняло.

Больше пятнадцати лет я работала с семьями, детьми и подростками. Многие проблемы угадывала практически «с порога». Думала: о, как я теперь разбираюсь в возрастной психологии!

– Смешно: мы вместе учились в институте, знали друг друга четверть века, но только сейчас поняли… Представь: еще немного и было бы поздно! Мы понимаем друг друга даже не с полуслова, а с полувзгляда. Мы сидим, у меня на кухне и говорим часами, не замечая, как летит время. Мы предназначены друг для друга, но я вижу, что он чего‑то боится. Я инженер, ты психолог и ты должна объяснить, что это такое и как мне поступить, чтобы ничего не испортить, потому что без него…

– У него есть семья? – спрашиваю я свою кругленькую одноклассницу.

– Да, но с женой у него давно формальные отношения. Две дочери. Подростки, он к ним очень привязан. Но какое это имеет значение для нас? Я же не собираюсь препятствовать его общению с дочерьми…

Все мои убеждения о невмешательстве разом полетели в канаву.

Произошло странное: едва ли не все мои уже немолодые подруги и приятельницы влюбились и агрессивно потребовали моих консультаций.

– Ты помнишь, я в юности рисовала, училась в художественной школе? Так вот, через тридцать лет я опять достала мольберт, даже съездила на этюды. Хочешь взглянуть на мои картины? Я написала его портрет. Он младше меня. Моя мама говорит, что ему нужна только ленинградская прописка, но это чепуха – я знаю, что он меня любит. Разве меня нельзя любить? Помнишь, какая я была хорошенькая в юности? Скажи, с тех пор я очень постарела?

– Да, ты была очень хорошенькая, – подтверждаю я слова неожиданно возникшей на моем пороге подруги детства. – Когда ты была рядом, на меня даже смотреть никто не хотел… А этот человек… откуда он приехал в Питер? Что делал там? И здесь?

– Да какая разница! Ты психолог и должна рассказать мне, как правильно и на какой основе строить отношения в нашем случае. Я очень боюсь наскучить ему, ведь мне все‑таки не двадцать и физиологическая сторона… сама понимаешь… Я предлагаю театры, выставки, концерты, но он как‑то…

Что происходит? Про мужиков в этом возрасте, о пресловутом «бесе в ребро» все вроде бы знают. И гормональные, и психологические, и поведенческие их особенности многократно описаны. Но вот тетеньки? А ведь это не только престарелые шоу‑дивы, это вполне массовое явление. Об этом я нигде не читала. И что мне делать?

Ну, во‑первых, разумеется, надо попытаться понять. Ясно, что речь также идет о какой‑то из «ловушек» от возрастной психологии. У природы их много, и человек, став существом мыслящим, исправно платит по счетам. Сама по себе эта ловушка мне неизвестна, но аналогия напрашивается почти мгновенно (дело облегчается тем, что большую часть влюбившихся теток я знаю с юности или даже с детства) – девичья подростковая любовь.

Сходство налицо: идеализированное представление о предмете, обилие высокопарных высказываний, сравнительная не‑важность плотских моментов, сублимация отношений в стихах, письмах и наконец флер легкого дебилизма при обсуждении ситуации…

Дальше вглубь – к биологии. Тоже понятно. Фактически в этом возрасте в организме у женщин происходит процесс, обратный половому созреванию. Задействованы те же гормоны, те же системы. Только знак – не плюс, а минус. Не включить, а выключить. И наблюдаемые с точки зрения поведения и психологии «надстроечные феномены» при «включении» и «выключении» получаются весьма сходными.

У мужчин, если подумать, – то же самое. Только больше известно, так как чаще сопровождается экстравертными, на публику, действиями. Впрочем, сейчас, кажется, ситуация в обществе в этом смысле меняется, женщины явно становятся активней. Хорошо это или плохо – не мне судить.

Ладно, с этим более‑менее ясно. Но что ж мне делать с влюбленными приятельницами? Ведь они ждут даже не совета, а руководства к действиям…

Для тех, кого считала поумнее и посильнее, я просто раскинула на столе созданный мною биолого‑гормонально‑психологический пасьянс. Долго думали, вздыхали, уточняли, сопоставляли, ахали, смеялись. Ушли просветленные, каждая сама решит, что с этим делать.

Для прочих пришлось, наплевав на принципы, использовать психотерапию: «Ты помнишь свою первую любовь? Это ресурс, счастье, акварель, воздух, который всегда с тобой. Но из него не сплетешь авоську для картошки. Последняя любовь – то же самое. Ее помнить даже легче, потому что человек уже зрелый, понимает что к чему и умеет не разбрасываться ценностями… Но и ее – как бабочку, как облако – нельзя привязать к себе и оставить неизменной до гробовой доски…»

Я говорила и думала: кто бы меня сейчас взял за пуговицу и спросил – что вы сейчас чувствуете?

Ибо я чувствовала – зависть.

 

Глава 46

Оставить в прошлом

– Нам не нравится, каких друзей он себе выбирает в школе и во дворе. Он тайком курит. Стал хуже учиться. Несколько раз прогулял уроки, перестал… Говорила в основном мать. Отец отмалчивался, но при прямом к нему обращении… Еще складывалось странное, почти «из воздуха» ощущение, что вслух в проблемах мальчика обвиняют самого Севу, а скрыто…

Глава 47

Писающие младенцы, или О пользе академических изданий

Зима. Холодно. Хочется поговорить о чем‑нибудь теплом, веселом и одновременно полезном. Например, об Африке. Казалось бы, что там может быть… Когда у меня родилась старшая дочь, о памперсах в Союзе никто и слыхом не… Когда дочь подросла и уже вполне успешно взаимодействовала с горшком, я вышла на работу на свою кафедру эмбриологии и…

Глава 48

Плохая» мать

– Видите ли, все дело в том, что я – плохая мать. Я внимательно посмотрела на двух играющих на ковре детей. Мальчик и девочка,… Женщина перехватила мой взгляд.

Глава 49

Подростки – о школе и «Школе»

 

Насколько мне известно из обсуждения в Интернете, телевизионный сериал для подростков «Школа» взрослыми людьми рассматривался так, как будто он изначально был задуман не как телефильм, в котором художник говорит о себе художественными средствами, а как некий манифест, подобный статьям Белинского или манифестам поэтических объединений начала XX века. А использовавшиеся в дискуссиях обороты типа «расколол общество» только усиливали мое непонимание происходящего. Ведь я, человек, профессионально работающий со школьниками и с семьями, имею четкую позицию…

Разумеется, я посмотрела одну за другой несколько серий «Школы». И они вовсе не показались мне «возмутительными», ничего, впрочем, не добавив ни в эмоциональном, ни в информационном плане. Я оценила оригинальную, псевдодокументальную операторскую работу, но не восхитилась ею, так как уже видела несколько фильмов, снятых подобным методом, – от него у меня рябит в глазах и болит голова.

И все «школьные» фильмы, которые считались «дискуссионными» во времена моего отрочества («Розыгрыш», «Чужие письма», «Чучело»), сегодня тоже вряд ли поразили бы меня.

И я решила спросить мнение тех, кому в общем‑то и адресован сериал с названием «Школа», – у школьников‑подростков. Благо, сделать это мне было вовсе нетрудно. Школьников и студентов младших курсов (я решила включить их в свое мини‑исследование, так как они были школьниками совсем недавно, все помнят, а мысли свои выражают точнее) вокруг меня предостаточно.

И вот, представляю вам результаты. Всего в моем опросе участвовали приблизительно семьдесят юношей и девушек (от 11 до 19 лет) – как бывший научный сотрудник могу вас заверить, что эго вполне достаточное число для социологического опроса.

Первое, что меня поразило, – единообразие впечатлений вне зависимости от возраста, пола и социального происхождения опрашиваемого. И одиннадцатилетние двойняшки из неблагополучной семьи, и рафинированный эстет, студент университета сказали мне примерно одно и то же.

Второе – все подростки слышали о скандальном сериале и смотрели хотя бы одну серию, никто из них не смотрел его от начала до конца. В двух домах сериал смотрели родители (в одном – энергично восхищаясь, в другом – так же энергично выражая недовольство). И дети поневоле в курсе происходившего на экране.

Все подростки без исключения высказались о сериале положительно:

«Прямо сразу в глаза бросается – очень похоже!», «Говорят так, как есть», «Как будто по‑настоящему в школе снимали», «Учителя похожие есть», «Некоторые эпизоды – вот так именно и бывает. Забавно».

То есть все подтверждают реализм картинки.

Дальше – интереснее. Мой вопрос: «А почему же ты не смотришь? Это же про вас, про вашу жизнь, ты сам говоришь, что очень похоже…»

Ответы делятся на вежливые и невежливые (многие дети, особенно из «простых», пытаются угадать мою позицию по отношению к сериалу и подыграть мне).

Вежливый ответ: «Да знаете, как‑то все некогда, уроков много, сестренку из садика забрать, да и погулять охота…» (на каких‑нибудь там «Людей в черном» «Зачарованных» и т. д. у них время находится!).

Невежливый ответ: «Да вы что говорите! Это не про нас! Совсем не про нас! Это… это я не знаю про кого… У нас в школе совсем по‑другому!»

Еще интереснее. Обращаюсь к тем, кто уже способен понемногу рассуждать.

«Они похожие, но изнутри неживые», «Как схемы», «Как фантики без конфет», «Как будто создатели фильма знают, как в школе двигаются, говорят, одеваются и прочее, но не знают – зачем все это?», «Снято, как будто наблюдения в зоопарке» (юннат, знает, что говорит).

И наконец – пять потрясающих, до буквы совпадающих ответа:

«Тот, кто это сделал, – нас не знает и боится!»

А вот умненькие студенты‑младшекурсники: «Так писатели‑народники про народ писали. Внимательно, толково, как бы с любовью, но на самом деле – изживали свой страх. Да все равно их всех потом…»

Мое ведро воды – на ту же мельницу. В конце, кажется, XIX века один этнограф много лет прожил в племени индейцев, изучая их верования, обычаи, язык, а потом издал книжку, где все это подробно описал. В результате деятельности ученого, который был еще и миссионером, один из молодых индейцев получил европейское образование. Много лет спустя индейца спросили: «Что вы скажете о книге этнографа, посвященной вашему племени?» – «Он все увидел и описал абсолютно верно, – сказал индеец. – Но ничего не понял».

Есть и негатив, который отметили почти все подростки: «Не знает, как на самом деле прикалываются», «В школе же дружат не только „против кого‑то“», «Все только с одной стороны», «Критический реализм, как в учебнике, – скучно», «Тех, которые это сделали, били их в школе, что ли? Вот они теперь и…», «А она (режиссер) вообще в обычной школе‑то училась? Или ее только ею пугали?», «Непонятно, что мне хотят сказать», «Да так можно где угодно снимать: у вас в поликлинике в коридорах и кабинетах, на ферме коровьей, на улице у нас. Будет похоже. И люди, и все. Но что с того?»

Смешная лесть мне как специалисту: «Надо было режиссеру тогда еще (в школьные годы) к психологу сходить, теперь фильмы были бы талантливые, но посветлее…»

И опять студенты университета: «Есть правда жизни, увиденная с одной стороны. Но нет – правды искусства», «Настоящее искусство всегда несет послание художника миру. Где оно?», «Посмотрите и ужаснитесь? Фуфло!», «В „Школе“ и школе нет ничего ужасного. Нормальный мир. Кто‑то увидел что‑то новое, чего не знал раньше? А что сами они боятся, это заметно, конечно. Может быть, и справятся, но скучно ждать разрешения их страхов шестьдесят серий».

 

Вот так. В отличие от «расколотого» сериалом общества взрослых, подростки выступили абсолютно единым фронтом. Не увидели в «Школе» ни свободы, ни смелости обличения, ни раскрытия каких‑то там школьных тайн. Не увидели ни малейшей «общественной проблемы». В ответ на «можно ли такое показывать по Первому каналу?» – пожимали плечами, не понимая вопроса: «Какое – такое? О чем вы вообще? Интернет доступнее и популярнее Первого канала, а в нем и не такое есть…»

Милым показалось вот что. На вопрос, «правильный ли сериал, учитывая объявленный год учителя?» – некоторые (но далеко не все) ответили: «Раз объявили, надо снять хорошие добрые фильмы про учителей, как старые, советские. Пусть они порадуются. У них же работа тяжелая и вредная. Дети такие сволочи бывают…»

К молодому режиссеру Валерии Гай Германике отнеслись скорее с сочувствием: «А чего к ней пристали? Как может – так и снимает», «Ну, она же молодая еще. У нее у самой переходный период не кончился. Вырастет – подобреет», «Человека пожалеть надо. Видно же, что ей в школе досталось», «Она молодец! Мало ли кто что говорит! А она, между прочим, кино снимает, а не ширяется там или водку пьет! Все бы так! А если сериал не нравится – так не смотри его, и все. Никто не заставляет».

После последней реплики очень хочется напомнить про «уста младенца»… Воздержусь. Здесь я – в почти нейтральной роли исследователя.

 

Глава 50

Проклятие дочери алкоголика

Похожая на моль женщина сидела на банкетке, сложив на коленях тонкие руки. Когда я проходила в свой кабинет, она даже не попыталась поздороваться… – Я слушаю вас, – поздоровавшись, сказала я. – Вы по поводу сына или дочери? … – Доктор, у меня сильно пьет муж, – сказала она. – Его нужно спасти.

Глава 51

Психолог просит «помощь зала»

 

– Папа, а я тут уже был. Там машины большие. Я с ними играл! – раздался за дверью писклявый детский голосок.

Мужчина что‑то неразборчиво пробурчал в ответ. И почти сразу же в дверь постучали.

Щупленький белобрысый мальчик, мать – натуральная блондинка северного типа и сумрачный широкоплечий мужик с умными глазами. Как‑то сразу видно – семья.

Мальчик еще в предбаннике указывает отцу на огромный экскаватор, лезет за ним под банкетку.

– Оставь! – коротко командует мужчина.

Все чинно рассаживаются. Я открываю журнал. Отец сразу берет быка за рога.

– Дело в том, доктор, что неделю назад вот он (кивок в сторону сына) организовал в школе драку по национальному признаку.

Я некоторое время молчу, переваривая услышанное. Потом спрашиваю у мальчика:

– Сколько тебе лет?

– Семь, – отвечает ребенок и, подумав, уточняет: – Семь с половиной.

– Так ты, значит, в школе подрался с мальчиком? Азербайджанцем? Таджиком? (Я назвала самые многочисленные у нас в районе диаспоры.)

– Нет, – возразил отец, и в голосе его звучали сложные смешанные чувства, одним из которых, по‑моему, была гордость за сына. – Это была массовая драка. Так мне сказала директор школы.

– Так, – сказала я. – Позвольте уточнить. Ваш сын, Руслан, второклассник, семи с половиной лет от роду, выступил зачинщиком и организатором школьной массовой драки по национальному признаку. Я правильно излагаю?

Оба родителя кивнули. Руслан между тем достал из ящика с игрушками машину‑трансформер и стал увлеченно крутить ей ноги‑колеса.

– Расскажите мне, что, собственно, там произошло. Все, что вам известно, – обращаюсь я к матери.

Отец кажется мне пристрастным. Мать – чем‑то смущена, но, в общем, спокойна.

– Прямо на уроке чтения случился какой‑то обычный дурацкий детский конфликт – Тенгиз сломал Ванин карандаш, или стащил у него резинку, или еще что‑то такое. Ваня обозвал его, Тенгиз ответил. Учительница велела обоим замолчать. Ваня не счел конфликт исчерпанным и на перемене продолжил: толкнул Тенгиза об стену. Сам Тенгиз слабее Вани, но у него есть два старших брата – в пятом и седьмом классах. А у тех, естественно, есть друзья. Видимо, проинструктированный братьями, Тенгиз крикнул: «Кавказ!» – и тут же прибежали три черненьких пятиклассника, против которых Ваня, конечно, ничего не мог сделать. И здесь на сцену вышел наш Руслан. Буквально накануне мы с ним говорили о переписи населения (он по телевизору услышал, что она скоро будет). Я объясняла ему, зачем это надо и какие разные и интересные народы живут у нас в России. Он спросил: а мы кто? Я ответила, что мы – русские. И вот Руслан (а вы, наверное, уже обратили внимание, какой у него высокий, пронзительный голос) заорал: «Русские, вперед!» и сам бросился на пятиклассников… Да, я не сказала, что Ваня и Руслан дружат.

– У меня с собой физкультурная форма с кедами была, – вступил в разговор Руслан. – И в том же мешке энциклопедия про динозавров (я ее Сереже принес) и бутылка с водой – попить после физры. И вот я как размахнулся… – мальчик изобразил руками бешеную ветряную мельницу, показывая мне, как он сражался с противником.

– Когда учителя выскочили из учительской, дрался уже весь коридор. Со второго по седьмой класс, – продолжила мама. – Постоянно звучащие кличи «Кавказ!» и «Россия!», как вы понимаете, особенно потрясли педагогов. Разнимали драку вместе со старшеклассниками. Потом никто ничего толком не мог объяснить. Но нашего Руслана запомнили.

– Почему ты так поступил? – спросила я у Руслана, больше для порядка.

– Ну, несправедливо же, когда трое – на одного, – ожидаемо пожал плечами ребенок. – Да вы не волнуйтесь, Ванька с Тенгизом помирились уже, его брат Тенгизу свой карандаш отдал… А меня теперь даже взрослые парни из восьмого класса узнают! – с гордостью добавил Руслан.

У мальчиков не было никаких проблем – я в этом не сомневалась. Двор на двор, квартал на квартал, деревня на деревню, панки против рокеров, синие против серо‑буро‑малиновых – обычные игры свободно взрослеющих павианов.

Но с чем же они пришли ко мне? Не успела я задать вопрос, как монотонно заговорил дискриминированный мною папа:

– Директор сказала: надо реагировать. Обратите внимание на воспитание сына, чтобы не было поздно. Что поздно? Я сам в детстве дрался. Много. Она говорит: сейчас не каменный век. А какой? Я не понимаю. Как мне его воспитывать, если я сам во все эти современные лозунги не верю? Я бы легче в построение коммунизма поверил, честное слово. Говорят: толерантность, демократия, все равны. Но это ведь вранье все. Никто никому не равен, все разные, и это очевидно. Кто‑то умный, кто‑то глупый, кто‑то работящий, кто‑то бездельник, кто‑то больной, кто‑то здоровый. А ведь чиновника или депутата непонятно чего – их судят по особым правилам, не по таким, как крестьян, шахтеров или врачей? Но при этом – все равны? Я не понимаю… Я от души хочу, чтобы мой сын, когда вырастет, женился на хорошей девушке из нашей культуры, а не на чернокожем парне – я ксенофоб и нарушаю политкорректность? Пускай. У вас есть сын? Скажите честно: вы разве не хотите для него – того же? Или все‑таки – пускай молодой негр? Они потрясающе двигаются, я по телевизору всегда любуюсь, когда они бегут или танцуют… Общая межнациональная драка – нехорошо, я согласен. Но как мне (или, скажем, родителям Тенгиза) учить сына правильно отстаивать себя в условиях современного общества? В политкорректных дискуссиях между второклассниками? Где оппонента даже дураком нельзя назвать? Что‑то я не видел, чтобы ООН по сути что‑то решала. Естественно не любить чужого, это даже у зверей так. Мы – не звери, опять согласен. Но прежде чем с этим как‑то работать, надо ведь признать сначала существование самого чувства или инстинкта, назовите как хотите: «Не нравится, настораживает, потому что чужой», а потом уже: «Я – человек, и поэтому я могу…» А если мы с самого начала делаем вид, что ничего этого нет, и в этом неведении пытаемся детей растить, то точно выиграют те, другие, которые ближе, если хотите, к нормальным зверям. Так всегда в истории было… А я хочу, чтобы именно мой сын выиграл, и, честное слово, считаю это нормальным.

– Вы что, серьезно думаете, что я сейчас разрешу для вас этот вопрос? – с искренним интересом спросила я.

– Да нет, – снова вступила мать. – Ничего он не думает такого. Вы не обращайте на него внимания. Это мужу просто выговориться надо. Его директор накрутила, вот он и… Я вам объясню. В Интернете много материалов на эту тему, он все со мной спорить пытается, а я от этого далека, я все больше работаю да по хозяйству, ну вот он и решил прийти к вам…

 

Признаюсь честно: я тоже от этого далека. И многие вопросы современного общественного развития и для меня остаются открытыми. И как психолог, и как биолог я многого не понимаю, а кое‑что вызывает у меня тревогу и настороженность.

Вопрос, который прозвучал в тот день в моем кабинете, разбивается, как я поняла, на два подвопроса:

1. Можно ли из соображений пользы или общественной необходимости воспитать в ребенке то, во что ты сам не очень‑то веришь? Если да, то, как это сделать?

2. Не опасно ли для выживания популяции общественно одобряемое замалчивание существования у нас (как у биологических объектов) ксенофобских и подобных им инстинктов и реакций? Не будет ли правильным сначала вслух признать их наличие, а потом с ними работать?

Сейчас у меня нет однозначного ответа ни на один из этих вопросов. Наверное, они могли бы стать информацией для размышлений, не предполагающих простых и окончательных выводов.

 

Глава 52

Рифмы нашего двора

В жизни нашего двора поэзия играла большую и важную роль. Рифмы (пусть и не бог весть какого качества) звучали буквально повсюду и органично… Дошкольники очень любили дразнилки. Самые простые дразнилки производились от… Существовали и сложные рифмованные дразнилки, в которые надо было вставлять соответствующее имя:

Глава 53

Социопаты

– Потолок бы покрасить надо… Все остальное у вас красиво, игрушки вот, мебель хорошая, а потолок да‑а… подкачал… – Это в рентгеновском кабинете наверху трубы протекли, – я поймала себя на… – Через суд можно попробовать, – сказал мой посетитель.

Глава 54

Спина к спине…

 

– … И еще… мне даже неловко говорить… Саша писает в мальчиковом туалете мимо унитаза…

– Гм‑м… А откуда вы знаете? – удивилась я. – Он что, сам похвастался? Или старший брат наябедничал?

– Нет, Леша никогда не ябедничает. Это нянечка школьная Сашу подкараулила…

– Значит, так… – я внимательно посмотрела на грустную большеглазую Анжелику, маму мальчиков‑погодков, и принялась загибать пальцы. – Леша – дерется с членовредительством, не слушает на уроках, подначивает и бьет Сашу… Саша… – я перешла на вторую руку. – Саша – все время ябедничает на Лешу, плохо усваивает материал в школе, украл деньги из вашего кармана и игрушку у девочки из портфеля, но не признался и сказал, что все это валялось на полу… да, еще писает не туда, куда надо…

Анжелика низко опустила голову, явно угнетенная множеством и неразрешимостью озвученных мною проблем. В огромных, почти лемуровских глазах, блеснули слезы.

– Это бы все еще ничего, – почти прошептала она. – Главное – другое.

– А что же главное? – не удивилась я и приготовилась поймать на лету какой‑нибудь выпадающий по случаю из шкафа семейный скелет.

– Понимаете, я была единственным ребенком в семье. Родители любили меня, заботились, но мне всегда было немного одиноко – я была робкой девочкой, мне так хотелось, чтобы был старший брат, который защищал бы меня, или наоборот, младший кто‑нибудь, ради которого я сама смогла бы себя преодолеть и стать сильнее. И тогда мы, родные, были бы вместе, делились секретами, понимали друг друга… И у мужа тоже нет братьев и сестер. И вот мы… Когда я забеременела второй раз, врачи в один голос советовали делать аборт. Леша очень трудно рождался, он был крупный, я еще не оправилась, у меня был очень низкий гемоглобин и давление… Муж тоже говорил: давай подождем года три‑четыре. Но я… я подумала, кто знает, как все дальше сложится, а вот он или она уже есть… И пусть они будут почти одинаковые, так им будет легче дружить… Школьные оценки, шалости всякие, шум – это все такая ерунда. Но, понимаете, я всегда мечтала о том, как мои мальчики будут дружить, заступаться друг за друга, все‑таки родная кровь, спина к спине… у меня этого никогда не было.

– А они не оправдали ваших надежд?

– Леша играет с Сашей только тогда, когда вокруг нет никого другого. Или подначивает его. Просто так, для развлечения. Саша злится, ябедничает, потом бросается в драку. Они дерутся страшно, яростно… я даже не всегда могу их растащить. Что же мне делать?!

– Какую позицию во всей этой истории занимает ваш муж, отец мальчиков?

– Его никогда нет дома – он много работает, ездит в командировки. Они при нем потише себя ведут, побаиваются, так что про самые яркие эпизоды их вражды он знает только с моих слов. И, по‑моему, не всегда мне верит, думает, что я преувеличиваю из‑за своей природной чувствительности. Говорит: мальчишки всегда дерутся…

– А на самом деле вы не преувеличиваете?

– Они же не только дерутся, они кричат… у меня мороз по коже от их выражений. Саша: «Я тебя ненавижу! Чтоб ты сдох!» А Леша: «Когда‑нибудь я убью тебя, гнида!»

– Да, пожалуй… Расскажите, как устроена ваша жизнь? Есть ли у вас какие‑нибудь воспитательные принципы?

– Принципы? – несколько растерялась Анжелика. – Не знаю… Ну, я всегда старалась, чтобы у них все было. В смысле, не только еда, одежда, но и развитие, развлечения. Мы с ними в театр ходим, в кино, в музеи, на каток, летом – на море…

– Какие‑нибудь кружки? – подсказала я.

– Да, бабушка их на карате водила. Там тренер такой жесткий. Леше нравилось даже, он какие‑то нормативы сдавал, а Саша стал отлынивать и Лешу своей ленью заразил. Теперь не ходят. А еще Саша из бисера поделки плел, и сейчас плетет иногда, и рисует, я хотела в художественную школу, но Леше это совсем неинтересно, он над Сашей смеялся: «девчонка!», и тот сказал – не надо!.. Да, вот вы спрашивали про принципы: я всегда старалась никого из них не обижать вниманием – я знаю, что это важно. Уроки помогаю готовить одному и другому, подарки, читаю им вместе, гулять или там по магазинам… Никогда их не била, стараюсь не повышать голос, все объяснять…

– А кто из них вам ближе, Саша или Леша? – спросила я. – А мужу кто? И еще: как вы развлекаете детей, я поняла. А вы лично как развлекаетесь? Вы с мужем вместе? Муж отдельно?

Анжелика долго молчала, недоверчиво глядя на меня. Возможно, ей казалось, что мои вопросы – это какая‑то шутка. Потом покачала головой, скрывая (воспитанный человек!) неодобрение.

– Мы никогда об этом даже не думали: разумеется, они оба для нас – родные и мы любим их одинаково. По поводу развлечений… муж так редко бывает дома, в выходные ему хочется просто полежать или посмотреть телевизор. Если мы выбираемся куда‑то, в парк, на лыжах, в гости, летом на отдых – то все вместе, всей семьей… Это же правильно?! Так же везде говорят: семья должна быть семьей!

Что‑то в выражении моего лица тревожило Анжелику. Ей явно хотелось, чтобы я покивала и помычала согласно. Но вместо этого я повторила свой вопрос:

– А вы? Как отдыхаете и развлекаетесь вы? Что вы вообще любите?

– Что я люблю?.. Что я люблю? – на лице Анжелики появилось выражение какой‑то детской обиды. – Вообще‑то я никогда не любила шумные развлечения – танцы, клубы, вечеринки… Но я всегда очень любила читать… Толстые романы… исторические и про любовь…

– Сейчас вы много читаете?

– Нет, мне как‑то все некогда, мальчики требуют внимания, хозяйство, муж… Ну, когда они у меня садятся читать, им в школе задают, я тоже беру книгу… Но при чем тут это? – от непонимания ситуации Анжелика перешла в наступление. – Вы что, полагаете, мои мальчики ненавидят друг друга оттого, что я мало развлекаюсь?! Это же абсурд!

– Да нет, – я пожала плечами. – Они ссорятся оттого, что в выстроенной вами семейной системе не могут обрести себя. Уважают и побаиваются отца, любят вас и срывают злость друг на друге.

– Как это – не могут обрести себя? – удивилась Анжелика. – Что же им мешает?

– Давайте разбираться, – предложила я.

 

* * *

 

Когда стеснительная, одинокая и мечтательная Анжелика выросла, она оказалась неожиданно сильной личностью. И к моменту вступления в брак у нее, в отличие от большинства сверстниц, была программа, как именно нужно строить семейную жизнь. «Семья должна быть семьей!» – этот лозунг любительница романов Анжелика понимала однозначно, по‑мушкетерски: «Один – за всех и все – за одного!» Не случайна оговорка о сыновьях: «Они должны были спина к спине…» Как хотите, но спина к спине можно только сражаться. Но с кем и за что? Разумеется, против эгоизма и одиночества, за крепкую семью. Вместо сыновей сражалась сама Анжелика – «все нужно делать вместе!»

Муж ходил на работу и тем спасался, не без удовольствия переложив психологическое и материальное обустройство очагана плечи жены. Анжелика безропотно несла основную тяжесть, отказывая себе в отдельных удовольствиях и фактически отказавшись от своей личности, растворив ее в системе. А вот сыновья – каждый отдельная личность! – когда чуть‑чуть подросли, начали бунтовать. Каждый по‑своему: сильный, смышленый и агрессивный Леша – открыто и яростно, мечтательный и слабый фантазер Саша – скрытно и исподтишка.

Что же делать Анжелике? Неужели отказаться от мечты о счастливой и дружной семье и жить «всем врозь»? Разумеется, нет!

Ведь получив свой, отдельный «кусок жизни», куда понесет его, к примеру, та же Анжелика? Конечно, в семью, сыновьям и мужу. А восьмилетний Саша и девятилетний Леша? Конечно, тоже в семью – маме, папе и… брату! И тогда уже не нужно будет отстаивать собственную «особость», потому что она сама собой образуется…

Лешу отдали на бокс и в кружок ракетно‑космического моделирования – он очень любит все «подвзрывать». Драться с Сашей ему теперь неинтересно, ведь он же взрослый и знает «приемы». Да и у тренера по этому поводу жесткая позиция. Саша ходит в тот же Дворец детского творчества, но в театральный кружок. У него внезапно открылся дар перевоплощения. Днем Саша специально смотрит эстрадные передачи, чтобы придумать, кого он вечером будет показывать семье. Его пародии бывают такими смешными, что Леша с папой хохочут и не могут остановиться. «Домашняя» Анжелика так и не решилась пока выйти «в люди». Но на сайте любителей отечественного фэнтези она завсегдатай и по секрету призналась мне в том, что сама начала писать роман… – исторический и про любовь – и написала, между прочим, уже три главы. Муж заинтересовался и ждет продолжения…

 

Глава 55

Спорный ребенок

– Как умный, интеллигентный, творческий человек, член Союза писателей, вы, конечно, меня поймете и в этой нелепой ситуации будете на нашей с сыном… Я пожала плечами и окинула взглядом хорошо выбритого мужчину лет сорока с… Его ход был ошибочным, несмотря на то, что он явно готовил свою вступительную фразу заранее и в соответствии с…

Глава 56

Суицид в гостиной

– Он пытался покончить с собой три раза – из тех, что мы точно знаем. Еще два раза под вопросом, – голос женщины звучал отстраненно и… – В гостиной, значит? – переспросила я. – М‑м‑м… Изобретательный… – Лёне 22 года. Психиатры не пришли к однозначному мнению, хотя, естественно, предполагали все, по списку…

Глава 57

Увидьте же меня, наконец!

– Помогите нам, пожалуйста, вернуть дочь! – женщина заглядывала мне в глаза и ерзала в кресле. Мужчина завороженно смотрел в окно, где во дворе поликлиники медленно… – Я слушаю вас.

Глава 58

Угол для психотерапевта

– Вы знаете, я все‑таки оказался к такому не готов… – Да кто же в подобном случае может сказать, что он – готов?! – с искренним… Худенький мальчик на ковре строил и разрушал башню из больших кубиков. Снова строил и снова разрушал. Я уже знала, что…

Глава 59

Фантазеры

– Главное, что меня поражает, – он вообще‑то очень честный мальчик. Понимаете? С самого раннего детства никогда не пытался выкрутиться – если… – А что вас, собственно, беспокоит? Честного мальчика женщина с собой не привела, пролистав карточку, я узнала, что его зовут Андрей, ему 12 лет и ничем…

Глава 60

Хомячок Тани Гранаткиной

Наше время – время больших скоростей и активных самопрезентаций. Почти всем родителям хочется, чтобы ребенок был успешен и достиг высот. Поэтому… – Знаете, он как‑то не умеет себя проявить. Дома вечером хорошо… – А вы уверены, – спрашиваю я, – что вашему ребенку это действительно нужно – быть на переднем крае, под светом…

Глава 61

Цыганка Таня

Один мой знакомый рассказал о том, что в детстве их обычно пугали так: «цыгане заберут». И мне вспомнилось то, о чем я не думала уже много лет:…   Моя дружба с Таней получалась прерывистой, потому что цыгане появлялись в нашем дворе каждый год в конце апреля и,…

Глава 62

Чужие письма

Девочка была невысокой, коренастой, со следами подросткового кризиса и подростковых прыщей на широком, чем‑то недовольном лице. На вид лет… Но она вдруг достала из рюкзачка и положила мне на стол пачку писем в… – Вот, это письма моей матери. Не ко мне. Я хочу, чтобы вы их прочли.

Глава 63

Шантажисты

– У меня нет выхода. – Худощавая женщина средних лет сгорбилась в кресле и сжала руками виски. Ни ее жест, ни слова не казались мне позой. – Скажите… – Пока нет, – честно ответила я. Женщину звали Лидией. Уже семь лет она одна воспитывала сына Володю. Лидия развелась с мужем, когда мальчику было три…