Язык был предметом анализа философии с самого начала ее возникновения — от Платона и Аристотеля до наших дней. С этим общим мнением можно согласиться и это мнение вполне справедливо. Однако это общее мнение слишком бедно и не характеризует особенностей трактовки языка в философских концепциях того или иного периода, не задает ту систему отсчета, которая была ведущей при исследовании проблем сознания и познания. Поэтому необходимо выявить differrentia specifica того подхода к языку, который стал доминирующим в конце XIX и в начале XX веков и который пронизывает наиболее значимые философские построения всего XX века. О лингвистическом повороте в философии сказал, очевидно, впервые Р.Рорти в 1967 г. (Rorty R. The Linguistic Turn, Chicago. 1967). Язык стал центральной темой современной философии — от аналитической философии до фундаментальной онтологии, от философии естественного языка до семантики в логике. Можно вместе с Д.Л.Остиным предположить, что превращение языка в средоточие философского анализа приведет к возникновению лингвистической феноменологии — дескриптивной научной дисциплины, которая изучает концептуальные свойства лингвистических актов. Это предположение скорее всего не сбудется, однако то почетное место, которое ныне занимает язык в философском анализе проблем логики, гносеологии, онтологии и аксиологии, не только формирует специфическую картину философского сознания XX века, но и задает определенный вектор интеграции дифференцирующегося философского знания. Этот вектор — философия языка, который по-разному трактуется в различных философских концепциях, но вместе с тем не трудно выявить и общие линии в его понимании.
Прежде всего подчеркнем, что трансформировалось понимание роли языка. На рубеже XIX и XX веков в философии произошел поворот, который существенным образом изменил постановку и решение проблемы универсалий. Этот поворот обычно называют поворотом философии к языку, осознание ею принципиальной, активно-творческой функции языка в жизни сознания, познания и всех способностей человека. Язык оказался той силой, которая формирует категориальные структуры человеческого познания и сознания, задает перспективу видения мира. Не только гносеология, но и онтология формируется языком как творческой силой, строение мира задано структурой языка, правда, сама структура языка трактовалась по-разному, — в этом и заключался тот важнейший сдвиг, который произошел в философии на рубеже веков. Язык — не просто пластический материал выражения мысли и ее форм — понятий и идей, а та energeia, которая создает сам способ мысли и ее категориальные формы.
Кроме того, трансформировалось и понимание знания, его природы и форм. Средоточием нового понимания знания стала трактовка его как совокупности, или системы предложений. Знание выражается в предложениях. Теория, которая еще совсем недавно понималась как созерцание в противовес дискурсивно-рассудочному знанию или как спекулятивное знание в противовес эмпирически-опытному знанию, стала пониматься как система предложений. Этот пропозициональный подход к теоретическому знанию абстрагируется не только от вопросов, ответами на которые являются утверждения или предложения, но и от методов получения знания. Эта трактовка знания вообще и теоретического знания в частности существенно изменила и трактовку проблемы значения: отныне речь идет не о значении слов или идей, а о значении предложений, о том, каким образом значения формируются структурой предложений. Тем самым теория значения не ограничивается грамматикой языка, а приобретает более широкий — синтаксический, а затем и семантический контексты. Г.Х. фон Вригт назвал 30-е годы концом героической эпохи в логике. Открытие Геделем неполноты формализованных исчислений и семантическая теория истины А.Тарского задали совершенно иную перспективу исследованиям в области логики и теории познания: “Теорема Геделя о неполноте имела серьезные последствия для формалистской программы аксиоматизации, доказательства непротиворечивости и разрешимости. Она ограничила самую идею, в конечном счете восходящую к Лейбницу, о формализации всей рациональной мысли в виде синтаксических структур и мышлении как игре символов безотносительно к их значению. Соответствующее достижение Тарского означало выход за пределы синтаксической точки зрения и ее дополнение семантической. Отсюда отношение языковой структуры и языкового значения стало доступным для точного анализа. Чрезвычайно плодотворная область теории моделей выросла из этого открытия семантического измерения в логике” (фон Вригт Г.Х. Логика и философия в XX веке // Вопросы философии. 1992. № 8. С. 85). Движение лингвистической философии от значений к анализу предложений и их взаимосвязей привело вначале к тому, что философия абстрагировалась от проблематики значения предложений, вынесла значение за скобку лингвистического анализа, не тематизировала его, считая значение выдумкой или украшением. Такого рода негативная оценка значения характерна, например, для У.В.О.Куайна, П.Фейерабенда и др. Затем началось движение к включению проблематики значения в анализ предложений либо в качестве условий их истинности (М.Даммит, Д.Дэвидсон и др.), либо в качестве интенций и диспозиций индивидуального субъекта действий (П.Грайс и др.), либо как объективный результат познания без познающего субъекта (К.Поппер, М.Фуко и др.).
В современной философии языка прослеживается альтернативность двух позиций: с одной стороны, анонимного дискурса (дискурсивных формаций, “третьего мира” объективного знания), а с другой, концепции речевых актов, обращающихся к субъекту лингвистических актов, к их намерениям, интенциям, диспозициям. Хотя эти позиции альтернативны, они все же объединены общим пропозициональным подходом к знанию. Как заметил И.Хаккинг, “предложение имеет даже большее значение, если мы начнем обходиться без вымышленной фигуры познающего субъекта и будем рассматривать дискурс как автономный” (Хаккинг И. Почему язык важен для философии // Аналитическая философия: становление и развитие. М., 1998. С. 288).