К. Поппер в “Нищете историцизма” называет проблему универсалий “одной из старейших и наиболее фундаментальных проблем философии”. Она характеризует статус терминов, которые обозначают качества. Ее истоки — в философии Платона и Аристотеля. Она интерпретируется как метафизическая проблема, но ее можно переформулировать как проблему научного метода. В этом он и усматривает свою задачу. В любой науке употребляются универсальные и единичные термины. Если единичные термины являются именами собственными, которые обозначают определенную реальность, то статус универсальных терминов стал ареной ожесточенного спора между двумя направлениями — номинализмом и реализмом. Номинализм полагает, что универсальные термины относятся к членам группы или класса, а не к какому-то единичному предмету. Реализм, который Поппер предпочитает называть эссенциализмом, полагает, что вещам внутренне присущи некоторые свойства (например, белизны), которое обозначается универсальным термином. Этот универсальный термин, обозначающий это свойство, они считают объективным и реально существующим наряду с индивидуальными предметами. Эти универсальные объекты Поппер называет сущностями (essences), а направление, которое верит в существование универсальных объектов и соответственно универсалий — эссенциализмом. Итак, первая трансформация, осуществляемая Поппером, заключается в обозначении реализма эссенциализмом. И на это он имел основания.
Вторая трансформация более глубокая. Она относится к изменению постановки вопроса. Стремясь избежать вопроса о существовании универсальных и единичных предметов, об их различии, Поппер переносит эту проблему из метафизического в методологический план и говорит о методологическом эссенциализме и методологическом номинализме. Если методологический эссенциализм ищет “реальное, или сущностное, значение” терминов науки, то методологический номинализм стремится только “описать поведение предметов”, а научные термины считают “полезными инструментами описания”. И сама постановка проблем в этих двух направлениях мысли принципиально отличается друг от друга: методологический реализм стремится обсуждать такие вопросы, как: “Что такое материя?” или “Что такое сила?”, а методологический номинализм: “Как ведет себя данная частица материи?” или “Как движется в присутствии других тел?”.
Уже в классический период новоевропейское естествознание, отказавшись от определения и от исследования ненаблюдаемых сущностей, утвердило в качестве своего основания методологический номинализм, который и победил к началу ХХ века сначала в физике, а затем и в биологии. Естественные науки, согласно Попперу, объясняют и описывают эмпирические наблюдения. И ничего более. Правда, он замечает, что естественнонаучные термины могут использоваться в качестве названий некоторых важных и сложных структур. Но в таком случае остается не ясным, чем отличаются структуры от сущностей? Не есть ли это новое обозначение для старых “эссенций”, от которых Поппер предлагает освободить естественные науки? Однако Поппер вряд ли прав, полагая, что физика отказалась от постановки вопросов о том, в чем сущность атомов или света, а биология — от таких вопросов, как “Что такое жизнь?” или “Что такое эволюция?”. Можно напомнить исследования М.Планка и Н.Бора о структуре атомов, Э.Шредингера — о том, что же такое жизнь, Л.С.Берга — механизмов и направленности эволюции.
Эта интерпретация Поппером методологического номинализма естественных наук движима стремлением противопоставить их социальным наукам, в которых, по его мнению, доминирующее место занимает именно методологический эссенциализм. Задача социальной науки усматривалась и усматривается в том, чтобы понять и объяснить такие социальные сущности, как государство, социальная группа и др., чтобы ясно и отчетливо описать эти сущности. Начиная с Аристотеля именно так определялась цель социальной науки. Историцизм, хотя он подчеркивает важность изменения, также занимает позиции методологического эссенциализма, поскольку он стремится выявить устойчивое, относительно неизменное и тождественное. Более того, согласно Попперу социальная наука обречена на методологический эссенциализм: социологическое описание никогда не может быть просто описанием в номиналистском смысле (См. Поппер К. Нищета историзма. М., 1993. С. 41). Методологический эссенциализм в определенном смысле оправдывается Поппером, поскольку историцизм стремится осмыслить предмет не только как нечто самотождественное и неизменное, но и как предполагающее изменение. Изменения высвечивают возможности этого предмета и могут быть поняты как актуализация скрытых возможностей его сущности. Этот ход мысли — понять сущность через ее изменения, был предложен уже Аристотелем и стал теоретико-методологической основой историцизма. Но это означает, что понятия, выражающие эти изменяющиеся сущности, должны быть в свою очередь историческими, что нельзя те или иные понятия напрямую соотносить с определенными социальными сущностями, ведь и социальные реальности, и понятия, их выражающие, историчны по своему содержанию.
Если подвести итоги, то можно сказать, что Поппер признает эвристичность разделения логико-гносеологических и философских концепций на номинализм и реализм, предлагая осмыслить эту дилемму не в метафизическом, а в методологическом ключе. Вместе с тем принципиальное отличие естественных наук от социальных наук лежит, по его мнению, не только в точности методов, не только в количественных методах измерения и описания, а в логико-методологическом их основании — естественные науки базируются на методологическом номинализме, не допускающего введения неких сущностей в качестве реальностей, а социальные науки никогда не смогут превозмочь границы методологического эссенциализма, умножая сущности, требующие своего описания и объяснения, и даже принимая позицию историцизма, не может избежать допущения неких относительно неизменных сущностей, актуализацией возможностей которой являются исторические состояния. Как мы видим, прежнее историко-философское расчленение интерпретации проблемы универсалий существенно модифицировано Поппером — из метафизического оно стало методологическим, характеризуя способ работы с понятиями, способ их соотнесения с реальностью — то ли сугубо функциональный, отвечающий на вопрос “Как?”, ограничивающий себя описанием поведения, но не стремящийся дать объяснение тем или иным реальным феноменам или процессам, то ли эссенциалистский, ищущий ответа на вопрос “Что это такое?” и стремящийся вскрыть за описываемыми феноменами некую ненаблюдаемую реальную сущность. Функциональный подход наиболее адекватным образом представлен в методологическом номинализме, который составляет основу естественных наук, а эссенциалистский — в социальных науках, которые обречены на некритическое введение реальных сущностей в качестве предметов объяснения. Принципиальные методологические различия в позициях номинализма и эссенциализма коренятся прежде всего в альтернативности тех вопросов, которые доминируют в той или иной области научного знания (“Как?” или “Что?”), а также в альтернативности тех процедур (описания или объяснения), которые принимаются в них в качестве наиболее значимых. Если акцент делается на процедуре описания и поиске ответа на вопрос “Как?”, то эту позицию можно назвать вместе с Поппером позицией методологического номинализма. Если же акцент делается на процедуре объяснения и поиске ответа на вопрос “Что?”, то эту позицию можно назвать методологическим эссенциализмом. Но все же можно сомневаться в том, что эти две процедуры альтернативны, что различие между ними влечет за собой альтернативность различных отраслей научного знания и, более того, что естественные науки ограничиваются лишь описанием феноменов и процессов, а социальные науки — объяснением неких сущностей, вводимых в качестве чего-то реального.
Казалось, Поппер отдает приоритет методологическому номинализму и усматривает в методологическом эссенциализме источник заблуждений историцизма и бед тоталитарного способа мысли и жизни. Однако в своих методологических исследованиях он вводит понятие “третьего мира” и знания без познающего субъекта. Создавая “эпистемологию без познающего субъекта”, Поппер отмечал, что “примерами объективного знания являются теории, опубликованные в журналах и книгах и размещенные в библиотеках; дискуссии об этих теориях, трудности или проблемы, отмеченные в связи с этими теориями; и т.д.” (Popper К. Objective Knowledge: An Evolutionary Approach. Oxford. 1972. P. 73). Он называет физический мир миром 1, мир нашего сознательного опыта — миром 2 и мир логического содержания книг, библиотек, памяти компьютеров и т.п. — миром 3. “Третий мир” является произведением коллективного творчества человечества, созданием коллективов ученых и без него невозможно существование и развитие любого производства. Для Поппера объективное знание — это знание, независимое от чьих-либо претензий на знание, от чьего-либо убеждения или расположения к согласию с ним, или к утверждению его, или к действию. “Третий мир” — это знание в объективном смысле, знание без познающего субъекта, объективное содержание знания, не зависящее ни от психологического субъекта, ни от актов познания, а существующее само по себе. Допущение “третьего мира” объективно-идеального смысла знания свидетельствует об отказе от позиции методологического номинализма и принятие позиции методологического эссенциализма. Ведь “третий мир”, по словам Поппера, хотя и является человеческим продуктом, но обладает суверенным статусом и включает в себя теории в себе, аргументы в себе, проблемные ситуации в себе. Сама эта терминология заимствована Поппером у Б.Больцано, но существенно расширена, поскольку охватывает теории, аргументы и проблемные ситуации, которые никогда не были произведены и поняты людьми, а может быть, никогда не будут произведены или поняты людьми. Не являются ли теории в себе, аргументы в себе, проблемные ситуации в себе такими сущностями, которые существуют независимо от познающего субъекта? Каков статус “третьего мира”, какова его связь с физическим и психическим мирами, каково его строение — включает ли он только истинное знание или же вместе с ним и заблуждения, — все эти вопросы далеко выходят за рамки проблемы универсалий. Нам же сейчас важно подчеркнуть, что допущение “третьего мира” — мира объективного содержания знания, зафиксированного в языке, книгах и т.д., не столько воссоздает мир эйдосов Платона, “объективный дух” Гегеля, “истины в себе” Больцано, “объективное содержание мысли” Г.Фреге или мир “значений” Э.Гуссерля, сколько свидетельствует об определенных трудностях современной теории познания, стремящейся уйти от психологизма и одновременно от релятивизма, фиксирующей объективно-идеальное содержание знания, но не могущей преодолеть альтернативность позиций номинализма и эссенциализма. “Третий мир (часть которого — человеческий язык) является продуктом человека, так же как мед является продуктом пчел. Как язык (и как мед) он — непреднамеренный, и потому незапланированный продукт человеческой деятельности... Даже натуральные числа созданы человеком, они являются продуктом человеческого языка и человеческой мысли. И все же таких чисел существует бесконечное множество, столько, сколько никогда не сможет назвать человек или использовать компьютер. И существует бесконечное множество верных равенств между этими числами и неверных равенств — больше, чем мы когда-либо сможем объявить верными или неверными... Неожиданные новые проблемы возникают как непредусмотренный побочный продукт ряда натуральных чисел, например, нерешенные проблемы теории простых чисел... Эти проблемы автономны. Они в никаком смысле не созданы нами; и в этом смысле они существуют, неоткрытые, вплоть до своего открытия” (Popper К. Objective Knowledge, Oxford, 1972. P. 159–160). Тем самым Поппер стремится объединить номиналистическую и реалистическую установку, подчеркивая важность познавательной деятельности и одновременно объективности, складывающейся в результате человеческих актов. Конечно, между “третьим миром” Поппера и платоновым миром идей или гегелевским объективным духом можно провести определенные параллели. Правда, сам Поппер, говоря о собственной теории, отмечает, что “у нее больше общего с теорией Больцано об универсуме высказываний в себе и истин в себе, хотя она отличается и от этой теории. Мой третий мир ближе всего находится к универсуму объективного содержания мышления Фреге” (Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983. С. 440). “Мой центральный тезис таков, что всякий интеллектуально значащий анализ акта понимания должен состоять в основном, если не полностью, в анализе того, как мы оперируем со структурными единицами и инструментами третьего мира” (Popper K. Objective Knowledge. P. 163). Такими структурными единицами “третьего мира” являются умопостигаемые объекты понимания — действительные и возможные. Сам Поппер в состав “третьего мира”, столь же объективно-реального, как и физический и психический миры, не включает понятия и их значения, а только проблемы, предположения, теории, проблемные ситуации, аргументы. “Теории, или высказывания, или утверждения — это самые важные лингвистические сущности третьего мира” (Op. cit. P. 163). Поппер стремится соединить автономность третьего мира и тот факт, что он является продуктом человеческой деятельности. “Можно принимать реальность или, как ее можно назвать, автономность третьего мира, и в то же самое время признавать, что третий мир является продуктом человеческой деятельности. Можно даже признавать, что третий мир создан человеком и в то же время что он сверхчеловечен во вполне определенном смысле”” (Op. cit. P. 159). Автономность интеллигибельных сущностей третьего мира позволяет Попперу избежать трудностей психологизма и социологизма, преодолеть релятивизм, неизбежно возникающий, если остановиться лишь на одной стороне дела — на создании человеком научных теорий, гипотез и т.д. Именно потому, что Поппер подчеркивает объективное содержание научного знания, его автономность и относительно познавательных актов, и относительно научного сообщества, он в состоянии преодолеть релятивизм социологии науки, редуцирующей научное знание к парадигмам научного сообщества. Но почему состав “третьего мира” ограничен только предположениями, проблемными ситуациями, аргументами и теориями, остается не ясным. Очевидно, это объясняется лишь стремлением Поппера отделить себя от платонизма, гегельянства и гуссерлианства, которые гипостазировали идеи, дух, значения. Однако подобное ограничение “третьего мира” лишь единицами анализа знания, которые выдвинуты самим Поппером, не оправданно. Столь же не проясненным остается и взаимоотношение между “вторым” и “третьим” мирами. Умопостигаемые сущности автономны относительно мысленных действий, которые составляют содержание “второго мира”. Но третий мир создается в процессах мысленных действий, он связан с ними. Каким же образом акты понимания — ядро “второго мира” — отлагаются в сущностях третьего мира, если между ними не существует никакого сходства? Стремясь обойти трудности психологизма и вместе с тем настаивая на объективности смысловых структур третьего мира, Поппер на XIV Международном конгрессе в Вене выступает с докладом “О теории объективного разума” (Popper K. On the Theory of the Objective Mind // Akten des XIV Internationalen Kongresses fur Philosophie. Vol. 1. Wien, 1968. P. 25–53). Поппер замечал, что “одна из важнейших функций второго мира состоит в том, чтобы постигать объекты третьего мира. Мы все это делаем: для человека существенна способность обучаться языку, а это означает по сути обучаться постигать объективное содержание мысли (как это называет Фреге)” (Рорреr К. Objective Knowledge. P. 156). Можно сказать, что в последние годы Поппер все более и более склонялся к лингвистической интерпретации третьего мира и параллели, которые он проводил между освоением языка и освоением третьего мира, отнюдь не были случайными. По словам Г.Сколимовского, “Поппер приглашает нас исследовать все эти вопросы (вопросы объективности знания и разума) через призму языка” (Сколимовский Г. Карл Поппер и объективность научного знания // Эволюционная эпистемология и логика социальных наук. Карл Поппер и его критика. Общая редакция и вступительная статья В.Н.Садовского. М., 2000. С. 258). Сам Поппер, возражая Сколимовскому, подчеркивает, что между актами второго мира и объектами третьего мира существует взаимодействие: “Я признаю, что это субъективное или диспозициональное состояние понимания принадлежит второму миру. Но я утверждаю... что почти все важные вещи, которые мы можем сказать об этом (т.е. о нашем принадлежащем второму миру понимании или усвоении третьего мира), состоят в указании на его отношение к объектам третьего мира” (Там же. С. 287). В “Логике социальных наук”, расшифровывая свою позицию, Поппер подчеркивает: “Совершенно неверно считать, что объективность науки зависит от объективности ученого. И совершенно неверно считать, что позиция представителя естественных наук более объективна, чем позиция представителя общественных наук. Представитель естественных наук так же пристрастен, как и любой другой человек... То, что можно назвать научной объективностью, основывается исключительно на той критической традиции, которая, невзирая на всякого рода сопротивление, так часто позволяет критиковать господствующую догму. Иными словами, научная объективность — это не дело отдельных ученых, а социальный результат взаимной критики, дружески-вражеского разделения труда между учеными, их сотрудничества и их соперничества. По этой причине она зависит отчасти от ряда социальных и политических обстоятельств, делающих такую критику возможной” (Там же. С. 305). Здесь, как мы видим, Поппер связывает объективность с критицизмом и с социально-политическими факторами роста научного знания — конкуренцией, традицией, социальными институтами, государственной властью. Объяснение объективности научного знания у Поппера не ограничивается указанием на такого рода социокультурные факторы, он сам понимает, что генезис третьего мира и его связь со вторым миром — миром человеческих действий — весьма многогранная проблема. Отношение трех миров — мира физического, мира психического и мира объективного содержания мысли — Поппер называет действительно трудной проблемой, полагая, что она будет решена “не раньше, чем мы узнаем гораздо больше о человеческом мозге и человеческом разуме, чем мы знаем сейчас” (Там же. С. 288). При всей трудности анализа взаимоотношений трех миров и особенно второго и третьего миров тот факт, что акты понимания отлагаются в объективном содержании научного знания, а единицы его анализа превращаются у него в объекты “третьего мира”, “нематериальные вещи”, в некие идеальные сущности, существующие независимо от познающего субъекта, означает, что Поппер в концепции “третьего мира” не только осуществляет переход от методологического периода к метафизическому, но и покидает позицию методологического номинализма и отдает предпочтение даже не методологическому, а метафизическому эссенциализму. Это позволило Попперу обсудить ряд новых проблем, например проблему соотношения тела и духа (Popper К. Knowledge and the Body-Mind Problem. In defence of Interaction. L., New York, 1994), и дать критику субъективистских интерпретаций квантовой механики (Поппер К. Квантовая теория и раскол в физике. М., 1998). Идея третьего мира как объективного, автономного содержания научного знания, объективности различных областей науки становится центральной в этот период, который сам Поппер датирует 1950-ым годом вплоть до его кончины в 1994 г. Об этом свидетельствует, в частности, его книга “Философия и физика: очерки в защиту объективности физической науки” (Popper K. Philosophy and Physics: Essays in Defence of the Objectivity of Physical Science. Oxford. 1974). Проблема универсалий была переведена Поппером в проблему объективности научного знания и тем самым ей был дан новый вектор и задано новое содержание.
Итак, казалось бы сугубо “схоластическая” проблема универсалий отнюдь не умерла в ХХ веке. Не получив своего решения, она получила новые импульсы в связи с 1) лингвистическим поворотом философии, 2) переходом аналитической философии от исследования искусственных языков к изучению естественных языков, 3) переходом от логического синтаксиса к логической семантике, 4) обсуждением антологий различных естественных языков. Номинализм, характерный для аналитической философии, где кванторы неявно считались универсалиями, сменился концептуализмом, который обратился к осмыслению различных форм речевых актов и поведения и к уяснению методов их регулирования. Из метафизики знания концептуализм превратился в методологию познания.