Сомнительность математизации мира и соответственно его рационализации, плохо осуществленной в философии ordino geometrico, была намного раньше осознана в новой натуралистической психологии. Среди областей ее исследований — виды рациональной познавательной деятельности философов, математиков, естествоиспытателей и т.д. и достигнутые ими знания, где новые теории, будучи творениями их духа, заключали как таковые предельный истинный смысл мира. Здесь возникли трудности, которые, начиная со времен Беркли и Юма, привели к возникновению парадоксального скептицизма, который воспринимался как абсурд, непостижимый адекватно, и был направлен прежде всего против образца рациональности, т.е. против математики и физики, против их основных понятий, ведь здесь пытались лишить смысла области их исследования (математическое пространство, материальную природу), трактуя их как психологические фикции. Скепсис был доведен Юмом до крайности, до искоренения всего идеала философии, формы научности, которая была присуща науке нового времени. Тем самым были затронуты — и весьма значительно — не только идеал философии нового времени, но и идеал всей философии прошлого, все определение задачи философии прошлого как универсальной объективной науки. Парадоксальная ситуация! Перед нами значительный ряд новых наук, весьма успешных и день ото дня увеличивающих свою действенность. Тот, кто работает в этих науках, и тот, кто успешно их постигает, испытывают переживание очевидности, которую он сам (и никто другой) может утратить. И все же деятельность и очевидность совершенно непонятны при определенной, новой направленности взгляда, который присущ психологии и который играет в ней решающую роль. Более того. Это относится не только к наукам нового времени и к рационально интерпретированному ими миру, но и к обыденному пониманию мира и мировой жизни, донаучному миру в обычном смысле, миру, в котором действия и поступки как ученого, так и далекого от науки человека, обрели значимость бытия, само собой разумеющегося, причем не только в практике обыденной жизни.
Прежний, крайне радикальный скептицизм атаковал не мир, а лишь подчеркивал свой релятивизм ради отрицания и мира самого по себе, сконструированного философией. В этом и состоял его агностицизм.
Теперь же на первый план выдвинулась мировая загадка, которую ранее не подозревали, и она обусловила совершенно новый тип философствования — “теоретико-познавательного”, “разумно-теоретического” философствования, а вскоре привела к созданию систематической философии, движимой совершенно новыми целями и методом. Эту величайшую из всех революций можно назвать поворотом от научного объективизма, присущего не только философии нового времени, но и всей предшествующей, тысячелетней философии, к трансцендентальному субъективизму.