ДЛЯ ЧЕГО НУЖНА АГРЕССИЯ

Часть силы той, что без числа, Творит добро, всему желая зла. Гете Для чего вообще борются друг с другом живые существа? Борьба --вездесущий в природе процесс; способы поведения, предназначенные для борьбы,как и оружие, наступательное и оборонительное, настолько высоко развиты инастолько очевидно возникли под селекционным давлением соответствующихвидосохраняющих функций, что мы, вслед за Дарвином, несомненно, должнызаняться этим вопросом. Как правило, неспециалисты, сбитые с толку сенсационными сказкамипрессы и кино, представляют себе взаимоотношения "диких зверей" в "зеленомаду" джунглей как кровожадную борьбу всех против всех. Совсем еще недавнобыли фильмы, в которых, например, можно было увидеть борьбу бенгальскоготигра с питоном, а сразу вслед затем -- питона с крокодилом. С чистойсовестью могу заявить, что в естественных условиях такого не бывает никогда.Да и какой смысл одному из этих зверей уничтожать другого? Ни один из нихжизненных интересов другого не затрагивает! Точно так же и формулу Дарвина "борьба за существование",превратившуюся в модное выражение, которым часто злоупотребляют,непосвященные ошибочно относят, как правило, к борьбе между различнымивидами. На самом же деле, "борьба", о которой говорил Дарвин и котораядвижет эволюцию, -- это в первую очередь конкуренция между ближайшимиродственниками. То, что заставляет вид, каков он сегодня, исчезнуть -- илипревращает его в другой вид, -- это какое-нибудь удачное "изобретение",выпавшее на долю одного или нескольких собратьев по виду в результатесовершенно случайного выигрыша в вечной лотерее Изменчивости. Потомки этихсчастливцев, как уже говорилось, очень скоро вытеснят всех остальных, такчто вид будет состоять только из особей, обладающих новым "изобретением". Конечно же, бывают враждебные столкновения и между разными видами.Филин по ночам убивает и пожирает даже хорошо вооруженных хищных птиц, хотяони наверняка очень серьезно сопротивляются. Со своей стороны -- если онивстречают большую сову средь бела дня, то нападают на нее, преисполненныененависти. Почти каждое хоть сколь-нибудь вооруженное животное, начиная смелких грызунов, яростно сражается, если у него нет возможности бежать.Кроме этих особых случаев межвидовой борьбы существуют и другие, менееспецифические. Две птицы разных видов могут подраться из-за дупла,пригодного под гнездо; любые два животных, примерно равные по силе, могутсхватиться из-за пищи и т.д. Здесь необходимо сказать кое-что о случаяхмежвидовой борьбы, иллюстрированных примерами ниже, чтобы подчеркнуть ихсвоеобразие и отграничить от внутривидовой агрессии, которая собственно иявляется предметом нашей книги. Функция сохранения вида гораздо яснее при любых межвидовыхстолкновениях, нежели в случае внутривидовой борьбы. Взаимное влияниехищника и жертвы дает замечательные образцы того, как отбор заставляетодного из них приспосабливаться к развитию другого. Быстрота преследуемыхкопытных культивирует мощную прыгучесть и страшно вооруженные лапы крупныхкошек, а те -- в свою очередь -- развивают у жертвы все более тонкое чутье ивсе более быстрый бег. Впечатляющий пример такого эволюционного соревнованиямежду наступательным и оборонительным оружием дает хорошо прослеженнаяпалеонтологически специализация зубов травоядных млекопитающих -- зубыстановились все крепче -- и параллельное развитие пищевых растений, которыепо возможности защищались от съедения отложением кремневых кислот и другимимерами. Но такого рода "борьба" между поедающим и поедаемым никогда неприводит к полному уничтожению жертвы хищником; между ними всегдаустанавливается некое равновесие, которое -- если говорить о виде в целом --выгодно для обоих. Последние львы подохли бы от голода гораздо раньше, чемубили бы последнюю пару антилоп или зебр, способную к продолжению рода. Также, как -- в переводе на человеческикоммерческий язык -- китобойный флотобанкротился бы задолго до исчезновения последних китов. Кто непосредственноугрожает существованию вида -- это не "пожиратель", а конкурент; именно он итолько он. Когда в давние времена в Австралии появились динго -- поначалудомашние собаки, завезенные туда людьми и одичавшие там, -- они не истребилини одного вида из тех, что служили добычей, зато под корень извели крупныхсумчатых хищников, которые охотились на тех же животных, что и они. Местныехищники, сумчатый волк и сумчатый дьявол, были значительно сильнее динго, нов охотничьем искусстве эти древние, сравнительно глупые и медлительные звериуступали "современным" млекопитающим. Динго настолько уменьшили поголовье добычи, что охотничьи методы ихконкурентов больше "не окупались", так что теперь они обитают лишь наТасмании, куда динго не добрались. Впрочем, с другой стороны, столкновение между хищником и добычей вообщене является борьбой в подлинном смысле этого слова. Конечно же, удар лапы,которым лев сбивает свою добычу, формой движения подобен тому, каким он бьетсоперника, -- охотничье ружье тоже похоже на армейский карабин, -- однаковнутренние истоки поведения охотника и бойца совершенно различны. Когда левубивает буйвола, этот буйвол вызывает в нем не больше агрессивности, чем вомне аппетитный индюк, висящий в кладовке, на которого я смотрю с таким жеудовольствием. Различие внутренних побуждений ясно видно уже повыразительным движениям. Если собака гонит зайца, то у нее бывает точнотакое же напряженно-радостное выражение, с каким она приветствует хозяинаили предвкушает что-нибудь приятное. И по львиной морде в драматическиймомент прыжка можно вполне отчетливо видеть, как это зафиксировано на многихотличных фотографиях, что он вовсе не зол. Рычание, прижатые уши и другиевыразительные движения, связанные с боевым поведением, можно видеть уохотящихся хищников только тогда, когда они всерьез боятся своей вооруженнойдобычи, но и в этом случае лишь в виде намека. Ближе к подлинной агрессии, чем нападение охотника на добычу,интересный обратный случай "контратаки" добычи против хищника. Особенно этокасается стадных животных, которые всем скопом нападают на хищника, стоитлишь им его заметить; потому в английском языке это явление называется"мобинг". 1 В обиходном немецком соответствующего слова нет, но в старом охотничьемжаргоне есть такое выражение -- вороны или другие птицы "травят" филина,кошку или другого ночного хищника, если он попадется им на глаза при светедня. Если сказать, что стадо коров "затравило" таксу -- этим можношокировать даже приверженцев святого Хуберта; однако, как мы вскоре увидим,здесь и в самом деле идет речь о совершенно аналогичных явлениях. Нападение на хищника-пожирателя имеет очевидный смысл для сохранениявида. Даже когда нападающий мал и безоружен, он причиняет объекту нападениявесьма чувствительные неприятности. Все хищники, охотящиеся в одиночку,могут рассчитывать на успех лишь в том случае, если их нападение внезапно.Когда лисицу сопровождает по лесу кричащая сойка, когда вслед за кобчикомлетит целая стая предупреждающе щебечущих трясогузок -- охота у них бываетосновательно подпорчена. С помощью травли многие птицы отгоняют обнаруженнуюднем сову так далеко, что на следующий вечер ночной хищник охотится где-то вдругом месте. Особенно интересна функция травли у ряда птиц с высокоразвитойобщественной организацией, таких, как галки и многие гуси. У первыхважнейшее значение травли для сохранения вида состоит в том, чтобы показатьнеопытной молодежи, как выглядит опасный враг. Такого врожденного знания угалок нет. У птиц это уникальный случай традиционно передаваемого знания.Гуси, на основании строго избирательного врожденного механизма, "знают":нечто пуши---------------------------- 1. Моb -- англ. толпа. 2. Святой Хуберт -- покровитель животных и охоты (656 (?) -- 727)Старший сын герцога Бертрана Аквитанского. Согласно легенде, обратился вхристианство, повстречав на охоте оленя с сияющим крестом на рогах. Былепископом маастрихтским и льежским. Канонизирован в 15-м в.--------------------------- стое, рыже-коричневое, вытянутое и ползущее -- чрезвычайно опасно.Однако и у них видосохраняющая функция "мобинга" -- со всем его переполохом,когда отовсюду слетаются тучи гусей, -- имеет в основном учебную цель. Те, кто этого еще не знал, узнают: лисы бывают здесь Когда на нашемозере лишь часть берега была защищена от хищников специальной изгородью, --гуси избегали любых укрытий, под которыми могла бы спрятаться лиса, держасьна расстоянии не меньше 15 метров от них; в то же время они безбоязненнозаходили в чащу молодого сосняка на защищенных участках. Кроме этихдидактических целей, травля хищных млекопитающих -- и у галок, и у гусей --имеет, разумеется, и первоначальную задачу: отравлять врагу существование. Галки его бьют, настойчиво иосновательно, а гуси, по-видимому, запугивают своим криком, невероятнымколичеством и бесстрашным поведением. Крупные канадские казарки атакуют лисудаже на земле пешим сомкнутым строем; и я никогда не видел, чтобы лисапопыталась при этом схватить одного из своих мучителей. С прижатыми ушами, сявным отвращением на морде, она оглядывается через плечо на трубящую стаю имедленно, "сохраняя лицо", трусит прочь. Конечно, мобинг наиболее эффективен у крупных и вооруженных травоядных,которые -- если их много -- "берут на мушку" даже крупных хищников. Поодному достоверному сообщению, зебры нападают даже на леопарда, если онпопадается им в открытой степи. У наших домашних коров и свиней инстинктобщего нападения на волка сидит в крови настолько прочно, что если зайти напастбище к большому стаду в сопровождении молодой и пугливой собаки -- этоможет оказаться весьма опасным делом. Такая собака, вместо того чтобыоблаять нападающих или самостоятельно удрать, ищет защиты у ног хозяина. Мнесамому с моей собакой Стази пришлось однажды прыгать в озеро и спасатьсявплавь, когда стадо молодняка охватило нас полукольцом и, опустив рога,угрожающе двинулось вперед. А мой брат во время первой мировой войны провелв южной Венгрии прелестный вечер на иве, забравшись туда со своимскоч-терьером под мышкой: их окружило стадо полудиких венгерских свиней,свободно пасшихся в лесу, и круг начал сжиматься, недвусмысленно обнаживклыки. О таких эффективных нападениях на действительного или мнимогохищника-пожирателя можно было бы рассказывать долго. У некоторых птиц и рыбспециально для этой цели развилась яркая "апосематическая", илипредупреждающая, окраска, которую хищник может легко заметить иассоциировать с теми неприятностями, какие он имел, встречаясь с даннымвидом. ;Ядовитые, противные на вкус или как-либо иначе защищенные животныесамых различных групп поразительно часто "выбирают" для предупредительногосигнала сочетания одних и тех же цветов -- красного, белого и черного.э Ичрезвычайно примечательны два вида, которые -- кроме "ядовитой"агрессивности -- не имеют ничего общего ни друг с другом, ни с упомянутымиядовитыми животными, а именно -- утка-пеганка и рыбка, суматранский усач. Опеганках давно известно, что они люто травят хищников; их яркое оперениенастолько угнетает лис, что они могут безнаказанно высиживать утят в лисьихнорах, в присутствии хозяев. Суматранских усачей я купил специально, чтобыузнать, зачем эти рыбки окрашены так ядовито; они тотчас же ответили на этотвопрос, затеяв в большом общем аквариуме такую травлю крупного окуня, чтомне пришлось спасать хищного великана от этих безобидных с виду малюток. Как при нападении хищника на добычу или при травле хищника егожертвами, так же очевидна видосохраняющая функция третьего типа боевогоповедения, который мы с X. Хедигером называем критической реакцией. В английском языке выражение"сражаться, как крыса, загнанная в угол" символизирует отчаянную борьбу, вкоторую боец вкладывает все, потому что не может ни уйти, ни рассчитывать напощаду. Эта форма боевого поведения, самая яростная, мотивируется страхом,сильнейшим стремлением к бегству, которое не может быть реализовано потому,что опасность слишком близка. Животное, можно сказать, уже не рискуетповернуться к ней спиной -- и нападает само, с пресловутым "мужествомотчаяния". Именно это происходит, когда бегство невозможно из-заограниченности пространства -- как в случае с загнанной крысой, -- но точнотак же может подействовать и необходимость защиты выводка или семьи. Нападениекурицы-наседки или гусака на любой объект, слишком приблизившийся к птенцам,тоже следует считать критической реакцией. При внезапном появлении опасноговрага в пределах определенной критической зоны многие животные яростнонабрасываются на него, хотя бежали бы с гораздо большего расстояния, если бызаметили его приближение издали. Как показал Хедигер, цирковые дрессировщикизагоняют своих хищников в любую точку арены, ведя рискованную игру награнице между дистанцией бегства и критической дистанцией. В тысячеохотничьих рассказов можно прочесть, что крупные хищники наиболее опасны вгустых зарослях. Это прежде всего потому, что там дистанция бегства особенномала; зверь в чаще чувствует себя укрытым и рассчитывает на то, что человек,продираясь сквозь заросли, не заметит его, даже если пройдет совсем близко.Но если при этом человек перешагнет рубеж критической дистанции зверя, топроисходит так называемый несчастный случай на охоте -- быстро и трагично. В только что рассмотренных случаях борьбы между животными различныхвидов есть общая черта: здесь вполне ясно, какую пользу для сохранения видаполучает или "должен" получить каждый из участников борьбы. Но ивнутривидовая агрессия -- агрессия в узком и собственном смысле этого слова-- тоже служит сохранению вида. В отношении ее тоже можно и нужно задать дарвиновский вопрос "для чего?". Многим это покажется не столь уж очевидным; а люди, свыкшиеся с идеямиклассического психоанализа, могут усмотреть в таком вопросе злонамереннуюпопытку апологии Жизнеуничтожающего Начала, или попросту Зла. Обычномуцивилизованному человеку случается увидеть подлинную агрессию лишь тогда,когда сцепятся его сограждане или домашние животные; разумеется, он видитлишь дурные последствия таких раздоров. Здесь поистине устрашающий рядпостепенных переходов -- от петухов, подравшихся на помойке, черезгрызущихся собак, через мальчишек, разбивающих друг другу носы, черезпарней, бьющих друг другу об головы пивные кружки, через трактирные побоища,уже слегка окрашенные политикой, -- приводит наконец к войнам и к атомнойбомбе. У нас есть веские основания считать внутривидовую агрессию наиболеесерьезной опасностью, какая грозит человечеству в современных условияхкультурно-исторического и технического развития. Но перспектива побороть этуопасность отнюдь не улучшится, если мы будем относиться к ней как к чему-тометафизическому и неотвратимому; если же попытаться проследить цепьестественных причин ее возникновения -- это может помочь. Всякий раз, когда человек обретал способность преднамеренно изменятькакое-либо явление природы в нужном ему направлении, он был обязан этимсвоему пониманию причинно-следственных связей, определяющих это явление.Наука о нормальных жизненных процессах, выполняющих функцию сохранения вида,-- физиология, -- является необходимым основанием для науки о нарушенияхэтих процессов -- патологии. Поэтому давайте забудем на какое-то время, чтов условиях цивилизации агрессивный инстинкт очень серьезно "сошел срельсов", и постараемся по возможности беспристрастно исследовать егоестественные причины. Как подлинные дарвинисты, исходя из уже объясненныхоснований, мы прежде всего задаемся вопросом о видосохраняющей функции,которую выполняет борьба между собратьями по виду в естественных -- или,лучше сказать, в доцивилизованных -- условиях. Именно селекционному давлениюэтой функции обязана такая борьба своим высоким развитием у очень многихвысших животных; ведь не одни только рыбы борются друг с другом, как былоописано выше, то же самое происходит у огромного большинства позвоночных. Как известно, вопрос о пользе борьбы для сохранения вида поставил ужесам Дарвин, и он же дал ясный ответ: для вида, для будущего -- всегда выгодно, чтобы область обитания илисамку завоевал сильнейший из двух соперников. Как часто случается, этавчерашняя истина хотя и не стала сегодня заблуждением, но оказалась лишьчастным случаем; в последнее время экологи обнаружили другую функциюагрессии, еще более существенную для сохранения вида. Термин "экология"происходит от греческого "oikos", "дом". Это наука о многосторонних связяхорганизма с его естественным жизненным пространством, в котором он "дома"; ав этом пространстве, разумеется, необходимо считаться и с другими животнымии растениями, обитающими там же. Если специальные интересы социальнойорганизации не требуют тесной совместной жизни, то -- по вполне понятнымпричинам -- наиболее благоприятным является по возможности равномерноераспределение особей вида в жизненном пространстве, в котором этот вид можетобитать. В терминах человеческой деловой жизни -- если в какой-нибудьместности хотят обосноваться несколько врачей, или торговцев, или механиковпо ремонту велосипедов, то представители любой из этих профессий поступятлучше всего, разместившись как можно дальше друг от друга. Что какая-то часть биотопа, имеющегося в распоряжении вида, останетсянеиспользованной, в то время как в другой части вид за счет избыточнойплотности населения исчерпает все ресурсы питания и будет страдать отголода, -- эта опасность проще всего устраняется тем, что животные одного итого же вида отталкиваются друг от друга. Именно в этом, вкратце, и состоитважнейшая видосохраняющая функция внутривидовой агрессии. Теперь мы можемпонять, почему именно оседлые коралловые рыбы так поразительно расцвечены.На Земле мало биотопов, в которых имелось бы такое количество и такоеразнообразие пищи, как на коралловых рифах. Здесь вид рыбы, в ходеэволюционного развития, может приобрести "всевозможнейшие профессии". Рыба вкачестве "неквалифицированного рабочего" может прекрасно перебиваться тем,что в любом случае доступно каждой средней рыбе -- охотиться на болеемелкую, не ядовитую, не бронированную, не покрытую шипами или не защищеннуюеще каким-либо способом живность, которая массой прибывает на риф изоткрытого моря: частью пассивно заносится ветром и волнами в виде планктона,а частью -- активно приплывает "с целью" осесть на рифе, как это делаютмириады свободно плавающих личинок всех обитающих на рифе организмов. С другой стороны, некоторые рыбы специализируются на поеданииорганизмов, живущих на самом рифе. Но такие организмы всегда как-тозащищены, и потому рыбе необходимо найти способ борьбы с их оборонительнымиприспособлениями. Сами кораллы кормят целый ряд видов рыб, и притом оченьпо-разному. Остроносые рыбыбабочки, или щетинозубы, по большей частипаразитируют на кораллах и других стрекающих животных. Они постояннообследуют кораллы в поисках мелкой живности, попавшей в щупальца полипов.Обнаружив нечто съедобное, рыбка взмахами грудных плавников создает струюводы, направленную на жертву настолько точно, что в этом месте междукораллами образуется "плешь": струя расталкивает их в стороны, прижимаявместе с обжигающими щупальцами к наружному скелету, так что рыба можетсхватить добычу, почти не обжигая себе рыльца. Все-таки слегка ее обжигает; видно, как рыба "чихает" -- слегка дергаетносом, -- но кажется, что это раздражение ей даже приятно, вроде перца. Вовсяком случае, такие рыбы, как мои красавицы бабочки, желтые и коричневые,явно предпочитают ту же добычу, скажем рыбешку, если она уже попалась вщупальца, а не свободно плавает в воде. Другие родственные виды выработали усебя более сильный иммунитет к стрекательному яду и съедают добычу вместе скораллами, поймавшими ее. Третьи вообще не обращают внимания настрекательные клетки кишечнополостных -- и поглощают кораллов, гидрополипови даже крупных, очень жгучих актиний, как корова траву. Рыбы-попугаи вдобавок к иммунитету против яда развили у себя мощныеклешнеобразные челюсти и съедают кораллов буквально целиком. Когданаходишься вблизи пасущейся стаи этих великолепно расцвеченных рыб, тослышишь треск и скрежет, будто работает маленькая камнедробилка, и этовполне соответствует действительности. Испражняясь, рыба-попугай оставляетза собой облачко белого песка, оседающее на дно, и когда видишь это -- сизумлением понимаешь, что весь снежно-белый коралловый песок, покрывающийкаждую прогалину в коралловом лесу, определенно проделал путь черезрыбпопугаев. Другие рыбы, скалозубы, к которым относятся забавные рыбы-шары, кузовики и ежи, настроились на разгрызание моллюсков втвердых раковинах, ракообразных и морских ежей. Такие рыбы, какимператорские ангелы, -- специалисты по молниеносному обдиранию перистыхкорон, которые выдвигают из своих известковых трубок иные трубчатые черви.Короны втягиваются настолько быстро, что этой быстротой защищены отнападения других, не столь проворных врагов. Но императорские ангелы умеютподкрадываться сбоку и хватать голову червя боковым рывком, настолькомгновенным, что быстрота реакции червя оказывается недостаточной. И если ваквариуме императорские ангелы нападают на другую добычу, не умеющую быстропрятаться, -- они все равно не могут схватить ее каким-либо другимдвижением, кроме описанного. Риф предоставляет и много других возможностей "профессиональнойспециализации" рыб. Там есть рыбы, очищающие других рыб от паразитов. Самыесвирепые хищники их не трогают, даже если они забираются к тем в пасть или вжабры, чтобы выполнить там свою благотворную работу. Что еще невероятнее,есть и такие, которые паразитируют на крупных рыбах, выедая у них кусочкикожи; а среди них -- что самое поразительное -- есть и такие, которые своимцветом, формой и повадкой выдают себя за только что упомянутых чистильщикови подкрадываются к своим жертвам с помощью этой маскировки. Кто все народысосчитает, кто все названья назовет?! Для нашего исследования существенно то, что все или почти все этивозможности специального приспособления -- так называемые "экологическиениши" -- часто имеются в одном и том же кубометре морской воды. Каждойотдельной особи, какова бы ни была ее специализация, при огромном обилиипищи на рифе для пропитания нужно лишь несколько квадратных метров площадидна. И в этом небольшом ареале могут и "хотят" сосуществовать столько рыб,сколько в нем экологических ниш -- а это очень много, как знает каждый, ктос изумлением наблюдал толчею над рифом. Но каждая из этих рыб чрезвычайнозаинтересована в том, чтобы на ее маленьком участке не поселилась другаярыба ее же вида. Специалисты других "профессий" мешают ее процветанию так жемало, как в вышеприведенном примере присутствие врача в деревне влияет надоходы живущего там велосипедного механика. В биотопах, заселенных не так густо, где такой же объем пространствапредоставляет возможность для жизни лишь трем-четырем видам, оседлая рыбаили птица может позволить себе держать от себя подальше любых животныхдругих видов, которые, вообще говоря, и не должны бы ей мешать. Если бы тогоже захотела оседлая рыба на коралловом рифе -- она бы извелась, но так и несмогла бы очистить свою территорию от тучи неконкурентов различныхпрофессий. Экологические интересы всех оседлых видов выигрывают, если каждыйиз них производит пространственное распределение особей самостоятельно, безоглядки на другие виды. Описанные в первой главе яркие плакатные расцветки ивызываемые ими избирательные боевые реакции приводят к тому, что каждая рыбакаждого вида выдерживает определенную дистанцию лишь по отношению к своимсородичам, которые являются ее конкурентами, так как им нужна та же самаяпища. В этом и состоит совсем простой ответ на часто и много обсуждавшийсявопрос о функции расцветки коралловых рыб. Как уже сказано, обозначающее вид пение играет у певчих птиц ту жероль, что оптическая сигнализация у только что описанных рыб. Несомненно,что другие птицы, еще не имеющие собственного участка, по этому пениюузнают: в этом месте заявил свои территориальные притязания самец такого-торода и племени. Быть может, важно еще и то, что у многих видов по пениюможно очень точно определить, насколько силен поющий, -- возможно, даже ивозраст его, -- иными словами, насколько он опасен для слушающего егопришельца. У многих птиц, акустически маркирующих свои владения, обращают насебя внимание значительные индивидуальные различия издаваемых ими звуков.Многие исследователи считают, что у таких видов может иметь значениеперсональная визитная карточка. Если Хейнрот переводит крик петуха словами"Здесь петух", то Боймер -- наилучший знаток кур -- слышит в этом крикегораздо более точное сообщение: "Здесь петух Балтазар!" Млекопитающие побольшей части "думают носом";нет ничего удивительного в том, что у нихважнейшую роль играет маркировка своих владений запахом. Для этого естьразличнейшие способы, для этого развились всевозможнейшие пахучие железы,возникли удивительнейшие ритуалы выделения мочи и кала, из которых каждомуизвестно задирание лапы у собак. Некоторые знатоки млекопитающих утверждают,что эти пахучие отметки не имеют ничего общего с заявкой на территорию,поскольку такие отметки известны и у животных, кочующих на большиерасстояния, и у общественных животных, не занимающих собственных территорий,-- однако эти возражения справедливы лишь отчасти. Во-первых, доказано, чтособаки -- и, безусловно, другие животные, живущие стаями, -- узнают другдруга по запаху меток индивидуально, потому члены стаи тотчас же обнаружат,если чужак осмелится задрать лапу в их охотничьих владениях. А во-вторых,как доказали Лейхаузен и Вольф, существует весьма интересная возможностьразмещения животных определенного вида по имеющемуся биотопу с помощью непространственного, а временного плана, с таким же успехом. Они обнаружили напримере бродячих кошек, живших на открытой местности, что несколько особеймогут использовать одну и ту же охотничью зону без каких-либо столкновений.При этом охота регулируется строгим расписанием, точь-в-точь как пользованиеобщей прачечной у домохозяек нашего Института в Зеевизене. Дополнительнойгарантией против нежелательных встреч являются пахучие метки, которые этиживотные -- кошки, не домохозяйки -- оставляют обычно через правильныепромежутки времени, где бы они ни были. Эти метки действуют, как блок-сигнал на железной дороге, которыйаналогичным образом служит для того, чтобы предотвратить столкновениепоездов: кошка, обнаружившая на своей охотничьей тропе сигнал другой кошки,может очень точно определить время подачи этого сигнала; если он свежий, тоона останавливается или сворачивает в сторону, если же ему уже несколькочасов -- спокойно продолжает свой путь. У тех животных, территория которых определяется не таким способом, повремени, а только пространством, -- тоже не следует представлять себе зонуобитания как землевладение, точно очерченное географическими границами и какбы внесенное в земельный кадастр. Напротив, эта зона определяется лишь темобстоятельством, что готовность данного животного к борьбе бывает наивысшейв наиболее знакомом ему месте, а именно -- в центре его участка. Инымисловами, порог агрессивности ниже всего там, где животное чувствует себяувереннее всего, т.е. где его агрессия меньше всего подавлена стремлением кбегству. С удалением от этой "штаб-квартиры" боеготовность убывает по меретого, как обстановка становится все более чужой и внушающей страх. Криваяэтого убывания имеет поэтому разную крутизну в разных направлениях; у рыбцентр области обитания почти всегда находится на дне, и их агрессивностьособенно резко убывает по вертикали -- очевидная причина этого состоит втом, что наибольшие опасности грозят рыбе именно сверху. Таким образом, принадлежащая животному территория -- это лишь функцияразличий его агрессивности в разных местах, что обусловлено локальнымифакторами, подавляющими эту агрессивность. С приближением к центру областиобитания агрессивность возрастает в геометрической прогрессии. Этовозрастание настолько велико, что компенсирует все различия по величине исиле, какие могут встретиться у взрослых половозрелых особей одного и тогоже вида. Поэтому, если у территориальных животных -- скажем, у горихвостокперед вашим домом или у колюшек в аквариуме -- известны центральные точкиучастков двух подравшихся хозяев, то исходя из места их схватки можнонаверняка предсказать ее исход: при прочих равных победит тот, кто в данныймомент находится ближе к своему дому. Когда же побежденный обращается в бегство, инерция реакций обоихживотных приводит к явлению, происходящему во всех саморегулирующихсясистемах с торможением, а именно -- к колебаниям. У преследуемого -- по мереприближения к его штаб-квартире -- вновь появляется мужество, апреследователь, проникнув на вражескую территорию, мужество теряет. Врезультате беглец вдруг разворачивается и -- столь же внезапно, скольэнергично -- на-падает на недавнего победителя, которого -- как можно былопредвидеть -- теперь бьет и прогоняет. Все это повторяется еще несколькораз, и в конце концов бойцы останавливаются у вполне определенной точкиравновесия, где они лишь угрожают друг другу, но не нападают. Эта точка, граница их участков, вовсе не отмечена на дне, аопределяется исключительно равновесием сил; и при малейшем нарушении этогоравновесия может переместиться ближе к штаб-квартире ослабевшего, хотя бы,например, в том случае, если одна из рыб наелась и потому обленилась. Этиколебания границ может иллюстрировать старый протокол наблюдений заповедением двух пар одного из видов цихлид. Из четырех рыб этого вида,помещенных в большой аквариум, сильнейший самец "А" тотчас же заняллевый-задний-нижний угол -- и начал безжалостно гонять трех остальных повсему водоему; другими словами, он сразу же заявил претензию на весьаквариум как на свой участок. Через несколько дней самец "В" освоилкрошечное местечко у самой поверхности воды, в диагонально расположенномправом-ближнем-верхнем углу аквариума и здесь стал храбро отражать нападенияпервого самца. Обосноваться у поверхности -- это отчаянное дело для рыбы:она мирится с опасностью, чтобы утвердиться против более сильного сородича,который в этих условиях -- по описанным выше причинам -- нападает менеерешительно. Страх злого соседа перед поверхностью становится союзникомобладателя такого участка. В течение ближайших дней пространство, защищаемое самцом "В", росло наглазах, и главное -- все больше и больше распространялось книзу, поканаконец он не переместил свой опорный пункт в правый-передний-нижний уголаквариума, отвоевав себе таким образом полноценную штаб-квартиру. Теперь унего были равные шансы с "А", и он быстро оттеснил того настолько, чтоаквариум оказался разделен между ними примерно пополам. Это была красиваякартина, когда они угрожающе стояли друг против друга, непрерывно патрулируявдоль границы. Но однажды утром эта картина вновь резко переместиласьвправо, на бывшую территорию "В", который отстаивал теперь лишь несколькоквадратных дециметров своего дна. Я тотчас же понял, что произошло: "А"спаровался, а поскольку у всех крупных пестрых окуней задача защитытерритории разделяется обоими супругами поровну, то "В" был вынужденпротивостоять удвоенному давлению, что соответственно сузило его участок.Уже на следующий день рыбы снова угрожающе стояли друг против друга насередине водоема, но теперь их было четыре: "В" тоже приобрел подругу, такчто было восстановлено равновесие сил по отношению к семье "А". Через неделюя обнаружил, что граница переместилась далеко влево, на территорию "А";причина состояла в том, что супружеская чета "А" только что отнерестилась иодин из супругов был постоянно занят охраной икры и заботой о ней, так чтоохране границы мог посвятить себя только один. Когда вскоре после тогоотнерестилась и пара "В" -- немедленно восстановилось и прежнее равномерноераспределение пространства. Джулиан Хаксли однажды очень красиво представил это поведениефизической моделью, в которой он сравнил территории с воздушными шарами,заключенными в замкнутый объем и плотно прилегающими друг к другу, так чтоизменение внутреннего давления в одном из них увеличивает или уменьшаетразмеры всех остальных. Этот совсем простой физиологический механизм борьбы за территориюпрямо-таки идеально решает задачу "справедливого", т.е. наиболее выгодногодля всего вида в его совокупности, распределения особей по ареалу, в которомданный вид может жить. При этом и более слабые могут прокормиться и датьпотомство, хотя и в более скромном пространстве. Это особенно важно длятаких животных, которые -- как многие рыбы и рептилии -- достигают половойзрелости рано, задолго до приобретения своих окончательных размеров. Каковомирное достижение "Злого начала"! Тот же эффект у многих животных достигается и без агрессивногоповедения. Теоретически достаточно того, что животные какого-либо вида другдруга "не выносят" и, соответственно, избегают. В некоторой степени ужекошачьи пахучие метки представляют собой такой случай, хотя за ними ипрячется молчаливая угроза агрессии. Однако есть животные, совершеннолишенные внутривидовой агрессии и тем не менее строго избегающие своихсородичей. Многие лягушки, особенно древесные, являются ярко выраженнымииндивидуалистами -- кроме периодов размножения -- и, как можно заметить,распределяются по доступному им жизненному пространству очень равномерно.Как недавно установили американские исследователи, это достигается оченьпросто: каждая лягушка уходит от кваканья своих сородичей. Правда, этирезультаты не объясняют, каким образом достигается распределение потерритории самок, которые у большинства лягушек немы. Мы можем считать достоверным, что равномерное распределение впространстве животных одного и того же вида является важнейшей функциейвнутривидовой агрессии. Но эта функция отнюдь не единственна! Уже ЧарлзДарвин верно заметил, что половой отбор -- выбор наилучших, наиболее сильныхживотных для продолжения рода -- в значительной степени определяется борьбойсоперничающих животных, особенно самцов. Сила отца естественно обеспечиваетпотомству непосредственные преимущества у тех видов, где отец принимаетактивное участие в заботе о детях, прежде всего в их защите. Тесная связьмежду заботой самцов о потомстве и их поединками наиболее отчетливопроявляется у тех животных, которые не территориальны в вышеописанном смыслеслова, а ведут более или менее кочевой образ жизни, как, например, крупныекопытные, наземные обезьяны и многие другие. У этих животных внутривидовая агрессия не играет существенной роли враспределении пространства; в рассредоточении таких видов, как, скажем,бизоны, разные антилопы, лошади и т.п., которые собираются в огромныесообщества и которым разделение участков и борьба за территорию совершенночужды, потому что корма им предостаточно. Тем не менее самцы этих животныхяростно и драматически сражаются друг с другом, и нет никаких сомнений втом, что отбор, вытекающий из этой борьбы, приводит к появлению особеннокрупных и хорошо вооруженных защитников семьи и стада, -- как и наоборот, втом, что именно видосохраняющая функция защиты стада привела к появлениютакого отбора в жестоких поединках. Таким образом и возникают стольвнушительные бойцы, как быки бизонов или самцы крупных павианов, которые прикаждой опасности для сообщества воздвигают вокруг слабейших членов стадастену мужественной круговой обороны. В связи с поединками нужно упомянуть об одном факте, который каждомунебиологу кажется поразительным, даже парадоксальным, и который чрезвычайноважен для дальнейшего содержания нашей книги: сугубо внутривидовой отборможет привести к появлению морфологических признаков и поведенческихстереотипов не только совершенно бесполезных в смысле приспособления ксреде, но и прямо вредных для сохранения вида. Именно поэтому я такподчеркивал в предыдущем абзаце, что защита семьи, т.е. форма столкновения свневидовым окружением, вызвала появление поединка, а уже поединок отобралвооруженных самцов. Если отбор направляется в определенную сторону лишьполовым соперничеством, без обусловленной извне функциональной нацеленностина сохранение вида, это может привести к появлению причудливых образований,которые виду как таковому совершенно не нужны. Оленьи рога, например,развились исключительно для поединков; безрогий олень не имеет ни малейшихшансов на потомство. Ни для чего другого эти рога, как известно, не годны.От хищников олени-самцы тоже защищаются только передними копытами, а нерогами. Мнение, что расширенные глазничные отростки на рогах северного оленяслужат для разгребания снега, оказалось ошибочным. Они, скорее, нужны длязащиты глаз при одном совершенно определенном ритуализованном движении,когда самец ожесточенно бьет рогами по низким кустам. В точности к тем же последствиям, что и поединок соперников, частоприводит половой отбор, направляемый самкой. Если мы обнаруживаем у самцовпреувеличенное развитие пестрых перьев, причудливых форм и т.п., то можносразу же заподозрить, что самцы уже не сражаются, а последнее слово всупружеском выборе принадлежит самке и у кандидата в супруги нет ни малейшейвозможности "обжаловать приговор". В качестве примера можно привести райскуюптицу, турухтана, утку-мандаринку и фазана-аргуса. Самка аргуса реагирует нагромадные крылья петуха, украшенные великолепным узором из глазчатых пятен,которые он, токуя, разворачивает перед ее глазами. Эти крылья великинастолько, что петух уже почти не может летать; но чем они больше -- темсильнее возбуждается курица. Число потомков, которые появляются у петуха заопределенный срок, находится в прямой зависимости от длины его перьев. Хотяв других отношениях это чрезмерное развитие крыльев может быть для неговредно, -- например, хищник съест его гораздо раньше, чем его соперника, укоторого органы токования не так чудовищно утрированы, -- однако потомстваэтот петух оставит столько же, а то и больше; и таким образом поддерживаетсяпредрасположенность к росту гигантских крыльев, совершенно вопреки интересамсохранения вида. Вполне возможно, что самка аргуса реагирует на маленькиекрасные пятнышки на крыльях самца, которые исчезают из виду, когда крыльясложены, и не мешают ни полету, ни маскировке. Но так или иначе, эволюцияфазана-аргуса зашла в тупик, и проявляется он в том, что самцы соперничаютдруг с другом в отношении величины крыльев. Иными словами, животные этоговида никогда не найдут разумного решения и не "договорятся" отказатьсявпредь от этой бессмыслицы. Здесь мы впервые сталкиваемся с эволюционным процессом, который напервый взгляд кажется странным, а если вдуматься -- даже жутким. Легкопонять, что метод слепых проб и ошибок, которым пользуются ВеликиеКонструкторы, неизбежно приводит к появлению и не-самых-целесообразныхконструкций. Совершенно естественно, что и в животном и в растительном мире,кроме целесообразного, существует также и все не настолько нецелесообразное,чтобы отбор уничтожил его немедленно. Однако в данном случае мы обнаруживаемнечто совершенно иное. Отбор, этот суровый страж целесообразности, не просто"смотрит сквозь пальцы" и пропускает второсортную конструкцию -- нет, онсам, заблудившись, заходит здесь в гибельный тупик. Это всегда происходит втех случаях, когда отбор направляется одной лишь конкуренцией сородичей, безсвязи с вневидовым окружением. Мой учитель Оскар Хейнрот часто шутил: "После крыльев фазана-аргуса,темп работы людей западной цивилизации -- глупейший продукт внутривидовогоотбора". И в самом деле, спешка, которой охвачено индустриализованное икоммерциализованное человечество, являет собой прекрасный примернецелесообразного развития, происходящего исключительно за счет конкуренциимежду собратьями по виду. Нынешние люди болеют типичными болезнямибизнесменов -- гипертония, врожденная сморщенная почка, язва желудка,мучительные неврозы, -- они впадают в варварство, ибо у них нет большевремени на культурные интересы. И все это без всякой необходимости: ведьони-то прекрасно могли бы договориться работать впредь поспокойнее. То есть,теоретически могли бы, ибо на практике способны к этому, очевидно, небольше, чем петухи-аргусы к договоренности об уменьшении длины их перьев. Причина, по которой здесь, в главе о положительной роли агрессии, я такподробно говорю об опасностях внутривидового отбора, состоит в следующем:именно агрессивное поведение -- более других свойств и функций животного --может за счет своих пагубных результатов перерасти в нелепый гротеск. Вдальнейших главах мы увидим, к каким последствиям это привело у некоторыхживотных, например у египетских гусей или у крыс. Но прежде всего -- болеечем вероятно, что пагубная агрессивность, которая сегодня как злоенаследство сидит в крови у нас, у людей, является результатом внутривидовогоотбора, влиявшего на наших предков десятки тысяч лет на протяжении всегопалеолита. Едва лишь люди продвинулись настолько, что, будучи вооружены,одеты и социально организованы, смогли в какой-то степени ограничить внешниеопасности -- голод, холод, диких зверей, так что эти опасности утратили рольсущественных селекционных факторов, -- как тотчас же в игру должен былвступить пагубный внутривидовой отбор. Отныне движущим фактором отбора сталавойна, которую вели друг с другом враждующие соседние племена; а войнадолжна была до крайности развить все так называемые "воинские доблести". Ксожалению, они еще и сегодня многим ка жутся весьма заманчивым идеалом, -- к этому мы вернемся в последнейглаве нашей книги. Возвращаясь к теме о значении поединка для сохранения вида, мыутверждаем, что он служит полезному отбору лишь там, где бойцы проверяютсяне только внутривидовыми дуэльными правилами, но и схватками с внешнимврагом. Важнейшая функция поединка -- это выбор боевого защитника семьи,таким образом еще одна функция внутривидовой агрессии состоит в охранепотомства. Эта функция настолько очевидна, что говорить о ней просто нетнужды. Но чтобы устранить любые сомнения, достаточно сослаться на тот факт,что у многих животных, у которых лишь один пол заботится о потомстве,по-настоящему агрессивны по отношению к сородичам представители именно этогопола или же их агрессивность несравненно сильнее. У колюшки -- это самцы; умногих мелких цихлид -- самки. У кур и уток только самки заботятся опотомстве, и они гораздо неуживчивее самцов, если, конечно, не иметь в видупоединки. Нечто подобное должно быть и у человека. Было бы неправильно думать, что три уже упомянутые в этой главе функцииагрессивного поведения -- распределение животных по жизненному пространству,отбор в поединках и защита потомства -- являются единственно важными длясохранения вида. Мы еще увидим в дальнейшем, какую незаменимую роль играетагрессия в большом концерте инстинктов; как она бывает мотором --"мотивацией" -- и в таком поведении, которое внешне не имеет ничего общего сагрессией, даже кажется ее прямой противоположностью. То, что как раз самыеинтимные личные связи, какие вообще бывают между живыми существами, в полнуюмеру насыщены агрессией, -- тут не знаешь, что и сказать: парадокс это илибанальность. Однако нам придется поговорить еще о многом другом, прежде чеммы доберемся в нашей естественной истории агрессии до этой центральнойпроблемы. Важную функцию, выполняемую агрессией в демократическомвзаимодействии инстинктов внутри организма, нелегко понять и еще труднееописать. Но вот что можно описать уже здесь -- это роль агрессии в системе,которая порядком выше, однако для понимания доступнее; а именно -- всообществе социальных животных, состоящем из многих особей. Принципоморганизации, без которого, очевидно, не может развиться упорядоченнаясовместная жизнь высших животных, является так называемая иерархия. Состоит она попросту в том, что каждый из совместно живущих индивидовзнает, кто сильнее его самого и кто слабее, так что каждый может без борьбыотступить перед более сильным -- и может ожидать, что более слабый в своюочередь отступит перед ним самим, если они попадутся друг другу на пути.Шьельдерупп-Эббе был первым, кто исследовал явление иерархии на домашнихкурах и предложил термин "порядок клевания", который до сих пор сохраняетсяв специальной литературе, особенно английской. Мне всегда бывает как-тозабавно, когда говорят о "порядке клевания" у крупных позвоночных, которыевовсе не клюются, а кусаются или бьют рогами. Широкое распространениеиерархии, как уже указывалось, убедительно свидетельствует о ее важнойвидосохраняющей функции, так что мы должны задаться вопросом, в чем же этафункция состоит. Естественно, сразу же напрашивается ответ, что таким образом избегаетсяборьба между членами сообщества. Тут можно возразить следующим вопросом: чемже это лучше прямого запрета на агрессивность по отношению к членамсообщества? И снова можно дать ответ, даже не один, а несколько. Во-первых,-- нам придется очень подробно об этом говорить в одной из следующих глав(гл. 11, "Союз"), -- вполне может случиться, что сообществу (скажем, волчьейстае или стаду обезьян) крайне необходима агрессивность по отношению кдругим сообществам того же вида, так что борьба должна быть исключена лишьвнутри группы. А во-вторых, напряженные отношения, которые возникают внутрисообщества вследствие агрессивных побуждений и вырастающей из них иерархии,могут придавать ему во многом полезную структуру и прочность. У галок, да иу многих других птиц с высокой общественной организацией, иерархиянепосредственно приводит к защите слабых. Так как каждый индивид постоянностремится повысить свой ранг, то между непосредст венно ниже -- и вышестоящими всегда возникает особенно сильнаянапряженность, даже враждебность; и наоборот, эта враждебность тем меньше,чем дальше друг от друга ранги двух животных. А поскольку галки высокогоранга, особенно самцы, обязательно вмешиваются в любую ссору между двумянижестоящими -- эти ступенчатые различия в напряженности отношений имеютблагоприятное следствие: галка высокого ранга всегда вступает в бой настороне слабейшего, словно по рыцарскому принципу "Место сильного -- настороне слабого! ". Уже у галок с агрессивно-завоеванным ранговым положением связана идругая форма "авторитета": с выразительными движениями индивида высокогоранга, особенно старого самца, члены колонии считаются значительно больше,чем с движениями молодой птицы низкого ранга. Если, например, молодая галка напугана чем-то малозначительным, тоостальные птицы, особенно старые, почти не обращают внимания на проявленияее страха. Если же подобную тревогу выражает старый самец -- все галки,какие только могут это заметить, поспешно взлетают, обращаясь в бегство.Примечательно, что у галок нет врожденного знания их хищных врагов; каждаяособь обучается этому знанию поведением более опытных старших птиц; потомудолжно быть очень существенно, чтобы "мнению" более старых и опытных птицвысокого ранга придавался -- как только что описано -- больший "вес". Вообще, чем более развит вид животных, тем большее значение приобретаетиндивидуальный опыт и обучение, в то время как врожденное поведение хотя нетеряет своей важности, но сводится к более простым элементам. С общимпрогрессом эволюции все более возрастает роль опыта старых животных; можнодаже сказать, что совместная социальная жизнь у наиболее умных млекопитающихприобретает за счет этого новую функцию в сохранении вида, а именно --традиционную передачу индивидуально приобретенной информации. Естественно,столь же справедливо и обратное утверждение: совместная социальная жизнь,несомненно, производит селекционное давление в сторону лучшего развитияспособностей к обучению, поскольку эти способности у общественных животныхидут на пользу не только отдельной особи, но и сообществу в целом. Тем самыми долгая жизнь, значительно превышающая период половой активности,приобретает ценность для сохранения вида. Как это описали Фрейзер Дарлинг иМаргарет Альтман, у многих оленей предводителем стада бывает "дама"преклонного возраста, которой материнские обязанности давно уже не мешаютвыполнять ее общественный долг. Таким образом -- при прочих равных условиях -- возраст животногонаходится, как правило, в прямой зависимости с тем рангом, который оно имеетв иерархии своего сообщества. И поэтому вполне целесообразно, что"конструкция" поведения полагается на это правило: члены сообщества" которыене могут вычитать возраст своего вожака в его свидетельстве о рождении,соизмеряют степень своего доверия к нему с его рангом. Йеркс и егосотрудники уже давно сделали чрезвычайно интересное, поистине поразительноенаблюдение: шимпанзе, которые известны своей способностью обучаться за счетпрямого подражания, принципиально подражают только собратьям более высокогоранга. Из группы этих обезьян забрали одну, низкого ранга, и научили еедоставать бананы из специально сконструированной кормушки с помощью весьмасложных манипуляций. Когда эту обезьяну вместе с ее кормушкой вернули вгруппу, то сородичи более высокого ранга пробовали отнимать у нее честнозаработанные бананы, но никому из них не пришло в голову посмотреть, какработает презираемый собрат, и чему-то у него поучиться. Затем, таким жеобразом работе с этой кормушкой научили шимпанзе наивысшего ранга. Когда еговернули в группу, то остальные наблюдали за ним с живейшим интересом имгновенно переняли у него новый навык. С. Л. Уошбэрн и Ирвэн Деворе, наблюдая павианов на свободе, установили,что стадо управляется не одним вожаком, а "коллегией" из несколькихстарейших самцов, которые поддерживают свое превосходство над более молодымии гораздо более сильными членами стада за счет того, что всегда держатсявместе -- а вместе они сильнее любого молодого самца. В наблюдавшемся случаеодин их трех сенаторов был почти беззубым старцем, а двое дру гих -- тоже давно уже не "в расцвете лет". Когда однажды стаду грозилаопасность забрести на безлесном месте в лапы -- или, лучше сказать, в пасть-- ко льву, то стадо остановилось, и молодые сильные самцы образоваликруговую оборону более слабых животных. Но старец один вышел из круга,осторожно выполнил опасную задачу -- установить местонахождение льва, такчтобы тот его не заметил, -- затем вернулся к стаду и отвел его дальнимкружным путем, в обход льва, к безопасному ночлегу на деревьях. Всеследовали за ним в слепом повиновении, никто не усомнился в его авторитете. Теперь оглянемся на все, что мы узнали в этой главе -- из объективныхнаблюдений за животными -- о пользе внутривидовой борьбы для сохранениявида. Жизненное пространство распределяется между животными одного видатаким образом, что по возможности каждый находит себе пропитание. На благопотомству выбираются лучшие отцы и лучшие матери. Дети находятся подзащитой. Сообщество организовано так, что несколько умудренных самцов --"сенат" -- обладают достаточным авторитетом, чтобы решения, необходимыесообществу, не только принимались, но и выполнялись. Мы ни разу необнаружили, чтобы целью агрессии было уничтожение сородича, хотя, конечно, входе поединка может произойти несчастный случай, когда рог попадает в глазили клык в сонную артерию; а в неестественных условиях, не предусмотренных"конструкцией" эволюции, -- например в неволе, -- агрессивное поведениеможет привести и к губительным последствиям. Однако попробуем вглядеться внаше собственное нутро и уяснить себе -- без гордыни, но и без того, чтобызаранее считать себя гнусными грешниками, -- что бы мы хотели сделать сосвоим ближним, вызывающим у нас наивысшую степень агрессивности. Надеюсь, яне изображаю себя лучше, чем я есть, утверждая, что моя окончательная цель-- т.е. действие, которое разрядило бы мою ярость, -- не состояла бы вубийстве моего врага. Конечно, я с наслаждением надавал бы ему самых звонкихпощечин, в крайнем случае нанес бы несколько хрустящих ударов по челюсти, --но ни в коем случае не хотел бы вспороть ему живот или пристрелить его. Ижелаемая окончательная ситуация состоит отнюдь не в том, чтобы противниклежал передо мною мертвым. О нет! Он должен быть чувствительно побит исмиренно признать мое физическое, -- а если он павиан, то и духовноепревосходство. А поскольку я в принципе мог бы избить лишь такого типа,которому подобное обращение только на пользу, -- я выношу не слишком суровыйприговор инстинкту, вызывающему такое поведение. Конечно, надо признать, чтожелание избить легко может привести и к смертельному удару, например, если вруке случайно окажется оружие. Но если оценить все это вместе взятое, товнутривидовая агрессия вовсе не покажется ни дьяволом, ни уничтожающимначалом, ни даже "частью той силы, что вечно хочет зла, но творит добро", --она совершенно однозначно окажется частью организации всех живых существ,сохраняющей их систему функционирования и саму их жизнь. Как и все на свете,она может допустить ошибку -- и при этом уничтожить жизнь. Однако в великихсвершениях становления органического мира эта сила предназначена к добру. Ипритом, мы еще не приняли во внимание, -- мы узнаем об этом лишь в 11 -- иглаве, -- что оба великих конструктора, Изменчивость и Отбор, которые растятвсе живое, именно грубую ветвь внутривидовой агрессии выбрали для того,чтобы вырастить на ней цветы личной дружбы и любви.