КОНРАД ЛОРЕНЦ АГРЕССИЯ

Оцените этот текст:

Конрад Лоренц. Агрессия

КОНРАД ЛОРЕНЦ

АГРЕССИЯ

(так называемое "зло") Перевод с немецкого Г. Ф. Швейника МОСКВА ИЗДАТЕЛЬСКАЯ ГРУППА "ПРОГРЕСС" "УНИВЕРС"

ОГЛАВЛЕНИЕ

Предисловие... 5 1. Пролог в море... 10 2. Продолжение в лаборатории...19 3. Для чего нужна агрессия... 30 4. Спонтанность агрессии...56 5.Привычка, церемония и волшебство... 63 6. Великий Парламент Инстинктов... 917. Поведенческие аналогии морали... 114 8. Анонимная стая... 144 9.Сообщество без любви... 154 10. Крысы... 161 11. Союз...169 12. Проповедьсмирения... 218 13. Се человек... 233 14. Надеюсь и верю... 257 Жене моей посвящается

ПРЕДИСЛОВИЕ

Один мой друг, взявший на себя труд критически прочитать рукопись этойкниги, писал мне, добравшись до ее середины: "Вот уже вторую главу подряд ячитаю с захватывающим интересом, но и с возрастающим чувством неуверенности.Почему? Потому что не вижу четко их связи с целым. Тут ты должен мнепомочь". Критика была вполне справедлива; и это предисловие написано длятого, чтобы с самого начала разъяснить читателю, с какой целью написана всякнига и в какой связи с этой целью находятся отдельные главы. В книге речь идет об агрессии, то есть об инстинкте борьбы,направленном против собратьев по виду, у животных и у человека. Решениенаписать ее возникло в результате случайного совпадения двух обстоятельств.Я был в Соединенных Штатах. Во-первых, для того, чтобы читать психологам,психоаналитикам и психиатрам лекции о сравнительной этологии и физиологииповедения, а во-вторых, чтобы проверить в естественных условиях накоралловых рифах у побережья Флориды гипотезу о боевом поведении некоторыхрыб и о функции их окраски для сохранения вида, -- гипотезу, построенную нааквариумных наблюдениях. В американских клиниках мне впервые довелосьразговаривать с психоаналитиками, для которых учение Фрейда было не догмой,а рабочей гипотезой, как и должно быть в любой науке. При таком подходестало понятно многое из того, что прежде вызывало у меня возражения из-зачрезмерной смелости теорий Зигмунда Фрейда. В дискуссиях по поводу егоучения об инстинктах выявились неожиданные совпадения результатовпсихоанализа и физиологии поведения. Совпадения существенные как раз потому,что эти дисциплины различаются и постановкой вопросов, и методамиисследования, и -- главное -- базисом индукции. Я ожидал непреодолимых разногласий по поводу понятия "инстинкт смерти",который -- согласно одной из теорий Фрейда -- противостоит всемжизнеутверждающим инстинктам как разрушительное начало. Это гипотеза, чуждаябиологии, с точки зрения этолога является не только ненужной, но и неверной.Агрессия, проявления которой часто отождествляются с проявлениями "инстинктасмерти", -- это такой же инстинкт, как и все остальные, и в естественныхусловиях так же, как и они, служит сохранению жизни и вида. У человека,который собственным трудом слишком быстро изменил условия своей жизни,агрессивный инстинкт часто приводит к губительным последствиям; ноаналогично -- хотя не столь драматично -- обстоит дело и с другимиинстинктами. Начав отстаивать свою точку зрения переддрузьями-психоаналитиками, я неожиданно оказался в положении человека,который ломится в открытую дверь. На примерах множества цитат из статейФрейда они показали мне, как мало он сам полагался на свою дуалистическуюгипотезу инстинкта смерти, которая ему -- подлинному монисту имеханистически мыслящему исследователю -- должна была быть принципиальночуждой. Вскоре после того я изучал в естественных условиях теплого морякоралловых рыб, в отношении которых значение агрессии для сохранения вида невызывает сомнений, -- и тогда мне захотелось написать эту книгу. Этологиязнает теперь так много о естественной истории агрессии, что ужепозволительно говорить о причинах некоторых нарушений этого инстинкта учеловека. Понять причину болезни -- еще не значит найти эффективный способее лечения, однако такое понимание является одной из предпосылок терапии. Я чувствую, что мои литературные способности недостаточны длявыполнения стоящей передо мной задачи. Почти невозможно описать словами, как работает система, в которойкаждый элемент находится в сложных причинных взаимосвязях со всемиостальными. Даже если объяснять устройство автомобильного мотора -- и то незнаешь, с чего начать. Потому что невозможно усвоить информацию о работеколенчатого вала, не имея понятия о шатунах, поршнях, цилиндрах, клапанах...и т.д., и т.д. Отдельные элементы общей системы можно понять лишь в их взаимодействии,иначе вообще ничего понять нельзя. И чем сложнее система -- тем труднее ее исследовать и объяснить; междутем структура взаимодействий инстинктивных и социально-обусловленныхспособов поведения, составляющих общественную жизнь человека, несомненноявляется сложнейшей системой, какую мы только знаем на Земле. Чтобыразъяснить те немногие причинные связи, которые я могу -- как мне кажется --проследить в этом лабиринте взаимодействий, мне волейневолей приходитсяначинать издалека. К счастью, все наблюдаемые факты сами по себе интересны.Можно надеяться, что схватки коралловых рыб из-за охотничьих участков,инстинкты и сдерживающие начала у общественных животных, напоминающиечеловеческую мораль, бесчувственная семейная и общественная жизнь кваквы,ужасающие массовые побоища серых крыс и другие поразительные образцыповедения животных удержат внимание читателя до тех пор, пока он подойдет кпониманию глубинных взаимосвязей. Я стараюсь подвести его к этому, по возможности, точно тем же путем,каким шел я сам, и делаю это из принципиальных соображений. Индуктивноеестествознание всегда начинается с непредвзятого наблюдения отдельныхфактов; и уже от них переходит к абстрагированию общих закономерностей,которым все эти факты подчиняются. В большинстве учебников, ради краткости ибольшей доступности, идут по обратному пути и предпосылают "специальнойчасти" -- "общую". При этом изложение выигрывает в смысле обозримостипредмета, но проигрывает в убедительности. Легко и просто сначала сочинитьнекую теорию, а затем "подкрепить" ее фактами; ибо природа настолькомногообразна, что если хорошенько поискать -- можно найти убедительные свиду примеры, подкрепляющие даже самую бессмысленную гипотезу. Моя книга лишь тогда будет по-настоящему убедительна, если читатель --на основе фактов, которые я ему опишу, -- сам придет к тем же выводам, ккаким пришел я. Но я не могу требовать, чтобы он безоглядно двинулся по стольтернистому пути, потому составлю здесь своего рода путеводитель, описаввкратце содержание глав. В двух первых главах я начинаю с описания простых наблюдений типичныхформ агрессивного поведения; затем в третьей главе перехожу к его значениюдля сохранения вида, а в четвертой говорю о физиологии инстинктивныхпроявлений вообще и агрессивных в частности -- достаточно для того, чтобыстала ясной спонтанность их неудержимых, ритмически повторяющихся прорывов.В пятой главе я разъясняю процесс ритуализации и обособления новыхинстинктивных побуждений, возникающих в ходе этого процесса, -- разъясняю втой мере, насколько это нужно в дальнейшем для понимания роли этих новыхинстинктов в сдерживании агрессии. Той же цели служит шестая глава, вкоторой дан общий обзор системы взаимодействий разных инстинктивныхпобуждений. В седьмой главе будет на конкретных примерах показано, какиемеханизмы "изобрела" эволюция, чтобы направить агрессию в безопасное русло,какую роль при выполнении этой задачи играет ритуал, и насколько похоживозникающие при этом формы поведения на те, которые у человека диктуютсяответственной моралью. Эти главы создают предпосылки для того, чтобы можнобыло понять функционирование четырех очень разных типов общественнойорганизации. Первый тип -- это анонимная стая, свободная от какой-либоагрессивности, но в то же время лишенная и личного самосознания, и общностиотдельных особей. Второй тип -- семейная и общественная жизнь, основанная лишь налокальной структуре защищаемых участков, как у кваквы и других птиц,гнездящихся колониями. Третий тип -- гигантская семья крыс, члены которой не различают другдруга лично, но узнают по родственному запаху и проявляют друг к другуобразцовую лояльность; однако с любой крысой, принадлежащей к другой семье,они сражаются с ожесточеннейшей партийной ненавистью. И наконец, четвертыйвид общественной организации -- это такой, в котором узы личной любви идружбы не позволяют членам сообщества бороться и вредить друг другу. Этаформа сообщества, во многом аналогичного человеческому, подробно описана напримере серых гусей. Надо полагать, что после всего сказанного в первых одиннадцати главах ясмогу объяснить причины ряда нарушений инстинкта агрессии у человека, 12-яглава -- "Проповедь смирения" -- должна создать для этого новые предпосылки,устранив определенное внутреннее сопротивление, мешающее многим людямувидеть самих себя как частицу Вселенной и признать, что их собственноеповедение тоже подчинено законам природы. Это сопротивление заложено,во-первых, в отрицательном отношении к понятию причинности, которое кажетсяпротиворечащим свободной воле, а во-вторых, в духовном чванстве человека.13-я глава имеет целью объективно показать современное состояниечеловечества, примерно так, как увидел бы его, скажем, биолог-марсианин. В14-й главе я пытаюсь предложить возможные меры против тех нарушенийинстинкта агрессии, причины которых мне кажутся уже понятными.

ПРОЛОГ В МОРЕ

ПРОДОЛЖЕНИЕ В ЛАБОРАТОРИИ

ДЛЯ ЧЕГО НУЖНА АГРЕССИЯ

СПОНТАННОСТЬ АГРЕССИИ

ПРИВЫЧКА, ЦЕРЕМОНИЯ И ВОЛШЕБСТВО

ВЕЛИКИЙ ПАРЛАМЕНТ ИНСТИНКТОВ

ПОВЕДЕНЧЕСКИЕ АНАЛОГИИ МОРАЛИ

АНОНИМНАЯ СТАЯ

СООБЩЕСТВО БЕЗ ЛЮБВИ

СОЮЗ

Мой страх пропал -- плечо к плечу с тобой Я брошу вызов моему столетью. Шиллер В тех различных типах социальной организации, которые я описал впредыдущих главах, связи между отдельными существами совершенно не носятличного характера. Почти любая особь равноценно заменяет другую как элементнад-индивидуального сообщества. Первый проблеск личных отношений мы видели уоседлых самцов хаплохромисов из Гафзы, которые заключают с соседями пакт оненападении и бывают агрессивны только с чужими. Однако при этом проявляетсялишь пассивная терпимость по отношению к хорошо знакомому соседу. Еще недействует никакая притягательная сила, которая побуждала бы следовать запартнером, если он поплыл куда-то, или ради него оставаться на месте, еслион остается, или же активно искать его, если он исчез. Однако именно такое поведение характеризует ту объективно определимуюличную связь, которая является предметом данной главы и которую я буду вдальнейшем называть союзом или узами. Совокупность существ, связанную этимиузами, можно обозначить термином группа. Таким образом,4 группа определяетсятем, что она -- как и анонимная стая -- объединяется реакциями, которыевызывают друг у друга ее члены; однако, в отличие от безличных сообществ,групповые объединяющие реакции тесно связаны с индивидуальностью членовгруппы. Как и пакт о взаимной терпимости у хаплохромисов Гафзы, настоящеегруппообразование имеет предпосылкой способность отдельных животныхизбирательно реагировать на индивидуальность других членов группы. Ухаплохромиса, который на одном и том же месте, на своей гнездовой ямке,по-разному реагирует на соседей и на чужих, -- в процесс этого специальногопривыкания вовлечен целый ряд побочных обстоятельств. Это еще вопрос, как онстал бы обходиться с привычным соседом, если бы оба вдруг оказались внепривычном месте. Настоящее же группообразование характеризуется как разсвоей независимостью от места. Роль, которую каждый член группы играет вжизни каждого другого, остается одной и той же в поразительном множествесамых различных внешних ситуаций; одним словом, предпосылкой любогогруппообразования является персональное узнавание партнеров в любыхвозможных обстоятельствах. Таким образом, образование группы не может бытьосновано только на врожденных реакциях, как это почти всеща бывает приобразовании анонимных стай. Само собой разумеется, что знание партнеровдолжно быть усвоено индивидуально. Рассматривая образ жизни животных в восходящем ряду от более простых кболее сложным, мы впервыевстречаем группообразование (в только что определенном смысле слова) у высших костистых рыб, точнее -- уиглоперых; а среди них, конкретно, у цихлид и других сравнительно близких кним окуневых, таких, как рыбы-ангелы, рыбы-бабочки и <демуазели>. Эти три группы морских рыб нам уже знакомы по первой главе, причем -- что здесьвесьма важно -- как существа с особенно высоким уровнем внутриви довойагрессии. Только что, говоря об анонимном стаеобразовании, я категорическизаявил, что эта широчайше распространенная и древнейшая форма сообщества не происходит из семьи, из единства родителей и детей, в отличие от драчливых крысиных кланов и стай многих другихмлекопитающих. В несколько ином смысле, эволюционной пра-формой личныхсвязей и группообразования, вне всяких сомнений, является объединение пар,сообща заботящихся о потомстве. Хотя из такой пары, как известно, легковозникает семья, -- связи, о которых идет речь сейчас, это нечто совсеминое. Прежде всего посмотрим, как возникают эти связи у цихлид, достойныхблагодарности за преподанные нам уроки. Когда наблюдатель, знающий животных и досконально понимающий их выразительные движения, следит за всемиранее описанными событиями,которые приводят у цихлид к образованию разнополой пары, -- ему может статьне спокойно, даже страшно от того, насколько злы по отношению друг к другу будущие супруги. Раз за разом они почти что набрасываются другна друга, и эта опасная вспышка агрессивности едва затормаживается, чтобы дело не дошло до убийства. Такое опасение вовсе не основано нанеправильной интерпретации выразительных движений рыб:каждый практик,разводящий рыбок, знает, насколько опасно сажать в один аквариум самца исамку цихлид, и как быстро появляются трупы, если не следить за парой постоянно. В естественных условиях привыкание значительноспособствует прекращению борьбы между будущими новобрачными. Естественныеусловия воспроизводятся в аквариуме наилучшим образом, если в максимально возможную емкость поместить несколько мальков,которые с самого начала вполне уживчивы, чтобы они росли вместе. Тогдаобразование пар происходит таким образом, что при достижении половойзрелости какая-то рыбка, как правило самец, захватывает себе участок ипрогоняет из него всех остальных. Когда позднее какая-нибудь самкастановится готовой к спариванию -- она осторожно приближается к владельцуучастка; он нападает на нее, -- поначалу вполне серьезно, -- она, поскольку признает главенство самца, отвечает на это уже описанным способом: так называемым чопорным поведением, состоящим, как мы ужезнаем, из элементов, которые частью происходят из стремления к спариванию, ачастью -- из стремления к бегству. Если самец, несмотря на очевидноетормозящее агрессию действие этих жестов, ведет себя слишком агрессивно, то самка может на какое-то время удалиться из его владений.Однако рано или поздно она возвращается. Это повторяется в течение какого-топромежутка времени -- разной продолжительности -- до тех пор, пока оба они настолько привыкают к присутствию партнера, что неизбежно исходящие от него стимулы, вызывающие агрессию, значительно теряют своюдейственность. Как и во многих подобных случаях специального привыкания, здесь в этот процесс первоначально вовлечены все случайные побочныеобстоятельства общей ситуации, к которой животное привыкает наконец в целом. И вменение любого из этих обстоятельств неизбежно влечет и собойнарушение общего действия всей привычки. Особенно это относится к началумирной совместной жизни; так, первоначально партнер должен появлятьсяпривычным путем, с привычной стороны, освещение должно быть таким же, каквсегда, и т.д. и т.д., -- в противном случае каждая рыба воспринимает другуюкак вызывающего агрессию пришельца. В это время пересадка в другой аквариумможет совершенно разрушить пару. С упрочением знакомства связь партнеровстановится все более независимой от фона, на котором она развивается; этотпроцесс выделения главного хорошо известен гештальт-психологам иисследователям условного рефлекса. В конце концов связь между партнерамистановится настолько независимой от побочных условий, что можно пересаживатьпары, даже транспортировать их на значительное расстояние, и их узы нервутся. В крайнем случае при этом старые пары "реградируют" к ранней стадии,т.е. у них снова начинаются церемонии ухаживания и примирения, которые усупругов, долго состоящих в браке, давно уже исчезли из повседневной рутины. Если образование пары происходит без помех, то у самца постепенно всебольше и больше выходит на передний план сексуальное поведение. Оно можетбыть примешано уже к самым первым, вполне серьезным нападениям на самку;теперь же сексуальные проявления начинают преобладать в смысле частоты иинтенсивности, но при этом выразительные движения агрессии не исчезают. Что исчезает очень быстро -- это готовность самки к бегству, ее"покорность". Выразительные движения страха -- или, точнее, готовности кбегству -- с укреплением пары исчезают у самки все больше и больше; зачастуюэто происходит настолько быстро, что при первых своих наблюдениях надцихлидами я вообще не заметил этих движений и целый год был уверен, что уэтих рыб не существует иерархических отношений между супругами. Мы ужезнаем, какую роль в действительности играет иерархия при взаимном узнаванииполов. Она латентно сохраняется и тогда, когда самка окончательно прекращаетвыполнение своих жестов покорности перед супругом. Лишь в редких случаях,если старая пара вдруг рассорится, -- самка вспоминает эти жесты. Поначалу пугливая и покорная самка своим страхом лишает самцавозможности проявить какое бы то ни было торможение агрессивного поведения.Внезапно ее застенчивость проходит, и она дерзко и заносчиво появляетсяпрямо посреди владений своего супруга -- с расправленными плавниками, всамой внушительной позе и в роскошном наряде, который у этих видов почти неотличается от наряда самца. Как и следовало ожидать, самец приходит вярость, ибо ситуация, преподнесенная ему красующейся супругой, неизбежнонесет в себе ключевой раздражитель, включающий боевое поведение, ужеизвестный нам из анализа стимулов. Итак, самец бросается на свою даму, тожепринимает позу угрозы развернутым боком, и какую-то долю секунды кажется,что он ее вот-вот уничтожит, -- и тут происходит то, что побудило меняписать эту книгу. Самец, угрожая самке, задерживается лишь на долю секундыили не задерживается вовсе: он не может ждать, он слишком возбужден, так чтопрактически сразу начинает яростную атаку... Но не на свою самку, а -- наволосок от нее, мимо -- на какого-нибудь другого сородича. В естественныхусловиях этим другим оказывается, как правило, ближайший сосед. Это -- классический пример явления, которое мы с Тинбергеном называемпереориентированным действием. Оно определяется тем, что некоторое действие вызывается каким-то однимобъектом, но на этот объект испускает и тормозящие стимулы, -- и потому ононаправляется на другой объект, как будто он и был причиной данного действия.Так, например, человек, рассердившийся на другого, скорее ударит кулаком постолу, чем того по лицу, -- как раз потому, что такое действие тормозитсяопределенными запретами, а ярость требует выхода, как лава в вулкане.Большинство известных случаев переориентированного действия относится кагрессивному поведению, которое провоцируется каким-то объектом,одновременно вызывающим страх. На этом специфическом случае, который онназвал "реакцией велосипедиста", Б. Гржимек впервые распознал и описал сампринцип переориентирования. В качестве "велосипедиста" здесь годится любой,кто гнет спину кверху и давит ногами книзу. Особенно отчетливо проявляетсямеханизм такого поведения в тех случаях, когда животное нападает на предметсвоей ярости с некоторого расстояния; затем, приблизившись, замечает,насколько тот страшен; и тогда -- поскольку оно не может затормозить ужезаведенную машину нападения -- изливает свою ярость на какое-нибудьбезобидное существо, случайно оказавшееся рядом. Разумеется, существует бесчисленное множество других формпереориентированного действия; они могут возникать в результате самыхразличных сочетаний соперничающих побуждений. Особый случай с самцом цихлидыважен для нашей темы потому, что аналогичные явления играют решающую роль всемейной и общественной жизни очень многих высших животных и человека.Очевидно, в царстве позвоночных неоднократно и независимо делалось"открытие", что агрессия, вызываемая партнером, может быть не толькоподавлена, но и использована для борьбы с враждебными соседями. Предотвращение нежелательной агрессии, вызываемой партнером, и ееканализация в желательном направлении -- на соседа по участку -- внаблюдавшемся и драматично описанном случае с самцом цихлиды, конечно же, неявляется таким изобретением данного критического момента, которое животноеможет сделать, а может и не сделать. Напротив -- оно давным-давноритуализовано и превратилось в неотъемлемый инстинктивный атрибут данноговида. Все, что мы узнали в 5-й главе о процессе ритуализации, служит преждевсего пониманию факта, что из переориентированного действия может возникнутьжесткий ритуал, а вместе с ним и автономная потребность, самостоятельныймотив поступков. В далекой древности, ориентировочно в конце мелового периода (миллионлет туда-сюда здесь никакой роли не играет!), однажды, должна была произойтив точности такая же история, как с индейскими вождями и трубкой в 5-й главе,иначе никакой ритуал не мог бы возникнуть. Ведь один из двух великихконструкторов эволюции -- Отбор, -- чтобы иметь возможность вмешаться,всегда нуждается в какой-то случайно возникшей точке опоры, и эту опорупредоставляет ему его слепой, но прилежный коллега -- Изменчивость. Как многие телесные признаки или инстинктивные действия, так иритуализованные церемонии в процессе индивидуального развития животного, вонтогенезе, проходят, в общих чертах, тот же путь, какой они прошли в ходеэволюционного становления. Строго говоря, в онтогенезе повторяется не весьряд древних форм, а только ряд данного онтогенеза -- как справедливо отметилуже Карл-Эрнст фон Байер, -- но для наших целей достаточно и болееупрощенное представление. Итак, ритуал, возникший из переориентациинападения, в своем первом проявлении значительно больше похож нанеритуализованный образец, нежели впоследствии, в своем окончательномразвитии. Поэтому у самца цихлиды, только вступающего в брачную жизнь, можноотчетливо увидеть -- особенно если интенсивность всей реакции не слишкомвелика, -- что он, пожалуй, весьма охотно нанес бы своей юной супругесильный удар, но в самый последний момент какое-то другое побуждение мешаетему, и тогда он предпочитает разрядить свою ярость на соседа. В полностьюразвитой церемонии "символ" отошел от символизируемого значительно дальше,так что ее происхождение маскируется не только "театральностью" всегодействия, но и тем обстоятельством, что оно с очевидностью выполняется радинего самого. При этом функция и символика церемонии гораздо заметнее, нежелиее происхождение. Необходим тщательный анализ, чтобы разобраться в том,сколько же от первоначальных конфликтных побуждений еще содержится вцеремонии в данном конкретном случае. Когда мы с моим другом АльфредомЗейтцем четверть века назад впервые разглядели описанный здесь ритуал, тофункции церемоний "смены" и "приветствия" у цихлид стали нам совершенно ясныочень скоро; но еще долго мы не могли распознать их эволюционногопроисхождения. Что нам, правда, сразу же бросилось в глаза -- на первом же, в то времяизученном лучше других виде африканских рыбок-самоцветов -- это большоесходство жестов угрозы и "приветствия". Мы быстро научились различать их иправильно предсказывать, поведет ли данное действие к схватке или кобразованию пары; но, к досаде своей, долго не могли обнаружить, какие жеименно признаки служили нам основой для этого. Только когда мы внимательнопроанализировали постепенные переходы, путем которых самец меняет серьезныеугрозы невесте на церемонию приветствия, -- нам стала ясна разница: приугрозе рыбка затормаживает до полной остановки прямо перед той, которойугрожает, особенно если она настолько возбуждена, что обходится даже безудара хвостом, не говоря уж о развернутом боке. При церемонии приветствияили смены, напротив, она целит не в партнера, а подчеркнуто плывет мимо негои при этом, проплывая мимо, адресует ему угрозу развернутым боком и удархвостом. Направление, в котором самец предлагает свою церемонию, тожеподчеркнуто отличается от того, в каком начиналось бы движение атаки. Если же перед церемонией он неподвижно стоял в воде неподалеку отсупруги, то он всеща начинает решительно плыть вперед до того как выполняетугрозу развернутым боком и бьет хвостом. Таким образом очень отчетливо,почти непосредственно "символизируется", что супруга как раз не являетсяобъектом его нападения, что этот объект надо искать где-то дальше, в томнаправлении, куда он плыл. Так называемое изменение функции -- это средство, которым частопользуются оба Великих Конструктора, чтобы поставить на службу новым целямустаревший в ходе эволюции неликвидный фонд. Со смелой фантазией они --возьмем лишь несколько примеров -- из водопроводящей жаберной щели сделалислуховой проход, заполненный воздухом и проводящий звуковые волны; из двухкостей челюстного сустава -- слуховые косточки; из теменного глаза -- железувнутренней секреции (шишковидную железу); из передней лапы рептилии -- крылоптицы и т.д. и т.д. Однако все эти переделки выглядят весьма скромно по сравнению сгениальным маленьким шедевром: из поведенческого акта, который не толькопервоначально мотивировался, но и в нынешней своей форме мотивируетсявнутривидовой агрессией -- по крайней мере частично, -- простым способомритуально зафиксированного переориентирования получилось умиротворяющеедействие. Это не больше и не меньше как обращение отталкивающего действияагрессии в его противоположность. Как мы видели в главе о ритуализации,обособившаяся церемония превращается в вожделенную самоцель, в потребность,как и любое другое инстинктивное действие; а вместе с тем она превращается ив прочные узы, соединяющие одного партнера с другим. Церемония умиротворения такого рода по самой своей сути такова, чтокаждый из товарищей по союзу может выполнять ее лишь со вторым -- и ни с кембольше из собратьев по виду. Только представьте себе, какая почти неразрешимая задача решена здесьсамым простым, самым полным и самым изящным образом! Двух животных, которыесвоей внешней формой, расцветкой и поведением неизбежно действуют друг надруга, как красная тряпка на быка (это, впрочем, только в поговорке), нужнопривести к тому, чтобы они мирно ужились в тесном пространстве, на гнезде,т.е. как раз на том месте, которое оба считают центром своих владений и вкотором их внутривидовая агрессивность достигает наивысшего уровня. И этазадача, сама по себе трудная, дополнительно затрудняется темобстоятельством, что внутривидовая агрессивность каждого из супругов неимеет права уменьшиться: мы уже знаем из 3-ей главы, что за малейшееослабление боеготовности по отношению к соседу собственного вида тотчас жеприходится расплачиваться потерей территории, а значит и потерей источникапитания для будущего потомства. При таких обстоятельствах вид "не может себепозволить" ради запрета схваток между супругами обратиться к такимцеремониям умиротворения, которые имеют своей предпосылкой -- как жестыпокорности или инфантильное поведение -- снижение агрессивности.Ритуализованное переориентирование не только избавляет от этих нежелательныхпоследствий, но и более того -- использует неизбежно исходящие от супругаключевые раздражения, вызывающие агрессивность, чтобы обратить партнерапротив соседа. По-моему, этот механизм поведения поистине гениален, ивдобавок гораздо более благороден, чем аналогичное -- с обратным знаком --поведение человека, который возвращается вечером домой, преисполненныйвнутренней ярости от общения с "любимыми" соседями или с начальством иразряжает всю свою нервозность и раздражение на бедную жену. Любое особенно удачное конструктивное решение обычно обнаруживается навеликом Древе Жизни неоднократно, совершенно независимо на разных его сучьяхи ветвях. Крыло изобрели насекомые, рыбы, птицы и летучие мыши; обтекаемуюформу -- каракатицы, рыбы, ихтиозавры и киты. Потому нас не слишкомудивляет, что предотвращающие борьбу механизмы поведения, основанные наритуализованном переориентировании атаки, аналогичным образом возникают уочень многих разных животных. Существует, например, изумительная церемония умиротворения -- все знаютее как "танец" журавлей, -- которая, с тех пор как мы научились пониматьсимволику ее движений, прямо-таки напрашивается в перевод на человеческийязык. Птица высоко и угрожающе вытягивается перед другой и разворачиваетмощные крылья, клюв нацелен на партнера, глаза устремлены прямо на него... Это картина серьезной угрозы -- и на самом деле, до сих пор мимикаумиротворения совершенно аналогична подготовке к нападению. Но в следующиймомент птица направляет эту угрожающую демонстрацию в сторону от партнера,причем выполняет разворот точно на 180 градусов, и теперь -- все так же, сраспростертыми крыльями -- подставляет партнеру свой беззащитный затылок,который, как известно, у серого журавля и у многих других видов украшенизумительно красивой рубиново-красной шапочкой. На секунду "танцующий"журавль подчеркнуто застывает в этой позе -- и тем самым в понятнойсимволике выражает, что его угроза направлена не против партнера, а совсемнаоборот, как раз прочь от него, против враждебного внешнего мира; и в этомуже слышится мотив защиты друга. Затем журавль вновь поворачивается к другуи повторяет перед ним демонстрацию своего величия и мощи, потом сноваотворачивается и теперь -- что еще более знаменательно -- делает ложныйвыпад против какого-нибудь эрзац-объекта; лучше всего, если рядом стоитпосторонний журавль, но это может быть и безобидный гусь или даже, если нетникого, палочка или камушек, которые в этом случае подхватываются клювом итри-четыре раза подбрасываются в воздух. Все вместе взятое ясно говорит: "Ямогуч и ужасен -- но я не против тебя, а против вон того, того и того". Быть может, менее сценичной в своем языке жестов, но еще болеемногозначительной является церемония умиротворения у уток и гусей, которуюОскар Хейнрот описал как триумфальный крик. Важность этого ритуала для нассостоит, прежде всего, в том, что у разных представителей упомянутых птиц ондостиг очень разной степени сложности и завершенности; а этапоследовательность постепенных переходов дает нам хорошую картину того, какздесь -- в ходе эволюции -- из отводящих ярость жестов смущения получилисьузы, проявляющие какое-то таинственное родство с другими, с теми, чтообъединяют людей и кажутся нам самыми прекрасными и самыми прочными на нашей Земле. В своей примитивнейшей форме, какую мы видим, к примеру, в такназываемой "рэбрэб-болтовне" у кряквы, угроза очень мало отличается от"приветствия". По крайней мере мне самому незначительная разница вориентировании рэбрэб-кряканья -- при угрозе в одном случае, и приветствии вдругом -- стала ясна лишь после того, как я научился понимать принциппереориентированной церемонии умиротворения в ходе внимательного изученияцихлид и гусей, у которых его легче распознать. Утки стоят друг противдруга, с клювами, поднятыми чуть выше горизонтали, и очень быстро ивзволнованно произносят двухслоговый сигнал голосовой связи, который уселезня обычно звучит как "рэб-рэб"; утка произносит несколько более в нос,что-то вроде "квэнг-квэнг". Но у этих уток не только социальное торможениеатаки, а и страх перед партнером тоже может вызвать отклонение угрозы отнаправления на ее цель; так что два селезня часто стоят, всерьез угрожаядруг другу, -- крякая, с поднятым клювом, -- но при этом не направляют клювыдруг на друга. Если они все-таки это сделают, то в следующий момент начнут настоящуюдраку и вцепятся друг другу в оперение на груди. Однако обычно они целятсячуть-чуть мимо, даже при самой враждебной встрече. Если же селезень "болтает" со своей уткой, -- и уж тем более еслиотвечает этой церемонией на натравливание своей будущей невесты, -- то оченьотчетливо видно, как "что-то" тем сильнее отворачивает его клюв от утки, закоторой он ухаживает, чем больше он возбужден в своем ухаживании. В крайнемслучае это может привести к тому, что он, все чаще и чаще крякая,поворачивается к самке затылком. По форме это в точности соответствуетцеремонии умиротворения у чаек, описанной ранее, хотя нет никаких сомнений,что та церемония возникла именно так, как изложено там, а не за счетпереориентирования. Это -- предостережение против опрометчивых уподоблений!Из только что описанного отворачивания головы селезня -- в ходе дальнейшейритуализации -- у великого множества уток развились свои жесты,подставляющие затылок, которые играют большую роль при ухаживании у кряквы,чирка, шилохвости и других настоящих уток, а также и у гаг. Супружеская паракряквы с особым увлечением празднует церемонию "рэбрэб-болтовни" в техслучаях, когда они теряли друг друга и снова нашли после долгой разлуки. Вточности то же самое относится и к жестам умиротворения с демонстрациейразвернутого бока и хвостовыми ударами, которые мы уже знаем усупругов-цихлид. Как раз потому, что все это так часто происходит привоссоединении разлученных перед тем партнеров, первые наблюдатели зачастуювоспринимали такие действия как "приветствие". Хотя такое толкование отнюдь не неправильно для определенных, оченьспециализированных церемоний этого рода, большая частота и интенсивностьжестов умиротворения именно в подобных ситуациях наверняка имеет изначальнодругое объяснение: притупление всех агрессивных реакций за счет привычки кпартнеру частично проходит уже при кратком перерыве той ситуации, котораяобусловила возникновение такой привычки. Очень впечатляющие примеры томуполучаются, когда приходится изолировать ради какой-либо цели -- хотя бывсего на один час -- животное из стаи вместе выросших, очень друг к другупривыкших и потому более или менее сносно уживающихся друг с другом молодыхпетухов, цихлид, бойцовых рыбок, малабарских дроздов или других, столь жеагрессивных видов. Если после того попытаться вернуть животное к его прежнимтоварищам, то агрессия начинает бурлить, как перегретая вода при задержкекипения, от малейшего толчка. Как мы уже знаем, действие привычки могут нарушить и другие, дажемалейшие изменения общей ситуации. Моя старая пара малабарских дроздов летом1961 года терпела своего сына из первого выводка, находившегося в клетке втой же комнате, что и их скворечник, гораздо дольше того срока, когда этиптицы обычно выгоняют повзрослевших детей из своих владений. Однако если япереставлял его клетку со стола на книжную полку -- родители начиналинападать на сына столь интенсивно, что даже забывали вылетать на волю, чтобыпринести корм маленьким птенцам, появившимся к этому времени. Такоевнезапное обрушение запретов агрессии, построенных на привычке, представляетсобой очевидную опасность, угрожающую связям между партнерами каждый раз,когда пара разлучается даже на короткий срок. Так же очевидно, чтоподчеркнутая церемония умиротворения, которая каждый раз наблюдается привоссоединении пары, служит не для чего иного, как для предотвращения этойопасности. С таким предположением согласуется и то, что "приветствие" бываеттем возбужденнее и интенсивнее, чем продолжительнее была разлука. Наш человеческий смех, вероятно, тоже в своей первоначальной форме былцеремонией умиротворения или приветствия. Улыбка и смех, несомненно,соответствуют различным степеням интенсивности одного и того жеповеденческого акта, т.е. они проявляются при различных порогахспецифического возбуждения, качественно одного и того же. У наших ближайшихродственников -- у шимпанзе и гориллы -- нет, к сожалению, приветственноймимики, которая по форме и функции соответствовала бы смеху. Зато есть умногих макак, которые в качестве жеста умиротворения скалят зубы -- и времяот времени, чмокая губами, крутят головой из стороны в сторону, сильноприжимая уши. Примечательно, что некоторые люди на Дальнем Востоке,приветствуя улыбкой, делают то же самое точно таким же образом. Но самоеинтересное -- при интенсивной улыбке они держат голову так, что лицообращено не прямо к тому, кого приветствуют, а чуть-чуть в сторону, мимонего. С точки зрения функциональности ритуала совершенно безразлично, какаячасть его формы заложена в генах, а какая закреплена культурной традициейучтивости. Во всяком случае, заманчиво считать приветственную улыбку церемониейумиротворения, возникшей -- подобно триумфальному крику гусей -- путемритуализации переориентированной угрозы. При взгляде на обращенный мимособеседника дружелюбный оскал учтивого японца появляется искушениепредположить, что это именно так. За такое предположение говорит и то, что при очень интенсивном, дажепылком приветствии двух друзей их улыбки внезапно переходят в громкий смех,который каждому из них кажется слишком не соответствующим его чувствам,когда при встрече после долгой разлуки он неожиданно прорывается откуда-тоиз вегетативных глубин. Объективный наблюдатель просто обязан уподобитьповедение таких людей гусиному триумфальному крику. Во многих отношениях аналогичны и ситуации, вызывающие смех. Еслинесколько простодушных людей, -- скажем, маленьких детей, -- вместевысмеивают кого-то другого или других, не принадлежащих к их группе, то вэтой реакции, как и в других переориентированных жестах умиротворения,содержится изрядная доля агрессии, направленной наружу, на не-члена-группы.И смех, который обычно очень трудно понять, -- возникающий при внезапнойразрядке какой-либо конфликтной ситуации, -- тоже имеет аналогии в жестахумиротворения и приветствия многих животных. Собаки, гуси и, вероятно,многие другие животные разражаются бурными приветствиями, когда внезапноразряжается мучительная ситуация конфликта. Понаблюдав за собой, я могу суверенностью утверждать, что общий смех не только действует как чрезвычайносильное средство отведения агрессии, но и доставляет ощутимое чувствосоциального единения. Исходной, а во многих случаях даже главной функцией всех только чтоупомянутых ритуалов может быть простое предотвращение борьбы. Однако даже насравнительно низкой ступени развития -- как показывает, например,"рэбрэб-болтовня" у кряквы -- эти ритуалы уже достаточно автономны для того,чтобы превращаться в самоцель. Когда селезень кряквы, непрерывно издаваясвой протяжный однослоговый призыв, -- "рэээээб... ", "рэээээб... ", -- ищетсвою подругу, и когда, найдя ее наконец, впадает в подлинный экстаз"рэбрэб-болтовни", с задиранием клюва и подставлением затылка, -- трудноудержаться от субъективизации и не подумать, что он ужасно радуется, обретяее, и что его напряженные поиски были в значительной мере мотивированыстремлением к церемонии приветствия. При более высокоритуализованных формахсобственно триумфального крика, какие мы находим у пеганок и тем паче унастоящих гусей, это впечатление значительно усиливается, так что слово"приветствие" уже не хочется брать в кавычки. Вероятно, у всех настоящих уток, а также и у пеганки, которая большевсех прочих родственных видов похожа на них в отношении триумфального крика,-- точнее, рэбрэб-болтовни, -- эта церемония имеет и вторую функцию, прикоторой только самец выполняет церемонию умиротворения, в то время как самканатравливает его, как описано выше. Тонкий мотивационный анализ говорит нам,что здесь самец, направляющий свои угрожающие жесты в сторону соседнегосамца своего вида, в глубине души агрессивен и по отношению к собственнойсамке, в то время как она на самом деле агрессивна только по отношению ктому чужаку и ничего не имеет против своего супруга. Этот ритуал,скомбинированный из переориентированной угрозы самца и из натравливаниясамки, в функциональном смысле совершенно аналогичен триумфальному крикугусей, при котором каждый из партнеров угрожает мимо другого. В особеннокрасивую церемонию он развился -- наверняка независимо -- у европейскойсвязи и у пеганки. Интересно, что у чилийской связи, напротив, возникластоль же высокоспециализированная церемония, подобная триумфальному крику,при которой переориентированную угрозу выполняют оба супруга, как настоящиегуси и большинство крупных пеганок. Самка чилийской связи носит мужской наряд, с головкой переливчатойзелени и яркой красно-коричневой грудкой; это единственный случай унастоящих уток. У огарей, египетских гусей и многих родственных видов самка выполняеттакие же действия натравливания, но самец чаще реагирует на это неритуализованной угрозой мимо своей самки, а настоящим нападением науказанного супругой враждебного соседа. Вот когда тот побежден, -- или, покрайней мере, схватка не закончилась сокрушительным поражением пары, -- лишьтогда начинается несмолкающий триумфальный крик. У многих видов -- андскийгусь, оринокский гусь и др. -- этот крик не только слагается в оченьзанятную музыкальную картину из-за разного звучания голосов самца и самки,но и превращается в забавнейшее представление из-за чрезвычайно утрированныхжестов. Мой фильм с парой андских гусей, одержавших впечатляющую победу надлюбимым моим другом Нико Тинбергеном, -- это настоящая комедия. Началось стого, что самка натравила своего супруга на знаменитого этолога короткимложным выпадом в его сторону; гусак завелся не сразу, но постепенно пришел втакую ярость и бил ороговелым сгибом крыла так свирепо, что под конец Никоудирал весьма убедительно. Его ноги и руки, которыми он отбивался от гусака,были избиты и исклеваны в сплошной синяк. Когда враг-человек исчез, началасьбесконечная триумфальная церемония, изобиловавшая слишком человеческимивыражениями эмоций и по тому действительно очень смешная. Еще больше, чем у других видов пеганок, самка египетского гусянатравливает своего самца на всех сородичей, до каких только можнодобраться, -- а если таких нет, то, увы, и на птиц других видов; к великомуогорчению владельцев зоопарков, которым приходится лишать этих красавцеввозможности летать и попарно изолировать их. Самка египетского гуся следитза всеми схватками своего супруга с интересом профессионального рефери, ноникогда не помогает ему, как иногда делают серые гусыни и всегда -- самкицихлид. Более того -- она всегда готова с развернутыми знаменами перейти кпобедителю, если ее супругу придется потерпеть поражение. Такое поведение должно значительно влиять на половой отбор, посколькуздесь Премия Отбора назначается за максимальную боеспособность ибоеготовность самца. И это снова наталкивает на мысль, которая уже занималанас в конце 3-й главы. Может быть, даже весьма вероятно, что эта драчливостьегипетских гусей, которая кажется наблюдателю прямо-таки сумасшедшей,является следствием внутривидового отбора и вообще не так уж важна длясохранения вида. Такая возможность должна нас беспокоить, потому что -- какмы увидим в дальнейшем -- подобные соображения касаются и эволюционногоразвития инстинкта агрессии у человека. Кстати, египетский гусь принадлежит к тем немногим видам, у которыхтирумфальный крик в его функции церемонии умиротворения может не сработать.Если две пары разделить прозрачной, но непреодолимой сеткой, то они ярятсядруг на друга через нее, все больше входят в раж, -- и не так уж редкобывает, что вдруг, как по команде, супруги каждой пары обращаются друг кдругу и затевают свирепую драку. Почти наверняка того же можно добиться и втом случае, если посадить в загон к паре "мальчика для битья" того же вида,а затем, когда избиение будет в разгаре, по возможности незаметно убратьего. Тут пара поначалу впадает в подлинный экстаз триумфального крика,который становится все более и более буйным, все меньше отличается отнеритуализованной угрозы, -- а затем, вдруг, влюбленные супруги хватают другдруга за шиворот и молотят по всем правилам, что обычно заканчиваетсяпобедой самца, поскольку он заметно крупнее и сильнее самки. Но я никогда неслышал, чтобы накопление нерастраченной агрессии из-за долгого отсутствия"злого соседа" привело у них к убийству супруга, как это бывает у некоторыхцихлид. Тем не менее, и у египетских гусей, и у видов Тааогпа наибольшеезначение триумфальный крик имеет в функции громоотвода. Он нужен преждевсего там, где надвигается гроза, т.е. и внутреннее состояние животных, ивнешняя ситуация вызывают внутривидовую агрессию. Хотя триумфальный крик, особенно у нашей европейской пеганки, исопровождается высокодифференцированными, балетно преувеличеннымителодвижениями, -- он в меньшей степени свободен от первоначальныхпобуждений, лежащих в основе конфликта, нежели, скажем, уже описанное, нестоль развитое по форме "приветствие" у многих настоящих уток. Совершенноочевидно, что у пеганок триумфальный крик все еще черпает большую частьэнергии из первоначальных побуждений, конфликт которых некогда дал началопереориентированному действию. Даже при наличии явного, бросающегося в глаза стремления к нападению --церемония остается связанной с этими взаимно противодействующими факторами.Соответственно, у названных видов она подвержена сильным сезоннымколебаниям: в период размножения она наиболее интенсивна, в спокойныепериоды ослабевает, и -- разумеется -- полностью отсутствует у молодых птиц,до наступления половой зрелости. У серых гусей, пожалуй даже у всех настоящих гусей, все это совершенноиначе. Прежде всего, у них триумфальный крик уже не является исключительноделом супружеской пары; он объединяет не только целые семьи, но и вообщелюбые группы тесно сдружившихся птиц. Эта церемония стала почти или совсемнезависимой от половых побуждений, так что выполняется на протяжении всегогода и свойственна даже совсем крошечным птенцам. Последовательность движений здесь более длинная и более сложная, чем вовсех описанных до сих пор ритуалах умиротворения. В то время как у цихлид, ачасто и у пеганок, агрессия, которая отводится от партнера церемониейприветствия, ведет к последующему нападению на враждебного соседа, -- угусей в ритуализованной последовательности действий такое нападениепредшествует сердечному приветствию. Иными словами, типичная схематриумфального крика состоит в том, что один из партнеров -- как правило,сильнейший член группы, потому в паре это всегда гусак -- нападает надействительного или воображаемого противника, сражается с ним, а затем --после более или менее убедительной победы -- с громким приветствиемвозвращается к своим. От этого типичного случая, схематично изображенногоХельгой Фишер, происходит и само название триумфального крика. Временная последовательность нападения и приветст вия достаточно ритуализована для того, чтобы вся церемония в целоммогла проводиться и при высокой интенсивности возбуждения, даже в томслучае, если для настоящей агрессии нет никакого повода. В этом случаенападение превращается в имитацию атаки в сторону какого-нибудь безобидного,стоящего поблизости гусенка либо вообще проводится вхолостую, под громкиефанфары так называемого "раската" -- глухо звучащей хриплой трубы, котораясопровождает этот первый акт церемонии триумфального крика. Хотя приблагоприятных условиях атака-раскат может мотивироваться только автономноймотивацией ритуала, такое нападение значительно облегчается, если гусакоказывается в ситуации, действительно вызывающей его агрессивность. Какпоказывает детальный мотивационный анализ, раскат возникает чаще всего, еслиптица находится в конфликте между нападением, страхом и социальнымиобязательствами. Узы, связывающие гусака с супругой и детьми, удерживают егона месте и не позволяют бежать, даже если противник вызывает в нем сильноестремление к бегству, а не только агрессивность. В этом случае он попадает втакое же положение, как загнанная в угол крыса, и "геройская" -- с виду --храбрость, с какой отец семейства сам бросается на превосходящегопротивника, -- это мужество отчаяния, уже знакомая нам критическая реакция. Вторая фаза триумфального крика -- поворот к партнеру, подаккомпанемент тихого гоготанья, -- по форме движения совершенно аналогичнажесту угрозы и отличается лишь тем, что направлена чуть в сторону, чтообусловлено ритуально закрепленным переориентированием. Однако эта "угроза" мимо друга при нормальных обстоятельствах содержитуже очень мало либо вовсе не содержит агрессивной мотивации, а вызываетсятолько автономным побуждением самого ритуала, особенным инстинктом, которыймы вправе называть социальным. Свободная от агрессии нежность гогочущего приветствия существенноусиливается контрастом. Гусак во время ложной атаки и раската уже выпустилосновательный заряд агрессии, и теперь -- когда он внезапно отвернулся отпротивника и обратился к возлюбленной семье -- происходит перелом внастроении, который в соответствии с хорошо известными физиологическими ипсихологическими закономерностями толкает маятник в сторону, противоположнуюагрессии. Если собственная мотивация церемонии слаба, то в приветственномгоготанье может содержаться несколько большая доля агрессивного инстинкта.При совершенно определенных условиях, которые мы рассмотрим позже, церемонияприветствия может "регрессировать", т.е. возвратиться на более раннююступень эволюционного развития, причем в нее может войти и подлиннаяагрессия (свойственная той ранней ступени). Поскольку жесты приветствия и угрозы почти одинаковы, очень труднозаметить эту редкую и не совсем нормальную примесь побуждения к атаке всамом движении как таковом. Насколько похожи эти дружелюбные жесты надревнюю мимику угрозы -- несмотря на коренное различие мотиваций, -- видноиз того, что их можно перепутать. Незначительное отклонение "угрозы" хорошовидно адресату спереди; но сбоку -- в профиль -- это отклонение совершеннонезаметно, и не только наблюдателю-человеку, но и другому дикому гусю. Повесне, когда семейные узы постепенно слабеют и молодые гусаки начинаютискать себе невест, -- часто случается, что один из братьев еще связан сдругим семейным триумфальным криком, но уже стремится делать брачныепредложения какой-нибудь чужой юной гусыне. Выражаются они отнюдь не вприглашении к спариванию, а в том, что он нападает на чужих гусей и затем, сприветствием, торопится к своей избраннице. Если его верный брат видит этосбоку -- он, как правило, принимает сватовство за начало атаки на чужуюгусыню; а поскольку все самцы в группе триумфального крика мужественно стоятдруг за друга в борьбе, он яростно бросается на будущую невесту своего братаи начинает ее колотить. Сам он не испытывает к ней никаких чувств, и такоеизбиение вполне соответствовало бы выразительному движению брата-жениха,если бы то несло в себе не приветствие, а угрозу. Когда самка в испугеудирает, ее жених оказывается в величайшем смущении. Я отнюдь не приписываюгусям человеческих качеств: объективной физиологической основой любогосмущения является конфликт противоречащих друг другу побуждений, а именно втаком состоянии -- вне всяких сомнений -- и находится наш молодой гусак. Умолодого серого гуся невероятно сильно стремление защищать избранную самку,но столь же силен и запрет напасть на брата, который в это время ещеявляется его сотоварищем по братскому триумфальному крику. Наскольконепреодолим этот запрет, мы еще увидим в дальнейшем на впечатляющихпримерах. Если триумфальный крик и содержит сколь-нибудь существенный зарядагрессии по отношению к партнеру, то лишь в первой фазе с раскатом; вгогочущем приветствии она уже наверняка отсутствует. Поэтому -- и ХельгаФишер того же мнения -- приветствие уже не имеет функции умиротворения. Хотяоно "еще" в точности копирует символическую форму переориентированнойугрозы, -- между партнерами, совершенно определенно, не существует настолькосильной агрессивности, чтобы она нуждалась в отведении. Лишь в одной, совершенно особой и быстро проходящей стадиииндивидуального развития первоначальные побуждения, лежащие в основепереориентирования, отчетливо видны и в приветствии. (Впрочем,индивидуальное развитие триумфального крика у серых гусей -- тоже детальноизученное Хельгой Фишер -- вовсе не является репродукцией его эволюционногостановления; нельзя переоценивать пределы применимости закона повторений.)Новорожденный гусь -- еще до того как он может ходить, стоять или есть --способен вытягивать шейку вперед, что сопровождается "гоготаньем" натончайшей фистульной ноте. С самого начала этот звук двухслоговый, точно как"рэбрэб" или соответствующий писк утят. Уже через пару часов он превращаетсяв многослоговое "пипипи", которое по ритму в точности совпадает сприветственным гоготаньем взрослых гусей. Вытягивание шеи и этот писк,несомненно, являются первой ступенью, из которой при взрослении гусяразвиваются и выразительное движение угрозы, и вторая фаза триумфальногокрика. Из сравнительного исследования происхождения этих видов мы знаемнаверняка, что в ходе эволюции приветствие произошло из угрозы за счет еепереориентирования и ритуализации. Однако в индивидуальном развитии тот жепо форме жест сначала означает приветствие. Когда гусенок только чтосовершил тяжелую и небезопасную работу появления на свет и лежит мокрымкомочком горя, с бессильно вытянутой шейкой, -- из него можно вытянутьтолько одну-единственную реакцию. Если наклониться над ним и издать парузвуков, подражая голосу гусей, -- он с трудом поднимает качающуюся головку,вытягивает шейку и приветствует. Крошечный дикий гусь ничего другого еще неможет, но уже приветствует свое социальное окружение! Как по смыслу выразительного движения, так и в отношении провоцирующейситуации вытягивание шейки и писк у серых гусят соответствуют именноприветствию, а не угрожающему жесту взрослых. Примечательно, однако, что посвоей форме это движение аналогично как раз угрозе, так как характерноеотклонение вытянутой шеи в сторону от партнера у совсем маленьких гусятотсутствует. Только когда им исполняется несколько недель, -- среди пухавидны уже настоящие перья, -- тогда это меняется. К этому времени птенцыстановятся заметно агрессивнее по отношению к гусятам того же возраста издругих семей: наступают на них с писком, вытянув шеи, и пытаются щипать. Нопоскольку при таких потасовках детских семейных команд жесты угрозы иприветствия еще совершенно одинаковы, -- понятно, что часто происходятнедоразумения и кто-то из братцев и сестриц щиплет своего. В этой особойситуации, впервые в онтогенезе, видно ритуализованное переориентированиеприветственного движения: гусенок, обиженный кем-то из своих, не щиплется вответ, а интенсивно пищит и вытягивает шею, которая совершенно отчетливонаправлена мимо обидчика, хотя и под меньшим углом, чем это будетвпоследствии, при полностью освоенной церемонии. Тормозящее агрессиюдействие этого жеста необычайно отчетливо: только что нападавшие братец илисестрица тотчас же отстают и в свою очередь переходят к приветствию,направленному мимо. Фаза развития, за время которой триумфальный крикприобретает столь заметное умиротворяющее действие, длится лишь несколькодней. Ритуализованное переориентирование быстро закрепляется и предотвращаетвпредь -- за редкими исключениями -- любые недоразумения. Кроме того, сокончательным усвоением ритуализованной церемонии приветствие подпадает подвласть автономного социального инстинкта и уже вовсе не содержит агрессии кпартнеру; либо содержит такую мизерную ее долю, что нет нужды в специальноммеханизме, который затормаживал бы нападение на него. В дальнейшемтриумфальный крик функционирует исключительно в качестве уз, объединяющихчленов семьи. Бросается в глаза, что группа, объединенная триумфальным криком,является закрытой. Только что вылупившийся птенец приобретает членство вгруппе по праву рождения и принимается "не глядя", даже если он вовсе негусь, а подкидыш, подсунутый ради эксперимента, например мускусная утка. Ужечерез несколько дней родители знают своих детей; дети тоже узнают родителейи с этих пор уже не проявляют готовности к триумфальному крику с другимигусями. Если поставить довольно жестокий эксперимент с переносом гусенка вчужую семью, то бедный ребенок принимается в новое сообщество триумфальногокрика тем труднее, чем позже его вырвали из родного семейного союза. Дитябоится чужих; и чем больше оно выказывает этот страх, тем более онирасположены набрасываться на него. Трогательна детская доверчивость, с которой совсем неопытный, толькочто вылупившийся гусенок вышептывает предложение дружбы -- свой крошечныйтриумфальный писк -- первому существу, какое приближается к нему, "впредположении", что это должен быть кто-то из его родителей. Но совершенно чужому -- серый гусь предлагает триумфальный крик (авместе с ним и вечную любовь и дружбу) лишь в одном-единственном случае:когда темпераментный юноша вдруг влюбляется в чужую девушку. Это безо всякихкавычек! Эти первые предложения совпадают по времени с моментом, когда почтигодовалая молодежь должна уходить от родителей, которые собираются выводитьновое потомство. Семейные узы при этом по необходимости ослабляются, ноникогда не рвутся окончательно. У гусей триумфальный крик еще более связан с персональным знакомством,чем у описанных выше уток. Утки тоже "болтают" лишь с определенными,знакомыми товарищами; однако у них узы, возникающие между участникамицеремонии, не так прочны, и добиться принадлежности к группе у них не тактрудно, как у гусей. У этих случается, что гусю, вновь прилетевшему вколонию, -- или купленному, если речь идет о домашних, -- требуютсябуквально годы, чтобы быть принятым в группу совместного триумфальногокрика. Чужаку легче приобрести членство в группе триумфального крика окольнымпутем, если кто-то из партнеров этой группы влюбляется в него и они образуютсемью. За исключением специальных случаев влюбленности и принадлежности ксемье по праву рождения -- триумфальный крик бывает тем интенсивнее, а узы,возникающие из него, тем прочнее, чем дольше животные знают друг друга. Припрочих равных условиях можно утверждать, что прочность связей триумфальногокрика пропорциональна степени знакомства партнеров. Несколько утрируя, можносказать, что узы триумфального крика между двумя или несколькими гусямивозникают всегда, когда степень знакомства и доверия становятся для этогодостаточной. Когда ранней весной старые гуси предаются заботам о потомстве, амолодые, однолетки и двухлетки, любовным помыслам -- всегда остаетсякакое-то количество неспарившихся гусей разного возраста, которые как"третьи лишние" эротически не заняты; и они всегда объединяются в большиеили меньшие группы. Обычно мы кратко называем их бездетными. Это выражениенеточно, так как многие молодые новобрачные, уже образовавшие прочные пары,тоже еще не высиживают птенцов. В таких бездетных группах могут возникатьпо-настоящему прочные триумфальные крики, не имеющие ни малейшей связи ссексуальностью. Обстоятельства принуждают каждого из двух одиноких гусей кобщению с другим, и случайно может возникнуть бездетное содружество самца исамки. Именно это произошло в нынешнем году, когда старая овдовевшая гусынявернулась из нашей дочерней колонии серых гусей на Аммерзее и объединилась свдовцом, жившим на Зеевизен, супруга которого скончалась незадолго перед темпо неизвестной причине. Я думал, что здесь начинается образование новойпары, но Хельга Фишер с самого начала была убеждена, что речь идет отипичном бездетном триумфальном крике, который может еще раз связатьвзрослого самца с такой же самкой. Так что -- вопреки иному мнению -- междумужчинами и женщинами бывают и отношения подлинной дружбы, не имеющие ничегообщего с влюбленностью. Впрочем, из такой дружбы легко может возникнутьлюбовь, и у гусей тоже. Существует давно известный трюк в разведении диких гусей: двух гусей,которых хотят спаровать, вместе пересаживают в другой зоопарк или в другуюкомпанию водоплавающих птиц. Там их обоих не любят, как "гадкого утенка", иим приходится искать общества друг друга. Таким образом добиваются, какминимум, возникновения бездетного триумфального крика -- и можно надеяться,что из него получится пара. Однако в моей практике было очень много случаев,когда такие вынужденные связи тотчас же разрушались при возвращении птиц впрежнее окружение. Связь между триумфальным криком и сексуальностью, т.е. собственноинстинктом копуляции, не так легко понять. Во всяком случае, эта связьслаба, и все непосредственно половое играет в жизни диких гусей сугубоподчиненную роль. Что объединяет пару гусей на всю жизнь -- это трицмфальныйкрик, а не половые отношения супругов. Наличие прочных уз триумфальногокрика между двумя индивидами "прокладывает путь", т.е. до какой-то степениспособствует появлению половой связи. Если два гуся -- это могут быть и двагусака -- очень долго связаны союзом этой церемонии, то в конце концов они,как правило, пробуют совокупляться. Напротив, половые связи, которые частовозникают уже у годовалых птиц, -- задолго до наступления половой зрелости,-- по-видимому никак не благоприятствуют развитию уз триумфального крика.Если две молодые птицы многократно совокупляются, из этого нельзя делатькаких-либо выводов о возникновении будущей пары. Напротив, достаточно лишь самого малого намека на предложениетриумфального крика со стороны молодого гусака, -- если только он находитответ у самки, -- чтобы со значительной вероятностью предсказать, что изэтих двух сложится прочная пара. Эти нежные отношения, в которых сексуальныереакции вообще не играют никакой роли, к концу лета или к началу осеникажутся уже совершенно исчезнувшими; однако, когда по второй весне своейжизни молодые гуси начинают серьезное ухаживание -- они поразительно частонаходят свою прошлогоднюю первую любовь. Слабая и в некотором смыслеодносторонняя связь, существующая между триумфальным криком и копуляцией угусей, в значительной степени аналогична той, какая бывает и у людей, --связи между влюбленностью и грубо-сексуальными реакциями. "Чистая" любовь через нежность ведет к физическому сближению, котороепри этом отнюдь не рассматривается как нечто существенное в данной связи; вто же время, возбуждающие ситуации и партнеры, вызывающие сильнейшеесексуальное влечение, далеко не всегда приводят к пылкой влюбленности. Усерых гусей эти две функциональные сферы могут быть так же оторваны инезависимы одна от другой, как и у людей, хотя, разумеется, "в нормальномслучае", для выполнения своей задачи по сохранению вида, они должнысовпадать и относиться к одному и тому же индивиду. Понятие "нормального" является одним из самых труднеопределимых во всейбиологии; но в то же время, к сожалению, оно столь же необходимо, как иобратное ему понятие патологического. Мой друг Бернхард Холлман, когда емупопадалось что-нибудь особенно причудливое или необъяснимое в строении илиповедении какого-либо животного, обычно задавал наивный с виду вопрос:"Конструктор этого хотел?" И в самом деле, единственная возможностьопределить "нормальную" структуру или функцию состоит в том, что мыутверждаем: они являются как раз такими, какие под давлением отбора должныбыли развиться именно в данной форме -- и ни в какой иной -- ради выполнениязадачи сохранения вида, К несчастью, это определение оставляет в стороне всето, что развилось именно так, а не иначе, по чистой случайности -- но вовсене должно подпадать под определение ненормального, патологического. Однакомы понимаем под "нормальным" отнюдь не какое-то среднее, полученное из всехнаблюдавшихся случаев; скорее это выработанный эволюционный тип, который --по понятным причинам -- в чистом виде осуществляется крайне редко или вообщеникогда. Тем не менее, эта сугубо идеальная конструкция нам необходима,чтобы было с чем сравнивать реальные случаи. В учебнике зоологии поневолеприходится описывать -- в качестве представителя вида -- какого-тосовершенного, идеального мотылька; мотылька, который именно в этой форме невстречается нигде и никогда, потому что все экземпляры, какие можно найти вколлекциях, отличаются от него, каждый чем-то своим. Точно так же мы неможем обойтись без "идеальной" конструкции нормального поведения серых гусейили какого-либо другого вида животных; такого поведения, котороеосуществлялось бы без влияния каких-либо помех и которое встречается нечаще, чем безупречный тип мотылька. Люди, одаренные хорошей способностью кобразному восприятию, видят идеальный тип структуры или. поведениясовершенно непосредственно, т.е. они в состоянии вычленить сущностьтипичного из фона случайных мелких несообразностей. Когда мой учитель ОскарХейнрот в своей, ставшей классической, работе о семействе утиных (1910)описал пожизненную и безусловную супружескую верность серых гусей в качестве"нормы", -- он совершенно правильно абстрагировал свободный от нарушенийидеальный тип; хотя он и не мог наблюдать его в действительности уже потому,что гуси живут иногда более полувека, а их супружеская жизнь всего на двагода короче. Тем не менее его высказывание верно, и определенный им типнастолько же необходим для описания и анализа поведения, насколькобесполезна была бы средняя норма, выведенная из множества единичных случаев.Когда я недавно, уже работая над этой главой, просматривал вместе с ХельгойФишер все ее гусиные протоколы, то -- несмотря на все вышеуказанныесоображения -- был как-то разочарован тем, что описанный моим учителемнормальный случай абсолютной "верности до гроба" среди великого множестванаших гусей оказался сравнительно редок. Возмутившись моим разочарованием,Хельга сказала бессмертные слова: "Чего ты от них хочешь? Ведь гуси тоже всего лишь люди!" У диких гусей,в том числе -- это доказано -- и у живущих на воле, бывают оченьсущественные отклонения от нормы брачного и социального поведения. Одно изних, очень частое, особенно интересно потому, что у гусей оно поразительнымобразом способствует, а не вредит сохранению вида, хотя у людей во многихкультурах сурово осуждается; я имею в виду связь между двумя мужчинами. Ниво внешнем облике, ни в определении обоих полов у гусей нет резких,качественных различий. Единственный ритуал при образовании пары, -- такназываемый изгиб шеи, -- который у разных полов существенно отличается,выполняется лишь в том случае, когда будущие партнеры не знают друг друга ипотому несколько побаиваются. Если этот ритуал пропущен, то ничто не мешаетгусаку адресовать свое предложение триумфального крика не самке, а другомусамцу. Такое происходит особенно часто, хотя не только в тех случаях, когдавсе гуси слишком хорошо знают друг друга изза тесного содержания в неволе.Пока мое отделение Планковского Института физиологии поведения располагалосьв Бульдерне, в Вестфалии, и нам приходилось держать всех наших водоплавающихптиц на одном, сравнительно небольшом пруду, -- это случалось настолькочасто, что мы долгое время ошибочно считали, будто нахождение разнополыхпартнеров происходит у серых гусей лишь методом проб и ошибок. Лишь многопозже мы обнаружили функцию церемонии изгиба шеи, в подробности которой нестанем здесь вдаваться. Когда молодой гусак предлагает триумфальный крик другому самцу и тотсоглашается, то каждый из них приобретает гораздо лучшего партнера итоварища, -- насколько это касается именно данной функциональной сферы, --чем мог бы найти в самке. Так как внутривидовая агрессия у гусаков гораздосильнее, чем у гусынь, то и сильнее предрасположенность к триумфальномукрику, и они вдохновляют друг друга на великие дела. Поскольку ни однаразнополая пара не в состоянии им противостоять, такая пара гусаковприобретает очень высокое, если не наивысшее положение в иерархии своейколонии. Они хранят пожизненную верность друг другу, по крайней мере неменьшую, чем в разнополых парах. Когда мы разлучили нашу старейшую паругусаков. Макса и Копфшлица, сослав Макса в дочернюю колонию серых гусей наАмпер-Штаузее у Фюрстенфельдбрюка, то через год траура оба они спаровались ссамками, и обе пары вырастили птенцов. Но когда Макса вернули на Эсс-зее, --без супруги и без детей, которых мы не смогли поймать, -- Копфшлицмоментально бросил свою семью и вернулся к нему. Супруга Копфшлица и егосыновья, по-видимому, оценили ситуацию совершенно точно и пытались прогнатьМакса яростными атаками, но им это не удалось. Сегодня два гусака держатсявместе, как всегда, а покинутая супруга Копфшлица уныло ковыляет за нимиследом, соблюдая определенную дистанцию. Понятие, которое обычно связывается со словом "гомосексуальность",определено и очень плохо, и очень широко. "Гомосексуалист" -- это и одетый в женское платье, подкрасившийся юношав притоне, и герой греческих мифов; хотя первый из них в своем поведенииприближается к противоположному полу, а второй -- во всем, что касается егопоступков, -- настоящий супермен и отличается от нормального мужчины лишьвыбором объектов своей половой активности. В эту категорию попадают и наши"гомосексуальные" гусаки. Им извращение более "простительно", чем Ахиллу иПатроклу, уже потому, что самцы и самки у гусей различаются меньше, чем улюдей. Кроме того, они ведут себя гораздо более "по-людски", чем большинстволюдейгомосексуалистов, поскольку никогда не совокупляются и не производятзаменяющих действий, либо делают это в крайне редких, исключительныхслучаях. Правда, по весне можно видеть, как они торжественно исполняютцеремонию прелюдии к совокуплению: то красивое, грациозное погружение шеи вводу, которое видел у лебедей и прославил в стихах поэт Гельдерлин. Когдапосле этого ритуала они намереваются перейти к копуляции, то -- естественно-- каждый пытается взобраться на другого, и ни один не думает распластатьсяна воде на манер самки. Дело, таким образом, заходит в тупик, и они бываютнесколько рассержены друг на друга, однако оставляют свои попытки безособого возмущения или разочарования. Каждый из них в какой-то степениотносится к другому как к своей жене, но если она несколько фригидна и нехочет отдаваться -- это не наносит сколь-нибудь заметного ущерба их великойлюбви. К началу лета гусаки постепенно привыкают к тому, что копуляция у нихне получается, и прекращают свои попытки; однако интересно, что за зиму ониуспевают это забыть и следующей весной с новой надеждой стараются потоптатьдруг друга. Часто, хотя далеко не всегда, сексуальные побуждения таких гусаков,связанных друг с другом триумфальным криком, находят выход в другомнаправлении. Эти гусаки оказываются невероятно притягательны для одинокихсамок, что вероятно объясняется их высоким иерархическим рангом, который ониприобретают благодаря объединенной боевой мощи. Во всяком случае, рано илипоздно находится гусыня, которая на небольшом расстоянии следует за двумятакими героями, но влюблена -- как показывают детальные наблюдения ипоследующий ход событий -- в одного из них. Поначалу такая девушка стоит илисоответственно плавает рядышком, как бедный "третий лишний", когда гусакипредпринимают свои безуспешные попытки к соитию; но рано или поздно онаизобретает хитрость -- ив тот момент, когда ее избранник пытается взобратьсяна партнера, она быстренько втискивается между ними в позе готовности. Приэтом она всегда предлагает себя одному и тому же гусаку! Как правило, онвзбирается на нее; однако тотчас же после этого -- тоже как правило --поворачивается к своему другу и выполняет для него финальную церемонию: "Но думал-то я при этом о тебе!" Часто второй гусак принимает участие вэтой заключительной церемонии, по всем правилам. В одном иззапротоколированных случаев гусыня не следовала повсюду за обоими гусаками,а около полудня, когда у гусей особенно сильно половое возбуждение, ждаласвоего возлюбленного в определенном углу пруда. Он приплывал к ней второпях, а тотчас после соития снимался и летелчерез пруд назад к своему другу, чтобы исполнить с ним эпилог спаривания,что казалось особенно недружелюбным по отношению к даме. Впрочем, она невыглядела "оскорбленной". Для гусака такая половая связь может постепенно превратиться в "любимуюпривычку", а гусыня с самого начала была готова добавить свой голос к еготриумфальному крику. С упрочением знакомства уменьшается дистанция, накоторой следует гусыня за парой самцов; так что другой, который ее нетопчет, тоже все больше и больше привыкают к ней. Затем она оченьпостепенно, сначала робко, а потом со все возрастающей уверенностью начинаетпринимать участие в триумфальном крике обоих друзей, а они все больше ибольше привыкают к ее постоянному присутствию. Таким обходным путем, черездолгое-долгое знакомство, самка из более или менее нежелательного довеска кодному из гусаков превращается в почти полноправного члена группытриумфального крика, а через очень долгое время -- даже в совершеннополноправного. Этот длительный процесс может быть сокращен одним чрезвычайнымсобытием. Если гусыня, не получавшая ни от кого помощи в защите гаездовогоучастка, сама добыла себе место, сама устроила гнездо и насиживает яйца --вот тут может случиться, что оба гусака находят ее и адаптируют (либо вовремя насиживания, либо уже после появления птенцов). То есть, строгоговоря, они адаптируют выводок, гусят; но мирятся с тем, что у них есть матьи что она шумит вместе со всеми, когда они триумфально кричат со своимиприемными детьми, которые в действительности являются отпрысками одного изних. Стоять на страже у гнезда и водить за собой детей -- это, как писал ужеХейнрот, поистине вершины жизни гусака, очевидно более нагруженные эмоциямии аффектацией, нежели прелюдия к соитию и оно само; потому здесь создаетсялучший мост для установления тесного знакомства участвующих индивидов и длявозникновения общего триумфального крика. Независимо от пути, в конце концовчерез несколько лет они приходят к настоящему браку втроем, при которомраньше или позже второй гусак тоже начинает топтать гусыню и все три птицывместе участвуют в любовной игре. Самое замечательное в этом тройственномбраке -- а мы имели возможность наблюдать целый ряд таких случаев -- состоитв его биологическом успехе: они постоянно держатся на самой вершине иерархиив своей колонии, всеща сохраняют свой гнездовой участок и из года в годвыращивают достаточно многочисленное потомство. Таким образом,"гомосексуальные" узы триумфального крика двух гусаков никак нельзя считатьчем-то патологическим, тем более что они встречаются и у гусей, живущих насвободе: Питер Скотт наблюдал у диких короткоклювых гусей в Исландиизначительный процент семей, которые состояли из двух самцов и одной самки.Там биологическое преимущество, вытекающее из удвоения оборонной мощи отцов,было еще более явным, чем у наших гусей, в значительной степени защищенныхот хищников. Я достаточно подробно описал, как новый член может быть принят взакрытый круг группы триумфального крика в силу долгого знакомства. Осталосьпоказать еще такое событие, при котором узы триумфального крика возникаютвнезапно, словно взрыв, и мгновенно связывают двух индивидов навсегда. Мыговорим в этом случае -- безо всяких кавычек, -- что они влюбились друг вдруга. Английское "to fall in love" и ненавистное мне из-за его вульгарностинемецкое выражение "втюриться" -- оба наглядно передают внезапность этогособытия. У самок и у очень молодых самцов изменения в поведении -- из-занекоторой "стыдливой" сдержанности -- бывают не столь явными, как у взрослыхгусаков, но отнюдь не менее глубокими и роковыми, скорее наоборот. Зрелый жесамец оповещает о своей любви фанфарами и литаврами; просто невероятно,насколько может внешне измениться животное, не располагающее ни яркимбрачным нарядом, как костистые рыбы, распаленные таким состоянием, ниспециальной структурой оперения, как павлины и многие другие птицы,демонстрирующие при сватовстве свое великолепие. Со мной случалось, что ябуквально не узнавал хорошо знакомого гусака, если он успевал "влюбиться" совчера на сегодня. Мышечный тонус повышен, в результате возникает энергичная,напряженная осанка, меняющая обычный контур птицы; каждое движениепроизводится с избыточной мощью; взлет, на который в другом состояниирешиться трудно, влюбленному гусаку удается так, словно он не гусь, аколибри; крошечные расстояния, которые каждый разумный гусь прошел быпешком, он пролетает, чтобы шумно, с триумфальным криком обрушиться возлесвоей обожаемой. Такой гусак разгоняется и тормозит, как подросток намотоцикле, и в поисках ссор, как мы уже видели, тоже ведет себя оченьпохоже. Влюбленная юная самка никогда не навязывается своему возлюбленному,никогда не бегает за ним; самое большее -- она "как бы случайно" находится втех местах, ще он часто бывает. Благосклонна ли она к его сватовству, гусакузнает только по игре ее глаз; причем когда он совершает свои подвиги, онасмотрит не прямо на него, а "будто бы" куда-то в сторону. На самом деле онасмотрит на него, но не поворачивает головы, чтобы не выдать направлениесвоего взгляда, а следит за ним краем глаза, точь-в-точь как это бывает удочерей человеческих. Как это, к сожалению, бывает и у людей, иногда волшебная стрела Амурапопадает только в одного. Судя по нашим протоколам, это чаще случается сюношей, чем с девушкой; но тут возможна ошибка, за счет того, что тонкиевнешние проявления девичьей влюбленности у гусей тоже труднее заметить, чемболее явные проявления мужской. У самца сватовство часто бывает успешным итогда, когда предмет его любви не отвечает ему таким же чувством, потому чтоему дозволено самым беззастенчивым образом преследовать свою возлюбленную,отгонять всех других претендентов и безмерным упорством своего постоянного,преисполненного ожиданий присутствия постепенно добиться того, что онапривыкает к нему и вносит свой голос в его триумфальный крик. Несчастная иокончательно безнадежная влюбленность случается главным образом тогда, когдаее объект уже прочно связан с кем-то другим. Во всех наблюдавшихся случаяхтакого рода гусаки очень скоро отказывались от своих притязаний. Но об однойочень ручной гусыне, которую я сам вырастил, в протоколе значится, что онаболее четырех лет в неизменной любви своей ходила следом за счастливым вбраке гусаком. Она всегда "как бы случайно" скромно присутствовала нарасстоянии нескольких метров от его семьи. И ежегодно доказывала верностьсвоему возлюбленному неоплодотворенной кладкой. Верность в отношении триумфального крика и сексуальная верностьсвоеобразно коррелируются, хотя и по-разному у самок и у самцов. В идеальномнормальном случае, когда все ладится и не возникает никаких помех, -- т.е.когда пара здоровых, темпераментных серых гусей влюбляется друг в друга попервой своей весне, и ни один из них не теряется, не попадает в зубы к лисе,не погибает от глистов, не сбивается ветром в телеграфные провода и т.д., --оба гуся, скорее всего, будут всю жизнь верны друг другу как в триумфальномкрике, так и в половой связи. Если судьба разрушает узы первой любви, то игусак, и гусыня могут вступить в новый союз триумфального крика, -- темлегче, чем раньше случилась беда, -- хотя при этом заметно нарушаетсямоногамность половой активности, причем у гусака сильнее, чем у гусыни.Такой самец вполне нормально празднует триумфы со своей супругой, честностоит на страже у гнезда, защищает свою семью так же отважно, как и любойдругой; короче говоря, он во всех отношениях образцовый отец семейства --только при случае топчет других гусынь. В особенности он предрасположен кэтому греху в тех случаях, когда его самки нет поблизости; например, онще-то вдали от гнезда, а она сидит на яйцах. Но если его "любовница"приближается к выводку или к центру их гнездового участка, гусак очень частонападает на нее и гонит прочь. Зрители, склонные очеловечивать поведениеживотных, в таких случаях обвиняют гусака в стремлении сохранить его "связь"в тайне от супруги, -- что, разумеется, означает чрезвычайное преувеличениеего умственных способностей. В действительности, возле семьи или гнезда он реагирует на чужую гусынютак же, как на любого гуся, не принадлежащего к их группе; в то время как нанейтральной территории отсутствует реакция защиты семейства, которая мешалабы ему видеть в ней самку. Чужая самка является лишь партнершей в половомакте; гусак не проявляет никакой склонности задерживаться возле нее, ходитьс ней вместе и уж тем более защищать ее или ее гнездо. Если появляетсяпотомство, то выращивать своих внебрачных детей ей приходится самой. "Любовница", со своей стороны, старается осторожно и "как бы случайно"быть поближе к своему другу. Он ее не любит, но она его -- да, т.е. она сготовностью приняла бы его предложение триумфального крика, если бы он такоесделал. У самок серых гусей готовность к половому акту гораздо сильнеесвязана с влюбленностью, чем у самцов; иными словами, известная диссоциациямежду узами любви и сексуальным влечением у гусей тоже легче и чащепроявлетя среди мужчин, чем среди женщин. И войти в новую связь, еслипорвалась прежняя, гусыне тоже гораздо труднее, чем гусаку. Прежде всего этоотносится к ее первому вдовству. Чем чаще она становится вдовой или партнер ее покидает -- тем легче ейстановится найти нового; впрочем, тем слабее бывают, как правило, новые узы.Поведение многократно вдовевшей или "разводившейся" гусыни весьма далеко оттипичного. Сексуально более активная, менее заторможенная чопорностью, чеммолодая самка, -- одинаково готовая вступить и в новый союз триумфальногокрика, и в новую половую связь, -- такая гусыня становится прототипом"роковой женщины". Она прямо-таки провоцирует серьезное сватовство молодогогусака, который был бы готов к пожизненному союзу, но через короткое времяповергает своего избранника в горе, бросая его ради нового возлюбленного. Биография самой старой нашей серой гусыни Ады -- чудесный пример всегосказанного, ее история закончилась поздней "великой страстью" и счастливымбраком, но это довольно редкий случай. Протокол Ады читается, какзахватывающий роман, -- но ему место не в этой книге. Чем дольше прожила пара в счастливом супружестве и чем ближе подходилоих бракосочетание к очерченному выше идеальному случаю, тем труднее бывает,как правило, овдовевшему супругу вступить в новый союз триумфального крика.Самке, как мы уже говорили, еще труднее, чем самцу. Хейнрот описываетслучаи, когда овдовевшие гусыни до конца жизни оставались одинокими исексуально пассивными. У гусаков мы ничего подобного не наблюдали: даже поздно овдовевшие сохраняли траур не больше года, а затем начиналивступать в систематические половые связи, что в конечном итоге окольнымпутем приводило все к тем же узам триумфального крика. Из только чтоописанных правил существует масса исключений. Например, мы видели, как однагусыня, долго прожившая в безукоризненном браке, тотчас же после потерисупруга вступила в новый, во всех отношениях полноценный брак. Нашеобъяснение, что, мол, в прежнем супружестве что-то все-таки было, вероятно,не в порядке, уж очень похоже на "домогательство первопричин" ("petitioprincipii") . Побные исключения настолько редки, что мне, пожалуй, лучше было бывообще о них промолчать, чтобы не портить правильное впечатление о прочностии постоянстве, которые характеризуют узы триумфального крика не только видеализированном "нормальном" случае, но и в статистическом среднем из всехнаблюдавшихся случаев. Если воспользоваться каламбуром, то триумфальный крик -- это лейтмотивсреди всех мотиваций, определяющих повседневную жизнь диких гусей. Онпостоянно звучит едва заметным призвуком в обычном голосовом контакте, -- втом гоготанье, которое Зелма Лагерлеф удивительно верно перевела словами:"Здесь я, ты где?" -- несколько усиливаясь при недружелюбной встрече двухсемей и полностью исчезая лишь при кормежке на пастбище, а особенно -- притревоге, при общем бегстве или при перелетах крупных стай на большиерасстояния. Однако едва лишь проходит такое волнение, временно подавляющеетриумфальный крик, как у гусей тотчас же вырывается -- в опредленной степеникак симптом контраста -- быстрое приветственное гоготанье, которе мы ужезнаем как самую слабую степень триумфального крика. Члены группы,объединенной этими узами, целый день и при каждом удобном случае, таксказать, уверяют друг друга: "Мы едины, мы вместе против всех чужих". По другим инстинктивным действиям мы уже знаем о той замечательнойспонтанности, об исходящем из них самих производстве стимулов, котороеявляется специфичным для какого-то определенного поведенческого акта и массакоторого в точности настроена на "потребление" данного действия; т.е.производство тем обильнее, чем чаще животному приходится выполнять данноедействие. Мыши должны грызть, курицы клевать, а белки прыгать. Принормальных жизненных условиях им это необходимо, чтобы прокормиться. Но когда в условиях лабораторного плена такой нужды нет -- им это всеравно необходимо; именно потому, что все инстинктивные действия порождаютсявнутренним производством стимулов, а внешние раздражители лишь направляютосуществление этих действий в конкретных условиях места и времени. Точно также серому гусю необходимо триумфально кричать, и если отнять у неговозможность удовлетворять эту потребность, то он превращается впатологическую карикатуру на самого себя. Он не может разрядить накопившийсяинстинкт на каком-нибудь эрзац-объекте, как это делает мышь, грызущая чтопопало, или белка, стереотипно скачущая по клетке, чтобы избавиться от своейпотребности в движении. Серый гусь, не имеющий партнера, с которым можнотриумфально кричать, сидит или бродит печальный и подавленный. Если Йеркс однажды так метко сказал о шимпанзе, что один шимпанзе --это вообще не шимпанзе, то к диким гусям это относится еще в большейстепени, даже тогда -- как раз, особенно тогда, -- когда одинокий тусьнаходится в густонаселенной колонии, где у него нет партнера потриумфальному крику. Если такая печальная ситуация преднамеренно создается вопыте, в котором одного-единственного гусенка выращивают, как КаспараХаузера, изолированно от сородичей, то у этого несчастного созданиянаблюдается ряд характерных поведенческих отклонений. Они 1 Каспар Хаузер(1812-1833) -- его происхождение загадочно. Объявился в Нюрнберге в мае 1828 г. Назвался Каспаром Хаузером;рассказывал о себе, что сидел один в темном помещении, сколько себя помнит.Его история послужила сюжетом целого ряда литературных произведений, поэтомунемецкому читателю "К. Х." говорит о многом. ------------------------относятся и к неодушевленному, и -- в еще большей степени -- к одушевленномуокружению; и чрезвычайно многозначительно похожи на отклонения,установленные Рене Шпицем у госпитализированных детей, которые лишеныдостаточных социальных контактов. Такое существо не только лишеноспособности реагировать должным образом на раздражения из внешней среды; оностарается, по возможности, уклониться от любых внешних воздействий. Поза лежа лицом к стене является при таких состояниях"патогномической", т.е. она уже сама по себе достаточна для диагноза. Так жеи гуси, которых психически искалечили подобным образом, садятся, уткнувшиськлювом в угол комнаты; а если поместить в одну комнату двух -- как мысделали однажды, -- то в два угла, расположенные по диагонали. Рене Шпиц,которому мы показали этот эксперимент, был просто потрясен такой аналогиеймежду поведением наших подопытных животных и тех детей, которых он изучал всиротском приюте. В отличие от детей, про гусей мы еще не знаем, насколькотакой калека поддается лечению, ибо на восстановление требуются годы.Пожалуй, еще более драматично, чем такая экспериментальная помехавозникновению уз триумфального крика, действует насильственный разрыв этихуз, который в естественных условиях случается слишком часто. Первая реакцияна исчезновение партнера состоит в том, что серый гусь изо всех силстарается его отыскать. Он беспрерывно, буквально день и ночь, издаеттрехслоговый дальний зов, торопливо и взволнованно обегает привычные места,в которых обычно бывал вместе с пропавшим, и все больше расширяет радиуссвоих поисков, облетая большие пространства с непрерывным призывным криком.С утратой партнера тотчас же пропадает какая бы то ни было готовность кборьбе, осиротевший гусь вообще перестает защищаться от своих сородичей,убегает от более молодых и слабых; а поскольку о его состоянии сразу же"начинаются толки" в колонии, то он мигом оказывается на самой низшейступени иерархии. Порог всех раздражении, вызывающих бегство, понижается;птица проявляет крайнюю трусость не только по отношению к сородичам, онареагирует на все раздражения внешнего мира с большим испугом, чем прежде.Гусь, бывший до этого ручным, может начать бояться людей, как дикий. Иногда, правда, у гусей, выращенных человеком, может случитьсяобратное: осиротевшая птица снова привязывается к своему опекуну, накоторого уже не обращала никакого внимания, пока была счастливо связана сдругими гусями. Так произошло, например, с гусаком Копфшлицем, когда мыотправили в ссылку его друга Макса. Дикие гуси, нормальным образом выращенные их собственными родителями, вслучае потери партнера могут вернуться к родителям, к своим братьям исестрам, с которыми они перед тем уже не поддерживали каких-либо заметныхотношений, но -- как показывают именно эти наблюдения -- сохраняли латентнуюпривязанность к ним. Несомненно, к этой же сфере явлений относится и тот факт, что гуси,которых мы уже взрослыми переселили в дочерние колонии нашего гусиногохозяйства -- на озеро Аммерзее или на пруды Амперштаувайер вФюрстенфельдбрюке, -- возвращались в прежнюю колонию на Эсс-зее именнотогда, когда теряли своих супругов или партнеров по триумфальному крику. Все описанные выше симптомы, относящиеся к вегетативной нервной системеи к поведению, очень похоже проявляются и у скорбящих людей. Джон Баулби всвоем исследовании грусти у маленьких детей дал наглядную трогательнуюкартину этих явлений; и просто невероятно, до каких деталей простираетсяздесь аналогия между человеком и птицей! В точности как человеческое лицопри длительном сохранении описанного депрессивного состояния бывает отмеченопостоянной неподвижностью -- "убито горем", -- то же самое происходит и слицом серого гуся. В обоих случаях за счет длительного снижениясимпатического тонуса особенно подвержены изменениям нижние окологлазья, чтохарактерно для внешнего проявления "опечаленности". Мою любимую старуюгусыню Аду я издали узнаю среди сотен других гусей по этому скорбномувыражению ее глаз; и я получил однажды впечатляющее подтверждение, что этоне плод моей фантазии. Один очень опытный знаток животных, особенно птиц,ничего не знавший о предыстории Ады, вдруг показал на нее и сказал: "Это гусыня, должно быть, хлебнула горя!" Из принципиальных соображенийтеории познания мы считаем ненаучными, незаконными любые высказывания осубъективных переживаниях животных, за исключением одного: субъективныепереживания у животных есть. Нервная система животного отличается от нашей,как и происходящие в ней процессы; и можно принять за аксиому, чтопереживания, идущие параллельно с этими процессами, тоже качественноотличаются от наших. Но эта теоретически трезвая установка по поводусубъективных переживаний у животных, естественно, никак не означает, чтоотрицается их существование. Мой учитель Хейнрот на упрек, что он будто бывидит в животном бездушную машину, обычно отвечал с улыбкой: "Совсем наоборот, я считаю животных эмоциональными людьми с оченьслабым интеллектом!" Мы не знаем и не можем знать, что субъективнопроисходит в гусе, который проявляет все объективные симптомы человеческогогоря. Но мы не можем удержаться от чувства, что его страдание сродни нашему! Чисто объективно -- все поведение, какое можно наблюдать у дикого гуся,лишенного уз триумфального крика, имеет наибольшее сходство с поведениемживотных, очень привязанных к месту обитания, когда их вырывают изпривычного окружения и пересаживают в чужую обстановку. Здесь начинаются теже отчаянные поиски, и так же пропадает всякая боеготовность до тех пор,пока животное не найдет свои родные места. Для сведущего человекахарактеристика связи серого гуся с партнером по триумфальному крику будетнаглядной и меткой, если сказать, что гусь относится к партнеру так же -- совсех точек зрения, -- как относится к центру своей территории чрезвычайнопривязанное к своему участку животное, у которого эта привязанность темсильнее, чем больше "степень его знакомства" с нею. В непосредственнойблизости к этому центру не только внутривидовая агрессия, но и многие другиеавтономные жизненные проявления соответствующего вида достигают наивысшейинтенсивности. Моника Майер-Хольцапфель определила партнера по личной дружбекак "животное, эквивалентное дому", и тем самым ввела термин, которыйуспешно избегает антропоморфной субъективизации поведения животных, но приэтом во всей полноте охватывает значение чувств, вызываемых настоящимдругом. Поэты и психоаналитики давно уже знают, как близко соседствуют любовь иненависть; знают, что и у нас, людей, объект любви почти всегда,"амбивалентно", бывает и объектом агрессии. Триумфальный крик у гусей -- яподчеркиваю снова и снова -- это лишь аналог, в самом лучшем случае лишьяркая, но упрощенная модель человеческой дружбы и любви; однако эта модельзнаменательным образом показывает, как может возникнуть такаядвойственность. Если даже -- при нормальных условиях -- во втором актецеремонии, в дружеском приветственном повороте друг к другу агрессия у серыхгусей совершенно отсутствует, то в целом -- особенно в первой части,сопровождаемой "раскатом", -- ритуал содержит полную меру автохтоннойагрессии, которая направлена, хотя и скрытно, против возлюбленного друга ипартнера. Что это именно так -- мы знаем не только из эволюционных соображений,приведенных в предыдущей главе, но и из наблюдения исключительных случаев,которые высвечивают взаимодействие первичной агрессии и ставших автономнымимотиваций триумфального крика. Наш самый старый белый гусь, Паульхен, на втором году жизни спаривалсяс гусыней своего вида, но в то же время сохранял узы триумфального крика сдругим таким же гусаком, Шнееротом, который хотя и не был ему братом, ностал таковым в совместной жизни. У белых гусаков есть обыкновение -- широкораспространенное у настоящих и у нырковых уток, но очень редкое у гусей --насиловать чужих самок (особенно тогда, когда они находятся на гнезде,насиживая яйца). Так вот, когда на следующих год супруга Паульхена построилагнездо, отложила яйца и стала их насиживать, возникла ситуация, столь жеинтересная, сколь ужасная: Шнеерот насиловал самку постоянно и жесточайшимобразом, а Паульхен ничего на мог против этого предпринять! Когда Шнееротявлялся на гнездо и хватал гусыню, Паульхен с величайшей яростью бросался наразвратника, но затем, добежав до него, обходил его резким зигзагом и вконце концов нападал на какой-нибудь безобидный эрзац-объект, например нанашего фотографа, снимавшего эту сцену. Никогда прежде я не видел стольотчетливо эту власть переориентирования, закрепленного ритуализацией:Паульхен хотел напасть на Шнеерота, -- тот, вне всяких сомнений сомнений,возбуждал его гнев, -- но не мог, потому что накатанная дорогаритуализованного действия проносила его мимо предмета ярости так же жестко инадежно, как стрелка, установленная соответствующим образом, посылаетлокомотив на соседний путь. Поведение этого белого гуся показывает совершенно однозначно, что дажестимулы, определенно вызывающие агрессию, приводят не к нападению, а ктриумфальному крику, если исходят от партнера. У белых гусей вся церемонияне разделяется на два акта так отчетливо, как у серых, у которых первый актсодержит больше агрессии и направляется наружу, а второй состоит почтиисключительно в социально мотивированном обращении к партнеру. Белые гусивероятно вообще сильнее заряжены агрессивностью, чем наши дружелюбные серые.Так же и их триумфальный крик, который в этом отношении примитивнее у белыхгусей, чем у их серых родственников. Таким образом, в описанном ненормальномслучае смогло возникнуть поведение, которое в механике побуждений полностьюсоответствовало исходному переориентированному нападению, нацеленному мимопартнера, какое мы уже видели у цихлид. Здесь хорошо применимо Фрейдовопонятие регрессии. Несколько иной процесс регрессии может внести определенные изменения ив триумфальный крик серых гусей, а именно -- в его вторую, неагрессивнуюфазу; и в этих изменениях отчетливо проявляется изначальное участиеагрессивного инстинкта. Это в высшей степени драматичное событие можетпроизойти лишь в том случае, если два сильных гусака вступают в союзтриумфального крика, как описано выше. Мы уже говорили, что даже самаябоеспособная гусыня уступает в борьбе самому слабому гусаку, так что ни однанормальная пара гусей не может выстоять против двух таких друзей, и потомуони стоят в иерархии гусиной колонии очень высоко. С возрастом и с долгойпривычкой к этому высокому рангу у них растет "самоуверенность", т.е.уверенность в победе, а вместе с тем и агрессивность. Одновременноинтенсивность триумфального крика растет и вместе со степенью знакомствапартнеров, т.е. с продолжительностью их союза. При этих обстоятельствахвполне понятно, что церемония единства такой пары гусаков приобретаетстепень интенсивности, которая у разнополой пары не достигается никогда. Уженеоднократно упоминавшихся Макса и Копфшлица, которые "женаты" вот ужедевять лет, я узнаю издали по сумашедшей восторженности их триумфальногокрика. Так вот, иногда бывает, что триумфальный крик таких гусаков выходит извсяких рамок, доходит до экстаза, -- и тут происходит нечто весьмапримечательное и жуткое. Крики становятся все громче, сдавленнее и быстрее, шеи вытягиваются всеболее горизонтально и тем самым теряют характерное для церемонии поднятоеположение, а угол, на который отклоняется переориентированное движение отнаправления на партнера, становится все меньше. Иными словами,ритуализованная церемония при чрезмерном нарастании ее интенсивностиутрачивает те двигательные признаки, которые отличают ее отнеритуализованного прототипа. Таким образом происходит настоящая Фрейдоварегрессия: церемония возвращается к эволюционно более раннему,первоначальному состоянию. Впервые такую "разритуализацию" обнаружил И.Николаи на снегирях. Церемония приветствия у самочек этих птиц, как итриумфальный крик у гусей, возникла за счет ритуализации из исходныхугрожающих жестов. Если усилить сексуальные побуждения самки снегиря долгимодиночеством, а затем поместить ее вместе с самцом, то она преследует егожестами приветствия, которые принимают агрессивный характер тем отчетливее,чем сильнее напряжение полового инстинкта. У пары гусаков возбуждение такой экстатической любви-ненависти может налюбом уровне остановиться и вновь затихнуть; затем развивается хотя еще икрайне возбужденный, однако нормальный триумфальный крик, завершающийсятихим и нежным гоготаньем, даже если их жесты только что угрожающеприближались к проявлениям яростной агрессивности. Даже если видишь такоевпервые, ничего не зная о только что описанных процессах, -- наблюдаяподобные проявления чрезмерно пылкой любви, испытываешь какое-то неприятноечувство. Невольно приходят на ум выражения типа "Так тебя люблю, что съел бы" --и вспоминается старая мудрость, которую так часто подчеркивал Фрейд, чтоименно обиходная речь обладает надежным и верным чутьем к глубочайшимпсихологическим взаимосвязям. Однако в единичных случаях -- за десять лет наблюдений у нас впротоколах всего три таких -- разритуализация, дошедшая до наивысшегоэкстаза, не поворачивает вспять; и тогда происходит событие, непоправимое ивлекущее чрезвычайно тяжелые последствия для дальнейшей жизни участников:угрожающие и боевые позы обоих гусаков приобретают все более чистую форму,возбуждение доходит до точки кипения, -- и прежние друзья внезапно хватаютдруг друга "за воротник" и ороговелым сгибом крыла обрушивают град ударов,грохот которых разносится по округе. Такую смертельно серьезную схваткуслышно буквально за километр. Обычная драка двух гусаков, котораяразгорается из-за соперничества по поводу самки или места под гнездо, редкодлится больше нескольких секунд, а больше минуты -- никогда. В одной их трехсхваток между бывшими партнерами по триумфальному крику мы запротоколировалипродолжительность боя в четверть часа, после чего бросились к нимвстревоженные шумом сражения. Ужасающая, ожесточенная ярость таких схватоклишь в малой степени объясняется, пожалуй, тем обстоятельством, чтопротивники слишком хорошо знакомы и потому испытывают друг перед другомменьше страха, чем перед чужаком. Чрезвычайная ожесточенность супружескихссор тоже черпается не только из этого источника. Мне кажется, что, скорее,в каждой настоящей любви спрятан такой заряд латентной агрессии,замаскированной узами партнеров, что при разрыве этих уз возникает тототвратительный феномен, который мы называем ненавистью. Нет любви безагрессии, но нет и ненависти без любви! Победитель никогда не преследует побежденного, и мы ни разу не видели,чтобы между ними возникла вторая схватка. Наоборот, в дальнейшем эти гусакинамеренно избегают друг друга; если гуси большим стадом пасутся наболотистом лугу за оградой, они всегда находятся в диаметральнопротивоположных точках. Если они случайно -- когда не заметят друг другавовремя -- или в нашем эксперименте оказываются рядом, то демонстрируют,пожалуй, самое достопримечательное поведение, какое мне приходилось видеть уживотных; трудно решиться описать его, рискуя попасть под подозрение внеобузданной фантазии. Гусаки -- смущаются В подлинном смысле этого слова!Они не в состоянии друг друга видеть, друг на друга посмотреть; у каждоговзгляд беспокойно блуждает вокруг, колдовски притягивается к объекту еголюбви и ненависти -- и отскакивает, как отдергивается палец от раскаленногометалла. А в добавление к тому оба беспрерывно через что-то перепрыгивают,оправляют оперение, трясут клювом нечто несуществующее и т.д. Просто уйтиони тоже не в состоянии, ибо все, что может выглядеть бегством, запрещенодревним заветом: "сохранять лицо" любой ценой. Поневоле становится жалко ихобоих; чувствуется, что ситуация чрезвычайно болезненная. Исследователь,занятый проблемами внутривидовой агрессии, много бы дал за возможностьпосредством точного количественного анализа мотиваций установитьпропорциональные соотношения, в которых первичная агрессия и автономное,обособившееся побуждение к триумфальному крику взаимодействуют друг с другомв различных частных случаях такой церемонии. По-видимому, мы постепенноприближаемся к решению этой задачи, но рассмотрение соответствующихисследований здесь увело бы нас слишком далеко. Вместо того мы хотели бы еще раз окинуть взглядом все то, что узнали изданной главы об агрессии и о своеобразных механизмах торможения, которые нетолько исключают какую бы то ни было борьбу между совершенно определеннымииндивидами, постоянно связанными друг с другом, но и создают между нимиособого рода союз. С примером такого союза мы подробнее познакомились натриумфальном крике гусей. Затем мы хотим исследовать отношения между союзомтакого рода и другими механизмами социальной совместной жизни, которые яописал в предыдущих главах. Когда я сейчас перечитываю ради этогосоответствующие главы, меня охватывает чувство бессилия: я сознаю, что мнене удалось воздать должное величию и важности эволюционных процессов, окоторых -- мне кажется -- я знаю, как они происходили, и которые я решилсяописать. Надо полагать, более или менее одаренный речью ученый, который всюсвою жизнь занимался какой-то материей, должен бы быть в состоянии изложитьрезультаты трудов своих таким образом, чтобы передать слушателю или читателюне только то, что он знает, но и то, что он при этом чувствует. Мне остаетсялишь надеяться, что чувство, которое я не сумел выразить в словах, повеет начитателя из краткого изложения фактов, когда я воспользуюсь здесь подобающиммне средством краткого научного резюме. Как мы знаем из 8-й главы, существуют животные, которые полностьюлишены внутривидовой агрессии и всю жизнь держатся в прочно связанных стаях.Можно было бы думать, что этим созданиям предначертано развитие постояннойдружбы и братского единения отдельных особей; но как раз у таких мирныхстадных животных ничего подобного не бывает никогда, их объединение всегдасовершенно анонимно. Личные узы, персональную дружбу мы находим только уживотных с высокоразвитой внутривидовой агрессией, причем эти узы темпрочнее, чем агрессивнее соответствующий вид. Едва ли есть рыбы агрессивнеецихлид и птицы агрессивнее гусей. Общеизвестно, что волк -- самоеагрессивное животное из всех млекопитающих ("bestia senza pace" у Данте); онже -- самый верный из всех друзей. Если животное в зависимости от временигода попеременно становится то территориальным и агрессивным, тонеагрессивным и общительным, -- любая возможная для него персональная связьограничена периодом агрессивности. Персональные узы возникли в ходе великого становления, вне всякихсомнений, в тот момент, когда у агрессивных животных появилась необходимостьв совместной деятельности двух или более особей ради какой-то задачисохранения вида; вероятно, главным образом ради заботы о потомстве.Несомненно, что личные узы и любовь во многих случаях возникли извнутривидовой агрессии, в известных случаях это происходило путемритуализации переориентированного нападения или угрозы. Поскольку возникшиетаким образом ритуалы связаны лично с партнером, и поскольку в дальнейшем,превратившись в самостоятельные инстинктивные действия, они становятсяпотребностью, -- они превращают в насущную потребность и постоянноеприсутствие партнера, а его самого -- в "животное, эквивалентное дому". Внутривидовая агрессия на миллионы лет старше личной дружбы и любви. Завремя долгих эпох в истории Земли наверняка появлялись животные,исключительно свирепые и агрессивные. Почти все рептилии, каких мы знаемсегодня, именно таковы, и трудно предположить, что в древности это былоиначе. Однако личные узы мы знаем только у костистых рыб, у птиц и умлекопитающих, т.е. у групп, ни одна их которых не известна до позднегомезозоя. Так что внутривидовой агрессии без ее контр-партнера, без любви,бывает сколько угодно; но любви без агрессии не бывает. Ненависть, уродливую младшую сестру любви, необходимо четко отделять отвнутривидовой агрессии. В отличие от обычной агрессии она бывает направленана индивида, в точности как и любовь, и по-видимому любовь являетсяпредпосылкой ее появления: по-настоящему ненавидеть можно, наверно, лишь то,что когда-то любил, и все еще любишь, хоть и отрицаешь это. Пожалуй, излишне указывать на аналогии между описанным выше социальнымповедением некоторых животных -- прежде всего диких гусей -- и человека. Всепрописные истины наших пословиц кажутся в той же мере подходящими и для этихптиц. Будучи эволюционистами и дарвинистами с колыбели, мы можем и должныизвлечь из этого важные выводы. Прежде всего мы знаем, что самыми последнимиобщими предками птиц и млекопитающих были примитивные рептилии позднегодевона и начала каменноугольного периода, которые наверняка не обладаливысокоразвитой общественной жизнью и вряд ли были умнее лягушек. Отсюдаследует, что подобия социального поведения у серых гусей и у человека немогут быть унаследованы об общих предков; они не "гомологичны", а возникли-- это не подлежит сомнению -- за счет так называемого конвергентногоприспособления. И так же несомненно, что их существование не случайно;вероятность -- точнее, невероятность -- такого совпадения можно вычислить,но она выразилась бы астрономическим числом нулей. Если в высшей степени сложные нормы поведения -- как, например,влюбленность, дружба, иерархические устремления, ревность, скорбь и т.д. ит.д. -- у серых гусей и у человека не только похожи, но и просто-такисовершенно одинаковы до забавных мелочей -- это говорит нам наверняка, чтокаждый такой инстинкт выполняет какую-то совершенно определенную роль всохранении вида, и притом такую, которая у гусей и у людей почти илисовершенно одинакова. Поведенческие совпадения могут возникнуть только так. Как подлинные естествоиспытатели, не верящие в "безошибочные инстинкты"и прочие чудеса, мы считаем самоочевидным, что каждый такой поведенческийакт является функцией соответствующей специальной телесной структуры,состоящей из нервной системы, органов чувств и т.д.; иными словами --функцией структуры, возникшей в организме под давлением отбора. Если мы -- спомощью какой-нибудь электронной или просто мысленной модели -- попытаемсяпредставить себе, какую сложность должен иметь физиологический аппараттакого рода, чтобы произвести хотя бы, к примеру, социальное поведениетриумфального крика, то с изумлением обнаружим, что такие изумительныеорганы, как глаз или ухо, кажутся чем-то совсем простеньким в сравнении сэтим аппаратом. Чем сложнее и специализированное два органа, аналогично устроенных ивыполняющих одну и ту же функцию, тем больше у нас оснований объединить ихобщим, функционально определенным понятием -- и обозначить одним и тем женазванием, хотя их эволюционное происхождение совершенно различно. Если,скажем, каракатицы или головоногие, с одной стороны, и позвоночные, сдругой, независимо друг от друга изобрели глаза, которые построены по одномуи тому принципу линзовой камеры и в обоих случаях состоят из одних и тех жеконструктивных элементов -- линза, диафрагма, стекловидное тело и сетчатка,-- то нет никаких разумных доводов против того, чтобы оба органа -- укаракатиц и у позвоночных -- называть глазами, безо всяких кавычек. С такимже правом мы можем это себе позволить и в отношении элементов социальногоповедения высших животных, которое как минимум по многим признакаманалогично поведению человека. Высокомерным умникам сказанное в этой главе должно послужить серьезнымпредупреждением. У животного, даже не принадлежащего к привилегированномуклассу млекопитающих, исследование обнаруживает механизм поведения, которыйсоединяет определенных индивидов на всю жизнь и превращается в сильнейшиймотив, определяющий все поступки, который пересиливает все "животные"инстинкты -- голод, сексуальность, агрессию и страх -- и создаетобщественные отношения в формах, характерных для данного вида. Такой союз повсем пунктам аналогичен тем отношениям, какие у нас, у людей, складываютсяна основе любви и дружбы в их самом чистом и благородном проявлении.

ПРОПОВЕДЬ СМИРЕНИЯ

СЕ ЧЕЛОВЕК

НАДЕЮСЬ И ВЕРЮ