Одним из самых манипулятивных приемов в сфере формальной логики является «игнорирование меры». С помощью этого приема в российском общественном сознании было разрушена способность «взвешивать» явления, факты, цифры, т.е. чувство меры. Это делается, прежде всего, путем разрушения системы координат, присущих российской культуре, полного игнорирования принципов достаточного рационального обоснования суждений и умозаключений.
Испокон веку в России достаточным основанием являются ответ на вопрос «ради чего нужно жить». Из него, как известно, вытекают взаимосвязанные принципа: принцип целей: «ради выживания и развития (материального и духовного) народа»; принцип кооперативности (кооперации деятельности) взаимоотношений для достижения целей: «вместе мы решим любую трудную задачу»; принцип как жить для достижения целей: «живи и давай жить другим».
В эти координаты мы помещаем реальность, чтобы ориентироваться в ней и делать более или менее правильные выводы.И заодно помним о принципах «как делать» и «почему».
С.Г.Кара-Мурза замечает, что это разрушение нашей способности измерять и считать совершалось именно в те годы, когда целое племя хладнокровных и цепких учетчиков и на нашей земле, и за ее рубежами, щелкало костяшками на счетах, оценивая и распределяя наши богатства, наши пенсии и доходы, «оптимальную» численность наших жизней [подробнее см.: 19; 20; 21].
Овладение числом и мерой — одно из важнейших завоеваний человека. Умение мысленно оперировать с числами и величинами — исключительно важное интеллектуальное умение, которое осваивается с трудом и развивается на протяжении жизни человека.
Утрата меры затронула в СССР всю интеллигенцию: и левых, и правых, и западников, и патриотов (сожгли дом [СССР], потому что форточка плохо открывалась и шкафчик был неудобно устроен. В этом подрыве одного из важнейших инструментов рационального мышления особую роль сыграли те сообщества интеллигенции, которые интенсивно использовали числа и меру для подтверждения своих идеологически нагруженных тезисов — прежде всего, экономисты и социологи. Конечно, важную подготовительную работу произвела и та часть интеллигенции, которая в своей идеологической работе применяла числа в качестве художественных образов.
Почему экономические выкладки с применением числа и меры оказывают на общественное сознание наибольшее воздействие? Потому, что они, как правило, прилагаются непрерывно к очень широкому спектру житейских ситуаций, и потому, что выглядят гораздо более нейтральными, чем цифры историков и социологов. Поэтому они легко проходят сквозь психологическую защиту человека. Заметим, что интенсивное идеологическое использование числа повлияло и на многих современных экономистов, которые они уверовали в свои собственные мифы и утратили способность измерять и взвешивать явления.
Как известно, важнейшее свойство расчетливости, даваемое образованием и опытом — способность быстро прикинуть в уме порядок величин и сделать «усилительный анализ», то есть прикинуть, в какую сторону ты при этом ошибаешься.
Когда расчетливость подорвана, сознание людей не отвергает самых абсурдных количественных утверждений, они действуют на него магически. Человек теряет чутье на ложные количественные данные.
Общие (и почти незаметные) приемы разрушения и нарушения меры, дискредитации числа или вообще количественных аргументов:
1.Манипуляция с числами, при которой они используются как магические образы, оказывающие на людей гипнотическое воздействие. Очень часто с помощью чисел характеризуют расплывчатые, не поддающиеся измерению величины, причем нередко эти числа приводят с высокой точностью, что является грубым нарушением норм научного метода.
Пример. Работы А.И.Солженицына, который утверждал, будто в ходе сталинских репрессий было расстреляно 43 млн. человек. Сейчас движение населения ГУЛАГа по годам, со всеми приговорами и казнями, освобождением, переводами, болезнями и смертями изучено досконально, собраны целые тома таблиц. Ясно, что данные Солженицына — художественная гипербола, но ведь значительная часть культурного слоя воспринимает их как чуть ли не научные данные лагерной социологии. Налицо расщепление сознания: человек прочтет достоверные документальные данные — и верит им, но в то же время он верит и «сорока трем миллионам расстрелянных» Солженицына.
Как известно, ГУЛАГ существовал 30 лет, число заключенных в лагерях лишь в отдельные годы превышало 1 млн. человек, смертность в лагерях составляла в среднем 3% в год — как Отечество могло там «потерять 43 миллиона»? Документально известно, например, что с 1 января 1934 г. по 31 декабря 1947 г. в исправительно-трудовых лагерях ГУЛАГа умерло 963 766 заключенных, и основное число смертей пришлось на годы войны. Война была трудным временем для всех.
2. Широко используются «средние» показатели при резком расслоении объектов именно по тому показателю, о котором идет речь. Нарушается школьное правило: средним числом можно пользоваться только в том случае, если нет большого разрыва в показателях между разными частями целого.
И при обсуждении жизни общества у нас получается как в больничной палате: один умер и уже холодный, а другой хрипит в лихорадке, но средняя температура нормальная. Вот, в середине реформы и власти, и оппозиция утверждали, будто потребление в стране упало на 30%. Это — на фоне нарастающего недоедания у части населения. В 1995 г. по сравнению с 1991 г. потребление (включая импорт) мясопродуктов в целом упало на 28, масла на 37, молока и сахара на 25%.
Но ведь этот спад сосредоточился почти исключительно в той половине народа, которую сбросили в крайнюю бедность. Значит, в этой половине потребление самых необходимых для здоровья продуктов упало на 50—80%! И многие делают вид, что не понимают этой простой вещи.
3.Сравнение обобщенных показателейбез учета принципиальной разницы их составляющих. Это ведет к тому, что невозможно увидеть главное — катастрофическое, скачкообразное изменение социальной системы.
С.Г.Кара-Мурза замечает, что особенно это касается сравнения таких социальных показателей, как уровни потребления и уровни доходов, ибо они связаны с выражаемыми через них скрытыми (латентными) величинами резко нелинейно. Нас же интересуют именно скрытые величины, а индикаторы, показатели — это лишь их видимое выражение, доступное измерению.
Социальные показатели содержат в себе «неделимости». Одна из «неделимостей» — та «витальная корзина», тот физиологический минимум, который объективно необходим человеку в данном обществе, чтобы выжить и сохранить свой облик человека. Это — тот ноль, тот порог, выше которого только и начинается благосостояние, а на уровне нуля есть лишь состояние, без «блага», т.е. начинается нищета. И сравнивать доходы нужно после вычитания этой «неделимости». Можно сравнивать только то, что «выше порога».
Закон: если в сравниваемых величинах скрыты «неделимости», то при приближении одной из величин к размеру «той «неделимости» валовой показатель искажает реальность совершенно неприемлемо. «Зона критической точки», область возле порога, граница — совершенно особенная часть любого пространства, особый тип бытия. Доходы богатого человека и человека, находящегося на грани нищеты - сущности различной природы, они количественному сравнению не поддаются (точнее, это формальное сравнение ни о чем не говорит).
Именно таковы сравнительные показатели социального расслоения, которые используют социологи («показатель Джини», децильный, фондовый и др.). Согласно и этим показателям, в России произошло социальное расслоение, более значительное, чем в США.
А на деле никакого сравнения с США и быть не может, потому что в России возникла несоизмеримость между частями общества — социальная аномалия. Если проводить сравнение корректно — после вычитания физиологического минимума, то в России фондовый децильный коэффициент будет равен не 15, как утверждает правительство, и не 23, как утверждают ученые РАН, и даже не 36, как утверждают американские ученые - он будет измеряться тысячами! Ибо превышение доходов над физиологическим минимумом у самых бедных десяти процентов российских граждан приближаются к нулю.
Заметим, что небольшое снижение в уровне потребления семьи, чьи доходы на 50% превышают физиологический минимум, и семьи, которая находится на этом минимальном уровне потребления - совершенно несравнимые вещи. Это все равно, что сравнить снижение на один метр летящего в небе самолета и утопающего человека, который барахтается и захлебывается в озере.
Состояние социальной сферы в России таково, что очень большая часть населения находится именно на абсолютном минимуме потребления, и всякая «эластичность» оценок для многих означает не «ухудшение благосостояния», а физическую гибель.
4. Очень сильно действуют на сознание большие числа, т.к. человек не может их мысленно освоить, они поражают воображение.
Пример. Типичное (а их там много) умозаключение из книги З.Крахмальниковой «Зачем еще раз убивать Бога?» (М.:Наука,1994): «Четверть миллиарда — 250 миллионов потеряло население нашего Отечества в XX веке. Почти 60 миллионов из них в ГУЛАГе».
Что значит «250 миллионов потеряло Отечество в XX веке»? Эти люди умерли? А сколько умерло в XIX веке? А за десять лет демократического режима в одной только РФ умерло 20 млн. человек, без всякого ГУЛАГа. Сами по себе все эти числа ни о чем не говорят, они лишь создают зыбкий образ как инструмент внушения. В приведенном выше рассуждении контекст подталкивает человека к мысли, будто 250 млн. человек стали жертвой советского политического строя (для этого протягивается нить к ГУЛАГу).
5. Использование несоизмеримых величин. По сути это – применение ложной меры. А применение ложной меры почти всегда сопровождается и грубым нарушением логики.
Пример. А.Н.Яковлев, говоря о «тотальной люмпенизации общества», которое, нужно «депаразитировать», приводил такой довод: «Тьма убыточных …колхозов и совхозов, работники которых сами себя не кормят, следовательно, паразитируют на других». Вот мера академика-экономиста: убыточных предприятий, колхозов и совхозов в СССР — тьма.
Реальные величины были следующими: В 1989 г. в СССР было 24 720 колхозов. Они дали 21 млрд. руб. прибыли. Убыточных было на всю страну 275 колхозов (1% -от числа колхозов), и все их убытки в сумме составили 49 млн. руб. — 0,2% от прибыли колхозной системы. В целом рентабельность колхозов составила 38,7%. Величина убытков несоизмерима с размерами прибыли. Колхозы и совхозы вовсе не «висели камнем на шее государства» — напротив, в отличие от Запада наше село всегда субсидировало город. Аргумент, основанный на количественной мере, был ложным.
Заметим, что понятия рентабельность и убытки в советской хозяйственной системе были чистой условностью, ибо они планировались. О каких убытках можно говорить, если закупочные цены на продукцию сельского хозяйства и промышленных предприятий, так же как цены на используемые ими ресурсы устанавливаются в административном порядке! Это бессмысленный разговор.
Здесь, помимо ложной меры, наблюдается и грубое нарушением логики. Ведь если, как постоянно утверждалось, в целом промышленность и сельское хозяйство убыточны («люмпенизация общества тотальная»), то за счет чего же покрываются эти убытки, за чей счет кормились почти 300 млн. паразитов, да еще помогали «третьему миру», летали в космос и были вооружены до зубов? Старик Хоттабыч все эти средства добывал, вырывая волоски из бороды?
«Кормление работников», то есть их зарплата, входит в обязательные издержки самого существования предприятия, его содержания владельцем. Никаких оснований говорить о «паразитизме» работников убыточного предприятия нет, это просто не связанные между собой сущности.
Более того, даже в капиталистическом хозяйстве задачи владельцев не сводятся к получению прибыли от каждого предприятия, и на какого-нибудь профессора, который назвал бы работников корпорации «Локхид» с ее многолетней убыточностью паразитами, посмотрели бы как на идиота или вредителя. Что же говорить о плановом хозяйстве, работающем как единое целое, владельцем которого является народ, а управляющим — государство!
Часто можно слышать еще один миф, упоминаемый в качестве одной из причин нашей «низкой экономической эффективности»: «Все воруют!» Мол, русский народ по природе своей вор (поминали и Карамзина).
Действительно у многих советских людей была такая нехорошая привычка, как принести что-нибудь полезное для дома с работы (они назывались в СССР «несунами»). То ацетону из лаборатории, то краски, то шерсти с фабрики. Но ведь нужно применять меру! А то можно легко поверить в миф, будто масштабы этого явления столь велики, что подорвали народное хозяйство. И, уж во всяком случае, они многократно перекрывают то, что наблюдается в «цивилизованных странах».
В 1990 г. были впервые опубликованы данные о доходах «теневой экономики». По уточненным оценкам Госкомстата СССР они составили тогда 99,8 млрд. руб., (в том числе от производства и продажи самогона — 35 млрд. руб.). А хищения государственного и общественного имущества (это и есть «все воруют») составили всего 5,4 млрд. руб. В масштабах народного хозяйства это ничтожная величина — в 1990 г. ВВП СССР (он тогда назывался валовой общественный продукт ) составил 1632 млрд. руб.
А что же мы видим на честном Западе? Вот данные из доклада министерства юстиции США: за пятилетку 1990—1994 г. только в одной отрасли, в системе здравоохранения США, хищения составили 418 млрд. долларов. Миллиардов долларов!
Еще пример. Академик А.Г.Аганбегян: «…Вследствие абсурдности плановой системы в сельском хозяйстве СССР имеется в два-три раза больше тракторов, чем необходимо. СССР производит в 4,8 раз больше тракторов, чем США, хотя отстает от них в производстве сельскохозяйственной продукции. Необходимы ли эти трактора? Эти трактора не нужны сельскому хозяйству, и если бы их покупали за свои деньги и рационально использовали, хватило бы в два или три раза меньше машин».
При чем здесь производство тракторов в США? Сколько тракторов следует считать необходимым именно для СССР? Сколько тракторов имеется в ФРГ, в Италии, в Польше?
Разве не удивительно было слышать, что советским колхозникам хватило бы в три раза меньше тракторов, чем то, что они имели? Когда же наша промышленность успела так перенасытить село тракторами?
А.Г.Аганбегян не указал типичную норму насыщенности хозяйства тракторами в той экономике, которая лишена «пороков плановой системы» и предлагалась нам как пример для подражания. Но разве на Западе фермеры имели в три раза меньше тракторов, чем советские колхозники? В действительности среднеевропейская норма в тот момент (1988 г.) была равна около 100 тракторов на 1000 га пашни, а в СССР имелось 12 тракторов на 1000 га. В сельском хозяйстве СССР тракторов на гектар пашни было в 16,5 раз меньше, чем в ФРГ, и в 7 раз меньше, чем в Польше. А страну уверяли, что колхозникам разумно было бы иметь тракторов в 20 раз меньше, чем в Польше, в 50 раз меньше, чем в ФРГ и в 120 раз меньше, чем в Японии. Искажение меры столь велико, что возникает ее острая несоизмеримость с реальностью.
Что же произошло с тракторной промышленностью СССР и РФ после таких заявлений? Ее стали подрывать уже при Горбачеве и практически ликвидировали после 1992 г. На радость зарубежным конкурентам. Или заказчикам?