Организация системы персонажей романа строится по тем же структурным принципам. Герои группируются в пары, по принци-пу контраста, вскрывающему оппозицию черт характера или чело-веческих типов. В пределах этих оппозиций действуют операции инверсии и трансформации (или «преображения»).
Два главных героя, Лопухов и Кирсанов, — почти полные двой-ники. У них сходные биографии и социальное положение, одна и та же идеология, одинаковые личные качества и планы на будущее; кроме того, они живут и работают вместе. Если бы их встречать только порознь (утверждает автор), оба казались бы людьми одного характера, но когда их видели вместе, то замечали существующее между ними различие. Лопухов холоден и сдержан, Кирсанов — не-сколько экспансивнее, Лопухов— брюнет, Кирсанов— блондин, и тому подобное. Они дополняют друг друга, сочетая и объединяя в себе все желательные качества и свойства. Оба становятся любовни-ками Веры Павловны. Вместе они осуществляют многие из нереа-лизованных планов и устремлений самого автора, как бы совместно образуя двойник самого Чернышевского. Хотя Лопухов разночи-нец, он обладает лоском и непринужденностью светского человека; в ранней молодости он «кутил» и у него было много «любовных при-ключений». Кирсанов осуществил академические и научные амби-ции Чернышевского; консервативные русские коллеги чтят его как ученого с мировым именем. Лопухов, который в юности строил та-кие же научные планы, вынужден был от них отказаться, как и сам Чернышевский.
Вера Павловна и Катя Полозова составляют другую такую пару. Хотя они очень близки по духу и по характеру, Вера Павловна более экспансивна, Катя более сдержанна; Вера Павловна — брюнетка, Ка-тя — блондинка. Их обеих любит Лопухов. В союзе четырех героев в финале романа все различия между ними нейтрализуются, и неко-торые их свойства меняются на противоположные. Например, хо-лодная Катя оказывается более страстной, чем ее противополож-ность — Вера Павловна.
Вера Павловна, Лопухов и Кирсанов (все они— новые люди) представлены как «обыкновенные люди». Они, как группа, противо-поставлены Рахметову, удостоившемуся характеристики «особенно-го человека». Но у Веры Павловны и Рахметова много общих черт, от идеологически важных (оба они «люди действия») до банальных (оба любят чай со сливками и печенье).
В начале романа Вера Павловна предстает перед читателем как «простенькая девочка». Авторский голос комментирует: «Я ничего Удивительного не нахожу в тебе, может быть, половина девушек, ко-торых я знал и знаю, а может быть, и больше, чем половина, — я не
считал, да и много их, что считать-то, — не хуже тебя, а иные и луч-ше, ты меня прости» (61). В следующем пассаже, преображенная об-ращенным на нее взглядом Лопухова, она оказывается «удивитель-ной девушкой». Трансформация обыкновенной девушки в необык-новенную личность (женский вариант Рахметова) завершается, ког-да у Веры Павловны появляется божественный двойник — богиня из ее снов. В Первом сне богиня называет себя «невеста твоего же-ниха» (т. е. двойник Веры). В Четвертом сне устанавливается одно-значное тождество. Вера Павловна замечает, что у богини ее лицо. Когда она смотрит в это лицо, словно в волшебное зеркало, она ви-дит себя, но себя-богиню.
Не утрачивая своих первоначальных черт — обыкновенной, жи-вой девушки, — Вера Павловна преображается в женщину совер-шенной красоты. В этой роли она напоминает женщин, о которых мечтал Чернышевский в юности, рассматривая портреты красавиц в окнах магазинов и женщин на улицах Петербурга:
«Да, Вера Павловна видела: это она сама, это она сама, но боги-ня. Лицо богини — ее самой лицо, это ее живое лицо, черты которо-го так далеки от совершенства, прекраснее которого видит она каж-дый день не одно лицо, это ее лицо, озаренное сиянием любви, пре-краснее всех идеалов, завещанных нам скульпторами древности и великими живописцами века живописи, да, это она сама, но озарен-ная сиянием любви, она, прекраснее которой есть сотни лиц в Пе-тербурге, таком бедном красотою, она прекраснее Афродиты Лувр-ской, прекраснее доселе известных красавиц» (281—82).
В иерархической цепи персонажей Вера Павловна образует пару с богиней, с одной стороны, и с Жюли — с другой. Эти две женщины наделены общими чертами; так, обе не признают традиционный брак и любят шумное веселье. Однако, если рассматривать социаль-ное положение и образ жизни, они противоположности. Но при этом потенциально они могли бы поменяться местами. Во Втором сне Вера Павловна видит, какой могла бы быть ее жизнь (и чем ста-ла жизнь Насти): «Сидит офицер. На столе перед офицером бутыл-ка. На коленях у офицера она, Верочка» (127). Жюли, со своей сто-роны, честная и даже добродетельная женщина, которая, при других обстоятельствах, легко могла бы вести жизнь Веры Павловны. Иг-рая важную роль в спасении Веры Павловны от бесчестных посяга-тельств Сторешникова и, позже, помогая ей организовать мастер-скую, Жюли принимает участие в жизни новых людей. Трансфор-мация, которая для Жюли остается потенциальной, реализуется в Насте Крюковой. Настя, в свою очередь, еще один двойник Веры Павловны (проститутка с офицером из Второго сна Веры, с одной стороны, и любовница второго мужа Веры, Кирсанова, с другой).
В этой цепи взаимозаменимых персонажей (людей разных су-деб, которые потенциально могли бы оказаться на месте друг друга) есть место даже для Марьи Алексеевны, дурной матери Веры. Как и Жюли, Марья Алексеевна была бедной, честной девушкой, которая, волею обстоятельств, принуждена была вести дурной образ жизни. Порок Жюли — беспутство; Марья Алексеевна жадна и корыстна. Но Жюли понимает цену добродетели, а Марья Алексеевна знает, что такое истинная честность. Более того, в нескольких эпизодах Марья Алексеевна представлена — иронически — как двойник Ло-пухова. Общие им обоим качества— это практичность и привер-женность к тому, что Чернышевский называет «выгодой»; единст-венное, что их отличает, это природа выгоды, которой они ищут (ссылка на утилитаристскую этику, которая воплощена Чернышев-ским в романе). В «Похвальном слове Марье Алексеевне» эти на-блюдения обобщены и изложены в соответствии с идеями Черны-шевского о решающей роли среды, определяющей поведение чело-века:
«...теперь вы занимаетесь дурными делами, потому что так тре-бует ваша обстановка, но дать вам другую обстановку, и вы с удо-вольствием станете безвредны, даже полезны, потому что без денеж-ного расчета вы не хотите делать зла, и если вам выгодно, то можете делать что угодно — стало быть, даже и действовать честно и благо-родно, если так будет нужно» (114).
Трансформация Марьи Алексеевны описывается здесь в терми-нах социальной теории, которую проповедует Чернышевский.
Жюли, Настя и Марья Алексеевна составляют группу лиц, кото-рые хотя и «дурные», способны трансформироваться и изменяться. Они противостоят группе «дрянных» людей, не способных к транс-формации. К категории неподвижных персонажей, тех, кто не может измениться и стать другим, ни при каких обстоятельствах, относят-ся Сторешников и Жан. Каждый зеркально отражает как качества другого, так и функции в сюжете (первый — неудачливый поклон-ник Веры Павловны, второй — Кати Полозовой). Они противопо-ставлены Лопухову и Кирсанову. К этой же категории принадлежит круг людей, к которым автор обращается как к «публике».
В то время как Рахметов и богиня находятся на самом верху иерархии, Жюли, Настя и Марья Алексеевна представляют низ (по крайней мере, с точки зрения традиционной морали). Однако они наделены способностью стать другой, более достойной личностью. В противоположность этому, герои середины — Сторешников, Жан и «публика» (те, кто пользуются уважением в обществе и обычно не считаются скверными), не способны стать чем-то иным. К ним не применим процесс трансформации, и они совершенно потеряны для новой жизни.
Такая система персонажей предлагает богатые возможности для читателя, который отождествляет себя с одним или несколькими ге-роями (таким же образом, каким Чернышевский, видимо, отождествлял себя с парой Лопухов/Кирсанов). Отождествив себя с кем-нибудь из персонажей (кроме тех, которые находятся в середине), читатель может легко передвигаться из одной позиции в другую. Двигаясь вверх вместе с героем, читатель испытывает опосредован-ное преображение личности и общественного положения. Разночи-нец получил возможность взять верх над аристократом, женщина — над мужчиной, «падшая» женщина — над «порядочной» женщиной. Достигнув самого верха, читатель мог отождествить себя и с идеаль-ным человеком, Рахметовым, или с женщиной-богиней. Путь к ми-ру новых людей и к царству небесного блаженства открыт и для обыкновенной девушки, и для студента-разночинца, и для аристок-рата, и для проститутки, и даже для немолодой интригантки.