Столетиями читатели и толкователи Павлова Послания к Римлянам принимали как само собой разумеющееся, что в этом Послании содержится богословие, то есть христианская доктрина, более или менее вневременная истина о Боге и человечестве, представленная в стройной системе мысли. Такой взгляд не оставлял места для сомнений в утверждениях, которые могли оказаться существенными для специфической ситуации времени Павла и которые нельзя было бы приложить к различным ситуациям более поздних веков. Поэтому отцы церкви и лидеры протестантской Реформации могли прибегать и обращаться к Посланию к Римлянам как к ответу на вопросы, обсуждавшиеся их современниками. Эта позиция постепенно менялась в период становления современного изучения Библии. В качестве первого шага Просвещение ввело различие между вечной истиной (определив ее как совместимую с разумом) и ее случайными историческими «облачениями» (которыми могли бы пренебречь и от которых могли бы избавиться современные умы). Сущностное содержание Писания продолжали рассматривать как доктрину. Однако открылся путь к более внимательному изучению обстоятельств и развития. Следующей стадией было обнаружение разных богословии, содержащихся в разных писаниях Ветхого и Нового Заветов, а также размышления не только о меняющихся временах, но и о личностях авторов. Раньше или позже, это зна-
ние о многообразии привело к вопросу об отношениях и взаимодействиях между указанными разными позициями. Таким образом, отчасти под влиянием гегелевской философии истории, девятнадцатое столетие рассматривало возникновение раннего христианства как процесс конфликтующих позиций и движений. Исследование намерений стало преобладать над простыми толкованиями содержания, а определение намерений предполагало выяснение того, к каким именно читателям были адресованы отдельные тексты. Оказалось, что библейская литература — это продукт взаимодействия между ее авторами и читателями, как и всякая другая литература. Самый простой доступ к таким взаимодействиям дает жанр посланий с их более или менее надежными указаниями об отправителе и адресате. (Потребовалось бы намного больше времени для уяснения того, что и Евангелия вдохновлены нуждами определенного круга людей, в частности — особых сообществ, на которые хотели оказать влияние авторы Евангелий.)
В двадцатом веке горизонты изучения библейских писаний расширились, дав возможность читать их помимо и за пределами богословского контекста. Метод анализа форм стимулировал изучение общины и ее традиций как фона и базиса религиозных писаний. Экзистенциальная философия подтолкнула экзегезу к поиску под поверхностью текстов структур человеческого сознания, обнаружение которых, как надеялись, облегчило бы восприятие этих текстов современным человеком. Позже, в более научном духе, к Новому Завету были применены психология и социология. Политические события наших дней пробудили интерес к тому воздействию, которое имела напряженность новозаветного века на взгляды ранних христиан. С другой стороны, интерпретаторы, более глубоко укорененные в пастырской практике, обнаружили в разных пассажах Деяний Апостолов и новозаветных Посланий модели для проповеди или для возрастания церкви.
Комментарии к Посланию к Римлянам внесли свой вклад в это развитие и в многообразие подходов. Описывать богословие Послания к Римлянам — не значит забывать о нашем собственном месте в истории интерпретации. Скорее нам следует расширить наше понятие богословия так, чтобы оно включало пастырские, социальные, политические и эмоциональные измерения. Если центр богословия — Бог, Творец всего, то само собой разумеется, что оно должно быть всеохватывающим. И, в конце концов, встретиться с Павлом — значит увидеть человека страсти как до, так и после знаменитого поворотного пункта его жизни, связанного с городом Дамаском. Послание к Римлянам не составляет исключения — хотя оно представляется наиболее тщательно разработанным, порой замысловатым и в известном смысле самым зрелым из дошедших до нас текстов Павла.