Я не иначе узнал грех, как посредством закона. Ибо я не понимал бы и пожелания, если бы закон не говорил: «не пожелай». Но грех, взяв повод от заповеди, произвел во мне всякое пожелание: ибо без закона грех мертв. Я жил некогда без закона; но когда пришла заповедь, то грех ожил, а я умер; и таким образом заповедь, данная для жизни, послужила мне к смерти, потому что грех, взяв повод от заповеди, обольстил меня и умертвил ею.
Безусловно, в этом отрывке содержатся некоторые впечатляющие параллели к истории о грехопадении в Быт 3. Но прочтение этой истории как предвосхищения влияния Закона на человеческое поведение должно было возмущать иудейское восприятие — и это могло быть одной из причин того, что Павел не делает недвусмысленной отсылки к Быт 3 и не цитирует ее. Но что же еще могло обеспечить правдоподобность его рассказа? Могли ли читатели Послания к Римлянам следовать за доводами Павла в этом отрывке? То, что звучало чуждо и шокирующе для читателей иудейского происхождения, могло быть близким для людей, воспитанных и живших в языческом окружении. Рассмотрим с римской точки зрения эти три уловки, примененные ради принижения Закона:
(а) Что касается поздней датировки Закона, мы находим в нескольких источниках идею «Золотого века» без законов. Сенека (Письма XPV 90:6) приписывает ее философу-стоику Посидонию. Ее популярность в Риме подтверждается пассажем из «Метаморфоз» Овидия (I 89-92) и (позже) Тацитом (Апп. 3:26) в критическом комментарии по поводу изобилия новых законов, провозглашенных при Тиберии (возможно, в нем [в комментарии] звучит эхо дискуссий того времени).
(б) То, что законы должны содержать предписания о наказании их нарушителей, предполагалось уже у Платона (см. в его Законах IX 853с; 854с.с1; 870е; 871а). Поэтому Филон чувствовал себя обязанным объяснить тот факт, что декалог не завершается такими законами о наказаниях. Римские авторы разделяли это представление о «законе» как налагающем санкции на преступников (см. Цицерон Rep. III 11:18 и Сенека ПисьмаХV94:38).
(в) Удивительная идея Павла, что Закон не только терпит неудачу, но что специальные заповеди, скорее всего, лишь доводят человека до их же нарушения, имеет параллель в текстах Цицерона и Сенеки. Выступая в суде, Цицерон (в речи Pm М. Tullo 9) заявляет, что во времена предков убийства случались намного реже. Вот почему у предков не было закона против разбойников. По его мнению, введение закона против преступления, которого еще не существует, могло бы лишь подтолкнуть людей к совершению этого преступления33. Еще более важен (так как увидел свет вскоре после появления Послания к Римлянам) пассаж в трактате Сенеки De clementia (I 23:1), который был написан им в качестве наставления и (как он надеялся) программы для его бывшего ученика, а теперь — императора, Нерона. Сенека упоминает о частых в правление Клавдия смертных приговорах, выносившихся за отцеубийство, и говорит далее: «Пока не было никакого закона против этого преступления, лишь немногие дети отваживались его совершать (...) Отцеубийство началось вместе с законом, и наказание явило им [детям], что отцеубийство — преступление». Помимо этих текстов, относящихся к юридической среде, в римских источниках имеется достаточно свидетельств, показывающих, что содержащийся в Рим 7:7-11 психологический анализ никоим образом не был для римских читателей чем-то новым. Его пропагандировал, в частности, Публилий Сир (Syrus), весьма популярный актер и сочинитель пословиц, живший в первом веке до н.э., которого много читали в поздней античности и в Средневековье34. Подобный анализ хорошо засвидетельствован также в любовных поэмах Овидия. Ближайшие параллели к Рим 7:7-11 можно найти в его Amores III 4:9, 11, 17, 25, 31: «Перестаньте возбуждать пороки запретами (...)»35. Согласно Тациту (Анналы XIII 12:2; 13:1),