УСИЛИЙ ЧЕЛОВЕКА

Содержание образуется в результате восприятия и отражения дей­ствительности членами сообщества, в процессе их предметной и речевой деятельности. Содержание обусловлено, детерминируется дей-

 

ствительностью; оно в известном смысле отождествлено с отражаемой действительностью, представляя ее в знаках языка в «снятом»субъек-тивном виде.

Форма (внешня и внутренняя) закрепляет в своей системе типич­ные связи и отношения между членами сообщества, а также между сообществом и действительностью. В форме отложен многотысячелет­ний опыт общения и отражения действительности, общее и посто­янное в предметной и речевой деятельности народа. Как общее и постоянное, форма становится достоянием всех говорящих на данном языке. Именно благодаря владению формой человек может выразить в речи различное содержание, отразить встречающиеся в опыте, в общении те или другие явления, положения вещей. В речи происходит единение формы и содержания; речь есть действительное существова­ние языка. Она включает актуальное индивидуальное содержание, богатое признаками; это содержание и является целью сообщения. Именно под постоянным воздействием речевого содержания происхо­дит постепенное изменение, развитие и обогащение самой формы, благодаря чему отражение действительности всем сообществом стано­вится все более к ней близким.

В историческом движении взаимоотношения между формой и содержанием воздействие содержания, вызванное потребностями об­щения и отражением действительности, определяет и само происхож­дение формы и ее своеобразный характер в том или другом человеческом сообществе. Однако было бы ошибочно определять форму языка как пассивное начало в этом взаимоотношении. Актив­ность формы в употреблении языка подчеркивал Э. Бенвенист (15, с. 25). Форму не следует рассматривать как нечто совершенно непод­вижное по отношению к содержанию. Это живая, функционирующая форма, которая на всех уровнях языка допускает множественность комбинирования своих элементов, призванных обслуживать человече­ский опыт, практику жизни и общения.

В общем генетическом и историческом движении приоритет оста­ется за -содержанием. Форма порождается как результат импульса, представляющего собой необходимую потребность выражения содер­жания, одновременно с ним, будучи, заметим, не нечто чуждым содержанию, а элементом его организации и строения. С функцио­нальной же точки зрения утверждение об исключительном приоритете содержания было бы весьма категоричным.

Народившийся человек, осваивающий язык, находит его готовым и усваивает прежде всего форму; в выражении своих мыслей он подчиняется ей в виде выработанных в эволюции языка стереотипов его применения. Стереотипы охватывают все возможные в данном сообществе отношения между его членами, а также между сообществом и действительностью. Форма и ее стереотипы позволяют при этом выразить образующееся в конкретных речевых условиях новое, прехо-200

дящее содержание. Форма определяет языковое поведение личности, выход за ее пределы недопустим и оценивается сообществом как нарушение объективно существующей нормы. Здесь форма выступает активной, определяющей стороной речевого поведения говорящего.

Наблюдается примечательная особенность во взаимодействии фор­мы и содержания, доказывающая их существенное различие и одно­временно взаимодополняемость, необходимые для языка как средства общения и выражения развивающейся мысли. Высказываемое говоря­щим содержание индивидуально, оно результат его личного творчества, хотя для его выражения используются общеязыковые формальные средства, т. е. принадлежащие системе языка и применяемые всеми говорящими. Но если индивидуальное, актуальное содержание имеет автора и характер выражения этого содержания зависит от целей автора, его произвола, то форма, ее элементы консервативны, независимы от индивида. Возможны лишь различные комбинации автором элементов формы для выражения образованного им содержания. По мнению некоторых авторов (Э. Бенвенист), форма в этом отношении предо­ставляет автору неограниченные возможности. Форма консервативна, ее изменение и движение происходит под воздействием речевой дея­тельности всего говорящего коллектива; причем это движение происходит независимо от воли людей, объективно и сти­хийно. Так же объективно и стихийно вырабатывается и направление этого движения. Говорящий, выражая образованное им содержание речи, одновременно оказывается подчиненным общему движению формы.

Выше мы уже говорили о том, что Потебня выделял в слове «ближайшее» и «дальнейшее» значения (см. гл. III, § 16). «Ближайшее» значение всеобще, народно, им владеют все говорящие на данном языке. «Пустота», т. е. неинформативность, для говорящих «ближай­шего» значения служит основанием тому, что оно вместе со словом, носителем этого значения, служит формой мысли (6, с. 20). Поскольку же «ближайшее» значение всеобще, оно обеспечивает взаимопонима­ние; форма языка, таким образом, является условием взаимопонима­ния в общении. Так как «ближайшее» значение закреплено за словом в системе языка, только оно и может быть предметом языкознания. В связи с формальной природой «ближайшего» значения Потебня пишет: «Ближайшее значение слова, одно только составляющее предмет языкознания, формально вовсе не в том смысле, в каком известные языки, в отличие от других, называются формальными, различающими вещественное и фамматическое содержание. Формальность, о которой здесь речь, свойственна всем языкам, все равно, имеют ли они фам-матические формы или нет. Ближайшее, или формальное, значение слов, вместе с представлением, делает возможным то, что говорящий и слушающий понимают друг друга» (6, с. 20).

В слове действительность отражается субъективно. Система внут-

риязыковых значений строит свой мир, по-своему создает его из наплыва, хаоса представлений, возникающих на основе восприятия действительности. Поэтому каждому языку соответствует своя картина мира, своя его организация и отражение в системе. Разумеется, эта система внутриязыковых значений не отгораживает внешний мир от носителей языка, она только всякий раз по-своему преломляет его в своем отражении. Потебня пишет следующее о соотношении обще­языковых внутренних значений и содержания речи говорящих: «По­средством языка человек доводит до своего сознания или, другими словами, представляет себе содержание своей мысли. Язык имеет свое содержание, но оно есть только форма другого содержания, которое можно назвать лично-объективным на том основа­нии, что хотя в действительности оно составляет принадлежность только лица и в каждом лице различно, но самим лицом принимается за нечто, существующее вне его. Это лично-объективное содержание стоит вне языка» (13, с. 99—100).

При таком понимании формальности языка не может быть проти­воположности между «ближайшим» значением и значением граммати­ческой формы. Оба эти значения «внутриязычные» и оба распределяют обозначаемое по определенным разрядам; форма есть значение (6, с. 63). Они могут противополагаться только внутри языка, по отноше­нию же к «внеязычному содержанию» оба они являются формальными.

Как и содержание, форма действительно существует в речи, в единстве с ним. Будучи отраженной в мозгу, усвоенной в процессе обучения языку как его постоянный, воспроизводимый компонент, она хранится в памяти в виде системы своих элементов, автоматических приемов и навыков их применения в речевой деятельности, как строевое средство организации и выражения содержания. В языке как виде человеческой деятельности форма и содержание реализуются в неразрывном единстве.

Выше мы говорили, что содержание образуется в результате пред­метной и речевой деятельности человека и выражается в различных речевых'образованиях. Но образовавшись, оно также может храниться в памяти как знание о чем-либо. При речеобразовании форма используется автоматически, бессознательно, причем элементы внеш­ней и внутренней формы могут воспроизводиться, быть используемы многократно при образовании и выражении преходящего содержания. Обращение же к хранящемуся в памяти содержанию в виде знания, воспроизведение его в речи требует значительных мыслительных уси­лий и напряжения. Реализоваться вовне содержание может только с помощью формы. В неоформленном виде содержание остается вне-язычным, и, надо полагать, логически нерасчлененным. Природа такого существования остается нераскрытой.

Темпы образования, изменения и развития формы и содержания весьма различны и в известном отношении несоизмеримы. Чем отвле-202

ченнее формальная абстракция, тем она имеет более длительную историю своего образования и применения, тем более автоматически и бессознательно она применяется. Потебня пишет по этому поводу: «...Общее возникает не иначе как из сложения многих частных, и добывание общих мыслей происходит с известными усилиями, которые бывают настолько велики, что до некоторых обобщений человечество доходило лишь в течение многих тысячелетий своей жизни; что многие языки, а стало быть, и говорящие ими народы известных обобщений вовсе и не могут выразить или выражают их неполно, потому что эти обобщения не составляют общего достояния среднего уровня говоря­щих» (Ш, с. 493).

Однако, овладев такой абстракцией, говорящий пользуется ею с легкостью, оставляет классификационные признаки вообще за порогом сознания. Освоенная говорящими абстракция как форма освобождает их от непосильной и невозможной для индивида мыслительной работы, но определяющей его речевую деятельность, давая тем самым простор для индивидуального творчества.

Если говорящий, пользуясь языком как формой, способен образо­вать и выразить разнообразное содержание на основе отражения действительности, то создание им элементов формы практически исключено. Образование формы есть, по сути дела, образование языка как постоянного средства выражения различного преходящего речево­го содержания. Форма создается объективно и стихийно речевой деятельностью всего народа. Образование формы — итог многотыся­челетней эволюции языка, в которой участвовало множество поколе­ний безвестных носителей языка, «несведов», по выражению Потебни. Именно их постоянная, незаметная, стихийная, но одновременно творческая в общих пределах и координированная в системе речевая деятельность в конечном итоге и определяла направление эволюции языка, и подготовляла условия для такого индивидуального словесного творчества, какое возвышалось над обычным, рутинным общением. «Быть ли грозе, если в воздухе нет электричества?» — задавал ритори­ческий вопрос Потебня, объясняя появление произведений великих национальных гениев. Возможны ли такие произведения без той многовековой, обычной, но также по своим задачам творческой дея­тельности народа, создавшего необходимые духовные предпосылки и средства для индивидуального творчества, и прежде всего язык и народность как духовные источники, без которых невозможна творче­ская личность.

Важнейшей функциональной ценностью формы является эконо­мия с ее помощью мыслительных, умственных усилий человека. Ов­ладев в период научения языку внешней и внутренней его формой (т. е. внутриязыковыми абстракциями разных рангов и законами их применения, чем владеют все говорящие на данном языке), человек все свои творческие усилия переносит на отражение конкретных

предметов и явлений, которые подпадают под эти абстракции и выступают в условиях речи объектом опыта и темой сообщения. Сами же абстракции остаются за порогом сознания.

Потебня и другие представители Харьковской филологической школы особое внимание обращали на «субъективные приспособле­ния», к которым они прежде всего относили грамматические формы и словообразовательные средства, с помощью которых, по их мнению, в языке осуществляется «принцип экономии сил». Чем отвлеченнее абстракция (ср. грамматические формы, словообразова­тельные аффиксы), тем без видимых усилий, бессознательно она применяется. Но не только эти предельно отвлеченные категории употребляются автоматически. Предметом сообщения в речи, как правило, не является и содержание тех понятий, которые выражаются знаменательными частями речи. Такие понятия суть логико-семанти­ческие рамки, под которые в речи так же без видимых усилий, автоматически подводятся конкретные предметы и явления, отражение и обозначение которых и является целью сообщения. А.Н. Леонтьев считал это фундаментальным психологическим фактом. Содержание этих понятий общеизвестно, и мы в нашей речи не задумываемся над ним; в речеобразовании эти понятия остаются «за кадром», выполняя роль само собою разумеющихся регуляторов в обозначении подпада­ющих под них конкретных предметов.

«Субъективные приспособления» являются необходимым средст­вом оформления и выражения мысли. Именно такая роль языковых элементов и их значений в отражении и обозначении действительности в конечном счете свидетельствует, что они выступают формой, в какую «отливается» мысль, образующаяся на основе восприятия тех или других явлений действительности. Потебня и его ученики подчерки­вали, что человек не затрачивает на применение этих форм, по сути дела, никаких усилий, высвобождая тем самым умственную энергию для творческой языковой работы. Об этих «приспособлениях», выра­жающих классификационные значения, Потебня писал: «Эта перво­начальная классификация образов и понятий, служащая основанием позднейшей умышленной и критической, обходится нам, при пользо­вании формальным языком, почти ни во что» (6, с. 37—38). Развитие этих положений ученого мы находим у его учеников (16, с. 1—20; 17, с. 252-312).

В то же время Потебня семантически не противопоставлял субъ­ективные и объективные элементы слова; он указывал на их органи­ческое единство в слове и относительность их различия; при этом под объективными элементами он понимал корни слов, имеющие вещест­венное значение. «Грамматическая форма,— замечал он,— есть эле­мент значения слова и однородна с его вещественным значением» (6, с. 39). Для говорящего «вещественное и формальное значение данного слова составляют... один акт мысли» (там же). Поэтому «момент

вещественный и формальный различны для нас не тогда, когда гово­рим, а лишь тогда, когда делаем слово предметом наблюдения» (там же). Об относительности противоположения вещественных и формаль­ных элементов слова свидетельствует и происхождение последних из знаменательных слов.

Форма в таком понимании — это общие структурные, классифи­кационные и квалификационные элементы самого содержания и за­коны их применения, чем говорящие владеют в отвлечении от конкретных их применений и что позволяет в речевом употреблении языковых единиц подвести действительные явления под известные понятия и их разряды и тем самым понять и отразить эти явления.

Образование элементов внутренней формы языка — образов, по­нятий, грамматических и словообразовательных категорий — есть за­крепление общих достижений в мыслительных процессах, концентрация мысли и одновременно экономия сил в текущей умственной работе человека. Потебня и другие представители Харь­ковской филологической школы распространяли этот принцип эконо­мии сил на всю психическую деятельность человека, включая образное и абстрактное мышление (18, с. 44).