Поскольку язык представляет собой внутренне сложное многокомпонентное и многоуровневое образование материального и идеального порядка, то вполне логично допустить, что взаимодействие в нем формы и содержания и их элементов имеет многоступенчатый и относительный характер. Именно на эту сторону взаимоотношений данных категорий указывали В. Гумбольдт (4, с. 72—73), Потебня (10, с. 178 и др.), Г. Шпет (3, с. 14 и др.). Разумеется, это обстоятельство не исключает приложения этих категорий к языку в целом. Но в этом случае взаимоотношение формы и содержания языка приобретает весьма обобщенный, глобальный характер, что и отразилось в приведенном выше определении формы В. Гумбольдтом (4, с. 71). В отвлеченности этого определения упрекали В. Гумбольдта некоторые исследователи формы. В соответствии с этим определением (а также и фактически) следует, что мы не можем наблюдать форму языка как таковую во всем ее проявлении, в ее единстве, как и само содержание, а следовательно, и язык в целом, в его существовании в качестве действительного явления. Обо всех этих фактах— о форме, содержании и языке в целом — мы судим по фрагментам их реализации в речевой деятельности человека и по этим частностям пытаемся воссоздать более или менее верное представление об указанных категориях. Именно внутренняя взаимосвязь частностей формы свидетельствует о ее един-
стве и определенности. Это единство — объективно и стихийно — проявляется в речеобразовании говорящего, владеющего данным языком.
Диалектика взаимоотношения формы и содержания в языке предполагает, таким образом, относительность их противоположения. По-тебня: «Форма и содержание — понятия относительные: В, которое было содержанием по отношению к своей форме А, может быть формой по отношению к новому содержанию, которое назовем С...» (10, с. 178).
В своем формировании языковая мысль претерпевает ряд преобразований. В этом ступенчатом движении мысли, осуществляемом с помощью языка, каждая предшествующая ступень выступает формой последующей, т. е. в такой связи она служит структурным организующим элементом последующей ступени при ее образовании и развитии. Особое место в этом движении, приводящем в конечном итоге к осмысленному соединению звука и значения, занимает внутренняя форма слова.
В пределах языка с помощью внутренней формы слова, т. е. представления или признака, положенного в основу названия, вместе с оформляющими слово грамматическими и словообразовательными аффиксами образуется «ближайшее значение» слова. В такой связке «ближайшее значение» выступает содержанием слова. Но само оно, будучи воспроизводимой в речи логико-семантической рамкой, которая заполняется в речи конкретным предметным содержанием, выступает по отношению к нему формой.
Потебня иллюстрирует относительность противопоставления формы и содержания примерами соотношения различного типа значений как внутри одного и того же языка, так и в разных языках. Если ближайшее значение выступает формальным по отношению к дальнейшему, то «по отношению к грамматическим категориям само это формальное значение является вещественным» (6, с. 20). Однако и это противопоставление окажется относительным, если мы будем иметь в виду разные языки. Понятие формального (грамматического) и содержательного значения меняется от языка к языку. «Есть языки,— пишет Потебня,— в коих подведение лексического содержания под общие схемы, каковы предмет и его пространственные отношения, действие, время, лицо и пр., требует каждый раз нового усилия мысли. То, что мы представляем формою, в них является лишь содержанием, так что грамматической формы они вовсе не имеют» (6, с. 20).
Наблюдая за характером выражения содержания в языке, по возможности, на всю глубину языковой системы — от значения морфемы до актуального содержания высказывания, образованного в индивидуальных речевых условиях,— мы приходим к выводу, что язык представляет собой синтез синтезов. Сама по себе форма языка есть единство или синтез членораздельного звука (внешняя форма) и «внутриязыковых значений». Форма языка наполняется в акте речи конкретным вещественным значением, в результате образуются смыс-206
лы участвующих языковых единиц, в которых органично сливаются классификационность, абстрагированность внутриязыковых значений, например, значения слова (логико-семантической схемы), и вновь образованный на основе восприятия обозначаемого предмета мыслительный материал. Здесь и происходит синтез синтезов (об этой стороне языка см. монографию Г. Шпета (3).
Единицы речи — слово, словосочетание, предложение — это всегда единый мыслительный акт, о единстве которого свидетельствует ряд формальных и содержательных его показателей. Эти образования наделены особыми, неповторимыми качествами, отличными от качеств составляющих их элементов и не представляющими собой простой суммы этих качеств. То есть и в этих случаях происходит синтез.
Синтез — идеальный, внешне не выраженный, как правило, процесс. Он и обнаруживается как таковой по несводимости качеств элементов, создавших путем слияния данное явление — новое качественное образование. Отсюда та идиоматичность, которая отмечается лингвистами как существенная черта языковых единиц, особенно наблюдаемая у тех, которые имеют выраженное строение (ср., например, определения значения слова А.И. Смирницкого, Д.Н. Шмелева, где идиоматичность лексического значения объявляется существенной его чертой). Так, в строении слова выделяются его отдельные элементы: корень, суффикс, приставка, окончание. Но значение слова как единого целого не есть простая сумма значений этих элементов. Их синтез происходит в мышлении и не отражен видимым их присутствием в составе слова. О синтезе, в частности, свидетельствует исторически меняющееся строение слова, которое может не влиять на его значение (см.: опрощение, переразложение, потеря внутренней формы слова и др.).
Исследование формы и содержания языка, по нашему мнению, не продвинулось в зарубежном и отечественном языкознании со времени В. Гумбольдта и Потебни, рассматривавших эту проблему как фундаментальную в науке о языке. Заявившие об этой проблеме основоположники теоретического языкознания указывали на ее сложность и таинственность. «...Понятие содержания (насколько оно составляет предмет языкознания) и формы слова,— отмечал Потебня,— еще весьма не ясны» (6, с. 71). Высказанные этими учеными продуктивные суждения, хотя и не сведенные в явно выраженную, законченную концепцию, не были творчески использованы в немногих работах по этой теме в последующее время.
В языкознании распространено мнение, что собственно содержанием языка являются закрепленные в лексической системе значения слов (19, с. 352—407; 20 и др.). С этим мнением можно было бы согласиться, если бы авторы указывали на относительность противоположения формы и содержания в пределах языка. Между тем целью речевого обмена не является сообщение его участниками содержания этих значений.Предварительное знание этих значений является для участников условием обмена мыслями. И было бы весьма странно,
если бы мы вдруг стали объяснять в разговоре, что такое стол, потолок есть, спать и т. п. Все это говорит о том, что эти «внутриязыковые значения» выступают в речи формой. Люди, во-первых, не думают о значениях слов, которые употребляют; и, во-вторых, от людей, которые свободно владеют данным языком, и нет оснований ожидать, что они легко сумеют правильно определить значения таких слов. Точное, корректное определение значения требует тонкого языкового чутья и достаточно высокой степени профессионализма. Остроумно писал о возможности говорящих определять значения слов, которые они употребляют, Б. Рассел: «...В утверждении, что человек, правильно употребляющий слово, должен уметь раскрыть его значение, не больше логики, чем в утверждении, что правильно движущиеся планеты должны знать законы Кеплера» (21, с. 38).
ЛИТЕРАТУРА
1. Шептулин А.П. Система категорий диалектики. М., 1967.
2. Мельников Г.П. Истоки и состояние современной системной лингвистики//Лин-
гвистика на исходе XX века: истоки и перспективы. Тезисы международной конферен
ции. М., Т. II. 1995.
3. Шпет Г. Внутренняя форма слова. М., 1927.
4. Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М., 1984.
5. Рамишвили Г. В. Вильгельм фон Гумбольдт — основоположник теоретического
языкознания///>ибЬл!>д/я В. Избранные труды по языкознанию. М., 1984.
6. Потебня А.А. Из записок по русской грамматике. М., 1958. Т. 1—2.
7. Потебня А.А. История русского языка. Лекции, читанные в 1882/3 академическом
году в Харьковском университете/Публикация С.Ф. Самойленко//Потебняньсы читан-
ня. Кмв, 1981.
8. Павлов В.М. Проблема языка и мышления в трудах Вильгельма Гумбольдта и в
неогумбольдтианском языкознании//Язык и мышление. М., 1967.
9. Лейбниц Г.В. Новые опыты о человеческом разуме. М.; Л., 1936.
10. Потебня А.А. Эстетика и поэтика. М., 1976.
11. Выготский Л.С. Мышление и речь. М., 1934.
12. Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. М., 1974.
13. Потебня А.А. Из записок по русской грамматике. М., Т. IV. 1941.
14. Потебня А.А. Основы поэтики//Вопросы теории и психологии творчества СПб
1910. Т. II. Вып. 2.
15. Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974.
16. Овсянико-Куликовский Д.Н. О значении научного языкознания для психологии
мысли//Вопросы теории и психологии творчества. Т. 1 (без даты издания). Харьков.
17. Лезин Б.А. Художественное творчество как особый вид экономии мысли//Воп-
росы теории и психологии творчества. Т. 1 (без даты издания). Харьков.
18. Овсянико-Куликовский Д.Н. Введение в ненаписанную книгу по психологии
умственного творчества (научно-философского и художественного)//Собр. соч. СПб.,
19. Галкина-Федорук ЕМ О форме и содержании в языке//Мышление и язык. М.,
20. Плотников Б.А. О форме и содержании в языке. Минск, 1989.
21. Analysis of Mind. London, 1924/Цит. по: Налимов В.В. Вероятностная модель
языка. М., 1974.