Марта, суббота, 14.00,

Большой бальный зал в «Плазе»

Да, похоже, играть на сцене немного труд­нее, чем мне представлялось. Я имею в виду строчки, которые я недавно написала, что, мол, я знаю, почему так много людей хотят стать актерами – потому что это легкий способ зара­ботать много денег...

Может, это и правда, но оказывается, что играть не так уж легко. Нужно помнить очень много всякой всячины.

Например, мизансцены. Это когда режиссер определяет, куда актеру двигаться, когда он произносит свои слова. И как быстро. И в ка­кую сторону.

Во всяком случае, если режиссер – бабушка.

Она, конечно, не режиссер, по крайней мере, она постоянно это твердит. На самом деле эту пьесу, то есть мюзикл, режиссирует сеньор Эду­арде, который стоит в углу, прислонившись к стене и закрывшись до самого подбородка пледом.

Но поскольку он едва в состоянии простоять столько времени, сколько звучит фраза «И та­кая‑то сцена», бабушка великодушно высту­пает вперед и принимает руководство на себя.

Я не хочу сказать, что она не задумала это с самого начала, но если и задумала, она ни за что в этом не признается.

Как бы то ни было, кроме всех своих слов, нам нужно еще помнить мизансцену.

Кроме мизансцен есть еще хореография – это танцы, которые мы исполняем, пока поем песни.

Для этого дела бабушка наняла профессио­нального хореографа. Ее зовут Физер. Кажет­ся, она очень знаменитая, была хореографом нескольких бродвейских хитов. А еще ей, на­верное, очень нужны деньги, раз она согласи­лась ставить такую ерунду, как наша «Коса!». Но неважно.

Физер вовсе не похожа на хореографов, ко­торых я видела в разных фильмах с танцами. Она совсем не пользуется косметикой, говорит, что ее трико сделано из конопли, и все время просит нас найти наши внутренние центры и сконцентрироваться на энергии ци.

Когда Физер говорит такие вещи, у бабуш­ки делается недовольный вид, но я знаю, что она не станет кричать на Физер, потому что если Физер взорвется (что с танцорами вроде бы слу­чается) и уволится, бабушке будет очень труд­но найти другого хореографа за такой короткий срок.

Но Физер еще ничего по сравнению с нашим репетитором по вокалу, мадам Пуссен, которая обычно работает с оперными певцами в «Мет­рополитен» . Она заставляет нас стоять и делать вокальные упражнения – заниматься вокалистикой, как она это называет. Например, в ходе этих упражнений мы поем разные слоги и сло­ва: май, ма, мо, моо ооо ооо ооо – и так снова и снова, с каждым разом все выше и выше, пока «не почувствуем покалывание в переносице», как она говорит.

Состояние нашей энергии ци мадам Пуссен явно не волнует, потому что, когда она замети­ла, что Лилли не красит ногти лаком, она чуть не отправила ее домой, заявив, что «оперная дива никогда не показывается на людях с го­лыми ногтями».

Бабушка, как мне показалось, ОЧЕНЬ вы­соко ценит мадам Пуссен. Во всяком случае, ее она совсем не прерывает, в отличие от Физер.

Но и это еще не все, что нам приходится вы­носить. Мы должны терпеть снятие мерок для костюмов, а в моем случае еще и подгонку па­рика. Потому что моя героиня, Розагунда, дол­жна носить нереально длинную косу, ведь эта самая коса дала название пьесе.

То есть мюзиклу.

Я просто хочу сказать, что мы все волнова­лись, как бы запомнить ТЕКСТ к сроку, но ока­залось, что постановка пьесы, то есть мюзик­ла, включает еще много всякой всячины кроме запоминания текста. Нужно знать свои перемещения по сцене, хореографию, не говоря уже о том, что нужно помнить все песий и не спо­тыкаться о косу, что в моем случае (поскольку косы пока нет) означает не спотыкаться об одну из бархатных веревок, которыми огораживают Палм‑корт, чтобы люди не врывались туда рань­ше, чем его откроют к дневному чаю, и кото­рую бабушка обмотала вокруг моей головы.

Думаю, ничего удивительного, что теперь у меня побаливает голова. Хотя не больше, чем когда меня заставляют напяливать тиару.

Прямо сейчас у нас с Джеем Пи небольшой перерыв, потому что Физер отрабатывает с хо­ром танец под песню «Дженовия!», которую поют все, кроме нас с ним. Оказывается, Кен­ии мало того, что не умеет ни петь, ни играть, так еще и танцевать не может, так что отработ­ка хореографии займет у них очень много вре­мени.

Но оно и к лучшему, потому что за это время я могу продумать стратегию поведения на вечеринке и поговорить с Джеем Пи, который, как выяснилось, ужасно много знает о театре. Это потому, что его папа – известный продю­сер. Джей Пи околачивался возле сцены еще с тех времен, когда был маленьким, и из‑за это­го он встречал массу знаменитостей.

«Джон Траволта, Антонио Бендерас, Брюс Уиллис, Рене Зельвегер, Джулия Роберте – да почти всех, кого только можно встретить», – вот что ответил Джей Пи, когда я его спросила, кого конкретно он имеет в виду под знаменито­стями.

Вот это да! Уверена, Тина бы, не раздумы­вая, поменялась местами с Джеем Пи, даже если это означало бы, что ей надо стать мальчи­ком.

Я спросила, есть ли какие‑нибудь знамени­тости, с которыми он НЕ встречался, но хотел бы, и Джей Пи назвал одно‑единственное имя: Дэвид Мамет, знаменитый драматург.

– Ты ведь знаешь, что он написал. «Гленгэрри Глен Росс», «Сексуальное извращение в Чикаго», «Олеанна».

– Конечно,– сказала я с таким видом, буд­то на самом деле знала, о чем речь.

Я сказала, что это все равно потрясающе – я имела в виду его встречи почти со всеми знаменитостями Голливуда.

– Да, – сказал Джей Пи. – Только знаешь, если разобраться, знаменитости – такие же люди, как ты или я. Ну, во всяком случае, как я. Потому что ты‑то сама знаменитость. Навер­ное, с тобой много чего такого бывает. Ну, ког­да люди думают, что ты – такая‑то, а на самом деле – ничего подобного. Просто публика тебя так воспринимает. Наверное, это очень трудно.

Ах, можно ли сказать точнее? Даже сейчас, посмотрите, с чем мне приходится иметь дело? С представлением обо мне, как о девчонке, ко­торая не ходит на вечеринки. Тогда как я точ­но на них хожу. Я хочу сказать, я собираюсь на вечеринку прямо сегодня вечером.

Ну да, меня это пугает до смерти, и мне даже пришлось попросить совета у самой вредной девчонки б школе. Но это вовсе не значит, что я не тусовщица.

Короче говоря, кроме того что Джей Пи встречался со всеми до единой знаменитостями, кроме Дэвида Мамета, он еще побывал абсолют­но на всех спектаклях, включая, представьте себе, «Красавицу и Чудовище»,

И вот еще что: этот спектакль – один из его любимых. Как и у меня.

Просто не верится, что все это время я виде­ла в нем только Парня, Который Терпеть Не Может, Когда в Чили Кладут Кукурузу, то есть просто чудака из школьного кафетерия, тогда как на самом деле он совершенно потрясаю­щий, интересный парень, который пишет сти­хи про директрису Гупту, любит спектакль «Красавица и Чудовище» и мечтает встретить­ся с Дэвидом Маметом (кто бы это ни был).

Но, думаю, эта ситуация лишь отражает уро­вень современной системы образования, такой перегруженной и обезличенной, что подростку трудно пробиться сквозь стену предвзятых представлений и разглядеть истинную сущ­ность другого человека под ярлыком, который на него навесили, – будь то Принцесса, Ботаник, Спортсмен, Болельщица или Парень, Который Терпеть Не Может, Когда В Чили Кла­дут Кукурузу,

Ой! Хор закончил репетировать. Бабушка вызывает на сцену главных героев.

Это значит, меня и Джея Пи. У нас с ним много общих сцен. На удивление много, особен­но если учесть, что до того, как я прочитала текст «Косы», я понятия не имела, что у моей прародительницы Розагунды вообще был бойфренд.