Тогда и теперь
Прошлое – отнюдь не пролог для настоящего, оно и есть настоящее: немного измененное, вытянутое, искаженное и с другими акцентами. Это сильно деформированная версия настоящего, схожая с ним по структуре. Значит, в каком‑то смысле время, история – по крайней мере, в нашем воображении – может течь в обоих направлениях, поскольку в глубине, в сердцевине на самом деле не произошло никаких серьезных перемен. Мы воображаем, будто движемся сквозь время по прямой, к чему‑то стремимся, развиваемся… Но, вполне вероятно, вместо этого мы просто ходим кругами.
То, что мы зовем «историей», можно рассматривать как хронику искажений или трансформаций, которые претерпевают базовые социальные формы. Внешне что‑то постоянно меняется, но внутри, под поверхностью, основные системы и модели поведения все те же – как в животном мире. Внешний облик, органы, конечности и все прочее меняется – пухнет или усыхает, вытягивается или сокращается до полной атрофии, чтобы соответствовать текущим нуждам и вызовам эволюции, но все эти перемены обратимы, они могут сойти на нет, если вдруг изменятся условия и в них отпадет нужда. Возможно, история ведет себя подобным же образом – меняются имена и числа, но скрытые паттерны остаются прежними.
Солнечное утро. Я вновь качу по пешеходной дорожке вдоль южного берега – до музея Тейт‑Модерн. Здесь, в спрятанном внутри другой экспозиции зале, выставлены развороты печатавшегося в 30‑е годы русского журнала «СССР на стройке», над которыми трудились Родченко, Эль Лисицкий и другие довольно радикальные для того времени художники. Эти развороты потрясающе красивы: очевидно, создавались они в целях пропаганды (журнал печатался на нескольких языках) – но, порой наивные до чертиков, они все же великолепны.
Art © Estate of Alexander Rodchenko/ RAO, Moscow/VAGA, New York
Если ничего больше не знать о Советском Союзе, при взгляде на эту передовую, замечательно выразительную графику кто‑нибудь может подумать: «Ого, какое классное место, какое стильное движение, какое продвинутое у них, должно быть, правительство, раз оно оплачивает такой прикольный журнал!» Десятилетия спустя примерно то же можно было сказать об устраиваемых правительством США международных выставках абстрактного искусства и джазовых турах – в чем, собственно, и состояла задумка.
На следующих страницах приводятся несколько разворотов журнала, выполненных Родченко.
Среди прочих есть и разворот, показывающий «иллюминацию», расцветившую тракторный завод с целью доставить рабочим радость и воодушевить их: рабочее место, превращенное в подобие тематического парка. Даже компания Google, современный лидер в заботе о своих работниках, чьи офисы напоминают веселый студенческий кампус, может кое‑чему поучиться.
Art © Estate of Alexander Rodchenko/ RAO, Moscow/VAGA, New York
Другие особенности этих старых журналов – замысловатые вклейки, черно‑белые фотографии улыбчивых крестьян рядом со Сталиным, и невероятной красоты вкладка: верхнюю часть журнального разворота с парашютистом можно развернуть, и она превращается в двухцветную фотографию купола парашюта. Замечательная, неприкрытая пропаганда – полагаю, все эти художники и дизайнеры в то время свято верили курсу партии или надеялись что‑то изменить изнутри.
Глядя на их работы, я испытываю странное ощущение – одновременно пугающее и волнующее. По прошествии лет можно понимать, какие ужасные преступления еще предстояло совершить Сталину, но в то же время хочется отделить эту передовую для своего времени графику от извращенной идеологии, которую она воспевала. Вопрос далеко не новый: насколько мы можем быть хладнокровны и отстранены, наслаждаясь дизайном и новаторством его воплощения? Не слишком сложно восхищаться порой довольно передовыми телероликами, рекламирующими вредную пищу или чрезмерно дорогие джинсы, но у множества людей возникают проблемы с оценкой новшеств формы и техники, которые привнесли Альберт Шпеер и Лени Рифеншталь.
Течение, которое у нас часто называют «социалистическим реализмом», не было на самом деле исключительно российским движением. Пропагандистские росписи на стенах, превозносившие заводы и рабочих, делались и в Нью‑Йорке, и вообще повсюду. На зданиях в нижнем Манхэттене были вырезаны рельефы, изображавшие работников прессы, трудившихся внутри. По соседству с моим собственным домом на тротуаре стояла здоровенная бронзовая скульптура человека, сидящего за швейной машинкой, а немного поодаль – другая: громадные иголка и пуговица. О, славные работники заводов! Но культ живых «великих лидеров», похоже, не прижился здесь так же основательно, как в Европе.
Я пересекаю реку по пешеходному мосту, направляясь к собору Святого Павла (внутри играет зловещая органная музыка – долгие, угрожающие аккорды). На вращающейся двери входа красуются слова: «Не что иное, как храм Божий. Здесь райские врата».
Неслабая претензия для вращающейся двери! Думаю, зайдя внутрь, видишь ту же надпись задом наперед.