Семь часов пятнадцать минут по бортовому времени.
Двадцать первые сутки полета
Шок длился долго — может быть, пять, может быть, десять минут. Все замерли, не в силах оторвать глаз от мертвого тела, от сильно разошедшегося в стороны, страшно глубокого разреза, неестественно переломленной, потому что ее не держали перерезанные спереди мышцы, шеи.
Юджин, которому вчера исполнилось сорок лет, которого поздравил Президент, с которым разговаривала его семья — умер. Вернее, был убит.
Как же так?
Они висели так, молча и недвижимо, довольно долго.
Пока командир не потянулся к ножу, чтобы убрать его подальше от липа. И чтобы закрыть мертвое лицо спальником.
— Не надо! — остановил его кто‑то, перехватив руку.
Это был французский астронавт Жак Воден.
— Почему не надо? — недовольно спросил Рональд.
— Потому что это, по всей видимости, — орудие убийства, — сказал француз, наклоняясь и внимательно осматривая раскрытую рану, — Я уверен, что его убили именно этим предметом.
— С чего вы взяли? — недовольно фыркнул немецкий астронавт. — Может, его просто подбросили сюда? После.
— Вряд ли, — покачал головой француз. — Я ведь биолог, мне каждый день приходится резать морских свинок и крыс. А их мышцы устроены точно так же, как у человека. И разрезы тоже очень похожи. Форма этого разреза близка к форме лезвия. Вот посмотрите…
И, не касаясь, провел указательным пальцем вдоль раны, а потом вдоль лезвия клинка.
— Если взять нож и вставить его в разрез, то он войдет туда, почти идеально повторив конфигурацию раны. Я думаю, что убийца приблизил свое орудие вплотную к шее, почти прижав его и сильно надавив, одновременно потянул к себе, перерезая мышцы и хрящи вот в этом направлении…
— О господи, что вы такое говорите! — выдохнула, заметно побледнев, Кэтрин Райт.
Но на нее никто не обратил внимания.
— Это я понимаю, — согласно кивнул командир. — Но почему он использовал именно этот нож?
Орудие убийства действительно было странноватым — заметно длиннее обычного ножа, со слегка искривленным по всей длине, отливающим синевой лезвием, без гарды, с круглой черной рукоятью, разрисованной какими‑то узорами. Не нож, не меч, а нечто среднее.
— Не ломайте голову — это самурайский меч, — громко, так, что все к нему обернулись, сказал Омура Хакимото. — Это мой меч!
— Ваш?!
— Да, мой. Вернее, меч моего прапрадеда, который является нашей семейной реликвией, передающейся по наследству, по мужской линии, от отца к сыну.
— Зачем он вам здесь? — удивился Рональд.
— У меня есть на это свои объяснения, которыми я бы не хотел ни с кем делиться! — вежливо, но твердо ответил японец, слегка поклонившись.
— Ни хрена себе! — удивился по‑русски Виктор Забелин. Но тут же перешел на понятный всем английский. — Тогда у меня тоже есть объяснения, почему он не хочет ими ни с кем делиться!
Японец молчал, склонив голову в полупоклоне.
— Потому что это он его зарезал!
И посмотрел — и все посмотрели — на Рональда Селлерса, который был командиром и, значит, должен был принимать решение. Хоть какое‑то!
Вот только какое?
Никакими инструкциями, положениями и прочими внутренними документами, регламентирующими пребывание экипажа на МКС, убийство на ее борту не оговаривалось! Командир знал, что делать в случае пожара, разгерметизации одного или даже двух отсеков, но он не представлял, как следует себя вести, обнаружив на станции мертвое тело.
И никто не знал. Потому что такого опыта в мировой космонавтике еще не было! И самое неприятное, что, не зная, что делать, нельзя было обратиться за помощью к Земле, потому что именно сейчас они находились в “мертвой” зоне.
Точно — в “мертвой”!
Все, не сговариваясь, покосились на часы.
Сеанс связи был возможен только через двадцать пять минут. А пока…
Пока все ждали, что скажет командир.
И нужно было что‑то говорить…
Рональд Селлерс задал не лучший в своей жизни вопрос. Спросил, чтобы спросить хоть что‑то, выгадывая время до связи с ЦУПом. Спросил:
— Признайтесь — это вы?
Хотя ответ был известен заранее. В любом случае он скажет — нет. В случае, если не убивал. А если убивал — тем более!
— Нет, это не я, — покачал головой японец.
— Но ведь это ваш меч?
— Да, — спокойно кивнул японец. И по его застывшему, как маска, лицу нельзя было ничего понять. Нельзя даже было понять, боится он или нет. — Это мой меч, но я не убивал.
— Но тогда не понятно, зачем он вам здесь понадобился?
— Это касается только меня, — гордо ответил японец.
— Боюсь, что теперь не только вас! — сказал Рональд Селлерс. — На станции произошло убийство, и я, как командир, имею право настаивать на ответе. Зачем вам понадобилось оружие?!
И все в упор уставились на японского космотуриста, чьим мечом был убит Юджин Стефанс.
— Хорошо, я отвечу на ваш вопрос, — кивнул Хакимото‑сан. — Я привез сюда меч своих предков, чтобы провести здесь священный для японцев обряд. Обряд харакири…