Двадцать пятые сутки полета
Завтрак в горло не лез, хотя его не нужно было даже пережевывать, его можно было просто туда выдавливать. Из туб и пакетиков.
Сегодня на стол были выложены деликатесы.
Все задумчиво давили тубы и высасывали через трубки из пакетиков супы, вскрывая одноразовые упаковки, даже не чувствуя вкуса еды. Все были задумчивы и погружены в себя.
Раньше за едой они оживленно общались, превращая эту довольно безвкусную процедуру в небольшие “вечеринки”. Сегодня молчали, не глядя друг на друга, не глядя на залепленный черным иллюминатор и не глядя в сторону прохода, который вел в шлюзовой модуль, где, погруженные в скафандры, плавали два трупа — жертвы и убийцы — американца Юджина Стефанса и японского космотуриста Омура Хакимото.
Так что они вообще никуда не смотрели, глядя строго перед собой.
Тягостное молчание прервала Кэтрин Райт Которая, в отличие от мужчин, не могла так долго молчать.
— И все же, я не понимаю… — вздохнула Кэтрин.
Все повернулись к ней.
Чего она опять там не понимает?
Польщенная всеобщим вниманием, Кэтрин сказала совсем не то, что хотела сказать вначале. Сказала то, о чем все давно думали, но никто не решался сказать об этом вслух.
— Я все время думаю, как он смог развязаться?
Кто — уточнять не стала. Всем было ясно, что она имеет в виду японца.
— Так и развязался, — исчерпывающе ответил русский космонавт.
— Как — так? — попросила уточнить въедливая американка, чтобы продолжить разговор.
— Ну откуда я знаю, — довольно раздраженно ответил Виктор. И добавил по‑русски: — Иди у него спроси!
— Наверное, узлы ослабли, — примирительно сказал командир Рональд Селлерс, потому что в его обязанности входило вовремя гасить возможные конфликты. Не хватало еще всем здесь рассобачиться!
Русский притих.
Американка тоже тихо тянула свою колу.
Но влез, причем совершенно не к месту, немец.
— Позвольте, а кто его последний завязывал? — обрадованный тем, что смог придумать такой замечательный вопрос, поинтересовался он.
И все стали вспоминать — кто.
А кто?..
Но долго вспоминать не пришлось, потому что виновник объявился сам.
— Последним его завязывал я, — ответил китайский астронавт Ли Джун Ся.
И все тут же замолчали, снова вернувшись к еде. Потому что с китайским астронавтом предпочитали не связываться. Слишком он был закрыт, от всех далек и всем непонятен.
Но, ничего не сказав, все подумали одинаково. Подумали, что, может, это он развязал японца. Из солидарности. Кто их, этих восточных ребят, разберет — у них своя, отличная от американской и европейской философия, свое видение мира и своя взаимовыручка. Им столковаться проще.
Кажется, у того, кто делает харакири, всегда должны быть помощники. Так, может, он и был? Китаец? Потому что все остальные от такой почетной обязанности наверняка отказались бы…
Невысказанный вопрос повис в воздухе.
И китаец его “услышал”.
Повертевшись на месте, он не выдержал и громко, хотя его никто ни о чем не спрашивал, сказал:
— Я крепко его связал! Я очень хорошо владею древнекитайским искусством вязки узлов! Мои предки были моряками, а я сам служил в армии.
Никто не проронил ни слова.
— Я связал его петлей джинь‑цу! Ее нельзя развязать! — уточнил китайский астронавт.
— Да? А как же он тогда развязался? — все же не выдержав, ехидно поинтересовалась американка.
Китаец напряженно замолчал.
— Мои узлы нельзя развязать! Их может развязать только тот, кто их знает, — вновь, как заведенный, повторил он. — Только тот, кто знаком с древнекитайским искусством вязки. Или если развязывать их очень‑очень долго!
Очень‑очень?..
— Как же тогда?.. — не договорил командир, о чем‑то напряженно думая. — А кто‑нибудь знает, где сейчас эти чертовы веревки?
В последний раз веревки видели возле трупа. Они плавали в воздухе возле стены, но тогда на них никто не обратил внимания.
Куда ж они делись?
— Я их выбросила, — вдруг вспомнила Кэтрин.
— Куда?!
— Как куда — в мусор. В контейнер!
Значит, по идее, веревки должны были быть гам. Потому что с эмкаэски ничего не пропадает. Это вначале мусор вышвыривали за борт, в открытый космос, считая, что тому не убудет, потому что он большой. Но после того, как на орбите начали образовываться целые мусорные свалки, которые стали угрожать безопасности полетов, их стали стаскивать на Землю. Не все. Кое‑что все‑таки выбрасывают. Например, твердые отходы человеческой жизнедеятельности, которые, поболтавшись год‑другой на орбите, падают на Землю, красиво сгорая в атмосфере. Так что, любуясь со своими возлюбленными каким‑нибудь симпатичным метеоритным дождем, вполне вероятно, что вы любуетесь вспышкой того самого, на что случайно можете наступить на земле…
Контейнер, слава богу, нашли.
Покопались в нем.
И веревки отыскали!
Которые стали внимательно и все вместе осматривать.
— Однако, черт побери!..
При ближайшем рассмотрении оказалось, что веревки были не развязаны, а разрезаны!
— Вот видите! — гордо сказал китайский астронавт. — Я же говорил, мои узлы развязать нельзя! Так‑так!.. То есть получается, что вначале самоубийца добыл нож, а потом связанными руками перерезал веревки?
Кстати, не нож вовсе, а скальпель!..
Где же он мог его взять?
И все повернулись к Жаку Бодену. Потому что из всего экипажа скальпели были только у него!
Французский астронавт, как ни в чем не бывало, хлопал глазами, ничего не понимая. Или делая вид, что ничего не понимает.
— Этот скальпель ваш? — без обиняков, потому что без чуткого руководства Гарри Трэша, спросил командир.
— Ну какое это имеет значение? — скривился Жак.
— Вы не ответили на мой вопрос! — рявкнул на повышенных тонах Рональд Селлерс. — Чей это скальпель — ваш?
— Я не знаю, — примирительно сказал француз.
— А что вы его спрашиваете? Надо взять да и пересчитать у него все скальпели, — внес очень здравое предложение русский космонавт. — И свериться со списками доставленных на станцию грузов. Ведь в общих списках должно быть все!
Ну конечно. Все, что прибывает на станцию, не прибывает просто так, самотеком! Каждая вещь утверждается и отображается в сопроводительных документах, с указанием, где она находится. Иначе ее сто лет по контейнерам придется искать! В крайнем случае можно запросить информацию с Земли!
— Вы предлагаете нам поднять списки? — с угрозой спросил командир, которому меньше всею хотелось теперь возиться с бумагами.
— Не надо ничего поднимать, — недовольно буркнул Жак. — Да, это действительно мой скальпель…
Было бы лучше, если бы он признался сразу, не юлил! Ему лучше! Потому что попытка скрыть правду вызывает дополнительные подозрения.
Ну вот — почему он не признался сразу?!
— У меня действительно пропал один скальпель! — повторил французский астронавт.
— А почему вы об этом ничего не сказали? — подозрительно спросил Рональд Селлерс.
— Потому что я обнаружил пропажу после, — чуть не срываясь на крик, ответил француз. — После того, как все это произошло! Естественно, что у меня не было никакого желания навлекать на себя лишние подозрения! Да меня никто об этом и не спрашивал!
Да, верно, в тот момент всем было не до того! На тот проклятый скальпель вообще никто никакого внимания не обратил, потому что обратили его на совсем другое — на плавающие в невесомости кишки японца! Какой уж тут скальпель! И какие вопросы!..
Но теперь, спустя несколько часов, они появились.
— Слушай, а это часом не ты? — довольно бесцеремонно, хотя и доверительно, спросил Виктор Забелин.
— Что я? — не понял Жак Воден.
— Помог ему?
— Почему именно я? — возмутился француз. — Скальпель мог взять кто угодно, потому что…
— Ну зачем вы лжете? — вдруг резко перебила его Кэтрин Райт. — Вы же сейчас лжете! Вы же никогда не оставляете свой инструмент без присмотра. Вы всегда после работы убираете его в контейнер, потому что боитесь, что на него попадут посторонние вещества, которые исказят результаты ваших опытов. Зачем вы говорите, что скальпель мог взять кто угодно, если его могли взять только вы!
Это было серьезное обвинение.
В соучастии в харакири.
Француз заметно побледнел и занервничал.
— Послушайте, — стараясь оставаться спокойным и убедительным, хотя это у него получалось неважно, сказал он. — Ну зачем бы, зачем мне ему помогать? С какой стати?
— Например, из сострадания! — предположил немецкий астронавт. — Вы могли пожалеть его, развязать ему руки и дать ему оружие, чтобы он мог прикончить себя.
— Зачем? — чуть не взвыл француз.
— Откуда мне знать? — хмыкнул немец, подчеркивая, что эти “лягушатники” способны на что угодно. — Может, вы решили поставить очередной свой изуверский опыт. Посмотреть, как выглядит смерть в невесомости!
— Что вы такое говорите?!
— А что? Вы известный живодер…
Это в смысле препарирования крыс и лягушек?
— Может, вам потрошить ваших морских свинок надоело. Может, вам интересно было понаблюдать за объектом покрупнее? Тех вы чуть не каждый день режете, а они тоже, между прочим, божьи твари!
— Вы или дурак, или… — начал было, свирепея, Жак Воден.
— Брэк! — рявкнул Рональд Селлерс, разводя набычившихся противников в разные углы. — Но только должен заметить, что ваше поведение действительно вызывает некоторое недоумение, — сказал он, обращаясь к французу. — Например, ваше нежелание сказать правду. И скальпель тоже… Поэтому хочу поставить вас в известность, что я вынужден буду во время ближайшего сеанса связи доложить обо всем этом на Землю.
Французский астронавт растерянно заморгал глазами.
— Не надо, — попросил он.
— Надо‑надо! — зловеще поддакнул командиру Герхард. — Обязательно надо! Еще как надо!..
Командир крутанулся в воздухе, развернувшись к французу спиной, подчеркивая тем, что разговор закончен.
— Да погодите вы! — в отчаянии крикнул Жак. — Погодите сообщать! Я не помогал ему. И никто ему не помогал!
Рональд Селлерс замер и удивленно обернулся.
А все замерли.
Француз испуганно оборвал себя. Но слово уже вырвалось, и теперь нужно было продолжать. Потому что все ждали, что он скажет.
— Ему никто не помогал, — нехотя повторил он. — Вообще никто. Потому что никакого харакири не было. И никакое это не самоубийство. Это — убийство!
Омура Хакимото убили!