Тридцать первые сутки полета
— А как же нам теперь питаться? — вздохнул русский космонавт.
Потому что кушать, несмотря ни на что, все‑таки хотелось. Чем дальше, тем больше. Война — она, конечно, войной, но обед должен быть по распорядку!
Кушать хотелось всем. Но есть — не хотелось. Вот эти, конкретные продукты не хотелось.
— Как нам теперь есть, если вся еда может быть отравлена?
И точно — как? Скушаешь вот так, ненароком, какое‑нибудь безобидное на вид яблочное пюре — и все, и лапки в сторону, как та морская свинка, и привет прародителям!
А если не съешь — то тоже, рано или поздно, с голоду помрешь. Да и жаль, может быть, в последние дни и часы своей жизни отказывать себе еще и в этом удовольствии.
Что же делать?..
И все всё чаще косились туда, где хранились продукты. Косились, вздыхали и отводили глаза, понимая, что ни за что не притронутся к еде! Что лучше будут голодать…
Хотя это трудно.
Особенно голодному еще с царских времен русскому космонавту.
И китайскому тоже.
— А что, если каждую упаковку, перед тем как есть, осматривать? — предложил, размышляя вслух, Виктор Забелин — просто так, в порядке бреда. Голодного…
— А если все равно не увидеть? — возразил Ли Джун Ся.
— А если в микроскоп?
— А кто смотреть будет?..
Этот вопрос был непростой. Был самый трудный! Потому что тот, кто будет смотреть, может чего‑нибудь недосмотреть…
— А если дегустировать?
— А кто будет?..
— Как кто — свинки! — обрадовался нашедший выход из положения русский космонавт. И, радостно загребая руками, поплыл к холодильнику.
— Это при условии, что этот яд мгновенный, — заметил Жак Воден, — что он не начнет действовать через час или через день после приема пищи.
Да?
Виктор Забелин остановился в нерешительности.
Но потом, наверное, вспомнил про себя отсутствующее во всех других языках мира слово “авось”. И потянул из контейнера упаковку с консервированной колбасой.
Отчего все насторожились!
Потому что дураку понятно, что тот, кто решится есть “отравленные” продукты, либо полный кретин, потому что не боится отравиться, либо не боится отравиться, так как может знать, что отравлено, а что нет!
Русский не побоялся. Он начал есть!
И, что самое неприятное, — не умер!
Неужели это он?!
Виктор Забелин уминал колбасу, нимало не заботясь, что о нем подумают. Убил он или нет, в данный момент было не важно. Важно — что он сильно хотел есть.
Как и все остальные!
— В Древнем Китае, во дворцах императоров, прежде чем подавать на стол какое‑нибудь блюдо, его заставляли попробовать повара, — сказал Ли Джун Ся. — И лишь потом давали императору.
Очень мудро — поваров много, а император один.
“Погоди‑ка, погоди… Ну конечно же! — сообразили все. — Так и нужно делать!”
Повара у них не было.
Но зато был отравитель. Точно был! Значит, нужно давать еду на пробу отравителю. Если он ее будет есть — значит, все в порядке, значит — все могут есть. А если откажется — то тут же выдаст себя!
Вот и вся хитрость!
Нужно есть, меняясь едой.
И все толпой направились к столу, где русский приканчивал вторую упаковку колбасы и все еще не помер!
Астронавты распотрошили контейнеры, по‑быстрому “сервировав” стол. И самый первый кусок протянули Виктору Забелину.
— На, попробуй, — сказали они.
— Спасибо, я уже сыт, — поблагодарил, отказываясь от угощения, русский космонавт.
— А ты все равно попробуй!
— Я же сказал, что я уже наелся! — психанул русский, отводя протянутую навстречу ему руку.
Хотя стоило ли так нервничать из‑за какой‑то там еды?
— Тогда еще колбаски.
— Колбаски? — тяжело вздохнул Виктор Забелин. — Ну разве что колбаски.
И откусил еще кусочек сервелата.
Значит, колбасу есть можно…
Или нельзя?
Можно, если отравитель русский космонавт, но нежелательно, если не он. Если Виктор просто обжора!
Астронавты переглянулись. И Рональд Селлерс быстро разрезал порцию сыра на равные дольки. На пять долек. И протянул их всем. И Виктору Забелину тоже.
— Да идите вы!.. Я не хочу, я уже нажрался! — возмутился русский, с испугом глядя на сыр. Потому что до этого употребил чуть ли не кило колбасы.
Или — не поэтому?
— Ешь! — приказал командир. — И все — ешьте!
И все, посматривая на соседа, одновременно откусили по куску сыра. И одновременно стали жевать, зорко следя за тем, чтобы никто не сачковал.
Ленивее всех жевал русский космонавт — морщась и страдая. Но все равно жевал.
Такая вот смешная, если наблюдать со стороны, такая детская игра, когда все всё делают одновременно!
На самом деле не детская и не смешная! А взрослая и очень страшная!
Глотаем?!
И тоже разом, не отрывая друг от друга взглядов, чтобы, не дай бог, не забежать вперед, все проглотили свой кусок.
Все до одного!
И даже, чтобы можно было в этом убедиться — убедиться, что тот кусок сыра не спрятан где‑нибудь за зубами или под языком, — все открыли рты.
Которые были совершенно пусты.
Ну и, значит, сыр можно есть!
И все остальные продукты тоже. Если не просто есть, а вот так есть!..