– Как он мог отправить нас к спэклам на следующий же день после бунта? – ворчит Дейви по дороге к монастырю.
Если честно, мне тоже до сих пор не верится. Дейви еле ходит, да и я мало на что гожусь – хотя лекарство для сращивания костей действует, мне бы лучше дать руке пару дней отдыха. Она уже сгибается, но армию спэклов такой рукой точно не раскидаешь.
– Ты ему не сказал, что я спас тебе жизнь? – одновременно злобно и застенчиво спрашивает Дейви.
– А ты разве не сказал?
Дейви кривит губы, отчего его жиденькие усики кажутся еще жиже.
– Он мне не верит, когда я такое говорю.
Я вздыхаю:
– Да сказал я! Он бы все равно в Шуме увидел.
Дальше мы едем молча, но потом Дейви всетаки спрашивает:
– А он что?
Я медлю с ответом.
– Сказал, ты молодец.
– Больше ничего?
– Ну, что мне повезло.
Дейви прикусывает губу:
– И все?
– И все.
– Понятно.
Больше он ничего не говорит и пускает Урагана чуть быстрее.
Хотя ночью взорвалось всего одно здание, утром весь город выглядит как‑то иначе. Патрулей сразу стало гораздо больше, и солдаты не маршируют, а почти бегают по улицам. На крышах тоже тут и там стоят солдаты с винтовками наготове: смотрят, смотрят, смотрят.
Обычные мирные жители, которых на улицах почти нет, торопливо бегут по своим делам, стараясь не попадаться на глаза.
Женщин этим утром я не вижу вапще. Ни одной.
(ее тоже нет)
(почему она дружит с мэром?)
(она его обманывает?)
(он ей верит?)
(она имеет какое‑то отношение к взрыву?)
– Кто имеет отношение? – спрашивает Дейви.
– Заткнись.
– А ты попробуй меня заткнуть! – огрызается он, но как‑то без души, явно думая о чем‑то другом.
Мы проезжаем мимо группы солдат, ведущих по улице связанного и избитого человека. Я прижимаю сломанную руку поближе к груди. Когда мы приближаемся к холму с железной башней на вершине и сворачиваем к монастырю, сонце уже стоит высоко в небе.
Дальше тянуть время не получится.
– Что случилось, когда я уехал? – спрашиваю я.
– Мы им устроили, – отвечает Дейви с досадой – у него опять разболелась нога, чувствуется по Шуму. – Всыпали по первое число.
На гриву Ангаррад падает какая‑то соринка. Я смахиваю ее, но точно такая же приземляется на мою руку. Я поднимаю голову.
– Это еще что? – спрашивает Дейви.
Идет снег.
Я видел снег всего раз в жизни и был тогда так мал, что и не думал, какая эта редкость и как не скоро я увижу его снова.
Белые хлопья летят сквозь ветви деревьев на дорогу, тая на нашей одежде и волосах. Они падают бесшумно, и все вокруг отчего‑то тоже затихает, словно хочет рассказать тебе тайну – ужасную, ужасную тайну.
Но на небе вовсю светит сонце.
И это не снег.
– Пепел, – говорит Дейви, когда одна снежинка приземляется ему на губы. – Жгут трупы.
Жгут трупы. Солдаты все еще стоят на стенах с винтовками наготове, заставляя живых спэклов складывать в кучу тела мертвых. Куча эта уже огромная, выше любого живого спэкла, но на нее продолжают бросать новые трупы. Живые ходят с опущенной головой и стиснутыми губами.
У меня на глазах на вершину забрасывают очередное тело, но оно скатывается по склону, пролетает через огонь и падает в грязь лицом вверх, такшто я вижу на груди пулевые отверстия с запекшейся кровью…
(мертвоглазый спэкл в лагере тоже лежал лицом вверх…)
(спэкл с ножом в груди…)
Я с трудом глотаю воздух и отворачиваюсь.
Если не считать цоканья, живые спэклы все еще безмолвны. Никаких скорбных криков – вапще ничего, хотя им приходится сжигать трупы своих собратьев.
Им будто вырезали языки.
У входа нас поджидает Иван с винтовкой в руке. Этим утром лицо у него уже не такое довольное.
– Вам приказано закончить работу, – говорит он, пиная в нашу сторону мешок с железными лентами и инструментами. – Впрочем, ее стало меньше.
– Скольких мы уложили? – с улыбкой спрашивает Дейви.
Иван с досадой пожимает плечами:
– Триста… триста пятьдесят… точно не скажешь.
У меня в животе все вздрагивает и переворачивается, но Дейви только лыбится еще шире.
– Это тебе. – Иван протягивает мне винтовку.
– Вы даете ему оружие ?! – Шум Дейви тотчас вскидывается.
– Приказ президента, – отрезает Иван, все еще протягивая мне винтовку. – Вечером будешь сдавать ее ночной страже. Она только для защиты от спэклов. – Он хмуро глядит на меня: – Еще президент велел передать, что он знает: ты его не подведешь.
Я молча пялюсь на винтовку.
– Одуреть! – выдыхает Дейви и трясет головой.
Винтовкой я пользоваться умею. Бен и Киллиан меня научили, чтобы я ненароком не снес себе башку на охоте. Еще они втолковали мне, что пользоваться ей можно только в случае крайней необходимости.
Значит, не подведу.
Я поднимаю голову. Большинство спэклов сгрудились на дальних участках, как можно дальше от входа. Остальные подтаскивают к огню переломанные и расстрелянные тела своих.
Но те, что видят меня, не сводят с меня глаз.
Они видят, как я смотрю на винтовку.
И я не слышу ни единой их мысли.
Так откуда мне знать, что они задумали?
Я беру винтовку.
Это ничего не значит. Я не буду ей пользоваться. Просто возьму.
Иван разворачивается и уходит к воротам. Вот тут‑то я замечаю.
Тихий гул , еле‑еле слышный, но все же ощутимый. И он становится все громче.
Теперь ясно, с чего он такой пришибленный.
Мэр забрал лекарство и у него.
Остаток утра мы загружаем кормушки, поилки и засыпаем известью выгребные ямы – я однорукий, Дейви одноногий. Но мы бы все равно управились быстрее, если б не тянули время: как Дейви ни храбрится, я вижу, что ему тоже не очень охота клеймить спэклов. Пусть мы оба теперь вооружены, но прикасаться к врагу, который чуть тебя не убил… вопщем, к этому надо морально подготовиться.
Утро плавно переходит в день. Впервые, вместо того чтобы сожрать оба наших обеда, Дейви бросает сэндвич и мне – от неожиданности я его не ловлю.
Мы жуем и наблюдаем за тысячей с небольшим спэклов, которые наблюдают за нами, и за горой трупов, которая продолжает расти. Спэклы толпятся по краям участков и вдоль монастырских стен, держась как можно дальше от нас и от горящей кучи.
– Трупы спэклов надо сбрасывать в болото, – говорю я, держа сэндвич одной обессилевшей рукой. – Для этого болота и нужны. В воде спэклы…
– Огонь им тоже не повредит, – перебивает меня Дейви, опираясь на мешок с инструментами для клеймления.
– Да, но…
– Никаких «но», ушлепок! – Он хмурится. – Какая тебе вапще разница? Чего ты о них печешься? Твоя святая доброта не помешала им разможжить тебе руку!
Он прав, но я молчу, продолжая наблюдать за спэклами и чувствуя висящую за спиной винтовку.
Я мог бы это сделать. Мог бы застрелить Дейви и сбежать отсюдова.
– Да тебя пришьют раньше, чем ты доберешься до ворот, – бурчит Дейви, глядя на свой сэндвич. – И твою драгоценную девку тоже.
Я молча доедаю обед. Весь корм мы выложили, поилки залили, выгребные ямы засыпали. Осталось одно‑единственное дело.
Дейви открывает мешок с инструментами:
– Ну, на ком мы остановились?
– На 0038‑м, – отвечаю я, не сводя глаз со спэклов.
Он проверяет оставшиеся железные ленты и дивится моей памяти:
– Как ты это запомнил?
– Просто запомнил – и все.
Теперь все спэклы глазеют на нас. Лица у них пустые, впалые, раскрашенные синяками. Они знают, что мы делаем. Знают, что их ждет. Знают, что в мешке, и знают, что сопротивляться нам нельзя, иначе – смерть.
Потому что за спиной у меня висит винтовка.
(и что же тут значит «не подвести»?)
– Дейви, – начинаю говорить я, но больше не успеваю вымолвить ни слова, потому что…
БУМ!!!
Где‑то далеко, такшто и звука‑то почти нет. Кажется, что это грохочет вдали буря, которая скоро доберется до твоего дома и снесет его ко всем чертям.
Мы поворачиваем головы, хотя над стенами и верхушками деревьев еще не может быть ничего видно, дым так быстро не поднимется.
Его и нет.
– Вот стервы! – шепчет Дейви.
Но я думаю…
(это она?)
(это она?!)
(что она творит?!)