(Тодд)
– Неплохо, – говорит мэр, сидя верхом на Морпете, – особенно для неквалифицированной рабочей силы.
– Мы бы еще больше успели, – говорит Дейви, – если бы не дождь и грязь.
– Нет‑нет, – успокаивает его мэр, окидывая взглядом участки, – вы прекрасно справились, вы оба. Столько всего сделали за какой‑то месяц!
Мы дружно смотрим на то, с чем так прекрасно справились за месяц: полностью заложили фундамент для одного длинного здания, подготовили опалубку для остальных, а местами даже начали засыпать ее камнями из разобранных монастырских стен. Из брезента получилось что‑то вроде крыши – наше творение уже похоже на настоящую постройку.
Он прав, мы прекрасно справились.
Мы и тысяча сто пятьдесят спэклов.
– Да, – кивает мэр, – я весьма рад.
Шум Дейви приобретает розоватое сияние – смотреть противно, ей‑богу!
– Так что это такое? – спрашиваю я.
Мэр удивленно смотрит на меня:
– Что именно?
– Ну, все это. – Я показываю на здание. – Что мы строим?
– Как закончишь стройку, Тодд, я непременно приглашу тебя на торжественное открытие.
– Но ведь это не для спэклов?
Мэр хмурится:
– Нет, Тодд, не для спэклов.
Я тру лицо тыльной стороной ладони и слышу какой‑то лязг в Шуме Дейви – лязг этот станет еще громче, если я окончательно испоганю ему момент славы.
– Да просто… морозы уже три ночи подряд бьют, и зима на носу.
Мэр разворачивает ко мне морду Морпета. Жеребенок думает тот. Жеребенок отходит.
Я пячусь, даже не задумываясь.
Мэр вскидывает брови:
– Ты просишь поставить обогреватели для рабочих?
– Ну… – Потупившись, я смотрю на землю, а потом на здание и спэклов, которые забились в самый дальний угол, насколько это вапще возможно в такой тесноте. – Может пойти снег. Я не знаю, выживут ли они.
– О, спэклы куда живучее, чем ты думаешь. – Голос у мэра тихий и полный какого‑то неуловимого чувства. – Куда живучее.
Я снова опускаю глаза:
– Ну да. Наверно.
– Я попрошу рядового Фарроу привезти сюда маленькие ядерные обогреватели, если тебе станет от этого легче.
Я удивленно моргаю:
– Правда?
– Правда?! – вторит мне Дейви.
– Они хорошо поработали, – говорит мэр. – Под вашим руководством, конечно. Ты проявил настоящее усердие, Тодд. Настоящие лидерские качества . – Он улыбается – почти тепло. – Я знаю, как ты не любишь видеть страдания других. – Он все смотрит мне в глаза, прямо‑таки подбивая меня нарушить зрительный контакт. – Твоя нежность похвальна.
– Нежность, – хихикает Дейви.
– Я горжусь тобой. – Мэр берется за поводья. – Я горжусь вами обоими. Скоро вас ждет награда за труды.
Шум Дейви снова вспыхивает от удовольствия, а мэр выезжает за монастырские ворота.
– Слыхал? – Он дергает бровями. – Нас ждет награда, мой нежный ушлепок!
– Заткнись, Дейви.
Я уже иду вдоль одной из дощатых стенок в дальний конец здания, где остались последние метры свободного пространства и где теперь толпятся спэклы. Они пятятся, когда я иду мимо.
– Скоро привезут обогреватели! – говорю я им, рисуя в Шуме картинки. – Станет потеплей.
Но спэклы продолжают забиваться в углы и шарахаться от меня.
– Я сказал, станет потеплей!
Ах вы тупые неблагодарные…
Я замолкаю. Набираю в легкие побольше воздуха. Иду дальше.
Я добираюсь до самого дальнего края монастырских земель, где мы сколотили из лишних дощатых стенок небольшой закуток.
– Можешь выходить, – говорю я.
Минуту ничего не происходит, но потом из закутка вылезает 1017‑й с рукой на перевязи – ее сделали из моей рубашки, которых у меня, между прочим, совсем немного. Он еще больше похудел, под кожей на месте перелома видна краснота, но она кажись сходит.
– Я раздобыл болеутоляющие. – Протягиваю ему пилюли.
Он выхватывает их, оцарапывая мне ладонь.
– Аккуратней! – цежу я сквозь стиснутые зубы. – Хочешь, чтобы тебя забрали, как всех больных спэклов?
Снова вспышка Шума – к этим картинкам я уже привык. Обычное дело: он стоит надо мной с винтовкой, я молю его о пощаде, а он все бьет меня и бьет и ломает мне руку.
– Ну‑ну, заливай, – говорю я. – Мне плевать!
– Играешь со своим питомцем? – спрашивает Дейви, выходя из‑за угла со скрещенными на груди руками. – Знаешь, когда конь ломает ногу, его пристреливают.
– Это не конь.
– А… ну да, – ухмыляется Дейви. – Это овца!
Я поджимаю губы:
– Спасибо, что не проболтался па.
Дейви пожимает плечами:
– Да мне то что, ушлепок? Лишь бы нас без награды не оставили.
1017‑й грубо цокает нам обоим, но васнавном – мне.
– Не очень‑то он благодарен, – замечает Дейви.
– Вот‑вот. Я уже два раза ему жизнь спас. – Я смотрю на 1017‑го, смотрю ему прямо в глаза. – Но больше не буду.
– Ты только говоришь так, а потом как миленький спасешь. – Дейви кивает на 1017‑го. – Даже его. – Он нелепо таращит глаза. – Ты ведь у нас такой нежный!
– Заткнись.
Но Дейви уже гогочет и убегает, а 1017‑й просто смотрит и смотрит на меня.
А я смотрю в ответ.
Я его спас.
(я спас его ради нее)
(если б она была здесь, она бы увидела, как я его спасаю)
(если б она была здесь)
Но ее нет.
Я стискиваю кулаки и усилием воли заставляю себя их разжать.
Нью‑Прентисстаун за последний месяц очень изменился – я вижу это всякий раз, когда возвращаюсь домой.
Отчасти это связано с наступлением зимы. Листья на деревьях покраснели и побагровели, а потом свалились на землю, оставив за собой голые зимние скелеты. Хвойные от иголок не избавились, но шишки посбрасывали, а ричеры прижали ветки к стволам, такшто теперь из земли торчат одни голые палки. Из‑за всего этого – да еще из‑за вечно хмурого неба – складывается впечатление, что Нью‑Прентисстаун умирает от голода.
Так и есть. Армия вторглась в город под конец сбора урожая, поэтому запасы провизии тогда были, но за пределами Нью‑Прентисстауна больше никого не осталось – а значит, неоткуда привозить еду, – да еще «Ответ» постоянно совершает набеги на склады. Как‑то раз они целиком обчистили склад с пшеницей – сработано все было настолько чисто, что ни у кого больше не осталось сомнений: «Ответу» помогают горожане и военные.
Для горожан и военных это плохая новость.
Две недели назад запретное время перенесли на час, на прошлой неделе – еще на час. Теперь с наступлением темноты на улицах разрешено находиться только патрулям. Площадь перед собором стала местом для сжигания книг и пожиток тех людей, что помогали «Ответу». Там же после закрытия последнего лечебного дома мэр публично сжег ворох форменной одежды целительниц. Лекарство не принимает почти никто, кроме ближайших сподвижников мэра: мистера Моргана, мистера О’Хары, мистера Тейта и мистера Хаммара – жителей старого Прентисстауна, давнымдавно присягнувших мэру на верность.
Нам с Дейви вапще ни разу не довелось попробовать лекарства. Такшто и лишать нас нечего.
– Может, оно и будет нашей наградой? – гадает Дейви по дороге домой. – Может, он поделится с нами своим запасом, и мы наконец узнаем, что это такое.
Наша награда, думаю я. Мы.
Глажу Ангаррад по холодному боку.
– Почти приехали, девочка, – шепчу я промеж ее ушей. – Тебя ждет теплая, уютная конюшня.