Отчетливый, словно колокольный звон, голос мэра сплетается у меня в голове с моим собственным голосом, он как будто говорит прямо в моем Шуме. От неожиданности я чуть не падаю с лошади. Даже Дейви удивленно оглядывается, не понимая, на что это я так среагировал.
А мэр просто едет себе по дороге, словно ничего не случилось.
Чем дальше на восток и дальше от собора мы уезжаем, тем серее становится вокруг. Скоро под копытами лошадей оказывается гравий, а дома вокруг становятся все проще и проще – длинные деревянные бараки на большом расстоянии друг от друга: будто кирпичи, разбросанные по лесу.
От этих домов исходит женская тишина.
– Верно подмечено! – говорит мэр. – Мы въезжаем в Женский квартал.
Мое сердце сжимается, тишина эта подобна стальной хватке.
Я пытаюсь выпрямиться и скакать ровнее.
Потому что где‑то здесь может быть она, где‑то здесь ее лечат.
Дейви снова подъезжает ко мне, его жалкие недоусики изгибаются в гнусной улыбке.
Я скажу тебе, где твоя шлюшка, говорит его Шум.
Мэр Прентисс резко оборачивается.
От него исходит ужасно странный звук – как будто крик, но беззвучный, неземной, словно вмещающий в себя тысячу слов одновременно. Он проносится мимо и даже взъерошивает мне волосы на затылке.
Но реагирует на него Дейви…
Его голова дергается назад, словно от удара, и он судорожно хватается за поводья, чтобы не выпасть из седла. Конь разворачивается, и я вижу глаза Дейви: ошарашенные и безумные, из разинутого рта тянется ниточка слюны.
Черт, это еще что такое?..
– Он ничего не знает, Тодд, – говорит мне мэр. – Все, что ты узнаешь о ней из Шума моего сына, – ложь от начала и до конца.
Я перевожу взгляд на Дейви, ошарашенного и часто моргающего от боли, потом опять на мэра:
– Это значит, что она цела и в безопасности?
– Это значит, что он не знает. Верно, Дэвид?
Да, па, отвечает Шум Дейви, все еще дрожащий от страха и боли.
Мэр Прентисс поднимает брови.
Дейви стискивает зубы.
– Да, па, – выдавливает он.
– Я знаю, что мой сын – лжец, – говорит мэр. – Что он невежа, хулиган и плевать хотел на мои принципы и убеждения. Но он все-таки мой сын. – Прентисс снова обращает взгляд на дорогу. – И я верю в искупление.
Шум Дейви становится тихим, но где‑то в глубине его слышится алое шипение.
Нью‑Прентисстаун постепенно тает вдали, вдоль дороги теперь почти нет построек. Между деревьев мелькают то красные, то зеленые фермерские поля – что-то из посаженного мне знакомо, что‑то я вижу впервые. Тишина женщин постепенно сходит на нет, а местность вокруг дичает: в канавах растут цветы, восковые белки дразнят друг друга, ярко светит солнце и всюду царит мир и покой, как будто ничего не случилось.
Река поворачивает, мы огибаем холм, и вдруг впереди вырастает огромная железная башня.
– Что это? – спрашиваю я.
– Тебе‑то какая разница? – говорит Дейви, хотя ответа явно не знает. Мэр молчит.
Сразу за башней дорога опять поворачивает и идет вдоль длинной каменной стены. Чуть дальше в стене виднеется арка больших деревянных ворот. Больше за длинную – очень длинную – стену никак не попасть, а у ворот дорога заканчивается.
– Первый и последний монастырь Нового света, – говорит мэр, останавливаясь у ворот. – Он был построен для спокойной жизни наших святейших, когда мы еще верили, что сможем побороть Шум с помощью дисциплины и самоотречения. – Его голос твердеет. – Но монастырь забросили, не успев толком достроить.
Мэр Прентисс поворачивается к нам. В Шуме Дейви вдруг вспыхивает странная искорка радости. Мэр бросает на него предостерегающий взгляд.
– Тебе не дает покоя вопрос, – говорит он мне, – почему я назначил своего сына твоим надзирателем.
Я кошусь на Дейви: тот все еще улыбается.
– Тебе нужна твердая рука, Тодд, – говорит мэр. – Ты до сих пор раздумываешь, как бы отсюдова сбежать, и при первой возможности попытаешься это сделать. Чтобы найти свою драгоценную Виолу.
– Где она? – спрашиваю я, заранее зная, что ответа не получу.
– Я не сомневаюсь, что Дейви будет как раз такой твердой рукой.
Его сыночек ухмыляется.
– А взамен он поймет, что такое настоящая отвага. – Улыбка Дейви тут же меркнет. – Что такое благородство, что значит быть настоящим мужчиной. Другими словами, он поймет, что значит быть тобой, Тодд Хьюитт. – Он бросает на сына последний взгляд и разворачивает коня. – Мне не терпится узнать, как прошел ваш первый день вместе.
С этими словами он дергает поводья и уносится обратно в Нью‑Прентисстаун. Зачем он вообще с нами ездил? Уж наверняка у него были дела и поважней.
– Разумеется! – кричит мэр, не оборачиваясь. – Но тебя нельзя недооценивать, Тодд Хьюитт!
Он скрывается из виду. Мы с Дейви дожидаемся, пока топот копыт не стихнет вдали.
Я заговариваю первым:
– Скажи, что случилось с Беном, или я выгрызу тебе глотку.
– Босс тут я, малыш, – говорит Дейви, опять ухмыляясь. Он спрыгивает на землю и бросает на землю свой рюкзак. – Лучше относись ко мне с уважением, не то т..
Я уже спешился, и мой кулак летит прямо в жалкое подобие его усов. Он не успевает увернуться от удара, но тут же бьет в ответ. Я тоже бью, не обращая внимания на боль, и мы валимся на землю в вихре кулаков, локтей и коленей. Дейви все еще покрупней меня будет, но не намного, такшто я почти не замечаю разницы. И все же в конце концов он прижимает меня к земле, заламывает мне руки за спину и утыкается локтем в горло.
Его разбитые губы кровоточат, нос тоже, да и мое лицо выглядит не лучше. Плевать! Дейви тянется за спину и достает из кобуры пистолет.
– Твой па ни за что не позволит меня пристрелить, – говорю я.
– Ага, – выплевывает Дейви. – Но все равно у меня пушка есть, а у тебя нет.
– Бен тебя побил, – хриплю я под его локтем. – Тогда, на дороге, он тебя остановил, и мы сбежали.
– Никто меня не останавливал, ясно? – ухмыляется Дейви. – Я взял его в плен! Отвел к па, и па разрешил мне его пытать. Я замучил его до смерти !
И тут в его Шуме…
Я…
Я не знаю, что возникает в его Шуме (он лжец, лжец !), но это придает мне сил, и я скидываю его с себя. Мы снова деремся, Дейви пытается отбиться прикладом пистолета, но в конце концов я сваливаю его и припечатываю локтем к земле.
– Помни это, сопляк, – выдавливает Дейви, кашляя, но пистолет из рук не выпуская. – Когда мой па опять начнет тебя расхваливать, помни – это он разрешил мне замучить Бена.
– Ты врешь, – говорю я. – Бен тебя побил.
– Да что ты? И где же он тогда? Идет на помощь?
Стиснув кулаки, я делаю шаг назад, потому что он прав, так ведь? Мой Шум взрывается от горя, как будто все происходит сейчас, как будто он умирает у меня на глазах.
Дейви хохочет, отползая к огромным деревянным воротам.
– Мой па видит тебя насквозь! – кричит он, и его глаза радостно распахиваются. – Читает тебя, как книгу !
Мой Шум взвывает еще громче.
– Отдай мне книжку! Или клянусь, я убью тебя!!!
– Ничего ты мне не сделаешь, мистер Хьюитт , – говорит Дейви, прижавшись спиной к воротам и осторожно поднимаясь. – Ты не станешь рисковать жизнью своей возлюбленной сучки, забыл?
И все.
Больше я ничего не могу сделать.
И они это знают.
Потому что я не стану подвергать ее опасности.
Мои руки хотят изувечить Дейви Прентисса – как тогда, на склоне, когда он выстрелил в нее…
Но теперь они ничего не сделают… Хотя и могли бы…
Потому что он слаб.
И мы оба это знаем.
Улыбка Дейви меркнет.
– Думаешь, ты такой особенный, да? – выплевывает он. – Думаешь, па тебя приголубит?
Я стискиваю кулаки, разжимаю. Но с места не схожу.
– Па знает тебя, – говорит Дейви. – Видит насквозь.
– Ничего он не знает, – цежу я. – И ты тоже.
Дейви опять ухмыляется:
– Неужели? – Его рука тянется к железной ручке ворот. – Тогда познакомься со своим новым стадом, Тодд Хьюитт!
Он толкает ворота, открывает их и отходит в сторонку, чтобы я все увидел своими глазами.
Из загона на меня смотрят сто с лишним спэков.