Индустриальное общество: принципы социальной организации, ценностные доминанты и антропологический тип.

Переходя к рассмотрению данного вопроса, сразу же зафиксируем его определение. Индустриальное общество – это тип общества, следующий за аграрным обществом, который основывается на развитии крупного промышленного производства (капитала), имеет соответствующим образом оформленные хозяйственные отношения – в виде рынка, а также социальную структуру и культурную сферу. Думается, что в этом номинальном определении уже содержится подсказка для ответа на интересующий нас вопрос: в каком типе общества стало возможно появление глобальных проблем? Конкретизация содержания данного понятия как раз и позволит дать вполне исчерпывающий ответ.

Итак, первое, на что следует обратить внимание, так это на то, что ведущими теоретиками индустриального общества были известные ученые – Р.Арон, Т.Веблен, Б.П.Вышеславцев, Дж.К.Гэлбрейт, Л.Мамфорд, Т.Парсонс, У.Ростоу, А.Турен и др. Несмотря на различия в их позициях, в т.ч. в описании граней и оттенков этого общества, все они согласны в главном: его сущность, а значит законы строения и функционирования, определяются техникой и технологиями, опирающимися на стремительно прогрессирующую науку. Машинное производство не просто заменяет ручной труд, оно воспроизводит вещи серийно и по единому образцу. Проще говоря, в индустриальном обществе достигается невиданная ранее динамика производства, которая в свою очередь имеет критерии – количество и объем в их физическом и денежном выражении. Но из области производства эти критерии экстраполируются на все остальные сферы жизни, включая валовой национальный продукт (ВНП).

Поэтому не случайно, что методологической базой изучения этого типа общества является концепция технологического детерминизма, или представление о главенствующей роли техники в общественном развитии. В этой связи уместно вспомнить сентенцию Б.П.Вышеславцева о том, что «индустриализм есть господство техники и, следовательно, «технократия», власть специалистов по управлению машинами, людьми, власть техников, инженеров, организаторов и бюрократов». Однако самое важное состоит в том, что «технократическая тенденция есть имманентное свойство индустриализма»[427]. Правда русский социальный философ ассоциировал индустриальную социальность главным образом с Западом и с СССР как его историческим оппонентом. Но проблема, как оказывается, гораздо шире и глубже, ведь речь идёт о расширении границ этого общества или поглощение его динамикой всего мира. Не случайно французский социолог и политолог Р.Арон задавался вопросом: «будучи примерами для всех человеческих сообществ, не творят ли индустриальные общества впервые единство всего человечества?»[428]. Отвечая на него он приходит к выводу о том, что Европа, Америка, Россия, Азия, в частности, Япония и Китай, хотя и по разному, но вступили на путь индустриализации. Этому обстоятельству в немалой степени способствовали две мировые и «холодная» войны, продемонстрировавшие идеологическую дивергенцию человечества, но показавшие его, пусть относительное, технико-технологическое единство[429]. Таким образом, индустриальная форма общества становится судьбой человечества в ХХ веке, а значит, заложенное в неё содержание таит в себе признаки глобальности и неотвратимости[430]. На них хотелось бы остановиться чуть подробнее.

Среди базовых характеристик индустриального общества, конечно, нужно упомянуть секуляризацию и рост просвещения, формирование национальных языков и культур, утверждение гражданского права. Но его понимание едва ли будет адекватным без учета установки на создание «технической цивилизации» как таковой, охватывающей своими институтами и все сферы жизни без остатка. Поэтому к социальным характеристикам индустриального общества чаще всего относят:

1) фундирующую роль техники и технологий в социоприродных процессах;

2) моделирование общества в виде фабрики;

3) возрастающий уровень потребления энергии как показатель качества жизни;

4) четкую диверсификацию жизни на работу и досуг;

5) новые средства связи и коммуникации;

6) разрыв с прежними традициями и нормами;

7) функциональную предметность как мировоззренческую основу массового, серийного производства вещей;

8) новый тип человека – «одномерного человека» (Г.Маркузе).

Но, этих характеристик всё же недостаточно[431], для уяснения системы и функций данного общества, его целевых притязаний и аксиосферы. Поэтому совершим ещё одно приближение к его онтологии вместе с Й.Масудой. Японско-американский социолог создаёт такой эскиз индустриального общества, в котором важнейшими признаками являются:

- наличие паровой машины и современного завода как основы индустрии;

- массовое производство товаров и услуг, транспортное сообщение, осуществляемые на базе производительной силы парового двигателя и его модификаций;

- высокое массовое потребление (товаров продолжительного использования, в т.ч., автомобилей);

- социальный символизм в виде современного завода или фабрики[432];

- расширение рынка сбыта совершается путем открытия новых континентов и завоевания колоний;

- присутствие в его структуре первичного (сельское хозяйство), вторичного (промышленность) и третичного (сфера услуг) секторов, но с явным преобладанием второго;

- универсальный социоэкономический принцип – «закон цены» (стоимости), который действует как смитовская «невидимая рука», т.е. поддерживает относительное равновесие между спросом и предложением;

- предприятие как главный субъект социальной активности, при существовании частной, акционерной и государственной форм собственности и предпринимательской инициативы;

- строй централизованной власти и иерархии классов;

- парламентская система и мажоритарное управление;

- трудовые (профессиональные) союзы как сила, способная добиваться социальных перемен.

Тем не менее, индустриальному обществу присущи три типа социальных проблем: безработица, обусловленная падением производства; войны, которые порождаются международными конфликтами; фашистская диктатура.

При этом, считает Й.Масуда, индустриальное общество имеет ряд сугубо экономических характеристик, которые позволяют фиксировать его специфичность: в нем господствует собственность на капитал, свободная конкуренция и максимизация прибыли; оно сориентировано на сбыт товаров; оно проводит последовательную специализацию, т.е. иначе, чем цеховое хозяйство средних веков осуществляет разделение труда[433]; наконец, полным отделением сферы производства от сферы потребления. Однако универсальным стандартом относительно социальных ценностей (предпочтений), являются материальные ценности, способные удовлетворить физиологические и физические потребности огромных масс людей[434]. Напротив, духовные ценности, по сути, становятся уделом подвижников-одиночек.

В этой связи нужно сделать одно важное уточнение, касающееся формата и роли субъекта индустриального общества. В понимании этого вопроса нужно исходить из идеи об этапном характере его становления. Конкретизируя роль субъекта индустриального общества французский социолог Ж.Эллюль показал, что роль буржуазии в разворачивании его структуры была определяющей. Именно буржуазия ввела в действие механизм индустриализации, который с неумолимой логикой требует всё возрастающего капиталистического накопления, плюс вовлечения в этот процесс огромных масс пролетариата. Но дальнейшая траектория этого общества связана с огосударствлением техники, сращиванию информатики с бюрократической властью. Но это, согласно Ж.Эллюлю, исторический тупик человечества, поскольку «ведущий к нему путь так приятен, так легок, так соблазнителен, так полон ложными удачами, что представляется маловероятным, что человек отвергнет его и вступит на трудную, аскетическую, добровольно самоотверженную и нешумную дорогу, которая позволит в конечном счете прийти к гуманизации техники и власти»[435]. Сам Эллюль, критикуя капитализм и технократизм, стоял на позиции «революционно-освободительного социализма», уменьшающего роль бюрократии, но проводящего демократическую идею посредством информатизации всех сфер социального бытия.

Далее нужно вспомнить о наблюдениях австрийского экономиста Й.Шумпетера, который зафиксировал ключевую роль предпринимателя в деле становления частного промышленного капитала, а значит социоструктуры индустриального общества. Несколько забегая вперед[436], укажу на то, что предпринимательская деятельность ему представлялась в виде «созидательного разрушения», т.е. практики отказа от устоявшихся структур и принципов деятельности, и последовательно создания новых «комбинаций факторов производства».

В свою очередь, Дж.К.Гэлбрейту принадлежит любопытная гипотеза, нашедшая свое подтверждение на примере ряда американских компаний – «Дженерал Электрик», «Дженерал Моторс» и др. Он в частности считает, что современная хозяйственная организация требует принятия групповых решений на всех стадиях изготовления изделия-товара. Они, в свою очередь, при подчинении требованиям современной техники и планирования, а также в связи с отделением функций собственности на капитал от функции контроля над предприятием[437], вырабатываются и принимаются администрацией или техноструктурой. Её составляет многочисленная группа лиц: от самых высокопоставленных служащих корпорации – до работников в белых и синих воротничках[438]. Главный признак этой группы – обладание специальными знаниями и умение их конвертировать в долгосрочные и эффективные решения. При этом основной целью компании становится не получение максимальной прибыли, а ускорение темпов самого производства. Естественно, что в полной мере соответствует интересам общества высокого массового потребления.

Но этих социально-философских, социологических и политэкономических ракурсов всё же недостаточно для понимания сущности рассматриваемого процесса. Её, как считали некоторые авторы, в т.ч. Н.Бердяев, М.Хайдеггер, К.Ясперс, Г.Маркузе, Ф.Поллок, Э.Фромм и др., может презентировать современный человек, ибо в нем сконденсированы все тенденции второго «осевого времени» – индустриального сдвига в истории[439]. Тем не менее, если первое «осевое время» давало полноту смысла бытия для многих народов и цивилизаций, то второе не порождает ничего кроме внутренней опустошенности, если конечно не считать схемой жизни – «жесткую целесообразность»[440]. Конечно, в ней наличествует и торжество естественных наук, и «дух изобретательства», и «новая организация труда», позволяющие человеку вести облегченный, т.е. не связанный с трудностями прежних эпох, образ жизни. Но эта схема, если вспомнить аргументацию немецко-американского философа Г.Маркузе, не освобождает человека и общество, а наоборот загоняет их в новый вид рабства, сопряженный с инструментализацией жизненного процесса. Это осуществляется путем, когда «технология превращает человека и природу в легко заменяемые объекты организации», а «мир обнаруживает тенденцию к превращению в материал для тотального администрирования, которое поглощает даже администратора»[441]. В таком случае, величие «фаустовского человека» обернулось фикцией, которую трудно признать, и тем не менее, с которой нельзя в конце концов не согласиться.

Если же говорить об общем знаменателе индустриального прорыва, то нужно вслед за известным российским математиком И.Р.Шафаревичем, констатировать: в самих принципах технологической цивилизации заложены: а) утопия идеальной организации природы по шаблону «мегамашины»; б) идеи универсальности и беспочвенности, на основе которых она подчиняет себе другие культуры и цивилизации, уничтожая возможные «запасные» варианты исторического развития; в) логика переориентации с собственно человеческого бытия, всегда соотнесенного с естеством, на логику функционирования техники и технологий[442].

Разумеется, эти доводы кому-то могут показаться слабыми и неубедительными. Кто-то по-прежнему верит в силы технологической цивилизации, но имеет смысл обратиться к поэзии, этой настоящей хранительнице судьбических откровений. Французский поэт Ж.Лафорг написал во многом провидческие стихи «Похоронный марш на гибель Земли», в котором есть такие строки:

Величавые солнца в почетном конвое!

Воздевайте лучи золотых ваших рук,

Продолжайте рыданье своё хоровое

И, оплакав сестру свою, встаньте вокруг...

Всё стерлось. Венера из мрамора! Песня!

Безумие Гегеля! Тщетный чертеж!

Глухих фолиантов уже не прочтешь.

Встань башенный город, и снова исчезни!

Была ты сынами когда-то горда.

И блеск твой и грязь твоя краткими были.

Земля! Тебе снятся забытые были.

Всё кончено. Кончено. Спи навсегда.

Величавые солнца в почетном конвое!..

Спи крепко. Конец. Ты поверить не можешь.

Что вся эта драма, весь этот базар –

Болезненный бред и беспамятный жар.

Точнее ты прошлого не подытожишь.

Ты грезила. Ты не была никогда.

Свидетелей нет. Не раскроются очи.

Есть время, молчанье и общество ночи.

Спи. Сон обрывается. Спи навсегда...[443].

 

Итак, в итоге краткого знакомства со структурными, функциональными и ценностно-целевыми параметрами общества индустриального типа, мы не увидели сколько-нибудь существенных рассуждений на темы экологии (природы, культуры, человека). И теоретики и практики индустриального общества почему-то вынесли их за скобки, считая, что технический прогресс и рыночные игры в состоянии обеспечить безоблачное существование хотя бы западной части человечества. Но Запад, повторюсь, увлек в реализацию проекта модерн остальную часть человечества, не предоставив ей никаких исторических (экологических, социальных, правовых и моральных) гарантий! Это обстоятельство в полной мере иллюстрируемо и следующей ступенью, на которую он успел перескочить, оставив в растерянности многих ревнителей модерна и его «мегамашины».