Особенности японского национального характера

Особенности японского национального характера. В Японии существует самостоятельная школа этнопсихологов, имеющая определенные достижения в исследовании национальной психологии японцев. Однако большинство японских авторов объединяет стремление противопоставить японцев по тем или иным признакам национального характера другим этническим общностям, практически без учета факторов исторического развития. Так, Хироси Минами в своих работах отмечает как самую важную из самобытных черт в характере японцев их склонность к самоанализу.

Он считает, что эта черта возникла и укоренилась потому, что другие страны будто бы постоянно бросали Японии вызов, а японцам нужно было обдумывать свои действия. В книге Яити Хага «Десять очерков о национальном характере» набор национальных особенностей японцев выглядит следующим образом: преданность властям и патриотизм; почитание предков и соблюдение чести семьи; секуляризм и практицизм; умение наслаждаться природой; оптимизм и чувство юмора; элегантность и изящество; изысканность и чувствительность; чистота и простодушие; учтивость и вежливость; умеренность и великодушие.

Впрочем, Итиро Кавасаки в своей книге «Япония без маски» смело изменяет сделавшийся уже почти каноническим набор. Не случайно книга произвела сенсацию: в ней с неожиданной резкостью акцентируются негативные характеристики японцев. В этой связи упомянем работы Юдзи Аида «Структура сознания японцев» и «Окружающая среда и культура Японии». Он подчеркивает чувствительность японцев, их внимание к нуждам других, подчинение личных интересов общественным, точнее групповым.

Другой японский ученый, Та-кэо Дои, в своем исследовании «Структура амаэ» сосредоточивает внимание на индивидуальной психике японцев как основе национальной культуры. Дои определяет амаэ как «зависимость от благожелательности других», что, с его точки зрения, является центральной эмоцией японца. Работы современных японских авторов во многом базируются на идеях, изложенных еще в сочинениях прошлого века, в частности на классических трактатах Сэцурэй Миякэ, в которых весьма живо описываются привлекательные стороны японского национального характера: умение восторгаться красотой, отделять добро от зла, избегать соблазнов. [6] Степень изученности специфики японской культуры невелика.

Это объясняется и сложностью мировоззренческого, языкового комплексов, и продолжавшейся вплоть до революции Мэйдзи (1868г.) относительной изоляцией Японии от внешнего мира. [3] Географическое положение Японии оказало большое влияние на возникновение и формирование многих обычаев страны и ее культурных ценностей (т.н. географический детерминизм) . Япония, страна островная и отделенная от азиатского континента трудно преодолимыми морями, развивалась (в т.ч. и в культурной сфере) в относительной изоляции, не испытывая влияния других стран.

Вдобавок Япония – горная страна, здесь мало мест, пригодных для проживания. Вследствие этого людям на островах пришлось селиться скученно, соседи хорошо знали друг друга.

Концепция гармонии, согласия (ва), стала важнейшим фактором в жизни японцев, помогающим поддерживать взаимоотношения внутри замкнутого сообщества живущих вместе людей. К тому же большое влияние на формирование японского характера оказал климат. Жаркое лето и обильные дожди способствовали развитию интенсивных форм сельского хозяйства, таких как выращивание риса, которое традиционно требовало разделения общественного труда по ирригации, высаживанию и уборке урожая.

Чтобы достичь высокой продуктивности на малом пространстве, люди должны были сотрудничать, так как они не могли выращивать рис без помощи соседей. Работая вместе, они были способны произвести больше продуктов питания. Сформировался своего рода «кодекс согласия», и люди избегали выступать против желаний группы (объединения, общины) из-за боязни быть исключенными из общества односельчан (остракизм). Люди жертвовали собой и работали на общину, которая, в свою очередь, поддерживала их; таким образом, японцы совмещали свои собственные интересы с целями группы и пребывали в комфортном для них состоянии гармонии.

Повседневное общение часто обходилось без слов, и члены группы просто следовали за старшими, так как у них было больше опыта, знаний и силы. Чтобы жить без потрясений и возникновения серьёзных проблем для групповой гармонии, люди избегали прямо выражать свои мысли даже стремились уходить от прямого ответа – «да» или «нет». Если кто-то действительно хотел сказать «нет», он сначала вообще ничего не говорил, затем прибегал к уклончивым выражениям, включающим оттенки несогласия.

Постепенно слова приобретали множество значений, речь становилась расплывчатой и неконкретной. Социальная структура японского общества со временем развилась в иерархическую вертикальную организацию, которая принижала место в группе и в которой положение или статус кого-либо одного определялись абсолютно ясно, часто просто на основе старшинства в группе.[1] Ключом к разгадке японского мировосприятия могут послужить слова поэта Фудзивара Тэйка (1162 - 1241), который говорил, что самая некрасивая вещь, ставшая предметом поэзии, не может не быть прекрасной.

Японская эстетика по своей природе "трудноописуема". Прекрасное, с точки зрения японцев, можно только почувствовать, оно не поддается объяснению. Красоту не абстрагировали, но подчиняли искусство ее законам. Красота аварэ (очаровательного), югэн (таинственного), саби (печального), окаси (смешного) неизбежно присутствовала в творческой деятельности японцев.

Они предпочитали приобщаться к красоте, не рассуждая о ней, так как красота не объект для размышлений, а способ приобщения к миру, переживания своего единства с ним. Понять отношение японцев к красоте невозможно, не зная, как они смотрели на мир, понимали истину. "Не скрыто ли в основе восточной культуры стремление видеть форму бесформенного, слышать голос беззвучного?" - размышлял японский философ Нисида Китаро (1870 - 1945). Красоту японцы находили в отношениях, в промежутках, в пустоте.

Намек, недосказанность являются мерилом искусства, образ, а не понятие - средством выражения идеи. Японские эстетики доносили свои мысли, прибегая к иносказанию, к метафоре, которая давала простор воображению. Красота для японцев неотделима от истины - красота и есть истина, истина и есть добро. Японцы говорят, что красота - это то, что вызывает ощущение гармонии разума и чувства, красота - это истина, добро и радость.

Красота не существует сама по себе, каждая вещь обладает присущей только ей красотой. Мир изначально прекрасен, и потому красота составляет внутреннюю суть каждой вещи, она есть некая сила, которая может быть явлена талантом и мастерством художника. Согласно синтоистским представлениям, все в мире одухотворено, в каждом явлении природы есть свое божество (ками) - в деревьях, в воде, в горах, есть оно и в произведениях искусства и в предметах ремесла.

Поэтому все, что явлено взору и слуху вызывает восторженно-трепетное отношение. Суть красоты неизменна, ее проявления меняются от эпохи к эпохе. Каждая историческая эпоха отмечена своим знаком красоты: простота Нара (710-794 гг.), изящество Хэйан (794-1185 гг.), красота сокровенного Камакура-Муромати (периоды Камакура (1185-1333 гг.) и Муромати (1392-1568 гг.), названные так по ставкам сегунов, нередко объединяют), красота смешного Эдо (1603-1867 гг.). [4] Р. Бенедикт писала, что сильной стороной японцев является стремление к продолжению раз выбранного направления, но когда это оказывается абсолютно невозможным, они с той же настойчивостью начинают двигаться в другом направлении. “Японцы имеют этику альтернативности.

Они попытались достигнуть свои цели посредством войны, им это не удалось. Они отбрасывают этот путь и пытаются найти возможность изменить направление.” Эта способность без сожаления менять свое направление коренится по мнению Бенедикт в том опыте, который каждый японец приобретает в процессе своего взросления.

Ведь особенность воспитания детей в японских семьях состоит резкой смене методики воспитания по достижению ребенком определенного возраста. Примерно до 6 — 7 лет детям разрешается вести себя почти как угодно, но более старших детей за каждую провинность подвергают серьезному наказанию. Эта практика воспитания “провоцирует двойственность, амбивалентность японского взгляда на мир, амбивалентность, которую не следует ни в коем случае игнорировать.

Опыт привилегий и психологической свободы, которую они имели в детстве, остается в их памяти на всю жизнь, несмотря на дисциплину которой они должны подчиняться, достигнув определенного возраста, это память о времени, когда они не знали наказаний. Достигнув 6 — 7 лет, японцы входят в возраст, когда за провинность они подвергаются жестоким наказаниям и чувствуют себя беспомощными перед любыми применяемыми к ним санкциями. Если они чем-либо провинились, то члены их собственной семьи обращаются против них.” [3] Глава 2.