Личное и общественное в жизни японцев

Личное и общественное в жизни японцев.

Человек в японском обществе традиционно рассматривается не сам по себе, как независимая и самодостаточная личность, но в связи с принадлежностью к группе. Не случайно исторически при написании имени первой указывалась фамилия, и лишь потом собственное имя. А в современном обществе вообще используется преимущественно только фамилия – как знак социальной принадлежности и маркированности.

Для японца характерен коллективный тип поведения, когда каждый человек определяет себя лишь как часть группы. Определяющим является чувство долга как необходимость соответствовать определенному социальному стандарту. Поэтому в совершенствовании личности упор делается не на ее развитие, а на соответствие определенной социальной роли. Кому-то может показаться, что здесь кроется противоречие в характере японского человека: с одной стороны – японец четко знает свою роль, подчиняется строгой ранговости, с другой – стремится быть «как все». Но это несоответствие существует только в сознании неяпонцев.

Японец же знает свое место и хочет идеально для него подходить, то есть быть таким же, как те, кто тоже находится на этом месте. Такой внеличностный подход, однако, не означает потерю самоидентификации. Психологически отдельный индивид является ничем вне социума в этой японской системе ценностей. Но, отождествляя себя с группой, именно в ней он видит свою сущность. Можно сказать, что личности в европейском ее понимании в Японии нет, однако конкретное «я», стремясь быть частью социума, достигало в нем истинной свободы: «когда в одном соединяются многие, то каждый становится центром вселенной» (Ueda Yo). [2] В японской культуре принадлежность к группе имеет большее значение, чем сохранение индивидуальности и главным механизмом социального контроля является чувство стыда, которое воспитывается с раннего детства путем апелляции к общественному мнению, высмеивания и бойкота.

Культура стыда основывается на боязни внешних санкций, и поэтому это культура внешних переживаний.

В этом-то и состоит главная отличительная особенность японцев: когда японец предпринимает, в соответствии с некими установлениями, какое-либо действие, он исходит из того, что люди непременно поймут его поведение вплоть до самых тонких нюансов. Отсюда рождаются уверенность и чувство безопасности, служащие японцу жизненной опорой и всем своим воспитанием он ориентирован на такой стиль поведения.

Айэн Бурума говорит о том, что наиболее часто встречающимися словами в японском языке являются «хадзукасий» (извините) и «сумимасэн» (мне стыдно). [7, с.169] Японцы стараются жить сообразно интериоризированному представлению о своем образе и статусе, а когда это им не удается, им бывает стыдно за себя и перед собой, и перед другими. [7, с.170] Стыд японцев за признаваемую ими отсталость своей страны вызвал стремление догнать Запад и превзойти его. [7, с.172] В Японии в мифологическом своде «Кодзики» (712 г.) зафиксирована другая история с зеркалом.

В мифе о сокрытии солнечной богини Аматэрасу в пещере рассказывается о том, что, дабы выманить богиню оттуда, все боги, собравшись, установили перед входом зеркало и принялись петьи плясать. Привлеченная шумом, Аматэрасу отодвинула камень и выглянула наружу. Увидев себя в зеркале, которое держали младшие божестваАмэ-но Коянэ-но микото и Футодама-но микото, богиня подумала, что есть на свете еще одно солнце, и, удивленная этой странностью, вышла вон. В этом сюжете отразилась мифологизированная особенность японского национального характера — видеть не себя, а Другого, искать другого в себе, а не себя в другом.

Приступая к рассуждениям о том, каковы характерные этнопсихологические и культурно-исторические особенности личности в Японии или, шире, на Дальнем Востоке, следует иметь в виду, что слова, обозначавшие в японском языке человека с точки зрения его природы или системных качеств, приобретенных в предметной деятельности или общении, решительно не совпадают по объему понятий с выработанными западной философско-богословской мыслью терминами.

Поэтому результаты попыток отыскать в Японии представления о человеке, сопоставимые с новоевропейским типом личности или с учением христианской антропологии, заранее предрешены — такой личности там нет. Но из этого очевидного факта, разумеется, не следует, что невозможно ставить вопрос о характере человеческого Я, об идентификации индивида, о его отношении к богу и социуму.

Проблема человека, его сознания, его «пути» всегда была в центре внимания дальневосточной мысли, однако и язык описания, и его методы и конечные результаты не соответствовали европейской классификационной системе. Из-за этого несоответствия часто делаются выводы об отсутствии личности на Востоке. Однако речь надо вести не о личности вообще, а о специфических типах личности, причем специфика эта заключается преимущественно не в количественных параметрах, а в структуре и динамической целостности черт, которые составляют этносоциопсихологический тип. Количественные характеристики (на Западе больше этого и этого, на Востоке — того-то и того-то) в определенной степени полезны, но конструировать из них модель личности вообще было бы методологически корректным лишь при наличии строго установленного и исчерпывающего набора конституентов, иерархически шкалированных и лишенных следов конкретно-исторической и культурфилософской принадлежности.

Но такого набора в аппарате науки пока нет и вряд ли в ближайшем будущем он появится, а посему описание японского традиционного типа личности, которое ведется на концептуальном языке, отягощенном сугубо западными коннотациями и обертонами смысла, следует предварить показом содержания основных понятий иудеохристианской антропологии. [8] Восприятие человека человеком начинается с оценки лица. По лицу все люди давно узнают этническую принадлежность, пол, возраст, настроение, а иногда и характер.

Японцам издревле удавалось по лицу определять намерения и даже судьбу человека.

С этим связано и их стремление скрывать свое лицо, поэтому у японцев, как правило, спокойное, безмятежное выражение лица, независимо от внутренних экспрессии и эмоций. Но старшее поколение японцев умеет все же различать за внешней невозмутимостью истинные чувства человека и упрекает молодых людей в том, что они не могут ухватить здесь разделительную черту (татэмаэ-хоннэ) между внешним и внутренним лицом, которая служит направляющим ориентиром в общении.

Внешнее лицо — это маска, точнее, татэмаэ (букв. остов, каркас, основа). За маской скрывается хоннэ (затаенное, истинное). Внешнее лицо — для всех, внутреннее — для себя и для своих близких. Только здесь, среди своих, считают японцы, можно дать волю эмоциям, переживаниям. В кругу других, ёсо-но хито (людей со стороны), эмоции должны сдерживаться. Это считается добродетелью. Японцы в общении ведут себя очень сдержанно. Недопустимость публичного выражения эмоций воспитывается у них с детства.

Всякое проявление чувств не поощряется. Скрытность японцев — не лицемерие, а норма поведения. Быть скрытным, т. е. носить на лице маску, в Японии то же, что быть благопристойным. Стремление японцев к тому, чтобы в общении обнажать лишь внешнее лицо, т. е. маску, вылилось в увлечение искусством изготовления масок. Японцы обычно имеют много самых различных масок. У каждого японского ребенка есть по крайней мере одна любимая маска, с помощью которой он делает себя неузнаваемым.

Давайте познакомимся с некоторыми наиболее популярными японскими масками. Это даст нам возможность лучше изучить лицо японца, проникнув в его хоннэ. Ведь в масках запечатлены то или иное состояние человека и некоторые его личностные качества. Маски. Для японца маска — это не фиксированное раз и навсегда выражение лица. Для японца маска живет. Маски театра Но, например, очень показательны в этом плане. Зритель замечает в этих масках в зависимости от ситуации или позы актера многие оттенки душевного состояния персонажей. [5] Глава 3. Общеэтнические черты, групповые и обыденно-житейские черты.

Общеэтнические черты Трудолюбие и связанное с ним усердие во всех сферах трудовой деятельности — важнейшая черта японского национального характера. Разумеется, мы не собираемся утверждать, что, например, немцы, американцы, англичане менее трудолюбивы. Однако трудолюбие немца совершенно иное. Немец трудится размеренно; экономно, у него все рассчитано и предусмотрено.

Японцы отдаются труду самозабвенно, с наслаждением. Присущее японцам чувство прекрасного они выражают и в процессе труда. В японском языке есть специфическое выражение фурю. Оно состоит из иероглифов фу — ветер и рю — поток, понятие «ветра и потока» передает чувство прекрасного. По утверждениям японского писателя Тэцудзо Тани-кава, эстетическое чувство — это основа японского национального характера, именно та кардинальная черта, вокруг которой группируются все остальные.

На протяжении многих веков в Японии культивировалось чувство прекрасного, превращаясь постепенно в своего рода религиозный культ поклонения красоте, который распространялся среди всех слоев населения. В японском языке имеются эстетические понятия ханами — любование цветами, цукими — любование луной и юкими — любование снегом, выражающие существенную часть повседневной жизни. Традиция поклонения прекрасному передается от поколения к поколению. Она сказывается во всем, проявляется в чувствах, словах и поступках.

Сами японцы считают, что присущее им особое чувство красоты — это их национальное достояние, которым иностранцы могут только восхищаться. Повышенная восприимчивость к красоте сделала японцев чрезвычайно эмоциональными. Им свойственно смотреть на все С точки зрения личного переживания даже тогда, когда поставленная цель может быть достигнута лишь путем трезвого, объективного подхода. Конечно, любовь к прекрасному свойственна всем народам, но у японцев это — неотъемлемая часть национальной традиции.

Японцы во всем видят смысл, уходящий корнями в далекую древность. На Новый год (празднества, кстати сказать, длятся целую неделю) у каждого дома ставятся ветки сосны (символ долголетия, могущества), сливы и бамбука (символ постоянства и добродетели), развешиваются пучки соломы и узкие бумажные полоски. Соломенные пучки затем сжигают, «чтобы отогнать злых духов», как это делали в старину. Особенно сильно влияние на японцев традиционных ценностей семейной системы, которая всегда носила консервативный характер.

Действия индивида ограничивались определенными рамками — ориентацией на семейный коллектив, полное подчинение главе семьи. Япония благодаря своему островному положению и высокой плотности населения могла постепенно ассимилировать и перерабатывать все вновь доходившие до нее культурные влияния в соответствии со своими национальными целями. После «открытия» Японии во второй половине XIX в. японцы редко прибегали к разного рода искусственным защитным барьерам против внешнего культурного натиска.

Впитывая чужую культуру постепенно, Япония сумела сохранить свою исконную культуру, оперируя по своему усмотрению элементами привходящих культур, т. е. по-настоящему их ассимилируя, а не отталкивая, как это были вынуждены делать многие восточные культуры в стремлении просто сохраниться и выжить. Японцы перенимали у других то, что представляло для них интерес на конкретном этапе их исторического развития. Каждый элемент чужой культуры осваивался таким образом, чтобы можно было его приспособить к японским условиям.

В результате заимствования всегда носили прагмагический характер, да и, по существу, заимствованиями и не были — скорее речь может идти о своего рода трансформации, применительно к социальным или иным потребностям Японии. Во всем этом процессе отчетливо просматривается устойчивый этноцентризм, явившийся питательной средой одной из доминирующих черт японского национального характера — гордости за свою нацию.

Японский этноцентризм имеет глубокие исторические корни. Он обусловлен особенностями этногенеза, географическим положением и спецификой производства в стране, всем ходом социального развития. Оторванность от континентальных цивилизаций, постоянная готовность к нашествиям породили у японцев стремление к замкнутости, усилили националистические тенденции. В результате в психологии японцев особое значение приобрела сложная социально-психологическая система, в которой понятие «мы», т. е. японцы, четко противостоит понятию «они» — все, кто не японцы. Японцы любят все конкретное, образное.

То, что лишено образности, их не заинтересует. Японцы объясняют это своей нелюбовью к абстракциям. В Японии и под философией понимают не то, что в Европе или в Америке. Европейцам, чтобы вникнуть в суть вещей, надо осуществить «отлет» от предмета, абстрагироваться, посмотреть на него со стороны. Лишь после такого мысленного оперирования с предметом европейцы получают затем конкретное представление о нем и осуществляют практическую деятельность с ним. Японцы же делают иначе: им свойственно проникновение в «глубь» предмета без особого абстрагирования.

Такой метод «вхождения» заимствован ими у китайцев, чье мышление отличается удивительной конкретностью. У японцев, как и у китайцев, конкретность мышления связана в значительной степени с особенностями языка и письменности. Складывание такой черты характера, как практицизм, в свою очередь, во многом обусловлено привычкой выражать свои мысли конкретным образом.

Решая те или иные задачи, японцы действуют на основе своего предыдущего опыта, а не путем абстрактных построений. Сталкиваясь со сложными ситуациями, они подходят к их решению с утилитарных позиций. Многие исследователи японского национального характера подчеркивают, что японцы сразу принимают то, что имеет для них практическую ценность. Этому соответствует и своеобразная японская логика мышления: она основывается скорее на обстоятельствах, чем на заданных принципах.

Черты группового поведения Группа — это объединение людей по различным признакам, например по возрасту, профессии, полу и т. д. Социальная психология под группой понимает такое образование, в котором люди осознают свою принадлежность к этому образованию, хотя мера и степень осознания этой принадлежности может быть различной [25]. Группа здесь выступает как «микросреда», в которой четко проявляются вполне определенные групповые черты. Подобное явление характерно для любой этнической сообщности, разница заключается лишь в степени групповой сплоченности.

В Японии она очень высока. В системе черт группового поведения японцев выделяются прежде всего дисциплинированность, преданность авторитету и чувство долга. В межличностных отношениях японцев дисциплинированность проявляется как стремление к упорядоченности. Эта их особенность предполагает строгое следование определенному порядку, совершение поступков, приемлемых для других: прилежное исполнение своего долга, бескорыстное уважение вышестоящих и старших.

В течение многих веков в сознании японцев культивировалась необходимость следования примеру вышестоящего. Основой такого взгляда на взаимоотношения людей послужили идеи Конфуция, проникновение которых в Японию началось еще в IV в. Конфуцианство закрепляло традиционно-патриархальные устои и социальное неравенство, регламентировало общественные отношения, устанавливая строгую иерархию в семье и обществе. С самого детства японцу прививается привычка подчинять свое «я» интересам группы.

В нем воспитывается сознание зависимости от семьи; первые поклоны, которым учат японского ребенка старшие, дают ему представление о субординации, о его месте в группе. В течение длительного времени в японском обществе культивировалась мысль о том, что хотя земная власть никогда не превзойдет Законы Неба, ибо они сильнее, чем земные законы, но восставать против нее неразумно. Эта идея глубоко укоренилась в сознании японцев. Она берет свое начало от конфуциева рэй (кит. — ли), регламентировавшего взаимоотношения людей в общественной, служебной и личной жизни.

Требования рэй послужили основой послушания, повиновения и преклонения перед авторитетом. Смысл конфуцианской морали усвоен японцами в виде следующего изречения: «Отношения между старшим и младшим подобны отношениям между ветром и травой: трава должна склоняться, если подует ветер». Непреодолимый страх перед полицией, перед правительственными чиновниками сохраняется у японцев и по сей день, особенно среди людей старшего поколения Это неоднократно подтверждали данные опросов, периодически проводимых канцелярией премьер-министра Японии.

В книге Масами Симудзу «Как вступать в контакт с другими» фигурирует следующее наставление: «Смиренное преклонение — лучший способ войти в контакт с правительственными чиновниками». Подобные рекомендации содержатся и в книгах последних лет. Дух покорности не только создавал у японцев привычку к механическому повиновению, но и сдерживал развитие их личности.

Выходившие в токугавский период книги по сингаку — «повседневной этике» — проповедовали в народе идею о самозабвенном беспрекословном служении вышестоящему. Поэтому всякое свое спонтанное желание японец должен был отвергать как эгоистичное, а высшей добродетелью, по сингаку, считалась готовность к самопожертвованию. Обыденно-житейские черты Вежливость, аккуратность, терпеливость, бережливость, любознательность и другие близкие к ним черты обыденно-житейского плана группируются вокруг стержневой черты — самообладания, имеющего самые разнообразные оттенки.

В Японии популярно выражение: «Самурай холоден, как его меч, хотя и не забывает огня, в котором этот меч был выкован». И действительно, самообладание и сдержанность — качества, которые с древних времен считались у японцев первыми признаками храбрости. Эти черты национального характера во многом обусловлены влиянием буддизма, проповедовавшего терпение, воздержание и сдержанность.

В средние века, когда самурай обязан был сохранять присутствие духа в ответственных случаях, эти качества считались, безусловно, необходимыми. Интересны в этой связи жизненные правила, которых рекомендуется придерживаться японцам: 1) примиряйся с ситуацией, какой бы она ни была; 2) находи возможность соблюдать установленные правила; 3) ограничивай себя в развлечениях; 4) причиной несчастья считай самого себя. Следование этим правилам, в свою очередь, сказалось на особом подходе японцев к оценке объективной действительности: в характере японцев и их мировоззрении ярко обозначился фатализм.

Эта черта имеет глубокие корни в сознании японцев. В чрезвычайных обстоятельствах, во время стихийных бедствий японцы предпочитают придерживаться позиции пассивного выжидания, когда «все пройдет само собой». Книги, пьесы, песни, в которых трактуются понятия «судьба», «рок», «предрешенность» и т. п ценятся и пользуются большой популярностью у современных японцев. Фатализм, иррациональное ощущение предрешенности прослеживается в различных аспектах жизни: за многими жизненными событиями японцы видят какие-то скрытые силы. Однако параллельно у современных японцев получил развитие и рациональный подход к действительности, часто связанный с личными интересами.

Критерием рационального поведения является успех в жизни, который, считают японцы, зависит в первую очередь от бережливости и в большой степени от вежливости. Вежливость, несомненно, одна из кардинальных обыденно-житейских норм в национальном характере японцев, альфа и омега японского образа жизни.

Любое слово, жест, поступок, даже побуждение отмечены печатью вежливости. Вежливость буквально пронизывает взаимоотношения гостиничной прислуги и гостей, водителя такси и пассажиров, хозяина какого-нибудь магазинчика или продавца и покупателей. Так, заходя в обычно пустующие магазинчики средней руки, где продавцы имеют возможность коротать время где-либо в уютном уголке, покупатель, как правило, извещает о своем приходе словами. «Гомэн куда-сай!» («Извините, пожалуйста!»). Он может долго рассматривать товар, интересоваться подробностями, расспрашивать и всегда получит вежливый ответ.

Но перед тем как взять что-либо в руки, японец извинится и спросит разрешения хозяина. Вежливая речь является непременным атрибутом общения в Японии. Естественно, такую идеальную чистоту может позволить себе человек с достатком, в жилищах бедняков — все проще. Однако стремление к такому идеалу общенационально.

Аккуратность и чистоплотность в сочетании с бережливостью служат как бы фундаментом для овладения известными производственно-практическими навыками, позволяющими японцам с поразительной точностью и совершенством создавать продукцию, которая является предметом зависти многих зарубежных фирм. Безусловно, здесь надо отдать должное и японской любознательности. Надо заметить, что любознательности японца присуща четкая практическая направленность, можно сказать, прагматическая нацеленность.

Когда инженер-японец берет в руки незнакомое изделие, он старается «схватить» это изделие в единстве формы и содержания. Любознательность японца детерминирована конкретностью его мышления, в значительной мере воспитанного буддизмом. [5] Вывод: Исходя из сегодняшнего экономического состояния Японии, трудно представить, что 150 лет назад японское общество управлялось самураями. Но в целом национальный характер не поменялся. Япония чтит традиции и прошлое. Японцы хотят сохранить классическое… Но молодежь ощущает уже слишком сильное влияние Европы.

В Японии сейчас стало модно носить джинсы, слушать рок-музыку, питаться в ресторанах типа «МакДоналдс», спать в кроватях и пользоваться за столом вилкой и ножом. Следовательно пропадают и черты характера, свойственные только японцам. Многие японцы сегодня уже не могут чувствовать красоту аварэ. Еще с древних времен японцы демонстрировали способность заимствовать иностранные идеи и культурные ценности и приспосабливать их к требованиям, вытекающим из особенностей японского характера, создавая нечто новое и полезное для самих себя. Возможно, современные японцы пытаются сейчас продолжать этот процесс, но молодежь часто подражает западным образцам.

Если эта тенденция будет продолжаться, способность людей воспринимать традиционные японские эстетические ценности может быть утрачена, и это будет большой потерей.