Я не достигла бы таких профессиональных высот, если бы не моя судьба и люди, оставившие неоценимый след в моей душе. Я безмерно благодарна каждому из них, поэтому не могу не остановиться на описании некоторых событий, связанных с ними. Возможно, рассказ об этих уникальных людях и моей судьбе покажется интересным и вам.
Написание этой книги стало возможным благодаря мужеству и чувству юмора моей мамы — Фай.
Мое детство было счастливым, но коротким.
Три сестры, три атаманши, мы организовывали все детские игры во дворе, начиная с военных баталий и заканчивая самодеятельной постановкой костюмированных детских спектаклей, в которых принимали участие все дети нашего двора. Нарисованные детьми афиши созывали во двор их родителей, те выходили со своими стульями, спектакль оканчивался, а веселая тусовка взрослых продолжалась до поздней ночи. Большинство счастливых минут детства связаны именно с удивительными детскими забавами, которые мы же сами и устраивали.
Детство окончится, когда мне исполнится 8 лет.
В тот день маму привезли из роддома в карете «скорой помощи». Санитары внесли ее на носилках (у мамы парализует ноги). Полуживую сестренку — грудному ребенку сделали операцию, чтобы спасти жизнь, — вручили 1 1 -летней старшей сестре. Та растерянно спросила: «А что делать с ребенком?» Медики молча пожали плечами и уехали. Еще через год уйдет отчим; ухаживать за мамой и годовалым ребенком мы, дети, останемся одни: мне 9, двум старшим сестрам — 11 и 12 лет. Годам безнадежных ожиданий помощи со стороны родственников мама подведет итог короткой фразой: «Родни, дети, у нас нет!»
На этом рассказ о моем детстве можно завершить, если бы не удивительный характер мамы и то воспитание, за которое я ей так благодарна.
Всем дочерям мама передала по наследству свои музыкальные способности. Несмотря на ограниченный бюджет, мама стремилась развивать детей. Старшая дочь училась в музыкальной школе, как-то из магазина ей привезли новенькое пианино. Другая сестра окончит Школу игры на гитаре. Я пела в детском хоре при городском Дворце культуры. Быстро обучаясь друг у друга, все трое детей играли на пианино и на гитаре классическую музыку и современные песни. Музыка и пение в нашем доме звучали постоянно, поэтому так редко — слезы. Две-три песни — и в любой сложной ситуации мне всегда казалось, что можно жить дальше!
Мама считала, что «ничего невозможного нет!», и требовала от нас каких-то невероятных, особенно для детей, поступков. В 9-летнем возрасте я проехала пять
Школа менеджмента
остановок на трамвае, вошла в магазин одежды и купила себе пальто. Кассирша долго не могла поверить своим глазам, когда я, перемерив все размеры, методом проб и ошибок нашла свой, а потом достала деньги из кармашка детского платьица и расплатилась.
Государственная медицина отказывалась помочь. Мама искала альтернативу. В 1 1 -летнем возрасте на рейсовом междугороднем автобусе я поехала в город, что находился за 400 км от нас. Мне и до вокзала-то было страшно ехать одной, но мама сказала: «Глаза боятся, руки делают!» В том городе жила целительница, слух о которой прошел по всей округе. К этой бабке за «лекарством» ездили по очереди потом все мои сестры. И кто сказал, что чудес не бывает? Однажды, как в старые добрые времена, мама встала и пошла, держась за стены. Знахарка поддерживала маму около двух лет, пока сама не умерла. Ей, впрочем, было за 80.
Но прежде, чем у мамы снова отнимутся ноги, 1 3-летняя старшая сестра Зухра совершит чудо из чудес, в которое никто так до конца и не поверил! Это было почти то же самое, что повторить подвиг Юрия Гагарина. Мы жили в коммунальной квартире, в комнате площадью 1 3 квадратных метров. По маминой просьбе сестра купит авиабилеты на самолет до Москвы и обратно и доставит еле передвигающуюся маму в Кремль, к Л. И. Брежневу, Генеральному секретарю ЦК КПСС.
...С трапа самолета пассажиры вынесли маму на руках, стюардессы вызвали такси на аэродром. В Общественной приемной Брежнева маму приняли без записи какие-то важные чиновники, внимательно выслушали, что-то записали. Через два месяца из Москвы пришел правительственный конверт, в котором сообщалось о предоставлении квартиры. Так мы переехали в трехкомнатную квартиру на четвертом этаже нового девятиэтажного дома в хорошем районе.
Через 20 лет на встрече выпускников школы одноклассник признался, что за глаза мальчишки называли меня «алюминиевой леди». Слишком серьезная и ответственная для своих лет, сколько помню, в школе я все время что-то организовывала и руководила. Началась эта бурная деятельность в 4-м классе, когда меня назначили старостой. Потом все время избирали: в 5-м классе — старостой, с 6-го — бессменный комсорг, в конце 8-го на общем собрании старших классов избрали лидером комсомольской организации всей школы. С тех пор я председательствовала уже на собраниях численностью около 100 человек и больше, сама же организовывала их, выступала с трибуны, агитировала и призывала! Каждый понедельник я проводила совещания комитета комсомола школы, где решали общешкольные проблемы, организовывали разные мероприятия, принимали в комсомол учащихся. В школе я получила закалку и опыт организаторской работы, которые пригодились мне позже.
И все же настоящим открытием на вечере выпускников через 20 лет после школы стал рассказ моей классной руководительницы. Оказывается, все эти годы ей не давала покоя какая-то «педагогическая ошибка», и никак она не могла забыть одну свою ученицу...
Бывшая классная руководительница неожиданно призналась, что всегда считала меня «упрямой гордячкой, дочкой богатых родителей, пренебрегающих всеми
Благодарности
школьными указаниями». Она спросила, помню ли я что-нибудь об этом. Я запомнила только то, как после очередного родительского собрания в школе она поднимала меня возле моей парты и отчитывала примерно так: «Почему опять твои родители не пришли в школу? Что они себе позволяют?» и так далее.
...Мама действительно «игнорировала» нашу учебу. Не спрашивала, сделаны ли уроки, не заглядывала в дневник. Наверное, ей и в голову не приходило контролировать детей, которые тянут на себе в буквальном смысле слова ее саму и весь дом. Учеба, как и все остальное, была на нашей совести. Может, поэтому учились на пятерки и четверки все? Старшая сестра — математически одаренный ребенок. Все схватывала на лету и нередко приходила из школы с выполненным домашним заданием (успевала делать на переменах). Окончив 8-й класс, круглая отличница покинула школу. К нам домой прибежала тогда директриса по фамилии Чешек, она долго убеждала маму в необходимости оставить в выпускных классах надежду всей школы! Но что могла сказать мама? Что парализованная женщина растит четверых детей одна на пенсию по инвалидности в 1 20 р.? В техникуме сестра тоже училась на пятерки, тем более что за это платили «ленинскую1» стипендию — 70 рублей! Зухра тоже всегда была в центре событий — староста класса, в техникуме — староста группы. После окончания технологического техникума ее, как лучшую ученицу курса, назначили начальником смены, затем главным технологом, а вскоре — директором по производству на хлебозаводе.
Другая моя старшая сестра, Зуля, тоже круглая отличница в школе, каким-то чудом, без знакомств и взяток (в те годы!), прошла конкурс 25 человек на место и поступила в «блатной» тогда техникум советской торговли! Как все честные «советские» люди, она ненавидела «торгашей» и «советскую» торговлю и пошла сдавать вступительные экзамены, лишь поддавшись уговорам мамы! Все лето она провела со своим классом в колхозе в надежде, что все как-то образуется. Но потом все же пошла сдавать экзамены в техникум, конечно, в надежде их «завалить» и вернуться в школу! По всем билетам сестра отвечала без подготовки, особо не задумываясь. В итоге ей, как вундеркинду, выставили пятерки по всем предметам и зачислили! Горю сестры не было исходу! Она проплакала все три года учебы в техникуме, — кроме ощущения «загубленной жизни», которое ее не покидало, ей пришлось общаться с девочками «из высшего общества», которые говорили только о том, у кого где работает папа! Однако совсем скоро, как только началась практика, девочки остались на кассе, а сестру назначили начальником смены. Кассиры ее обожали — раньше они постоянно выплачивали недостачу из собственной заработной платы, а с назначением сестры недостачи прекратились. Она разобралась в том, отчего, кроме случаев воровства, они происходят, и многое, будучи отличным товароведом (училась она на пятерки), перестроила в магазине.
У Зули идеальный музыкальный слух. Не зная нотной грамоты и только раз послушав, как играет по нотам старшая сестра, она подобрала на пианино на слух «Лунную сонату» Бетховена и играла наизусть так, что было не отличить от ориги-
' Ленинской называлась стипендия, которую получали круглые отличники, она была не 30, как у обычного студента, а 40 рублей.
Школа менеджмента
нала. Уже работая в торговле, сестра продолжала оставаться солисткой вокально-инструментального ансамбля при республиканском Дворце культуры нефтяников и выступала на всех концертных площадках города. Руководство ДК предлагало ей хорошие рекомендации и протекцию для поступления в музыкальное училище, но поперек воли матери сестра не пошла. Какой бы бунтарский, сильный характер у нас ни был, никто из нас, трех сестер, по-настоящему никогда не мог нарушить дисциплину и привык преломлять свои интересы во имя матери и чувства долга... В чем-то это качество и решило судьбу сестры...
Техникум советской торговли сестра окончит с красным дипломом. Сделает блестящую карьеру в крупном универсаме, где за год пройдет путь от простого кассира на кассе до начальника смены, затем ее назначат заведующей крупным отделом и потом главным товароведом универсама. Ее ответственный подход к работе не останется незамеченным, потому что это была мамина школа: нравится или не нравится тебе твоя работа, взялась — работай на совесть!
Позже через Министерство торговли сестра (она жуть какая пробивная!) каким-то образом устроится заведующей магазином и уедет работать за границу, в советский военный городок. Сегодня она — директор по продажам в крупной зарубежной компании. В ее подчинении свыше 200 человек.
...Так вот, я отвлеклась. Я стою возле своей парты, одноклассники смотрят на меня, потом на учительницу. Молчать я могла сколько угодно, труднее было заговорить. К горлу подступал комок, и казалось, скажу хоть слово о маме — расплачусь. А плакать комсоргу нельзя! И тогда я высоко задираю голову, смотрю гордо, с вызовом, в глаза учительнице до тех пор, пока она не сдастся и не разрешит мне сесть за мою парту.
Через три года своего классного руководства учительница, по ее же собственному выражению на вечере 20 лет спустя, — «решила наконец поставить на место меня и моих родителей»! Злая, как черт, она пришла ко мне домой! Помню, как я ставила чайник, как собирала на стол, а она растерянно смотрела на маму и молчала! От своей затеи она ожидала все, что угодно, но только не встречи с реальностью, которую не сможет забыть 20 лет.
С того дня учительница бросится в другую крайность. То бесплатно зачислит меня в группу одноклассников, отправляющихся в путешествие по «золотому кольцу» России. То выбьет деньги у администрации школы на какую-то куртку, то хлопочет о бесплатных обедах в столовой. Но и тут все ее усилия пошли прахом: «упрямая дочка богатых родителей» ото всего отказалась!
Тем не менее Кадрия Хаматовна останется в моей памяти как очень близкий мне по духу, родной человек. Может, потому, что в те годы она была единственным человеком, кто хотя бы пытался заботиться обо мне? Впрочем, ее обожали, казалось, все! Ученики параллельных классов завидовали и ревновали ее к нам. Мальчишки в нее влюблялись, писали ей письма из армии, мы, девчонки, учились у нее модно одеваться и следить за собой. Сама недавняя выпускница педагогического института, она по собственной инициативе водила нас в туристические походы, бегала с нами по лесу, позабыв о регалиях, и играла в казаки-разбойники. Дополнительно к школьной программе, по своей авторской методике она подготовила
Благодарности
наш класс по алгебре и геометрии так, что даже отстающие ученики подтянулись! Она нарушала, казалось, все традиции: обычно в школе, если вводили систему наставничества, то отличники «подтягивали» двоечников, а у нее даже троечники должны были подтягивать отстающих, каждый школьник становился наставником, занимаясь с более слабым, чем он сам. Кадрия Хаматовна проводила какие-то особенные зачеты по геометрии и алгебре, рассказывала, как нужно готовить «шпоры» правильно, и раскрывала «секрет» действия любых шпор — после того, как ты их правильно заготовил, их надо выучить наизусть! У каждого ученика были с собой какие-то дополнительные блокноты с расчетами и формулами, которые постепенно сами собой выучивались наизусть. Итог такого преподавания превзошел ожидания: математику любили все, учили все, знали все! При этом Кадрия Хаматовна не только умеет ладить с детьми, но и, получается, внедрила систему наставничества в те годы, когда отступления от школьной программы не приветствовались. Возможно, за это ее в том числе выжили из школы, но шуму вокруг нее тогда было много.
— Почему я не смогла заставить тебя принять помощь? Что я делала не так? В чем моя педагогическая ошибка, скажи?! — задала она мне сразу три вопроса на вечере через 20 лет после школы.
И я ответила, что никакой педагогической ошибки здесь нет! И что никто вообще на ее месте не смог бы заставить меня принять тогда помощь!. Как когда-то, я хотела сказать своей любимой учительнице очень много, но вместо этого только попросила у нее прощения и обняла. .
Что я могла ей сказать? Инстинктивно я всегда боялась, что если вот сейчас привыкну брать, то никогда не стану тем, кому будет, что отдавать. Единственное желание, которое я загадывала для себя лично, и на Новый год, и на день рождения, и когда падала с неба звезда, — «чтобы выздоровела мама». Но оно никогда не сбывалось. Насчет всего остального... Моя старшая сестра Зухра учила меня так: «Знаешь что? Нос задрала, хвост пистолетом, улыбнулась и пошла. И чихать на все!»
Когда другие плачут, для меня всегда еще было рано, — можно терпеть! Когда другие готовы сдаться, я думаю: как это спасти? Все несчастья и просто события, происходившие в моей жизни, не замечая того, я сверяла по маминой «планке горя». Соответственно, мне всегда казалось, «что и это тоже, в принципе, можно пережить». Если человек может ходить, значит, он здоров и счастлив. Таков был девиз моей мамы, который был моим много лет!
Чтобы соответствовать имиджу «дочки богатых родителей», летом после школы я всегда работала. После 8-го класса — на фанерном комбинате, сюда на лето принимали школьников. После 9-го класса — на молочном комбинате у конвейера с мороженым. Мы с девчонками облазили все заводские цеха! В те годы я не знала, что такое «бизнес-процесс», но организацию работы на таких предприятиях узнала изнутри.
Маме я благодарна и за такое ценное качество, как чувство юмора, которым она щедро наделила и меня. Умение смеяться, иронизировать над собой и горькой ситуацией, в которой оказалась, — в положении мамы это было настоящим счастьем. Именно благодаря маме в нашем доме всегда было много... не столько радости,
Школа менеджмента
сколько смеха, шуток, юмора, иногда «черного». Помню, как мы, дети, смеясь и каламбуря, подбадриваемые веселыми шутками мамы, искали по всей квартире 1 копейку — ровно столько не хватало на буханку хлеба! А однажды отец расщедрился и прислал свои единственные в жизни алименты, — 3 рубля 2 копейки. Мама высоко оценила юмор отца: «Три рубля за каждую дочь и 2 копейки мне за уход».
В самом деле, если серьезно относиться к себе, можно так и не узнать, на что ты на самом деле способен! Ведь иногда, чтобы найти нестандартный, гениальный вариант решения проблемы, нужно уметь усомниться в собственной важности! Я часто шучу и на работе, и во время тренингов. Иногда подшучиваю вместе со своим подчиненным над тем, как он собирался выполнить задание, ничего не предприняв для этого. На мой взгляд, показать, как это смешно «лепить отговорки», — лучше, чем долго и нудно отчитывать. Когда человек смеется над собой, считайте, он и сам все понял. Как-то выхожу в приемную: офис-менеджер сидит за компьютером в шубе и шапке-ушанке, видно, собралась куда-то ехать и забыла куда. Распечатывает схему проезда. Не удержалась, пошутила: «О, у нас новую корпоративную форму выдали!» Все хохочут. Хороший настрой сохранялся еще полдня. Смотрю, счета понесли на подпись. Потом узнала, что это и называется «эмоциональное лидерство»: не нужно себя сдерживать, если хочется смеяться — смейся! Если сотрудники смеются, у них искрятся и горят глаза на работе.
Сегодня я говорю участникам своих тренингов: делайте своими руками то, что хотите, чтобы пришло в вашу жизнь! Прогуливайтесь с таким видом, будто вы счастливы, держите голову высоко и осанку так, будто вы королева. Улыбайтесь и смейтесь, шутите и хохочите так, будто у вас все в порядке. И тогда однажды вы обнаружите, что вы счастливы, вы королева и у вас все в порядке.
Как-то екатеринбургская подруга, Светлана К., в сердцах обозвала меня «самовозрождающейся птицей Феникс». Рассердилась, что не понадобилось ее утешительное письмо. А я ведь как думаю? Несчастье — это шанс развить у себя новое поведение. Кто знает, может, это даже в корне новый способ жить, научиться воспринимать происходящее другими глазами? Вот кто-то подшутил над тобой, убрал стул, когда ты собирался сесть и спокойно поесть. А теперь... нужно собираться в путь-дорогу, как любит выражаться моя младшая сестренка, Альфия, «не жрамши». Несчастье — это как чья-то шутка над тобой. Сумеешь рассмеяться над собой — выживешь, поднимешься и поднимешь других.
...И только одно оставалось невыясненным. Для детей мы — хорошо или плохо — справились со сложными задачами. А для взрослых? По окончании школы я не представляла границ собственным возможностям. Вообразив, что «все самое тяжелое позади, а со всем остальным справлюсь!», я ринулась в какие-то заоблачные выси. Потом оказалось, что только так и можно чего-то добиться. Если не знаешь и не думаешь, что «это невозможно», идешь, как по взлетной полосе, наивно думая, что ты сама и есть — самолет.
Тем не менее для посторонних перемены в моей взрослой жизни выглядели слишком стремительными и, прямо скажем, неожиданными.
Окончив школу, на удивление всем (одни всерьез думали, что я подамся в певицы, другие — что поступлю в вуз, как мои подруги-отличницы), я подала докумен-