Со вкусом обставленная комната в квартире молодой женщины Ефросиньи. Вечер, на столе кофе, фрукты, сыр и коньяк. Играет тихая музыка, Ефросинья и ее любовник, большой начальник Зиновий Каллистратович сидят за столом.
Зиновий Каллистратович. (мягко) Ефросинья, ты — самостоятельная, независимая женщина — но некоторые вещи не стоит доводить до крайностей.
Ефросинья. Еще кофе, Зиновий Каллистратович, и, может быть, с корицей?
Зиновий Каллистратович. Да... с корицей и коньяком.
Ефросинья. Бананы сегодня роскошные купила — такие большие и желтые, спелые, сладкие... хотите вот этот вам почищу? (показывает)
Зиновий Каллистратович. Ты — умница... но я все же хочу сделать тебе замечание — одно.
Ефросинья. (смотрит прямо на Зиновия) Я вас слушаю, Зиновий Каллистратович, во все глаза.
Зиновий Каллистратович. Ты пойми, Ефросинья: я — человек уважаемый, в прошлом — Герой Социалистического Труда, сейчас — руководитель крупного строительного треста... и есть некоторые условности, которыми я не могу пренебрегать.
Ефросинья. (рассеянно) Да, конечно... а хотите, я вам налью коньяк в настоящую французскую рюмку, из Лиона мне подруга привезла?
Зиновий Каллистратович. (кивает и продолжает свою мысль) ...меня в городе знают, и обращают внимание и на мою машину, и на девушку, с которой я появляюсь в общественных местах.
Ефросинья. (гордо) Еще бы! (выпячивает свой немалый бюст и слегка им покачивает)
Зиновий Каллистратович. (завораживается зрелищем бюста, затем с некоторым трудом продолжает) ... и глядя на ее поведение, делают выводы и обо мне лично.
Ефросинья. (с чувством) Да, вы — мужчина хоть куда, в цвете лет и социального положения!
Зиновий Каллистратович. (довольный) Вот-вот. И теперь, представь, что рядом с таким солидным, уважаемым человеком находится молодая женщина, ведущая себя чересчур... (ищет слово) экстравагантно, и одетая тоже... легкомысленно.
Ефросинья. По моде этой весны трусики должны виднеться из-под юбки при самом легком наклоне вперед или назад — вы же сами мне привезли из Парижа модные журналы.
Зиновий Каллистратович. Ну, Новосибирск все же не Париж — пока.
Ефросинья. Женские ножки и трусики всегда в моде... вот, например (вскакивает, приспускает юбку и показывает Зиновию свои трусики)
Зиновий Каллистратович. Сейчас это нормально, но когда ты то же самое делаешь в баре — что обо мне думают люди?
Ефросинья. Завидуют, понятное дело — такие трусики и сиськи не каждый день встретишь. (демонстрирует бюст)
Зиновий Каллистратович. (несколько уплывает) Ладно, налей еще коньяку в эту... лионскую рюмку.
Ефросинья. (наливает себе и Зиновию, вручает ему рюмку) За любовь и свободу! (подмигивает и чокается)
Зиновий Каллистратович. (выпивает коньяк единым духом) Ух!
Ефросинья. (мягко) Вот вы, Зиновий Каллистратович, говорите мне про манеры — а сами пьете коньяк как водку... наверное, вам при социализме очень трудно жилось, да? Железный занавес, культ личности, ни тебе бананов, ни парижских духов...
Зиновий Каллистратович. (теряя нить разговора) Да нет, духи вроде были... дорогие только и в «Березке», на чеки...
Ефросинья. (пораженная) Неужто у вас, героя труда, не было долларов?!
Зиновий Каллистратович. (вспоминая) За них сажали.
Ефросинья. Ой! (пауза) (садится Зиновию на колени и целует его в губы) Бедный вы бедный!
Зиновий Каллистратович. (тает) (сгребает Ефросинью в охапку и по-мужски крепко целует) Зазноба ты моя!
Ефросинья. (довольная) Да, такая я — интересная девушка.
Конец