СМЕЯТЬСЯ КАТЕГОРИЧЕСКИ ВОСПРЕЩАЕТСЯ

Пожалуйста, не позабудьте вывесить это предупреж­дение, где повидней, если решите всерьез заняться психотехническим самообразованием, и особенно в кол­лективной форме.

Должен признаться с горечью, что отсутствие выше­указанного предупреждения до сих пор не позволяло мне должным образом оценить уровень сеансов некото­рых моих высокочтимых коллег.

Однажды, не. удержавшись, ржанул во время пока­зательного сеанса гипноАТ, проводившегося профессо­ром Не-Называю-Фамилии во Дворце культуры жилпромстройлесбумобъединения Дальше-Не-Помню. Ин­цидент случился на формуле

«Мне лень дышать»,

произнесенной Не-Называю-Фамилии е таким трагиче­ским пафосом, что нельзя было ему не поверить.

Звук, мною непроизвольно изданный, смею уверить, ни на миллиграмм не нарушил гипноблагоговения Погружавшихся Товарищей, но от внимания Не-Назы-ваю-Фамилии не ускользнул. Соответствующим жестом он попросил меня выйти вон. Так я приобрел еще одного доброжелателя, а ведь у меня их уже к тому времени вполне хватало для экспорта в слаборазвитые страны.

— Поделом, так тебе и надо,— сказал я себе.— До сих пор ты не осознавал, что мир испокон веков исповедует две абсолютно непримиримые идеологии: смехизм и... антисмехизм,-назовем так. Теперь осознай и различай. И во всемирной истории, и в повседневной жизни.

— Большинство индивидов, запомни,— сказал я се­бе,— рождаются на свет с примерно равными потен­циалами, с расположенностями как к той, так и к другой идеологии. Индивидуальные пропорции тоже имеют ме­сто— врожденные перевесы либо одного, либо друго­го. Мрачные зануды имеют право на существование, более того, обязаны существовать, ибо без них смехистам не прожить, не на ком заработать.

Есть, как и во всем прочем, и представители край­ностей. Есть принципиальные Смеходавители. Располо­женность неукротимая. А некоторые несознательные граждане, наоборот, позволяют себе смеяться, едва появившись на свет. Ваш покорный слуга, например, по свидетельству мамы, периодически хохотал до упаду с пятого месяца своего первобытия, чем причинял уже тогда немало беспокойства — а вдруг ненормаль­ный?..

— Надо быть бдительным,— внушал себе я.— Мы ведь живем в мире, управляемом по преимуществу Смеходавителями и воспитываемом ими по своему образу и подобию. Нам милостиво предоставляют странички юмора, это надо ценить. Нам разрешают даже сочинять неподписанные анекдоты. Жизнь бесконечно серьезна, бесконечно страшна, а мы, Смехопроизводители, мы хи­хикаем, разве можно. Отравляем, можно сказать, атмо­сферу. Наша принципиально-ошибочная позиция состоит в том, что мы полагаем, будто нет в этом мире ничего несмешного. Любой. Смеходавитель легко докажет (но только не нам) совершенно обратное.

 

В этой вечнозеленой жизни, сказал мне седой Садовник,

нельзя ничему научиться, кроме учебы,

не нужной ни для чего, кроме учебы,

а ты думаешь о плодах,

что ж, бери,

ты возьмешь только то, что возьмешь,

и оставишь то, что оставишь.

Ты живешь только так, как живешь,

и с собой не слукавишь.

В этой вечнозеленой смерти, сказал Садовник

нет никакого смысла, кроме поиска смысла,

который нельзя найти,

это не кошелек с деньгами, они истратятся,

не очки, они не прибавят зрения, если ты слеп,

не учебник с вырванными страницами.

Смысл нигде не находится,

смысл рождается, дышит,

цветет

и уходит с тобою вместе —

иди,

ты возьмешь только то, что поймешь,

а поймешь только то, что исправишь.

Ты оставишь все, что возьмешь,

и возьмешь, что оставишь.