— Что для вас самое главное в общении? В каких случаях оно, на ваш взгляд, удается?
— Когда отдача идет.
— А вы чувствуете, как к вам люди относятся?
— (С недоумением и возмущением) Естественно! Конечно!
— А вдруг они притворяются?
— Все равно где-нибудь это вылезет.
— А ведь бывает, что человек хорошо воспитанный. Все время говорит: «Спасибо, пожалуйста». Разве сразу разберешься?
— Все равно это где-нибудь проявится. Не может постоянно человек притворяться. Все равно — в чем-нибудь, но проявится. Мне так кажется.
(С базовой этики отношений трудно объяснять очевидные вещи — отношение видится экспертно, человек себе доверяет, обсуждать нечего.)
— Вы хорошо готовите?
— К сожалению, нет.
— А почему «к сожалению»?
— А потому что я жила за мужем, который очень хорошо готовил. У меня не было необходимости этим заниматься. У меня муж всегда все готовил. Мое дело было — дети, воспитание, работа. Готовил он. У нас так были распределены обязанности. Он очень любил готовить. Готовил он прекрасно.
— А уборка?
— Уборка, естественно, на мне.
— Вам нравится убираться? Чтобы все было на местах?
— (Скромно, но с гордостью) У меня порядок. Я люблю порядок. У меня все должно лежать на своем месте. Ну, иногда бывает такой маленький беспорядочек, который я могу в пять минут убрать. Бывает... Но я из этого культа не делаю. Для меня это не важно.
(Ролевая структурная логика: демонстрация любви ко всему упорядоченному.)
— Но вы убираетесь, скажем, каждую субботу или по ере загрязнения?
— Нет, конечно! По мере загрязнения, безусловно. И по мере состояния своего здоровья. Иногда не до этого бывает. (Смеется)
(Ориентация на сильную бессознательную сенсорику ощущений (фоновую) дает возможность правильно оценить баланс между усталостью и необходимостью устранять беспорядок.)
— А чем вы сейчас вообще занимаетесь? Вы уже на пенсии?
— (С возмущением) Нет, я работаю! Работаю!
— Это у нас девушка просто размечталась о пенсии... (Смех в аудитории)
— Не надо, девочки, не мечтайте об этом! Вообще пенсию надо давать в молодом возрасте. А в старости надо работать! Да, надо пенсию давать, когда дети маленькие. За ними надо ухаживать, смотреть... А то мы все бегом, работа, дела...
(Уход на пенсию ставит перед проблемой неопределенности. Неизвестно, что делать — дети-то уже выросли. Неизвестно, где взять средства на жизнь, если перестать работать. Неизвестно, будешь ли ты кому-нибудь нужен или останешься один. Все это — страх перед неизвестностью, то есть проявление болевой интуиции возможностей.)
— А где вы сейчас работаете?
— Я в школе работаю. Учителем начальных классов. Вот с такими малышками. Сейчас мы принимаем в школу с пяти с половиной лет.
— Это же детский сад!
— Это подготовишки. Маленькие такие...
— Они у вас спят?
— Нет, мы не спим. Это раньше были такие условия. Сейчас таких условий нам не дает государство. У нас другие условия... Раньше я тоже работала с шестилетками. Тоже спали — и я с ними иногда спала.
— Хорошие у вас детки?
— Прекрасные!
— Сейчас, говорят, с детьми невозможно работать.
— Я работаю в гимназии. Мы производим отбор в школу. Поэтому у нас дети хорошие. И самое главное, что родители заинтересованы, чтобы дети учились: Они помогают изо всех сил. Поэтому дети у нас хорошие, замечательные просто!
— Они вас слушаются?
— (С возмущением и удивлением) А как же?!
— Все двадцать?
— Двадцать семь.
— И все 27 пятилетних детей вас слушаются целый день?
— Да! А как же?!
— Поделитесь секретом!
— Играем много... Вот, например, если вам интересно, конечно... Я вообще много могу рассказывать... Ну, например, вот мне надо, чтобы они отдохнули. Они сидят за партами. У нас ковер большой в классе лежит. И я им говорю: «Ребятки, берем азбуку свою в руки» и рассказываю: «Уж как шла лиса по лесу, нашла азбуку в канавке. Она села на пенек и читала весь денек». Пока мы эти стихи говорим, мы выходим на этот ковер, ложимся на пузико, ноги кверху, и перед нами букварь. Потом я говорю: «Ну-ка, уберите букварь. Давайте посмотрим, какие цветочки на ковре. Как будто вы на лугу, собираете цветочки». Вот так вот! Почитали? Почитали. Отдохнули? Отдохнули. И так далее.
— Это вы придумали?
— Я не знаю, я так делаю.
(Творческая волевая сенсорика — это и непоколебимая уверенность в своих силах, и умение проявить власть так, что никому и в голову не придет ослушаться.)
— А если у вас ребенок заплачет?
— Пожалею, конечно, естественно.
— Как вы его будете жалеть? Возьмете к себе?
— Обязательно, прижму к себе.
— А представьте, вы его ведете за руку, а он вдруг впал в истерику, ногами загребает по полу...
— Это по обстановке, смотря какой ребенок...
— Вы можете его шлепнуть?
— Ну что вы! Шлепнуть! (С возмущением) Какое я имею право! Ни в коем случае! Я могу только держать за руку. И отвлечь на что-нибудь. «Давай посмотрим, сколько там идет машин? Давай посчитаем!»
— А он не хочет!
— Ну, прямо! Не хочет! Такого быть не может! Как это — не хочет? Посмотрит, и сделает, и отвлечется... Это ж такой возраст... Надо отвлекать детей. Не обязательно ругать. Бить я вообще — какое я имею право? Если вы приведете своего ребенка, а я его буду бить! Вы что?!
(Хохот)
(При таком запасе творческих методов для осуществления власти примитивные шлепки представляются чем-то недопустимо вульгарным.)
— Ну, не бить... Не розгами, конечно!
— Розгами! Скажете тоже! Ну, ладно, давайте, вопросы задавайте!
(Хохот)
— А выбирать вам трудно?
— Что выбирать?
— Например, вы видите два одинаковых учебника, но один зелененький, а другой синенький...
— Я сначала посмотрю, что там внутри.
— Ну, допустим, они одинаковые.
— Такого не может быть, чтобы они были одинаковые. Что одинаковое? Обложки?
— Нет, содержание.
— Содержание я должна посмотреть. Там могут быть методы разные, разные подходы. Как же? Я должна посмотреть. А если просто обложки разные, то выберу красненькую.
— Почему?
— Это мой любимый цвет. Красненькую выберу. Но внутрь обязательно посмотрю. А как иначе? Я уж знаете через сколько программ прошла за свою жизнь? Я все программы наизусть знаю, любую задавайте, я вам с закрытыми глазами скажу, на какой страничке что.
(По болевой точке — интуиции возможностей — хочется навести полную определенность. Из равноценных вещей выбирать красную — отличный способ снять проблему выбора.)
— Сколько лет вы работаете в школе?
— Сорок пять лет я работаю в школе.
— У вас всегда были такие большие классы?
— О! Было больше! Парты стояли впритык к доске! Когда я начинала, было по 52 человека в классе.
— А вы их всех видите?
— Всех вижу, обязательно!
— То есть нельзя списать у вас?
— Не спишешь! Нет, ну, конечно, кто-то может списать. Вот знаете, я вам расскажу один случай. Была у меня одна девочка. Олигофрен самый настоящий. Это было еще до гимназии, школы ведь тогда были обычные. Я в гимназии работаю только несколько лет. И вот она идет с последней парты. Я говорю: «Оксаночка, иди покажи мне примеры». Первый класс. Вот она идет, у нее столбиком все написано, я ответы проверяю. «Все правильно, Оксаночка, иди». Вот пока она идет до последней парты, она все примеры зрительно скопирует. Она дошла до своей парты, села, все быстро написала — и у нее все правильно. Вот такая память у нее была зрительная хорошая.
(Творческая волевая сенсорика — постоянный контроль своей территории, на которой человек берет ответственность за все происходящее.)
— А как же она все-таки училась?
— Как училась? На второй год осталась.
— В первом классе?
— К сожалению. Потом ее маме сказали: «Вы, может быть, заберете своего ребенка? Ей надо в специальную школу. Она здесь учиться не может». А мама говорит: «Я знаю эту школу, я сама ее кончала. Вы меня не уговорите».
— А если кто-то вступил с вами в конфликт, как вы поставите человека на место?
— Я очень тактично это сделаю. Я никогда не обижу.
— А что вы скажете?
— Что я скажу? Честно говоря, меня всегда окружают очень хорошие люди. Я не знаю, как так выходит. Но я всю жизнь всегда общаюсь с хорошими людьми. У меня нет плохих людей. Я со всеми умею найти общий язык.
— А как вы узнаете, если человек не слишком хороший?
— Я посмотрю на человека, и вот он чем-то мне не понравился. Я не знаю, я не могу объяснить. И поэтому когда берут на работу, завуч мне говорит: «Иди-ка сюда, посмотри». Я могу просто пройти мимо и сказать. У нас как-то уволилась одна женщина, и должны были взять другую учительницу на ее место. Она стояла внизу у охранника. Вот я прошла мимо нее (а я как раз проводила детишек вниз, чтобы посмотреть, как они оденутся, кого родители встретили... Кого не встретили, я должна забрать с собой наверх...). И я вот прошла мимо нее, и чем-то она мне не понравилась. Не знаю, какая-то аура недобрая. Потом без меня с ней поговорили, и завуч мне говорит: «Знаешь, этот человек нам не подходит, недобрый». Вот как я это чувствую? Ведь я просто прошла мимо нее. Я не знаю. Но что-то было не так. Хотя я видела ее вполоборота. Вот так у меня бывает.
(Экспертная функция — базовая этика отношений — дает точную мгновенную оценку, опираясь на множество мелких признаков, накопленных за долгую практику.)
— Да, вот еще маленький секретик: как я с малышами играю. Я говорю: «Ребятки, у вас из глазиков идут ниточки ко мне. Положите мне их все ко мне на ладошку. Положили? Вот теперь я их беру все в кулачок. А теперь слушайте меня. Ой, ниточка твоя убежала и твоя убежала! Ну-ка, давайте мне свои ниточки быстро в кулачок!» Вот такие приемы, к примеру, я использую. У меня очень, очень много разных приемов.
— Повезло детям с учительницей!
— А чего так мало вопросов задаете? Задавайте еще!