Ошибки, связанные с длительным воздействием контрпереноса

Наиболее серьезными при работе с реакциями переноса являются неуловимые, хронические, не осознанные аналитиком ошибки, которые он совершает в течение длительного времени, годами, не замечая их. Они могут иметь два основных источника: а) контрпереносные реакции и б) неправильное понимание пациента (не на основе контрпереноса).

Ошибки, связанные с контрпереносом, возникают тогда, когда аналитик реагирует на своего пациента так, как будто он был значимой личностью

в ранней истории аналитика. Контрперенос является реакцией аналитика на пациента, это как бы параллель по отношению к переносу — нечто, дополняющее его. Часть «контр» в слове «контрперенос» означает аналог, дубликат, а не противоположность, как в контрдействии. Контрперенос может привести к продолжительному неуместному поведению аналитика по отноше­нию к пациенту в форме стойкого непонимания или к бессознательно вознагра­ждающему, успокаивающему и разрешающему поведению. И снова я должен сказать, что более детальное обсуждение этого вопроса будет представлено во втором томе. Я бы хотел проиллюстрировать этот момент клиническим примером.

 

В течение многих лет я супервиэировал работу уже заканчивающего обучение кандидата. Он был человеком незаурядных способностей и таланта, психоаналитическое лечение заметно прогрессировало, и у меня было такое впечатление, что мы оба получаем удовольствие от супервизий. Вместе с тем он рассказал мне о своих затруднениях с пациенткой, которую он лечил уже несколько лет без супервизий. Она развила устойчивый, неподатливый, враждебный перенос. Мы провели несколько супервизий, обсуждая лечение данной пациент­ки. Пациентка была молодой привлекательной женщиной, имеющей обсессивное расстройство характера с явной тенденцией к интеллектуа­лизации, множеством реактивных и анальных черт характера и ком-пульсивно-импульсивным псевдосексуальным промискуитетом. Мое общее первое впечатление было такое, что кандидат понимает пациентку и, по-видимому, адекватно справляется с основными техническими проблемами случая.

Постепенно я стал замечать то, насколько чаще при рассказе об этом случае он обращается к своим записям по сравнению с другим случаем, который я супервизировал. Он признал, что испытывает большие трудности при запоминании материала, касающегося этой пациентки, по сравнению с другими случаями. Затем я заметил, что тактику, которую он использует в данном случае, я раньше не замечал у него. После того, как пациентка начинала говорить вслед за молчанием, он прерывал ее и спрашивал: «Вы уверены, что расска­зываете мне то, что действительно думаете?» Я отметил, что такое замечание подразумевает обвинение; казалось, он предполагал, что она может сознательно искажать материал. Кроме того, он постоянно прерывал ее и не позволял ее мыслям свободно блуждать. Возможно, если бы он подождал подольше, он мог бы лучше узнать, сознательно или нет она удерживает что-то. Кандидат отреагировал на это, покраснев, а затем стал защищать себя, утверждая, что не знает, говорил ли он именно это своей пациентке, или же это искажения при пересказе. Я понял, что супервизия этого случая не приносит удо­вольствия никопф из нас, в отличие от предыдущего случая.

По мере того как кандидат описывал мне детали своей работы с этой пациенткой, я заметил, что у него есть тенденция реагировать ответным молчанием на ее молчание, склонность делать вмешательства краткими и чрезмерно редкими, быть без необходимости строгим, отмечая малейшие задержки с оплатой, кроме того, он никогда не отвечал на ее вопросы. Короче говоря, я почувствовал, что атмосфе­ра этого анализа была строгой и суровой, возможно, даже жесткой и мрачной. Я почувствовал, что моя оценка была правильной, когда осознал, что враждебные, подозрительные и недоброжелательные реакции пациентки на своего аналитика имели сходство и были как бы ответом на отношение к ней самого кандидата. Я спросил себя, отважился ли бы я поддаться, смягчиться, быть затронутым анали­тиком, если бы меня лечили так, как кандидат лечил эту пациентку. Это не было ситуацией лечения, ситуацией, когда доктор пытается помочь пациенту; это была очень искусно замаскированная изнури­тельная борьба между двумя мрачными разгневанными людьми, которые стараются сокрушить один другого.

Насколько мог тактично я рассказал кандидату, что я чувствую: ему не нравится пациентка, и он, пожалуй, скорее сражается с ней, чем лечит ее. Я не ждал и не хотел, чтобы он объяснял свои реакции или свое поведение; я надеялся, что он привнесет этот материал в ана­лиз со своим собственным аналитиком. Но кандидат не мог сдержать­ся, он побледнел и после минутной паузы со слезами начал говорить, что последнее время он сам начал думать об этом. Он осознал, что если она отменяла сессию, он получал удовольствие, а также стремился сократить ее сессию, давая ей меньше чем 50 минут. Более того, у него часто бывали сновидения, в которых она была его старшей сестрой, делавшей в детстве его жизнь ужасной, и т. д.

 

Важным моментом здесь является то, что этот чувствительный и талант­ливый человек, не зная того, неправильно лечил пациентку несколько лет, бессознательно мстя ей за то, что ему пришлось вынести в детстве. Его реакции переноса на эту пациентку превратили его из сочувствующего терапевта в требовательного и карающего оппонента. Вследствие этого пациентка развила такую реакцию на него, которая была частично реакцией переноса, а частично — реалистической реакцией на потенциально могущую причинить вред личность. Результатом стала не поддающаяся анализу реакция переноса. Кандидат предпринял регулярную супервизию этого случая с другим суперви­зором и, видимо, после работы над своими проблемами в собственном анализе провел делающую ему честь работу с данным случаем. Мы рассматривали возможность смены аналитика для этой пациентки, но множество факторов исключило эту возможность. В разделе 3.10.4 этот вопрос будет рассмотрен несколько глубже.