Постоянно продолжающиеся поиски инсайта и понимания, которые занимают центральное место в психоаналитической терапии, являются производными различных граней личности аналитика. Прежде всего он должен обладать живым интересом к людям, их способу жизни, эмоциям, фантазиям и мыслям. Ему следует иметь пытливый ум, ищущий знания, причины и источники происходящего (Jones, 1955, р. 426, 433). Энергия, движущая человеком в этом направлении, исходит от его любопытства, которое должно быть большим количественно и благожелательным по качеству. Недостаточное любопытство сделает аналитика жертвой скуки, слишком сильное любопытство заставит пациента испытывать излишнюю боль. Аналитик занимается поисками инсайта для того, чтобы дать понимание своим пациентам, а не для собственного скоптофилического и садистического удовольствия (Sharpe, 1930, Sharpe, 1947). Подобное отношение возможно только тогда, когда любопытство не находится более под властью инстинктов.
Для того чтобы быть способным проводить весь день, слушая, и не скучать при этом, любопытство аналитика должно сочетаться с удовольствием от слушания (Sharpe, 1947, р. 120). Особая сензитивность, которая помогает аналитику различать трудноуловимые комбинации аффектов в модуляции тона и ритма речи пациента, соотносится с его умением понимать музыку. По моему опыту, люди без слуха не становились хорошими терапевтами. Аналитик должен встречать незнакомое, странное и эксцентричное в пациенте с открытым умом, а не с тревогой или с отвращением.
Полезно быть свободным от ограничений, которые накладывает конвенциональное общество, и быть относительно индифферентным к поверхностному в повседневной жизни. Личная жизнь Фрейда демонстрирует эти качества в высшей степени (Jones, 1955, Jones, 1957). Аналитик должен быть достаточно полно знаком со свофш собственными бессознательными процессами длятого, чтобы смиренно принять то, что он, возможно, обладает такими же странностями, что и пациент. То, что кажется странным, часто оказывается тем, что было когда-то хорошо знакомым, а затем вытеснялось.
Первоначальной реакцией аналитика на продукцию пациента должна быть восприимчивость, даже если это требует некоторой легковерности. Только таким путем можно оказать все внимание материалу пациента. Лучше обмануться, идя за продукцией пациента, чем поспешно отвергнуть ее как обманчивую. Способность откладывать суждение, даже если это будет выглядеть как легковерие, дает возможность эмпатически слушать пациента, что в конце концов может привести к пониманию лежащих в глубине мотивов. Вместе с тем интересно отметить, что Фрейд был известен как плохой Menschenkenner* (Jones, 1955, p. 412, 420). Подозрительное, похожее на поведение детектива отношение приводит к отчуждению от пациента, мешает эмпатии и рабочему альянсу. В этом правиле, однако, есть и исключения. При работе с преступниками может быть полезным сразу показать, что аналитик осведомлен об их правонарушениях (Aichhorn, 1925; Eissler, 1950а; Redl and Wineman, 1951; Geleerd, 1957). Аналитику необходима некоторая доля скептицизма, но этот скептицизм должен быть доброжелательным. Аналитику следует уметь проводить границу между вероятной и правдоподобной реальностью, между возможной, но фантастической реальностью, заблуждением и сознательным обманом, не упуская из виду бессознательных значений этого искажения.
Способность и желание заниматься поисками инсайта (даже когда это причиняет боль), любовь к правде берут начало в ранних оральных интроектив-ных и проникающих, а также фаллических устремлениях. Аюди, которые обладают этим качеством, проявляют независимость ума и интеллектуальную смелость перед лицом нового, неконвенционального и неизвестного. У таких личностей желание понять стало нейтрализованной автономной функцией (Hartmann, 1951, Hartmann, 1955). Если психоаналитик не достиг такой способности, у него будут наблюдаться тенденции либо в сторону ограничения инсайта, либо в сторону неправильного использования инсайта, в результате чего появятся ошибки при выборе подходящего времени, такта и дозировки интерпретаций, что вызовет излишнюю боль и унижение пациента.
Способность понимать бессознательное другого человека опирается на множество навыков. Наиболее важной, как я уже показывал, является способность к эмпатии, которая, в сущности, является предсознательным феноменом. Некоторые ее клинические, динамические и структурные черты были описаны в разделе 4.211 как часть искусства аналитика. Здесь я хотел
_____________________
Menschenkenner (нем.) — знаток людей (Примечание переводчиков).
Что в психоанализе требуется от психоаналитика 403
бы поразмышлять о тех личностных чертах аналитика, которые дают начало его эмпатии.
Эмпатия является способом понимания другого человека путем временной и частичной идентификации с ним. Чтобы достичь этого, аналитик должен на время отказаться от какой-то части своей идентичности, а для этого он должен иметь широкий или гибкий образ «Я». Этот способ понимания не следует путать с проигрыванием роли, которое является более сознательным явлением. Он больше похож на воображение себя кем-то и всерьез, «вчувствование», переживание, которое возникает, когда человека глубоко трогает картина, спектакль или художественное произведение (Beres, 1960; Rosen, 1960). Эмпатия — это интимная, невербальная форма установления контакта (Greenson, 1960). Эмпатия является регрессивным явлением и, по-видимому, родственна более или менее контролируемым регрессиям, наблюдающимся у творческих личностей (Kris, 1952). Для того чтобы проявлять эмпатию, аналитик должен быть способен свободно использовать эти регрессивные механизмы в целях достижения чувства эмоциональной близости к пациенту.
Чтобы быть вознагражденным эмпатией, аналитику следует иметь богатый запас своих собственных личных переживаний, которые он мог бы использовать для того, чтобы способствовать лучшему пониманию им пациента. Этот запас должен включать в себя знакомство с литературой, поэзией, театром, сказками, фольклором, играми (Sharpe, 1947). Все это способствует живости воображения и фантазийной жизни, которые бесценны при аналитической работе. Мир воображения человека, будь это театр, музыка, живопись, сказки или грезы, дает ощущение причастности к вселенским переживаниям и связывает человечество воедино. Здесь мы ближе друг к другу, чем в наших сознательных действиях или социальных институтах.
Этот вид эмоциональной близости, которую эмпатия требует и дает, развивается у ребенка в первые месяцы жизни. Она вызывается невербальными действиями матери, ее интонациями, прикосновениями, любовью и заботой (Olden, 1953, Olden, 1958; Schafer, 1959). Поскольку эмпатия берет свое начало в самых ранних взаимоотношениях матери и ребенка, она, по-видимому, имеет феминный оттенок (Katan А., цит. в Greenson, 1960; Loewald, 1960). Для того чтобы у аналитика эмпатия не была сопряжена с конфликтом, он должен прийти к миру со своими материнскими компонентами. Джонс (1955) называет это «ментальной бисексуальностью аналитика».
В некотором смысле эмпатия является способом установления контакта с утраченным объектом любви — непонятым пациентом. Это может быть отчасти попыткой восстановления утраченного контакта. По моему собственному опыту, более всего способны к эмпатии те аналитики, которые преодолели тенденцию к депрессиям (другую точку зрения см. Sharpe, 1930, р. 17—18). Эмпатия предъявляет к аиалитику определенные эмоциональные требования, а также и требование постоянного самоизучения. Чтобы использовать эмпатию, аналитик должен обладать способностью регрессировать; после чего, вернувшись в обычное состояние, проанализировать данные, полученные таким образом, и удостовериться в их обоснованности. Этот переход от близости и интимности эмпатии к дистанции и отдалению, требующемуся для оценки обоснованности, характерен для большей части работы психоаналитика. Ригидно обсессивные характеры не смогут позволить себе проявлять эмпатию, а импульсивные характеры будут иметь тенденцию к соскальзыванию от эмпатии к идентификации, что приведет к отыгрыванию в отношениях с пациентом. Как правило, такие люди не являются подходящими кандидатами для психоаналитического обучения (Eisendorfer, 1959; Greenacre 1961; Langer, 1962; van der Leeuw, 1962).