Иногда при анализировании сопротивления не аффект и не влечение или некоторое событие являются наиболее обещающей линией исследования. Может оказаться, что форма сопротивления: метод или способ сопротивления, предлагают наиболее плодотворную линию для исследования. Это происходит, когда форма сопротивления часто повторяется, в этом случае мы, вероятно, имеем дело с чертами характера. Хотя анализ формы при анализе сопротивления, возможно, нечасто осуществляется в первую очередь, типичные и привычные методы сопротивления в конечном счете должны стать предметом анализа, поскольку эта процедура является входными воротами в анализирование так называемых защит характера. Если форма сопротивления воспринимается пациентом как «странная» или «нехарактерная», это обычно симптоматическое действие, более доступное для разумного Эго пациента.
Шаги при анализировании формы сопротивления те же самые, что были намечены для других аспектов сопротивления. Во-первых, нам следует добиться того, чтобы пацЛнт признал, что данная часть его поведения является сопротивлением. Это может быть просто или довольно трудно в зависимости от того, является ли деятельность Эго-синтонной чертой характера или чуждой Эго. Если поведение сопротивления является Эго-синтонной чертой характера, встает вопрос, насколько трудно сделать данное поведение Эго-дистонным; другими словами, сможет ли аналитик заручиться помощью разумного Эго пациента, которое объединится с аналитиком при рассмотрении этой активности как сопротивления (Fenichel, 1941, р. 66—68). Сможет ли аналитик добиться успеха в расщеплении разумного Эго пациента и его переживающего Эго и тем самым вовлечь пациента в исследование этой активности?
Возможность демонстрации будет зависеть от двух факторов: во-первых, от отношения Эго к данной активности, то есть от того, насколько она является Эго-синтонной; и, во-вторых, от рабочего альянса, то есть от того, насколько охотно пациент принимает аналитическую установку. Чем более согласованной, адаптивной, успешной представляется активность пациенту, тем труднее будет убедить его, что это — сопротивление. В нашем обществе, например, нелегко подвести пациентку к тому, что ее привычная чистоплотность, проявляющаяся в свободных ассоциациях и во внешней жизни, — это то, что следует анализировать. Чистоплотность является одной из добродетелей в американском обществе, одной из превозносимых и высоко ценимых черт в семье. Бомбардировка рекламой помогает сделать чистоплотность идеалом Эго для многих людей даже и в более позднем возрасте.
Эта ситуация сильно отличается от той, когда предпринимается попытка анализировать более чуждую Эго деятельность. Например, пациент с очень сильным враждебным переносом моментально засыпает во время сессии. Несмотря на агрессивное отношение ко мне, пациент может осознать, что засыпание во время сессии является сопротивлением.
Ситуация становится более трудной, когда факторы реальности смешиваются с бессознательными сопротивлениями пациента.
Например, пациентка большую часть сессии рассказывает об опасности ядерной бомбардировки и целесообразности уехать на Средний Запад, где она будет в большей безопасности. Когда я предположил, что, быть может, она будет чувствовать себя в большей безопасности, уехав от меня и избежав психоанализа, она явно рассердилась и замолчала.
Затем она резко напомнила мне, что люди строят бомбоубежища. После паузы я признал, что существует некоторая вероятность ядерной атаки, но я полагаю, что ее реакция не соответствует опасности и слишком интенсивна. Большинство экспертов придерживается мнения, что бомбоубежища не являются надежной защитой, и отъезд также не гарантирует ее безопасность. Затем пациентка начала говорить. Она допускает, что ее страхи непропорционально велики, но простая мысль о ядерном взрыве вселяет в нее ужас. Я сказал ей, что каждый разумный человек боится атомной войны, но, должно быть, есть еще что-то внутри нее, что делает ее страх таким сильным, что она намеревается «вырвать с корнем» свою жизнь. Медленно пациентка ; начала ассоциировать, мысли привели ее к несчастному замужеству, годам фрустраций и торможения, ее страстному желанию «выбраться из этого», начать новую жизнь. Теперь я был в состоянии показать ей, что все это являлось причиной того, что внутри нее накапливался гнев, который угрожает взрывом. Вот отчего возможность взрыва атомной бомбы кажется такой близкой. Вот почему ее страх усилился до ужаса. Пациентка, казалось, поняла, и в течение следующих нескольких сессий мы продуктивно работали с этой темой.
Я хочу сделать паузу в этом месте для того, чтобы подчеркнуть небольшой, но важный технический момент. Всякий раз, когда факторы реальности смешиваются с сопротивлением, эти факторы должны быть адекватно признаны (Мапгюг, 1958). Если не сделать этого, пациент будет все более активно цепляться за элементы реальности в сопротивлении и тратить свое время, пытаясь убедить аналитика в логичности своих аргументов. Обратите внимание, как моя пациентка завела разговор о бомбоубежищах, когда я пытался истолковать ее бегство на Средний Запад как бегство от анализа. Только после того, как я признал, что ее страх частично оправдан, она смогла работать со мной, сформировав рабочий альянс. До этого ее тревога по отношению к ядерной бомбе была Эго-синтонной. Мое признание факта реальности позволило установить рабочий альянс, что сделало страх ядерного взрыва, по крайней мере, его интенсивность, чуждыми для Эго. Она стала в состоянии работать над этим как над внутренней проблемой и в конце концов действительно осознала, что ее бегство на Средний Запад является сопротивлением переноса.
Когда пациент осознает аспект сопротивления в своем поведении, нашей следующей задачей становится прояснение. Теперь мы пытаемся найти такой же паттерн поведения вне анализа и затем занимаемся историей и целями данной активности. Что произошло в жизни пациента, что заставило его принять этот способ сопротивления? Позвольте мне вернуться к профессору X., человеку, который рассказывал свои сновидения, «сваливая все в кучу» (см. раздел 2.64).
Профессор X. рассказал, что он читал книги, «сваливая все в кучу», и в школьные годы делал домашние задания в той же манере. Он не мог ,м заниматься сидя за письменным столом, а только лежа или прохаживаясь. Это получило объяснение, когда я понял, что его отец был известным учителем и готовил сына идти по своим стопам. Мальчик хотел бунтовать, потому что он испытывал глубоко затаенные враждебные, ревнивые, сопернические чувства по отношению к отцу, его способ ;. 1.,-.; работать был выражением его злобы и вызова. Но была также и глубокая любовь к отцу, которая имела выраженный прегенитальный и оральный характер. Он боялся слишком приблизиться к отцу, так как это означало бы анальное и оральное вторжение и заглатывание. Отец любил играть роль врача, когда пациент болел. Много раз он измерял сыну ректальную температуру, неоднократно ставил клизмы, смазывал горло и т. д. Поведение «все в кучу» было также проявлением его борьбы против идентификации с отцом, поскольку идентификация была равносильна 1 * тому, чтобы быть поглощенным и уничтоженным. Это представляет собой возвращение вытесненных стремлений к слиянию и утрате границ Это (Greenson, 1954, 1958а; Khan, 1960).
Другой пациент-ученый использовал для описания всех своих переживаний очень реалистичный тон и технические термины. Даже описывая интимнейшие сексуальные события, он никогда не выказывал никаких эмоций. Он никогда не колебался, не проявлял рвения, но механически и досконально докладывал. Я пытался дать ему понять, что, используя технические термины и описывая события так, как будто он докладывает о безличном эксперименте, он пропускает все свои эмоциональные реакции. Он был холодным, невклю-ченным наблюдателем, докладывающим другому ученому, а не пациентом, сообщающим интимные переживания своему терапевту.
В течение долгого времени пациент оправдывал себя, говоря, что факты более важны, чем эмоции. Затем я смог показать ему, что эмоции также являются «фактами», а он с неохотой признает эти «факты» в отношении себя. Затем пациент осознал, что он отбрасывал эмоции, рассказывая мне о себе, потому что чувствовал, что зрелому ученому стыдно иметь чувства. Более того, он также признался, что скрывает свои чувства и от других, даже от своей жены при сексуальных отношениях. Анализ этого поведения затем привел его к воспоминаниям о детстве, когда его отец, инженер, выказывал презрение к эмоциональным людям, считая их слабыми и ненадежными. В конечном счете пациент осознал, что он считал проявление эмоций эквивалентным несдержанности и бесконтрольности. Он приравнивал холодность к чистоте, а эмоциональное тепло — к грязи и утрате контроля.
Анализ формы сопротивления в таком случае, как этот, становится возможным только тогда, когда пациент не может дольше сам оправдывать использование данного метода. Это сопротивление должно стать Эго-дистон-ным, прежде чем пациент с готовностью предпримет анализ старого, привычного способа поведения. Данному пациенту потребовалось больше года, чтобы изменить свое отношение к невключенному способу рассказывать. Даже когда мы смогли проследить эту форму поведения в прошлом, в конфликтах, касающихся выработки туалетных навыков и анально-садистстских импульсов,
он не был в состоянии поддерживать надежный рабочий альянс. Его нижележащая тревога в конце концов приобрела параноидное качество и лишила его истинной мотивации продолжать анализ. Он был готов проходить анализ, только если бы мог остаться, в сущности, неизменным и незатронутым эмоционально. В конце концов нами было принято решение прервать анализ.