Иногда в анализе возникают ситуации, когда отсутствие сопротивлений обусловлено утратой функций Эго. Тогда нашей задачей будет позволять и даже поощрять развитие некоторой степени сопротивления. Это может произойти при работе с психотическими или пограничными случаями, но также и с невротическими пациентами на вершине повторного проживания ими инфантильных неврозов. Необходимые вмешательства в этих ситуациях могут быть не совсем аналитичными, но такая ситуация не требует инсайта; она требует применения чрезвычайных мер. Поскольку такое действительно случается во время анализа, стоит уделить немного места обсуждению связанных с этим технических проблем.
Эмоциональные бури сопровождают все анализы, которым удается проникнуть вглубь инфантильных неврозов. На пике эмоционального излияния, в большей или меньшей степени, утрачиваются функции Эго, в зависимости от интенсивности и качества разряжающегося аффекта. Если это происходит в начале сессии, наша терапевтическая задача может быть достаточно простой. Терпение и поддерживающее молчание будут достаточны для того, чтобы дать пациенту возможность разрядить сдерживаемую эмоцию. По мере того как паника, гнев или депрессия уменьшаются, можно обнаружить возвращение разумного Эго, после этого можно попытаться продолжить работать аналитически. Но если эмоциональная буря не утихает или если это случается в конце сессии, становится необходимым вмешательство. Хотя в идеале мы бы хотели, чтобы у пациента была полная разрядка чувств, целесообразно помешать этому в данном случае. Было бы опасно позволять пациенту уходить на вершине эмоциональной бури, без функционирующего разумного Эго. Наша задача в таком случае — вновь «разбудить» пациента и не вызывать не поддающихся анализу осложнений.
По моему опыту, следующие шаги представляются эффективными и вызывают минимальные осложнения. Предположим, пациент терзается из-за интенсивной реакции горя, неистово рыдает, а сессия заканчивается. Я бы подождал почти до самого последнего момента, прежде чем прерывать его. Тогда я бы сказал: «Мне жаль, что я прерываю Вас, когда вы так несчастны, но наше время кончилось». Если пациент реагирует на это замечание, а обычно бывает именно так, я бы продолжил: «Давайте подождем еще несколько минут, пока вы немного успокоитесь». Потом я бы дал пациенту возможность сказать что-нибудь, если он хочет, но в любом случае я даю ему шанс увидеть, что я не встревожен, не расстроен и не нетерпелив. Мое поведение показывает, что я сочувствую его состоянию, но и стою перед лицом реальности. Я помогаю восстановить некоторый контроль привнесением реальности в конце сессии,*но отмечаю, что мне жаль прерывать поток его эмоций. Наконец, важно, что аналитик показывает, что он не боится эмоциональной вспышки пациента и предлагает себя как модель для идентификации пациента с ним. В конце такой сессии я обычно говорю что-нибудь вроде: «Этот поток эмоций болезнен для вас, но он важен для нашей работы. Мы должны понять его, проанализировать и справиться с ним».
Возникают и другие ситуации во время анализа, в которых пациент теряет либо боится потерять некоторые или многие функции Эго. Например, пациент может говорить непонятной «словесной окрошкой» или начать болтать как ребенок. Здесь также следует проявить терпение, не бояться этого, быть твердым. В конце концов аналитику следует прервать пациента: «Теперь давайте посмотрим на то, что происходит — вы говорили, как маленький ребенок». Вмешавшись таким образом, аналитик служит напоминанием и моделью пациенту для его временно утраченного разумного Эго. Своим твердым тоном аналитик показывает, что он не боится, и тем самым успокаивает пациента.
Пациент может прийти в состояние сильной паники, ужаса или беспомощности, лежа на кушетке. Одна из моих пациенток жаловалась, что слова ускользают от нее, и она боится намочить кушетку. Я позволил ей переживать настолько сильно, насколько, как мне казалось, она может вынести, и затем я сказал: «Хорошо, теперь давайте вернемся к анализу и попытаемся взглянуть на все это с самого начала. Давайте попытаемся понять, что же произошло».
В некоторых ситуациях пациенты приходят в ужас, что они потеряют всяческий контроль, и боятся, что они станут очень агрессивными или сексуальными. Когда я чувствую, что этот страх подлинный, и когда есть причина, обосновывающая страхи, я говорю или веду себя в манере, которая показывает:
. «Не беспокойтесь, я не позволю вам причинить боль себе или мне».
Как я сказал ранее, эти вмешательства не аналитичны, но я полагаю, что сами ситуации в такие моменты также неаналитические. Я использую неаналитические процедуры, но я стараюсь избегать антианалитических, то есть действий, которые будут мешать дальнейшему анализу. Только после того, как острый кризис пройдет, аналитик может продолжать анализ. Однако, по моему опыту, вмешательства, предпринятые с терапевтической целью и позднее тщательно проанализированные, не наносят непоправимого вреда аналитической ситуации. С другой стороны, строго пассивная и молчаливая позиция аналитика может представлять собой большую опасность тем, что позволяет пациенту регрессировать к травматическому уровню. Молчание и пассивность аналитика будут в таком случае правильно восприняты пациентом как отсутствие заботы о нем, беспокойство или замешательство аналитика. Это может быть значительно более пагубно. Когда такие случаи имеют место, аналитику следует проделать некоторый самоанализ своего контрпереносного поведения.
В заключение этой главы по технике анализирования сопротивления я испытываю потребность еще раз повторить, что наиболее важными сопротивлениями являются сопротивления переноса. Я не подчеркивал этого в клинических примерах, приведенных выше, поскольку в первую очередь хотел обсудить концепцию сопротивления в целом.
Дополнительный список литературы ;