Я показываю пациенту источник моей гипотезы только тогда, когда я чувствую, что желательно задействовать его интеллект для убеждения его в том, что он сопротивляется. Затем я должен буду перейти к анализу сопротивления. Очевидные данные о том, что у пациента есть реакции переноса, используются, только если в случае неочевидности для пациента материала он может почувствовать, что аналитик обладает мистической властью. Я использую этот подход по большей части в начале анализа в качестве одного из способов показать пациенту, как аналитик работает, чтобы преодолеть его магические представления об аналитике и помочь ему развить рабочий альянс. Так, я могу сказать пациентке: «Отсутствие у вас сексуальных чувств по отношению к мужу и ваши романтические сновидения и фантазии обо мне, как мне кажется, показывают, что у вас возникли сексуальные и романтические чувства ко мне».
Использование очевидности апеллирует к интеллекту пациента. Это может быть ценно как этап в развитии рабочего альянса у пациента. Однако существует опасность, что это может привести пациента к переоценке интеллектуального и избеганию эмоционального знания о явлениях переноса. Аналитик должен быть внимателен при распознавании того, как реагирует пациент на данную форму конфронтации.
На любой стадии анализа при попытке продемонстрировать пациенту, что он вовлечен в реакцию переноса, пациент может развить сопротивление, или же ранее не появлявшееся сопротивление может стать заметным. Если это произошло, анализ данного сопротивления должен предшествовать всему
Evidence (англ.) — очеЛдность, основание, данные (Примечание переводчиков). остальному. Это случается особенно часто, когда аналитик указывает пациенту на его ненависть и гнев по отношению к аналитику на ранних фазах анализа. Пациент может начать сопротивляться и отказываться признать эту реакцию переноса, вместо этого он будет чувствовать, что его критикуют. Тогда аналитику следует исследовать это чувство переноса, прежде чем вернуться к демонстрации негативного переноса. Позвольте это проиллюстрировать.
Молодой мужчина на первом году анализа начинает сессию, рассказывая с чувством сильного гнева о профессоре одного из его аспирантских курсов. Его речь течет в следующем направлении: «Он просто говорит, не думая о том, могут ли студенты следовать за ним. Он разглагольствует в воздух, а не для нас. Что за паршивый преподаватель. Мне бы ужасно не хотелось, чтобы он был у меня в следующем семестре. Мне бы ужасно не хотелось, чтобы он лечил меня, я хочу сказать — учил меня». Пауза. «Я полагаю, вы сварганите что-нибудь из этого».
Затем пациент продолжил, но я вернул его назад к оговорке и спросил: «Не пытаетесь ли вы бежать прочь от своего гнева по отношению ко мне? Ваша оговорка показала гнев — и затем вы попытались бежать от нее». Пациент минуту подумал и ответил: «Я полагаю, вы правы. Но я знаю, что вы делаете все, что в ваших силах, а тот профессор, он — тупейший сукин сын. Не следовало бы позволять ему преподавать. Я чувствую себя так, будто меня выставили посреди класса, но я чувствую и жалость к нему. Я слышал, что его жена покончила жизнь самоубийством. Возможно, у него ничего не осталось, кроме преподавания. Но почему я должен жалеть его? Он — большая шишка, профессор, и он не даст даже дерьма мне или любому из своих студентов». Далее пациент продолжал в том же духе.
Я снова вмешался и сказал следующее: «Не сердитесь ли вы на меня из-за моего отпуска на следующей неделе?» Пациент сердито выпалил: «Нет, я не сержусь. Вы всегда обвиняете меня в том, что я сержусь. Вы имеете право на отпуск. Вы много работаете, так почему бы вам и не уехать? Почему я должен сердиться? Вы сказали это так, как будто читали по книге. Если аналитик уезжает в отпуск, он говорит своему пациенту, что тот рассержен». Последнее было сказано саркастически. «Это выводит меня из себя». Пауза. Молчание. Я ответил: «Вы сердитесь даже из-за того, что я указал вам на то, что вы сердитесь, но я чувствую, что в действительности вы сердитесь из-за того, что я покидаю вас».
Пациент ответил: «Может быть, и так. Я знаю, что у меня есть мысль: вот вы уедете, а я пойду в роскошный ресторан и подцеплю девчонку. И пошлю к черту всех вас». Я ответил: «Да, пошлете к черту всех, кто бросает вас. Вы не нуждаетесь в нас, вы найдете кого-нибудь еще, с кем будете близки». Пациент помолчал немного, а затем ответил: «Да, я не нуждаюсь в вас. Уезжайте в свой проклятый отпуск. Мне и так хорошо».
Это относительно простой пример того, как аналитик пытается продемонстрировать и прояснить реакцию переноса. Аналитик вынужден прервать ассоциирование пациента и исследовать появившееся сопротивление. Оговорка пациента является ясным индикатором его гнева, но он отказывается принять это сознательно. Затем он переходит к чувству жалости к профессору. Затем снова возвращается назад к своему гневу из-за того, что его отвергли. Я пытаюсь связать это со своим отпуском, но он сердито отрицает эту связь. Я указываю на его сопротивление и на подтверждение своей гипотезы, и в конце концов он признается в своей фантазии о моем отпуске и своем гневе из-за того, что его бросают. Я полагаю, что необходимо исследовать сопротивления до тех пор, пока аналитик не мобилизует разумное Эго пациента.
Важно также дать пациенту время для реакции на вмешательство. Я всегда, по возможности, стараюсь убедиться, что на сессии осталось достаточно времени для того, чтобы пациент отреагировал на мое вмешательство по поводу переноса. Это касается вмешательств любого рода, но больше всего — интерпретаций или вмешательств по поводу переноса. Я не реагирую немедленно на его первый ответ, поскольку очень часто пациенты будут импульсивно отвечать «да» или «нет», а потом медленно, по мере того, как аналитик слушает их, можно увидеть, что этот первый ответ не был продуманным и точным. Он обычно отражает либо подчинение, либо неповиновение.
Множество раз в своих ответах на конфронтацию переноса пациенты будут противоречить сами себе. Все эти реакции также должны стать предметом анализа. Однако важно дать пациенту время обдумать, что сказал аналитик, а затем — отреагировать на это. Я хочу здесь подчеркнуть, что у пациента должно быть время и просто помолчать в ответ на конфронтацию аналитика. Аналитик должен обращать внимание не только на то, что пациент сказал, но также и на то, как он это сказал. Если моя интерпретация правильна, он будет соглашаться со мной и принимать ее не только вербально, но и эмоционально, он будет добавлять некоторые детали или воспоминания, или другие «украшения» к моим конфронтациям. Если моя конфронтация правильна и приемлема для пациента, я могу затем перейти к следующей технической процедуре анализирования данного переноса.
Множество раз, однако, пациенту нужно будет время для размышления, для исследования правильности моей конфронтации, ассоциирования к ней. Если мое вмешательство неверно, пациент будет показывать его неправильность не только путем вербального отрицания, но и какой-то формой сопротивления и избегающим поведением. Но может быть и так, что конфронтация была правильной по своему содержанию, но для нее было неправильно выбрано время. Тогда аналитик должен будет работать над сопротивлением. Кроме того, аналитику также необходимо иметь время для правильной оценки ответа
пациента. Не всегда легко определить, показывает ли ответ пациента принятие или отвержение, погружение в мысли или эскапизм, или же комбинацию всех этих элементов.