Считается, что дать человеку выговориться, рассказать без утайки о своих проблемах, необходимое, хотя и недостаточное условие для их разрешения. При таком подходе с порога отвергается противоположная стратегия: не разглашать того, что мучает, держать это в тайне. Логика здесь проста - раз клиент пришел к психотерапевту, значит, он "не может молчать". Отсюда задача специалиста видится именно в том, чтобы помочь человеку высказаться о наболевшем и, главное, понять, что кроется за его словами.
Между тем "говори!" отнюдь не единственно возможное, обеспечивающее успех действие психотерапевта. Вполне вероятна ситуация, когда больше пользы принесет другое: не пытаться разговорить, а, напротив, убедить, что обсуждать проблему нельзя ни с кем, настолько она интимна, болезненна и сложна. Я так представляю себе подобное обращение психотерапевта к клиенту: "Передать словами то, что Вы переживаете, Вы все равно не сможете - "мысль изреченная есть ложь". По совести, единственный совет, который я могу Вам дать - "молчи, скрывайся и таи". "Замолчите" свою проблему, ведь чем четче Вы ее обозначите, тем безнадежнее она станет; чем полнее Вы ее, как Вам кажется, поймете, и постараетесь, соответственно этому пониманию, перестроить свое поведение - тем неправильнее будете себя вести. Ваше лечение - в молчании. Только так - не говоря вслух, больше того - даже не стараясь додумать про себя, Вы постепенно сможете это "рассосать" в себе, в своей душе. Как психотерапевт я в состоянии сделать для Вас только одно - молчать вместе с Вами, или, вернее, разговаривать на постороннюю тему, но нет так, чтобы косвенно, по ассоциации вывести на мучающие Вас вопросы, а, напротив, - уводить от них в сторону".
Единственное психотерапевтическое лекарство - время, единственный лекарь души - сама душа. Ей нужно время, чтобы провести свою тонкую, таинственную и тихую работу по "самосшиванию" разорвавшейся душевной ткани. Боль же делает человека нетерпеливым, и он вредит своей душе, не дает ей нужного тихого времени на эту работу. Вот психотерапевт и должен, грубо говоря, помочь "тянуть время". Ему ничего не надо узнавать, не нужно бередить рану, ведь в данном случае познание умножает скорбь. Как говорил Лао-цзы, чтобы мутная вода в сосуде стала чистой - не трясите его. Оставьте в покое, и через какое-то время муть сама осядет. Задача психотерапевта в том и заключается, чтобы не дать клиенту "трясти сосуд" (и уж, тем более, не трясти его самому), предоставить человеку возможность и моральное оправдание не торопить себя.
Для западного психотерапевта самоочевидна обратная установка - экстраверсивная и активная. В принципе это установка жесткого рационализма. Сон разума всегда рождает чудовищ (утверждение, что сон разума или, скажем, "полусон" - подчас разгоняет чудовищ, кажется абсурдным), и потому психотерапевт призван разбудить разум, обратить его на свои предпосылки.
Первым подобную рационалистическую задачу поставил З.Фрейд (недаром книга Зощенко о психоанализе называлась "Повесть о разуме"). В его терминах это звучало так: добиться, чтобы вытесненное представление вернулось в поле ясного сознания и тем самым создать предпосылку, дабы человек вновь, уже с открытыми глазами, пережил, "отреагировал" вытесненное болезненное переживание и преодолел его. Можно сказать, что психотерапевт не доверяет автоматической работе сознания (которое ведь зачем-то произвело "вытеснение"), а стремится извне, искусственно выправить то, что оно должно делать само и незаметно. В этом удивительная вера в возможности разума, в слово - что отрефлексировано, названо, то преодолимо. "Психоаналитический процесс сам по себе есть поиск истины. Целью этого поиска является истина о феноменах - но о феноменах не внешних, а внутренних... Главная цель психоанализа - помочь людям отличить истину от лжи в самих себе, это - терапевтический метод, являющийся эмпирическим приложением тезиса "Истина делает нас свободными" (Фромм Э. Психоанализ и религия. Сумерки богов, Москва, 1989, с. 194.).
Сказанное относится не только к одному психоанализу, но и ко всем направлениям содержательной психотерапии, выросшим от его семени (иногда - подобно гуманистической, лого- или гештальттерапии - в яростном споре, даже бунте против Фрейда). Разногласия начинаются дальше и касаются ключевого вопроса: что есть истина? Что внутри человека "истина", что "ложь", кто тут судья и как ему судить? Если психотерапевт - это естествоиспытатель, который, говоря словами Бекона, "пытает" природу, то как именно должен он "пытать" природу того, кто обратился за помощью, "выжимать из него голос его тайны", неизвестной ему самому?
Единого мнения по поводу того, как трактовать слова клиента, у психотерапевта нет (как, впрочем, и единодушия даже в определении - называть ли человека, пришедшего со своей бедой, клиентом или все же пациентом). Споры о правилах интерпретации подчас очень напоминают то, о чем говорит Раскольников в "Преступлении и наказании":
"- А уж и не знаю, чего вам пожелать со своей стороны! - подхватил Раскольников... - Пожелал бы больших успехов, да ведь видите, какая ваша должность комическая!
- Почему же комическая-с? - тотчас навострил уши Порфирий Петрович...
- Да как же, вот этого бедного Миколку вы ведь как, должно быть, терзали и мучали, психологически-то, на свой манер, покамест он не сознался; день и ночь, должно быть, доказывали ему: "Ты убийца, ты убийца..." - ну, а теперь, как он уж сознался, вы его опять по косточкам разминать начинаете: "Врешь, дескать, ты не убийца! Не мог ты им быть! Не свои ты слова говоришь!" Ну, так как же после этого должность не комическая!"
В самом деле, преодолевая отчаянное, дикое сопротивление традиционных структур общественного и индивидуального сознания, фрейдовская парадигма с "эдиповым комплексом", "комплексом кастрации" и т.д. в конце концов утвердилась в общественном мнении. Теперь психотерапевт знает, до чего он должен "дошептаться" с клиентом, как расшифровывать его слова, какую "тайну" искать в его подсознании (или "вкладывать" туда). Это же знает (предчувствует, предвидит) и клиент.