Вряд ли можно переоценить теоретическое значение этого случая и тот интерес, который он представляет. Редко появляется такая возможность изучить сильный невротический, в некоторых случаях почти психотический, взрыв при таких хорошо регулируемых условиях.
Молодая женщина, глубоко преданная своим родителям, неожиданно столкнулась с угрозой благополучию матери, исходящей от отца и от ее лучшей подруги, и с остро болезненной картиной эмоционального отхода отца от семьи. Конечно, это представляло собой серьезное основание для горя и гнева. Но еще более важно то, что она встречалась с этими обескураживающими фактами не в сознательном восприятии, а только в своем подсознании, и то, что ее реакция на это подсознательное не была реакцией простой печали и гнева, а оказалась очень сложным сцеплением невротических и маниакально-депрессивных психотических симптомов. Все это становится ясно даже без запутанных и спорных аналитических расследований и интерпретаций.
Следовало выяснить, могут ли психические травмы, о которых мы осознанно знаем, находиться в сердце основных психопатологических реакций. И как реакция нашей пациентки освещает эту проблему?
Дома во время уик-энда, когда она впервые подсознательно почувствовала интимные отношения между своей подругой и отцом, ее реакцией была беспокойная и немотивированная раздражительность, которая ни на чем не фокусировалась, а постоянно смещалась с одного обыкновенного предмета на другой. После этого она погрузилась в состояние навязчивой депрессии, которая была, по ее мнению, бессодержательна и необоснованна и сопровождалась потерей интереса ко всей ее предыдущей деятельности и ко всем ее предыдущим связям. Депрессивное настроение пациентки нарастало, а ее раздражительность по-прежнему не была направлена ни на что конкретное. Однако впервые оно начало фокусироваться в двух симптоматических принудительных актах, символическое значение которых позже становится безошибочным. Первым из них была тщательно ограниченная клептомания, то есть специфическое вынужденное воровство сигарет и спичек из карманов отца (очевидно, с подсознательной целью выразить свой гнев и наказать отца), но, как видно из автоматических рисунков, это воровство имело более глубокую кастрирующую цель. Вторым действием было также ограниченное, почти инкапсулированное стремление к постоянному повторению в рисунках цилиндров, треугольников, спиралей и прямых линий, проходящих во всех направлениях.
Интересно отметить, что ее болезнь началась с эпизодических эмоциональных взрывов, за ними быстро следовал аффект, который становился фиксированным и навязчивым, что, в свою очередь, дополнялось серией навязчивых действий. Теоретическое значение этой последовательности событий представляет собой вопрос, в котором мы не можем прийти к единой точке зрения, но который всегда должны помнить.
Нежелательная и таинственная для пациентки раздражительность заслуживает дополнительного анализа. Это точная копия неистовой и явно немотивированной раздражительности, свойственной детям, когда они погружаются в переполняющую их подсознательную ревность к своим родителям, братьям и сестрам. У этой пациентки можно наблюдать, как раздражение ускорялось, когда подсознательное сталкивалось с любовной связью между ее отцом и подругой. Раздражительность отражает конфликт между различными ее ролями. Это касается, например, ее идентификации со своей матерью в семейной группе, ее фантазий относительно себя в роли любовницы своего отца, ее ревности к этой любовнице.
Ясно, что подсознательные импульсы заставили ее различными путями искать нужного выражения и разрешения: во-первых, в ее мстительных жестах (воровство спичек и сигарет), потом в автоматическом рисовании (так называемая “привычка”, которая позже стала носителем определенных и интерпретируемых знаний) и, наконец, в возрастающей и навязчивой необходимости узнать все, — что и явилось поводом для поисков ответа в психиатрической и аналитической литературе. Отсюда ее вера в символизм и разочарование в нем, обращение за помощью, еще слегка завуалированное “любознательностью”, ее интерес к “автоматическому рисованию”.
Несомненно, никакой лабораторный тест не позволит показать побуждающую и направляющую силу подсознательного мышления лучше, чем данный случай. Можно привести еще один пример нежелательного двойного значения в наивно выбранной фразе “бегать вокруг”, которую пациентка часто повторяла в своем слепом сердитом взрыве против отца, не понимая сознательно очевидного намека на его сексуальные привычки.
И, наконец, символическое изображение сложных человеческих взаимосвязей простыми детскими рисунками, которые представляют собой наиболее драматическую характеристику этой истории, настолько понятно, что не требует дальнейших пояснений.