ДЕИДЕОЛОГИЗАЦИЯ НАУКИ

Ни в одной стране за пределами так называемого социали­стического лагеря развитие науки не находилось в такой зави­симости от изменений в политической жизни общества, как это происходило в государствах, подверженных влиянию больше­вистской идеологии. В первую очередь это относится к России. Понятно, что те изменения в экономике и политике, которые произошли в новых условиях, существенно сказались на общей ситуации в российской науке вообще и на обществоведческих науках в частности. Это обстоятельство в полной мере касается психологии. Тоталитарное государство было заинтересовано в существовании лишь такой науки, которая отказывается от анализа психологии человека, чтобы тем самым не привлекать внимание к реальному состоянию дел в общественной жизни. Во второй половине 80-х годов в российской психологии начи­нают давать о себе знать новые подходы и тенденции, свиде­тельствующие о начале коренной ломки привычных стереоти­пов. Эти изменения определяют судьбу науки в новых социаль­но-экономических условиях.

Официальной идеологической базой психологии советско­го периода был марксизм-ленинизм. Отход психологии от этих, казавшихся незыблемыми и несокрушимыми позиций, при всей его неизбежности и радикальности не имел револю­ционного характера и был, скорее, эволюционным движени­ем, которое за истекшее десятилетие привело к необратимым изменениям в содержании и структуре научного знания.

Сравнительно легко и безболезненно прошло освобожде­ние от традиционной марксистской атрибутики, которая про­низывала все выходившие из печати психологические книги и статьи на протяжении пятидесяти-шестидесяти лет. Ни одна монография, ни один вузовский учебник не мог быть опубли­кован без обязательного набора цитат и ссылок. Все эти де­журные клише имели значение ритуальной защиты от цензур­ного контроля. Преодолеть начетнические штампы не пред­ставляло труда в связи с тем, что при их исключении из текста серьезных содержательных изменений в нем не происходило. Когда необходимость в подобной страховке отпала, подоб­ные цитаты и ссылки оказались попросту лишними.

Несопоставимо большие трудности были связаны с посте­пенным изменением традиционных воззрений психологиче­ского сообщества, которые десятилетиями формировались с опорой на убежденность в том, что единственно верной, пра­вильной и надежной основой плодотворного развития психо­логической науки является марксизм. Эта убежденность имеет свои исторические корни. В период становления психологии в советской России важнейшей задачей считалось создание методологических основ конкретных психологических иссле­дований, адекватных как логике науки, так и социальным потребностям. В этой ситуации прежней интроспективной психологии противостояли концепции, претендовавшие на детерминистское объяснение поведения, по существу же яв­лявшиеся механистическими.

Нельзя сбрасывать со счетов тот факт, что многие диалек­тические идеи, идущие от Гегеля и Маркса, были конструк­тивным началом разработок, к примеру, психологии разви­тия, основ детской и педагогической психологии и других разделов и отраслей науки.

Ошибка психологов в годы советской власти была не в том, что они обращались к трудам Маркса и Энгельса, а в том, что они видели в этих трудах единственный источник философской мысли, все определяющий в психологической методологии и теории. Такой подход предельно сужал фило­софские основы психологии, вынуждал игнорировать все, что не получало подтверждения в трудах классиков марксизма. Это закрывало весь спектр философских учений, которые могли способствовать развитию психологической мысли.

Следует иметь в виду, что при всей оправданности и необ­ходимости развернувшейся в настоящее время деидеологизации психологии, были бы ошибочными попытки сбросить Маркса “с парохода сов-ременности”, отказаться от обраще­ния к его трудам только на том основании, что коммунисти­ческое руководство превращало его в икону, а его работы в некий “Новый завет”. Маркс - один из выдающихся мыслите­лей XIX века, и не его вина, что в XX столетии он был кано­низирован догматиками, оказавшимися у власти.

В настоящее время деидеологизация науки сняла ограни­чения с творческой мысли психологов. Однако нельзя рассчи­тывать на то, что это обстоятельство само по себе обеспечит формирование теоретической базы для развития психологиче­ской науки. Деидеологизация необходимое, но еще недоста­точное для этого условие, оно только начало перестройки психологии и отнюдь не ее завершение.

РеконструкцияисториографиироссийскойпсихологииПрямым следствием деидеологизации психологии стала реконструкция ее историографин. Произошла переоценка тех характетистик психологических теорий и взглядов ученых, которые нашли в недавнем прош­лом отражение в трудах историков науки.

Можно указать на некоторые специфические особенности реконструкции историографии в последние годы. Идеологи­чески заданная дихотомия на протяжении многих лет вынуж­дала историка науки весь массив психологических учений и научную деятельность психологов разнести по двум философ­ским “ведомствам” - материализму и идеализму. Далее все то, что было отнесено к идеализму, глобально характеризовалось как “реакционное”, “консервативное”, не говоря уже об ис­пользовании более беспощадных эпитетов явно ругательного свойства. Несколько по-иному обстояло дело с материализ­мом. Если труды и взгляды ученого оказались отнесенными к механистическому материализму, то это отчасти выступало в роли своего рода индульгенции, позволявшей приступить к изложению его воззрений, разумеется, при заведомо критиче­ском их рассмотрении. Это, к примеру, характерно для оценки работ В.М.Бехтерева. Что касается трудов, которые были воплощением идей диалектического и исторического мате­риализма, то они заведомо приобретали “знак качества”. Та­ким образом, картина исторического развития науки предель­но упрощалась и обеднялась, содержательный анализ подме­нялся наклеиванием идеологических ярлыков.

Негативные результаты подобного разведения по двум “враждующим лагерям” не только лишали возможности об­ратиться к трудам и деятельности ученых, заклейменных пе­чатью идеализма (С.Л.Франка, Н.А.Бердяева, Г.Г.Шпета и Других), но создавало труднопреодолимые препятствия при анализе работ многих психологов, чье научное творчество не поддавалось попыткам втиснуть его в дихотомическую схему. Это относится к оценке трудов Н.Н.Ланге, А.Ф.Ла-зурского, М.М.Рубинштейна и многих других.

Реконструкция историографии российской псих-ологии вместе с тем предполагает включение в сферу исследований углубленное рассмотрение трудов Л.С.Выготского, В.А.Ваг­нера, Н.А.Бернштейна, П.П.Блонского, Н.Н.Ланге, Г.И.Чел-панова, В.С.Со-ловьева, М.М.Рубинштейна и других ученых. Пока это выполняется лишь в отношении Л.С.Выготского, который оказался в центре внимания как российских, так и зарубежных ученых. Возвращение в историю психологии многих несправедливо забытых имен - задача, которая в на­стоящее время приобретает приоритетный характер.

Интеграция вмировое сообщество Если до начала 30-х годов все еще сохранялись контакты российских психологов с их зарубежными коллегами, то сразу психологов же после года “великого перелома” (1929) эти связи стали очень быстро истончаться. “Железный занавес” опустился в середине 30-х, наглухо за­крыв возможность включения трудов психологов, физиоло­гов, социологов в контекст развития мировой науки. В работе Международного психологического конгресса в Нью-Хэвоне (1929) принимала участие немногочисленная, но предста­вительная делегация из СССР (И.П.Павлов, А.Р.Лурия, И. Н.Шпильрейн, С. Г. Геллерштейн, И. С. Бериташвили, В. М. Бо­ровский). Это был последний “массовый” выезд советских психологов на международный психологический форум. На протяжении последующих десятилетий психология в России стала “невыездной”. За этот достаточно длительный период она не только оказалась полностью отрезанной от общего потока научной мысли, но и подвергалась гонениям за ма­лейшие попытки обратиться к иностранным источникам, ли­тературе, концепциям, зарубежному опыту. Изоляционизм приобрел особо жесткие черты на рубеже 40-х и 50-х годов в период разоблачительных кампаний против “безродного кос­мополитизма”, “преклонения перед иностранщиной”, “анти­патриотизма” и др. Только в 1954 г. появились первые при­знаки позитивных сдвигов. Так, в Монреаль на Психологиче­ский конгресс приехала делегация из СССР, в которой было 7 ученых. С этого времени визиты психологов на Запад уча­стились, прием зарубежных ученых стал возможным.

Кульминационным пунктом в этом процессе явилось про­ведение в Москве в 1966 г. XVIII Международного психоло­ гического конгресса, на который приехали крупнейшие пси­хологи Западной Европы и Америки. После этого события международные контакты советской психологической науки приобрели систематический характер, хотя в количественном отношении были невелики. В дальнейшем они уже не преры­вались. Общество психологов СССР вошло в Международ­ный союз психологов. Оказалось возможным постепенное освоение идей, получивших развитие на Западе и фактически неизвестных психологам в Советском Союзе из-за невозмож­ности получить доступ к иностранной периодике и книгам.

Таким образом, могло сложиться впечатление, что сдвиги в сфере взаимодействия с мировым психологическим сообще­ством обрели принципиально новый характер. Однако это утверждение не будет в должной мере точным.

Только со второй половины 80-х годов оказался возмож­ным кардинальный поворот, снявший идеологическое табу, столько лет перекрывавшее путь к включению отечественной психологии в общий поток мировой психологической науки.

Основная тенденция, которая в этом отношении характе­ризует конец XX столетия в российской психологии, - это отказ от противопоставления ее зарубежной психологической науке. Отказ от аксиоматического утверждения, что “советская, марксистская психология единственно верное и перспективное направление для развития науки”, привел к изменению ситуа­ции в международных связях российских психологов. Если в недавнем прошлом практически вся зарубежная психология квалифицировалась как “буржуазная наука”, а иной раз как “служанка империализма”, то теперь эта контраверза “совет­ская-буржуазная” полностью вышла из употребления.

Департизацияуправления всфеое науки Развитие психологии в годы советской власти жестко определял- ось руководящей ролью коммунистической партии. Ее вмешательство в жизнь научного сообщества началось с конца 20-х годов и приобрело Характер абсолютного диктата к 40-м годам. Отдел науки ЦК отслеживал все отклонения от “генеральной линии пар­тии”, которые обнаруживались или мерещились ему в соци­альной сфере. Приоритеты в области не только обществен­ных, но и естественных наук, как это было показано выше, определялись специальными постановлениями ЦК. Он же мог объявить любое научное направление, любую отрасль знания “реакционным”, “враждебным интересам рабочего класса”, “лженаукой”. Это в полной мере сказалось на судь­бе психологии в СССР. Она не менее двух десятилетий находилась под дамокловым мечом возможной полной или час­тичной ликвидации.

Партийные чиновники среднего уровня определяли судьбу каждого научного учреждения. Именно они, а не официаль­ные руководители этих учреждений и организаций решали все вопросы в сфере управления наукой: партаппарат диктовал. кого назначить, а кого снять с должности директора научно-исследовательского института, кого послать на конференцию за рубеж, а кого лишить навсегда права выезда, кому быть редактором журнала, какую книгу отметить премией, а какую подвергнуть уничтожающей критике: “Кому быть живым и хвалимым, кто должен быть мертв и хулим, известно у нас под­халимам влиятельным только одним” (Б.Пастернак).