ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ В ЭПОХУ ЭЛЛИНИЗМА

В результате походов македонского царя Александра (IV век до н.э.) возникла крупнейшая мировая монархия древности. Вскоре она распалась, и ее распад открыл новый период в истории Древнего мира - эллинистический, для которого был характерен синтез элементов культуры Греции и стран Востока.

Положение личности в обществе коренным образом изме­нилось. Свободный грек утрачивал связь со своим родным городом, его стабильной социальной средой и оказывался перед лицом непредсказуемых перемен. Со все большей ост­ротой он ощущал зыбкость своего существования в изменив­шемся, ставшем чужим мире. Эти сдвиги в реальном положе­нии и в самовосприятии личности наложили отпечаток на представления о ее душевной жизни. В них она осмысливалась под новым углом зрения.

Вера в могущество разума, в великие интеллектуальные достижения прежней эпохи ставилась под сомнение. Возникла философия скептицизма, рекомендующая вообще воздержи­ваться от суждений, касающихся окружающего мира, по при­чине их недоказуемости, относительности, зависимости от обычаев и т.п. (Пиррон, конец IV века до н.э.). Такая интел­лектуальная установка исходила из этической мотивации. Полагали, что отказ от поисков истины позволит обрести душевный покой, достичь состояния атараксии (от греческого слова, означавшего отсутствие волнений).

В других концепциях этого периода идеализировался так­же образ жизни мудреца, отрешенного от игры внешних сти­хий и благодаря этому способного сохранить свою индивиду­альность в непрочном мире, противостоять потрясениям, по­стоянно угрожающим существованию. Этот мотив направлял интеллектуальные поиски двух других доминировавших в эллинистический период философских школ - стоиков и эпи­курейцев. Связанные корнями со школами классической Гре­ции, они переосмыслили ее идейное наследство соответствен­но духу новой эпохи.

Стоики: пневмаи избавлениеот страстей Эта школа возникла в IV веке до н.э. и получила свое название от названия того места в Афинах (“стоя” - портик храма), где её основатель Зенон (не смешивать с софистом Зеноном) проповедовал свое уче­ние. Представляя космос единым целым, состоящим из беско­нечных модификаций огненного воздуха - пневмы (в исход­ном значении - вдыхаемый воздух), стоики рассматривали человеческую душу как одну из таких модификаций.

Понятие о пневме у первых натурфилософов мыслилось как единое природное, материальное начало, которое харак­теризует и внешний физический космос, и живой организм (служа носителем жизни), и пребывающую там псюхе (т.е. об­ласть ощущений, чувств, мыслей).

У Анаксимена и других натурфилософов, как у Геракли­та, взгляд на психею как частицу воздуха или огня означало ее порождаемость внешним, материальным космосом. У стои­ков же слияние псюхе и природы приобрело иной смысл.

Сама природа спиритуализировалась, наделялась признаками, свойственными разуму, но не индивидуальному, а сверхин­дивидуальному.

Согласно этому учению, мировая пневма идентична миро­вой душе, “божественному огню”, который является Логосом, или, как считали позднейшие стоики, - судьбой. Счастье че­ловека усматривалось в том, чтобы жить согласно Логосу.

Подобно их предшественникам в классической Греции стоики верили в примат разума, в то, что человек не достигает счастья из-за незнания того, в чем оно состоит. Но если преж­де рисовался образ гармоничной личности, в полноценной жизни которой сливаются разумное и чувственное (эмоцио­нальное), то у мыслителей эллинистической эпохи, когда на людей обрушивались невзгоды, порождавшие страх, неудов­летворенность, тревогу, отношение к аффектам изменяется.

Стоики объявили вредными любые аффекты. В них усмат­ривалась “порча разума”, поскольку они возникают при не­правильной деятельности ума. Удовольствие и страдание -это ложные суждения о настоящем. Желание и страх - столь же ложные суждения о будущем.

От аффектов следует лечить, как от болезней. Их нужно “с корнем вырывать из души”. Только разум, свободный от любых эмоциональных потрясений (положительных или отрицательных), способен правильно руководить поведени­ем. Именно он позволяет человеку выполнять свое предна­значение, свой долг.

Такая этико-психологическая доктрина обычно сопрягалась с установкой, которую, говоря современным языком, можно было бы назвать психотерапевтической. Люди испытывали потребность в том, чтобы устоять перед превратностями жизни с ее драматическими поворотами, лишающими душевного рав­новесия. Изучение мышления и его отношения к эмоциям носи­ло не абстрактно-теоретический характер. Оно соединяло то, чем люди живы, с обучением искусству жить. Все чаще к фило­софам обращались для обсуждения и решения личных, нравст­венных проблем. Из искателей истин они становились целите­лями душ, прообразом будущих священников, духовников.

 

Эпикурейцы:атомизм и безмятежность духа На других космологических началах, но с той же этической ориентацией на поиски счастья и искусства жить сложилась школа Эпикура (конец IV века до н.э.). В своих представлениях о природе она опи­ралась на атомизм Демокрита, внося в него, однако, важную коррективу. (За диссертацию о различии между натурфилософией Демокрита и Эпикура Карл Маркс получил диплом док­тора философии.) Отойдя от демокритова учения о неотвра­тимости движения атомов по законам, исключающим случай­ность, Эпикур предполагал, что эти частицы могут откло­няться от своих закономерных траекторий. Этот вывод имел этико-психологическую подоплеку.

В отличие от версии о “жесткой” причинности, царящей во всем, что совершается в мире (и, стало быть. в душе как раз­новидности атомов), допускались самопроизвольность, спон­танность изменений, их случайный характер. С одной стороны, этот взгляд запечатлел ощущение непредсказуемости того, что может произойти с человеком в потоке событий, делаю­щих существование непрочным. С другой стороны, вытекало, что в самой природе вещей заложена возможность самопро­извольных отклонений и, тем самым, непредопределенности поступков (стало быть, и свободы выбора).

Это отражало отмеченную выше индивидуализацию лич­ности как величины, способной действовать на свой страх и риск. Впрочем, слово “страх” здесь можно употребить только метафорически.

Весь смысл учения Эпикура заключался в том, чтобы, про­никшись им, люди спаслись от страха.

Учение об атомах служило именно этой цели. Живое тело, как и душа, состоит из движущихся в пустоте атомов. Со смертью они рассеиваются согласно законам все того же веч­ного космоса. “Смерть не имеет к нам никакого отношения; когда мы есть, то смерти еще нет, когда же смерть наступает, то нас уже нет”, - говорил Эпикур.

Представленная в его учении картина природы и место человека в ней служила тому, чтобы достичь безмятежности духа, свободы от страхов и, прежде всего, страха перед смер­тью и богами (которые, обитая между мирами, не вмешива­ются в дела людей, ибо это нарушило бы их безмятежное существование).

Как и многие стоики, эпикурейцы соответственно изме­нению реалий жизни отдельной личности в эллинистическую эпоху размышляли о путях ее независимости от всего внеш­него. Лучший путь они усматривали в самоустранении от всех общественных дел. Именно такое поведение позволит, по их мнению, избегнуть огорчений, тревог, отрицательных эмоций и тем самым испытать наслаждение, ибо оно не что иное, как отсутствие страдания.

Последователем Эпикура в древнем Риме был Лукреций (I век до н.э.). Он критиковал стоиков за учение о разлитом в при­роде в форме пневмы разуме. В действительности, согласно Лукрецию, существуют только атомы, проносящиеся в соот­ветствии с законами механики, под действием которых воз­никает и сам разум.

Первичным в познании являются ощущения, преобразуе­мые (наподобие того “как паук ткет паутину”) в другие обра­зы, ведущие к разуму.

Как и мыслители предшествующего эллинистического пе­риода, Лукреций свое учение (изложенное в поэтической фор­ме) считал наставлением по искусству жить в водовороте бед­ствий, с тем чтобы люди навсегда избавились от страхов пе­ред загробным наказанием и потусторонними силами, ибо в мире нет ничего, кроме атомов и пустоты.

Александрийскаянаука В эллинистический период возникли новые центры культуры, где различные течения восточной мысли взаимодействовали с западной. Среди этих центров выделялись созданные в Египте (в III веке до н.э.) при царской династии Птолемеев библиотека и музей в Александрии. Музей пред­ставлял собой по существу исследовательский институт с лабо­раториями, комнатами для занятий со студентами. В нем был проведен ряд важных исследований в различных областях зна­ния, в том числе в анатомии и физиологии врачами Герофилом и Эразистратом, труды которых не сохранились.

К важнейшим открытиям этих врачей, усовершенствовав­ших технику изучения организма, включая головной мозг, от­носится установление различий между чувствительными и двигательными нервами. Открытие было забыто, но через две с лишним тысячи лет сделано вновь, став основой важнейшего для физиологии и психологии учения о рефлексе.

Гален: учение о темпераментах В труде “О частях человеческого тела” Гален (II век н.э.), опираясь на множество наблюдений и экспериментов и обобщив познания медиков Востока и Запада (в том числе александрийских), описал зависимость жизнедеятельно­сти целостного организма от нервной системы.

В те времена запрещалось анатомирование человеческих тел. Опыты ставились на животных. Но Гален, работая хирур­гом у гладиаторов (которых заставляли сражаться в цирке и с дикими зверями), смог расширить представления и о человеке, в том числе о его головном мозге, где, как он полагал, произво­дится и хранится высший сорт пневмы - носительницы разума.

Широкой известностью в течение многих столетий пользо­валось развитое Галеном (вслед за Гиппократом) учение о темпераментах как пропорции в смеси нескольких основных “со ков”. Темперамент с преобладанием “теплого” считал он муже­ственным и энергичным, с преобладанием “холодного” -мед­лительным и т.д. Большое внимание он уделял аффектам. Еще Аристотель писал, что возможно объяснять гнев либо межличностным отношениями (например. стремлением отомстить за обиду), либо “кипением крови” в организме.

Гален утверждал, что первичным при аффектах являются изменения в организме (“повышение сердечной теплоты”). Стремление же отомстить - вторично. Через много веков между психологами вновь возникнут дискуссии вокруг во­проса о том. что первично: субъективное переживание либо телесное потрясение.

Бедствия, которые переживали в жестоких войнах с Ри­мом и под его владычеством народы Востока, способствова­ли развитию идеалистических учении о душе. Именно они подготовили воззрения, которые ассимилировала христиан­ская религия.

Филон: пневмакак дыхание Огромную популярность приобрел о учение философа-мистика из Александрии Филона (I век н.э.), учившего, что тело это прах, который получает жизнь от дыхания божества. Это дыхание и есть пневма. Представление о пневме, которое занимало важное место в античных учениях о душе, носило, как отмечалось, сугубо гипотетический харак­тер, что создавало почву для иррациональных, недоступных эмпирическому контролю картин зависимости происходящего с человеком от сверхчувственных, небесных сил - посредни­ков между земным миром и Богом.

После Филона пневме приписывали функцию общения бренной части души с бестелесными сущностями, связующими ее со Всевышним. Возник особый раздел религиозной догма­тики, описывающей эти “пневматические” сущности. Он был назван пневматочогией..

 

Плотин: понятиео рефлексии Принцип абсолютной нематериальности души утвердил Плотин (III век н.э.) - древнегреческий философ, основатель в Ри­ме школы неоплатонизма. Во всем телес­ном усматривалась эманация (истечение) божественного, ду­ховного первоначала.

Если отвлечься от религиозной метафизики, проникнутой мистикой, то применительно к прогрессу психологической мысли в представлениях Плотина о душс содержался новый важный момент.

У Плотина психология впервые в ее истории становится наукой о сознании, понятом как “самосознание”. Поворот интересов к внутренней психической жизни человека сложил­ся в античной культуре задолго до Плотина. Однако лишь кризис рабовладельческого общества придал этому повороту смысл отрешенности от реального мира и замкнул сознание на его собственных феноменах.

Еще не было предпосылок (при всей тенденции к индиви­дуализации, которая, как отмечалось, нарастала в эллинисти­ческий период) для осознания субъектом самого себя в каче­стве конечного самостоятельного центра психических актов. Эти акты считались производными от пневмы (как тончайше­го огнеподобного воздуха) у стоиков и от атомных потоков у эпикурейцев.

Плотин, вслед за Платоном, учил, что индивидуальная душа происходит от мировой души, к которой она и устрем­лена. Другой вектор активности индивидуальной души на­правлен к чувственному миру. (Здесь Плотин также следовал за Платоном.) Но у нее Плотин выделил еще одно направле­ние, а именно - обращенность на себя, на собственные незри­мые действия и содержание. Она как бы следит за своей рабо­той, является ее “зеркалом”.

Через много столетий эта способность субъекта не только ощущать, чувствовать, помнить или мыслить, но обладать также внутренним представлением об этих функциях, получи­ла название рефлексии. Эта способность служит неотъемле­мым “механизмом” деятельности сознания человека, соеди­няющим его ориентацию во внешнем мире с ориентацией в мире внутреннем, в самом себе.

Плотин отграничил этот “механизм” от других психиче­ских процессов, на объяснении которых в течение веков была сосредоточена мысль многих поколений исследователей пси­хики. Сколь бы широк ни был спектр этих объяснений, он в конечном счете сводился к поискам зависимости душевных явлений от физических причин, процессов в организме, обще­ния с другими людьми.

Рефлексия, открытая Плотином, не могла быть объяснена ни одним из этих факторов. Она выглядела самодостаточной, невыводимой сущностью. Таковой она и оставалась на про­тяжении веков, став исходным понятием интроспективной психологии сознания.

В новое время, когда сложились реальные социальные ос­новы для самоутверждения субъекта в качестве независимой свободной личности, претендующей на уникальность своего психического бытия, рефлексия выступила в теоретических представлениях о ней как основание и главный источник зна­ний об этом бытии.

Таковой она трактовалась и в первых программах станов­ления науки психологии, имеющей свой собственный предмет. отличающий ее от других наук. Действительно, ни одна наука не занята изучением способности к рефлексии. Однако, выде­ляя рефлексию как одно из направлений деятельности души, Плотин в ту отдаленную эпоху не мог, конечно, и помыслить индивидуальную душу самодостаточным источником своих внутренних образов и действий. Она для него - эманация сверхпрекрасной сферы высшего первоначала всего сущего.

Августин:понятие о внутреннем опыте Учение Плотина оказало влияние на Августина (IV-V века н.э.), творчество которого ознаменовало переход от античной традиции к средневековому христиан­скому мировоззрению.

Августин придал трактовке души особый характер, считая ее орудием, которое правит телом, и утверждал, что ее основу образует воля (а не разум). Тем самым он стал инициатором учения, названного волюнтаризмом (от лат. “волюнтас” - воля).

Воля индивида, зависящая от Божественной, действует в двух направлениях: управляет действиями души и поворачи­вает ее к себе самой. Все изменения, происходящие с телом, становятся психическими благодаря волевой активности субъекта. Так, из отпечатков, которые сохраняют органы чувств, воля творит воспоминания.

Все знание заложено в душе, живущей и движущейся по воле Божьей. Оно не приобретается, а извлекается из души опять-таки благодаря направленности воли.

Основанием истинности этого знания служит внутренний опыт: душа поворачивается к себе, чтобы постичь с предель­ной достоверностью собственную деятельность и ее незримые продукты...

Решая теологические, а не психологические задачи, Авгу­стин, тем не менее, развернул систему аргументов, которая на века стала путеводной нитью для интроспективной психоло­гии. Мы находим здесь единство и самодеятельность души, независимой от тела, но использующей его в качестве орудия, и внутренний опыт как непогрешимое средство познания.

Мир культуры создал три “органа” постижения человека и его души: религию, искусство и науку. Религия строится на мифе, искусство - на художественном образе, наука - на организуе­мом и контролируемом логической мыслью опыте. Люди античной эпохи, обогащенные многовековым опытом человеко-познания, в котором черпались как представления о характере и поведении богов, так и образы героев их эпоса и трагедий, осваивали этот опыт сквозь “магический кристалл” рацио­нального объяснения природы вещей, земных и небесных. Из этих семян росло разветвленное древо психологии как науки.

О ценности науки судят по ее открытиям. На первый взгляд, летопись открытий, которыми способна гордиться античная психология, не слишком богата.

Одним из первых стало открытие Алкмеона, считавшего, что органом души является головной мозг. Если отвлечься от исторического контекста, это выглядит невеликой мудростью. Стоит, однако, напомнить, что через двести лет после этого Аристотель признавал мозг своего рода “холодильником” для крови, а душу с ее способностью воспринимать мир и мыс­лить помещал в сердце, чтобы по достоинству оценить нетри­виальность алкмеонова вывода. Тем более, если учесть, что он не был умозрительной догадкой, но вытекал из медицинских наблюдений и экспериментов.

Конечно, в те времена возможности экспериментировать над человеческим организмом в том смысле, какой ныне при­нят, были ничтожны. Сохранились сведения, что ставились опыты над приговоренными к казни, над гладиаторами и т.п. При этом нельзя упускать из виду, что античные медики, вра­чуя людей и невольно изменяя их психические состояния, пе­редавали от поколения к поколению сведения о результатах своих действий, об индивидуальных различиях. Не случайно учение о темпераментах пришло в научную психологию из медицинских школ Гиппократа и Галена.

Не меньшее значение, чем опыт медицины, имели другие формы практики - политическая, юридическая, педагогиче­ская. Изучение приемов убеждения, внушения, победы в сло­весном поединке, ставшее главной заботой софистов, превра­тило в объект экспериментирования логический и граммати­ческий строй речи. В практике общения Сократ открыл его изначальный диалогизм (проигнорированный возникшей в XX веке экспериментальной психологией мышления), а сократов ученик Платон - внутреннюю речь как интериоризованный диалог. Ему же принадлежит столь близкая сердцу современно­го психотерапевта модель личности как динамической системы мотивов, разрывающих ее в неизбывном конфликте.

Открытие многих психологических феноменов связано с именем Аристотеля, это: механизм ассоциаций по смежно­сти, сходству и контрасту, открытие образов памяти и воображения, различий между теоретическим и практическим интеллектом и др.

Стало быть, сколь скудной ни была эмпирическая ткань психологической мысли античности, без нее эта мысль не могла “зачать” традицию, приведшую к современной науке. Но никакое богатство реальных фактов не может обрести достоинство научного безотносительно к умопостигаемой логике их анализа и объяснения. Эта логика строится соответ­ственно проблемной ситуации, задаваемой развитием теоре­тической мысли. В области психологии античность прослав­лена великими теоретическими успехами. К ним относятся не только открытие фактов, построение новаторских моделей и объяснительных схем. Были выявлены проблемы, веками на­правляющие развитие наук о человеке.

Каким образом интегрируются в нем телесное и духовное, мышление и общение, личностное и социокультурное, мотивационное и интеллектуальное, разумное и иррациональное и многое другое, присущее его бытию в мире? Над этими загад­ками бился ум античных мудрецов и испытателей природы, поднявших на невиданную дотоле высоту культуру теорети­ческой мысли.

В известном пушкинском стихе “Движение”, описывая спор отрицавшего движение софиста Зенона с Диогеном, великий поэт занял сторону первого.

Движенья нет, - сказал мудрец брадатыи.

Другой смолчал и стал пред ним ходить.

Сильнее бы не мог он возразить;

Хвалили все ответ замысловатый.

Но, господа, забавный случай сей

другой пример на память мне приводит:

ведь каждый день пред нами Солнце ходит.

Однако ж прав упрямый Галилей.

О чем здесь идет речь? Софист Зенон в своей известной апо­рии “стадия” указал на проблему, касающуюся противоречий между самоочевидным фактом движения и возникающей при этом теоретической трудностью: прежде чем пройти стадию (мера длины), требуется пройти ее половину, но прежде этого надо пройти половину половины и т.д., т.е. невозможно кос­нуться бесконечного количества точек за конечное время.

Опровергая эту апорию эмпирически и молча (т.е. отка­зываясь от объяснений), Диоген игнорировал зенонов за­прос на ее логическое решение. Пушкин же выступил на стороне Зенона, напомнив об “упрямом Галилее”, благодаря которому за видимой, обманчивой картиной мира откры­лась реальная, истинная.

Наглядны эти уроки и для построения научной “картины души”. Ее достоверность росла со способностью теоретической мысли постичь скрытые связи и причины психологических фак­тов, изучая их самоочевидность. Смена представлений о душе отражает полную драматических коллизий работу этой мысли. Только история ее работы раскрывает различные уровни по­стижения психической реальности, неразличимые за одним и тем же термином “душа”, давшим имя нашей науке.