собственной "внутренней" сущности. И здесь психическое выступает не только как
преломляющее (согласно своим закономерностям) внешние воздействия, но и как
обусловливающее, т.е. само выступает в качестве причины. Психическое определя-
ется как обусловленное и обусловливающее, т.е. определяющее поступки, поведение
человека и, в конечном итоге, самоопределение личности в мире. Если сравнить с
ранней формулой единства сознания и деятельности, то, согласно ей, сознание лишь
проявляется в другом. В данной формуле сознание рассматривается в двух своих
собственных модальностях - как идеального и как ...субъективного. И если в
"Основах" сознание также определялось через двоякую модальность - отражение и
отношение, переживание, но последнее еще не имело своего методологически
эксплицированного, доказательного определения, то в "Бытии и сознании", впервые в
истории психологической мысли, субъективное признается в своем объективном, т.е.
онтологическом, статусе, признается в своем "праве" на существование. Субъектив-
ное перестает трактоваться как производное от объективного, в качестве которого
предлагалось рассматривать высшую нервную деятельность, содержание отражения и
В соответствии с этим он называет свою книгу не "Материя и сознание": а "Бытие и сознание" и в связи с юбилеем ленинского "Материализма или эмпириокритицизма" дает ...критику ленинского понимания материи общественные условия существования (Б.М. Теплов), или как только неадекватное, т.е. не истинное, искаженное отражение. Эта новаторская трактовка субъективного конкретизируется в труде "Бытие и сознание", в частности, применительно к общественно-историческим условиям жизни людей и их психики. Рубинштейн раскрывает здесь эзоповым языком свое оригинальное понимание предмета исторической и социальной психологии, однако, не употребляя два последних термина в позитивном смысле. Он вынужден это сделать столь парадоксальным образом, потому что до 1963 г. социальная и историческая психология все еще находились в нашей стране под запретом.
Тезис о принадлежности субъективного субъекту (и потому о возможности его
объективного определения) является собственно философским и будет рассмотрен
Рубинштейном позднее в книге "Человек и мир". Тезис же о субъективном как
качестве, присущем воспринимающей системе (будь то собственно восприятие или
мышление, или переживание) является методологическим и конкретно-научным.
Кроме этих двух аргументов, отстаивающих онтологический статус субъективного,
Рубинштейн выдвигает третий - философско-методологический. Он ставит проблему
особого способа существования психического. Критикуя Сартра, признающего приори-
тет существования над сущностью, с одной стороны, и всю, идущую от Платона,
тенденцию абсолютизации сущности в ущерб существованию - с другой, он интег-
рирует сущность и сущее в понятии "способ существования", который позволяет
методологически дифференцировать сущности, обладающие различными качествен-
ными определенностями, и отказаться от абстрактного гипостазирования сущности как
субстанции. Понятие способа существования сразу открывает перспективу и возмож-
ность выявления развития, функционирования, изменения сущности. Специфика
способа существования психического раскрывается Рубинштейном здесь в третьем
аспекте; это не только преломление внешних воздействий, которое имеет место при
преломлении воздействий через любую систему, и это не только обусловливающее,
т.е. детерминирующее другое - действия, поступки, саму жизнь человека, но и также
способность к самодетерминации, т.е. детерминация процесса в самом ходе его
осуществления. Рубинштейн раскрывает детерминацию психического, связанную не
только с прошлым и будущим, но и с настоящим.
Конкретизируя в "Бытии и сознании" свое понимание идеального, Рубинштейн
имеет в виду способность сознания репрезентировать человеку все, существующее в
мире, непосредственно ему недоступное, отделенное от него во времени и прост-
ранстве. Избирательность сознания проявляется в детерминации настоящим как спо-
собности человека осмыслить, отнести к себе только то, что существенно для него, и
выстроить иерархию собственных смыслов.
Завершая рассмотрение проблемы детерминации психического и детерминации
сознания. Рубинштейн уже в "Бытии и сознании" вводит свое понимание субъекта. В
единую детерминационную цепь взаимосвязи явлений бытия он включает субъекта,
который не только опосредствует внешние воздействия, но и активно включается в
детерминацию событий. "Детерминированность, - пишет он, - распространяется и на
субъекта, на его деятельность..., субъект своей деятельностью участвует в детерми-
нации событий... цепь закономерности не смыкается, если выключить из нее субъекта,
людей, их деятельность. Закономерный ход событий, в котором участвуют люди,
осуществляется не помимо, а посредством воли людей, не помимо, а посредством их
сознательных действий". Рубинштейн проявляет здесь философскую смелость
определения субъекта не только как соотносительного с объектом в процессе
познания, но и как субъекта в единой цепи причинно-следственных закономерностей
бытия. И, соответственно, в этой единой цепи детерминаций определяется роль
сознания, которая получает свою итоговую характеристику на основе своих функций
идеального и субъективного. "В силу того, что человек благодаря наличию у него
сознания, может предусмотреть, заранее представить себе последствия своих дейст-
вий, он самоопределяется во взаимодействии с действительностью, данной ему в
отраженной идеальной форме (в мысли, представлении) еще до того, как она может
предстать перед ним в восприятии в материальной форме: действительность, еще не
реализованная, детерминирует действия, посредством которых она реализуется"
Идеи "Бытия и сознания" непосредственно продолжаются и развиваются в книге "Принципы и пути развития психологии", которая некоторыми своими разделами оказывается прологом к последнему труду жизни Рубинштейна "Человек и мир".
Отстояв на основе принципа детерминизма в его новом понимании самостоятель-
ность психологии как науки, Рубинштейн сначала обращается к проблемам
философской антропологии в ранних рукописях К. Маркса (в книге "Принципы и пути
развития психологии", 1959), чтобы в монографии "Человек и мир" позднее дать свое
решение этих проблем. При всей важности этой небольшой статьи в целом ряде
отношений (и как реабилитации идей молодого Маркса и как реабилитации самой
проблемы философской антропологии, и как анализа соотношения общественно-
исторического и конкретно-исторического способов бытия человека и т.д.) она ставит
совершенно неожиданно и по-новому проблему объекта, предмета соотносительно и
безотносительно к субъекту. Критикуя в той же книге, очень замаскированно, но
одновременно очень остро, понимание материи В.И. Лениным, который определяет ее
только через внеположность сознанию, Рубинштейн в данной статье выступает
против свойственного уже не гносеологии, а историческому материализму определения
бытия, природы только как предмета, "условий, сырья, средств" человеческой
деятельности. "Природа, - пишет он, - иногда низводится на роль мастерской и сырья
для производственной деятельности человека". Итак, оказывается, что Рубинштейн критикует парадоксальным, на первый взгляд противоречивым образом, оба постулата марксистско-ленинской философии: о безотносительности бытия (у Ленина - материи) к человеку (у Ленина - сознанию) и о такой соотносительности бытия и деятельности человека, при которой оно выступает только предметом этой деятельности, производства.
На самом деле оба критических положения непротиворечивы и имеют целью
раскрыть специфический онтологический статус самой природы, точнее, бытия в ка-
честве природы. В этой статье как трамплине к идеям книги "Человек и мир"
Рубинштейн хочет раскрыть необъятность и самоценность сущего, прежде всего, в
этом очевидном и философскому и обыденному сознанию качестве природного. В
своих дневниковых заметках этого времени Рубинштейн обращается к идеям
В.И. Вернадского и впервые употребляет понятия: "Космос", "Вселенная". Он хочет
выйти за рамки философских абстракций, связавших субъекта и объекта как бы в
"клинче" как противостоящих в познании и деятельности: он ищет "шатер" для бытия
человека.
Другой аспект его реабилитации природы - это раскрытие природного качества в
самом человеке и исходящее из этого понимание изначальной неразрывности природы
человека в ее собственно чувственном выражении и природы как действительности.
Природное в человеке - это не биологическое, но и не только то, что обычно в
философии понимается под чувственной ступенью познания, а все связанные с
потребностями человека, с его эмоциональностью, превращающейся в способность
чувствовать, с эстетическим отношением к миру модальности человека. Наметив в
данной статье все подходы к постановке этой проблемы природного в человеке,
Рубинштейн уже в "Человеке и мире" назовет эту отличную и от деятельности, и от
познания модальность человеческого существования созерцанием.
Лотка, последовательность изложения проблем и репрезентация категорий книги
"Человек и мир" начинается после краткого рубинштейновского введения в проблему с
установления узловой взаимосвязи: 1) принципа детерминизма, раскрытой на его
основе онтологии взаимодействия и взаимопричинения разных сущих, 2) понятия
способа существования, которое уже на основе выявленной ранее специфики
детерминации психического рассматривается как самопричинение и самоопределение
и, наконец, 3) представления о движении, присущем тому или иному способу сущест-
вования, как о его изменении. В связке этих трех составляющих впервые появляется
кажущееся совершенно неожиданным и парадоксальным в таком контексте понятие
субъекта: "Так встает вопрос о субъекте изменений определенного рода", - пишет
Рубинштейн. Оригинальность этого определения очевидна на фоне
традиционных и историко-философских и современных философско-психологических
определений субъекта, которые непременно начинаются с понятия человека как
исходного, а затем, в зависимости от точки зрения либо приписывают деятельность
субъекту, либо добавляют к деятельности субъекта, который не больше чем эпитет
или любое лицо, которое ее осуществляет, не говоря уже о вышеупомянутой
философской оппозиции субъект - объект.
Чего добивается Рубинштейн таким определением? Решая обозначенную во
введении основную задачу - включить человека в состав бытия, он не может
ограничиться чисто пространственными координатами, сказав, что человек находится
внутри бытия, а не как обособленная сущность вне или против него. И решение ее он
начинает не со специфики человека, а с постепенного, шаг за шагом последовательно
проводимого философского доказательства наличия в сущем взаимодействующих друг
с другом различных способов существования, которые являются пребыванием внутри
изменений, что и эквивалентно их сущности. <Понятие сущности, соотнесенное с поня-
тием субстанции, взятой в аспекте изменения, детерминации, означает не только
определенную устойчивость в процессе развития и изменения, но и общность
изменений в процессе взаимодействия. Весьма существенна его перефор-
мулировка принципа детерминизма по отношению к первоначальному варианту в
<Бытии и сознании>: <С этим, собственно, и связано понятие сущности или субстан-
ции, развитое в "Бытии и сознании". При этом, строго говоря, внутренние условия
выступают как причины (проблема саморазвития, самодвижения, движущие силы раз-
вития, источники развития находятся в самом процессе развития как его внутренние
причины), а внешние причины выступают как его условия и обстоятельства> [17.
С. 290]. Детерминистическим объяснением охвачены и способность быть аффициро-
ванным, т.е. подвергаться воздействию, страдать в широком смысле слова, и
способность действовать, и способность сохранять свою качественную определенность
в процессах взаимодействия с другим, и в процессах самопричинения и самоизменения,
и в развитии. Так Рубинштейн <укрепил> новый вариант онтологии всеми катего-
риальными возможностями, вобрав в его обоснование и критически переосмысленный
историко-философский опыт и методологический опыт самых разных наук - их
познания разных качественно определенных сущностей, начиная с физики, включая
эстетику и психологию, и кончая социально-экономическими теориями общественного
способа существования человека.
Подобно тому, как ранее он сблизил психическое с особенностями взаимодействия
всех явлений материального мира, не сводя его, однако, к низшим уровням его
организации (благодаря чему оно на первый взгляд лишилось своей привлекательной
исключительности, но обрело надежную онтологичность и объективный статус),
следуя тем же ходом мысли, Рубинштейн постепенно <выращивает> понятие
субъекта, парадоксальным образом двигаясь не <сверху> - от человека - к низшим
аналогам и основам его бытия, а поднимаясь из онтологических закономерностей всего
сущего. (Между тем традиционно философски субъект, как, впрочем, и понятие чело-
века, оказывалось всегда предельным априорным понятием, что позволяло указать на
его характеристики, но не раскрыть сущность).
Решающий момент определения субъекта Рубинштейном как категории, обозна-
чающей сущность именно человека, связан с раскрытием особенности качественно
иного уровня в иерархии сущих с разными способами существования: это уровень уже
не способа существования, а способа осуществления своей сущности. Осуществление
предполагает не только деятельное, не только познавательное отношение человека к
миру, но и осуществление своей сущности адекватно соотносительности человека с
миром. Последнее есть новое категориальное обозначение специфики человеческого
бытия, т.е. природы, преобразованной человеком по новым историческим законам.
Рубинштейновские категории человека и мира, человека в мире выполняют особую
роль преодоления своеобразной ограниченности исходности и конечности категорий
субъекта и объекта, остающейся даже при учете их непрерывного взаимодействия.
Рубинштейновские категории <расширительны> - они несут в себе временно-
пространственные беспредельности. Определенность, структурность и в этом смысле
конечная завершенность взаимодействий раскрыта в контексте их бесконечности.
Только такое понимание субъекта объясняет рубинштейновскую критику ставшего
модным и в отечественной философии определения М. Хайдеггером специфики чело-
века как <выхода за свои пределы>. Сущность рубинштейновского подхода
заключается в часто применяемом им приеме - превращении данного положения в
противоположное: он исходит не из эмпирического факта существования этой
границы, а из философского вопроса - как она, собственно, возникает. И тогда
эмпирическая трактовка границы как поверхности взаимодействий преобразуется в
проблему сущности в качестве основания изменений, устойчивости как меры
самоопределения и определения другим.