Можно ли прогнозировать этнический конфликт? На наш взгляд, его вероятность непосредственным образом связана с уровнем этнического риска в том или ином этноконтактном регионе.
Под этническим риском (далее — ЭР) понимается вероятность негативного влияния этнического фактора на устойчивость политического пространства.
Политическое пространство СССР в целом представляло собой «зону повышенного этнического риска» по многим основаниям, к числу которых в первую очередь можно отнести следующие:
1. Политические. Советский период существования Российского государства ознаменовался двумя абсолютно противоположными тенденциями в национальных отношениях.
С одной стороны, формирование «идеологической общности» советского народа нивелировало этническую идентичность отдельных народов СССР, утверждая установку «мы» — «они» на гражданско-идеологическои основе («мы — советские люди», «они — не советские (вариант: антисоветчики)».
С другой стороны, этнонационализм был институционализирован через предпочтительный статус титульного населения республики или автономии, негласные преференции и квоты в сфере управления и образования, но, главное, в составе местной номенклатуры, которая постепенно сформировала слой этнонациональных элит, о чем уже говорилось выше1.
2. Государственно-правовые. За первые двадцать лет советской власти было проведено размежевание страны на этнонациональной основе и на месте прежней России возникли пять уровней национально-территориальных образований — союзные республики, автономные республики, автономные области, национальные округа и национальные районы, вскоре упраздненные.
Таким образом, искусственно создавалась этнополитическая иерархия, ибо уровень распорядительных прав союзной республики был не сравним с правами автономной республики, не говоря уже о более низких национально-территоальных «этажах». Кроме того, несовершенство системы проявилось и в том, что по данным переписи 1989 года около 64 миллионов человек проживали вне территориальных образований своего народа, а 6 миллионов человек вообще оказались лишены всякой автономии (в частности, советские немцы, греки, корейцы и др.) и, таким образом, не могли не испытывать своей политической «неполноценности».
Мононациональные образования создавались на территориях с исторически смешанным типом расселения этнических групп, причем их соотношение в составе населения того или иного образования не позволяло определить, кто собственно делается национальным большинством, а кто — меньшинством, — титульное население региона или представители других этнических групп. Именно это не только неразумное, но и опасное размежевание фактически и заложило «очаги» всех будущих этнотерриториальных конфликтов, как между отдельными постсоветскими государствами, так и регионами внутри них.
3. Исторические. Истоки практически всех конфликтов советского и постсоветского периода коренятся в прошлом: войны, былые отношения господства подчинения, сталинские депортации тяготеют над оценками и позициями сегодняшнего дня.
Так, в частности, взаимоотношения Армении и Азербайджана предопределяет не только карабахский конфликт, ной память об армянской резне 1912 года, непримиримость чеченской стороны в немалой степени обусловлена памятью о «покорении Кавказа» в 19 веке и сталинской депортации 1944 года. Радикальное крыло татарского национального движения воспринимает Россию сквозь призму «покорения» Иваном Грозным Казанского ханства, в то время как абхазы не могут забыть об «анти-абхазской» политике Лаврентия Берия — инициатора массового переселения в тридцатые годы жителей Западной Грузии на черноморское побережье.
Все это не случайно, ибо историческая память занимает далеко не последнее место в ряду характеристик этнической идентичности.
Кроме трех названных на уровень ЭР в СССР влияли еще и фоновые причины, в частности:
1. Экономическая. Массовая миграция кадров между республиками вследствие жестко централизованного хозяйственного планирования привела к формированию негативного образа «мигранта» — лишенного корней потребителя, равнодушного той земле, на которую он явился «незваным гостем» (это, кстати, первичный мотив русофобии в союзных республиках, которая начала формироваться еще задолго до начала перестройки).
Трудовая миграция была вызвана прежде всего тем, что при размещении новых предприятий абсолютно игнорировались трудовые ориентации и навыки местного населения, именно этот факт постоянно усиливал миграционные потоки, которые оказались вовлечены главным образом русские — не только как наиболее численный народ, но и наиболее «подвижный».
2. Экологическая. В угоду экономической целесообразности разрушалась традиционная системы природопользования и, в частности, землепользования, что впрямую коснулось образа жизни среднеазиатских республик и регионов проживания малочисленных народов крайнего Севера и Сибири.
Так, например, строительство Каракумского канала привело сначала к обмелению крупнейших рек этого региона—Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи, а затем к фактическому исчезновению Аральского моря, сохранившегося лишь на географических картах. Разработка нефтегазовых месторождений Сибири не только разрушила природную среду сибирских народов, но и привела к значительному сокращению поголовья оленей, превратившему оленеводство в убыточную отрасль хозяйства.
3. Демографическая. Различия в традициях семейно-брачных отношений у отдельных народов СССР существенно обусловливали коэффициент рождаемости по отдельным национально-территориальным образованиям, что не могло не повлиять на соотношение трудоизбыточных и трудонедостаточных районов, а, следовательно, и на темпы миграционной активности, а также дальнейшее «смешение», в исторической перспективе весьма нежелательное.
4. Культурно-языковая. Аккультурация отдельных народов СССР (в форме русификации) не только сузила сферу применения национальных языков в пользу русского (их полноценное функционирование сохранилось лишь в семейно-бытовом общении сельских жителей), но постоянно подтачивала культурно-исторической формы этнической идентичности (традиции, обычаи, народные праздники и т. п.).
Не случайно, что именно защита местных культур от русской «экспансии» стала первичным мотивом деятельности национальных движений, возникших в середине восьмидесятых голов в большинстве национально-территориальных образований СССР.
5. Конфессиональная. Советский атеизм лишь «приглушил», но не изжил полностью религиозный фон межэтнических отношений, в частности, взаимного восприятия и оценки христиан и мусульман, христиан и иудеев.
Кроме того, к примеру, в исламских регионах СССР идеология «научного атеизма» интерпретировалась массовым сознанием как «борьба с народными обычаями», т. е. иное обличье все той же русификаторской политики. Далеко не случайно, что конфликты, где сторонами выступают представители различных конфессий, развиваются острее и протекают болезненнее — образ врага «иноверца» успешно эксплуатируется элитами на стадии этнической мобилизации.
Кроме общих оснований повышенного уровня ЭР для всего политического пространства СССР следует учитывать и его специфические (частные) показатели, которые во многом приемлемы и для оценки уровня ЭР в любом полиэтническом пространстве. К ним относятся следующие:
1. Соотношение доли титульного населения государства (автономии) или национального большинства какого-либо региона, с одной стороны, и национальных меньшинств, с другой.
При значительном превышении доли первого над долей вторых степень ЭР снижается (например, в Армении или в Литве, где доля титульной национальности в населении государства составляет по данным последней всесоюзной переписи 1989 года соответственно 93,3% и 79,6%). При увеличении доли национальных меньшинств в общем составе населения, напротив, возрастает (например, в Казахстане или Латвии, где доля титульной национальности в населении государства составляет соответственно 39,7% и 52,0%).
Относительно высока степень ЭР и в моноэтнических регионах в случае постоянного притока иноэтнических групп из числа вынужденных переселенцев или временных мигрантов (например, в Петербурге, где численность представителей кавказских народов в период после переписи 1989 года выросла почти в 9 раз).
2. ЭР возрастает при наличии экстерриториальных претензий в том или ином регионе, в освоенности, если эти претензии используются в качестве инструмента государственной политики и идеологии (например, территориальные «потери» Азербайджана в результате войны с Нагорно-Карабахской республикой или притязания Эстонии на Печорский район Псковской области РФ, а Латвии — на Пыталовский район Псковской области РФ).
Характерно, что соотношение численности представителей различных этнических групп на «оспариваемой» территории в данном случае стороной, выдвигающей притязания на нее, абсолютно не учитывается. То, что в населении Карабаха подавляющее большинство составляют армяне, а в Печорском и Пыталовском районах — русские, никоим образом не влияет на позиции Азербайджана, Эстонии и Латвии.
3. Законодательное или негласное нарушение прав человека по этническому признаку или косвенным показателям принадлежности к национальным меньшинствам— знание государственного языка, срок проживания в регионе и т. п.
В Латвии и Эстонии ЭР возрастает в связи с непреодолимыми «барьерами» в получении гражданства данных государств для представителей национальных меньшинств, в Средней Азии и в Казахстане нарушение прав носит скрытый характер и выражается в снижении статусных возможностей для так называемого «некоренного» населения (ограничение профессионального роста, представительство в органах власти и т. п.)
4. Стремление национального меньшинства в случае его анклавного проживания к национально-государственному самоопределению или существенной реорганизации этнического пространства в свою пользу (например, Нагорный Карабах, Крым, Пригородный район Северной Осетии).
Степень ЭР возрастает в случае территориальной близости этого анклава, претендующего на самоопределение, к территории основного расселения данной этнической группы в пределах «материнского» государства (северо-восток Эстонии, где численность национального меньшинства республики превышает две трети населения данного региона) или исторической принадлежности региона анклавного проживания национального меньшинства его «материнскому» государству (северные области Казахстана, где формальное «национальное меньшинство» составляет до 80% населения).
5. Этнокультурные различия соседствующих в том или ином регионе этнических групп.
Культурная (общая история, близость языков и традиций) и конфессиональная родственность взаимодействующих этнических групп степень ЭР снижает (например, русские на Украине или украинцы в России), принадлежность же к различным культурам и конфессиям ЭР заметно усиливает (например, русские в Средней Азии или азербайджанцы — в крупных российских городах).
В отличие от других постсоветских государств на уровень этнического риска в России влияют одновременно как положительные (существенное преобладание титульной национальности в составе населения РФ /81,5%/ устройство государства на принципах национально-территориального федерализма), так и отрицательные факторы («нетитульные» народы Российской Федерации являются титульными в пределах своих образований, правовая несогласованность федерального и республиканских законодательств, экономический «национализм» в республиках РФ и др.).
Снижение вероятности этнических конфликтов в России впрямую зависит от перспективы формирования российской нации, трактуемой не столько как многоэтничное суверенное согражданство, сколько сообщество с чувством единой российской идентичности.
Однако оформление России как нации-государства с единым общероссийским самосознанием, хоть и представляет оптимальной моделью полиэтнического бытия в наших условиях, но маловероятно в ближайшей перспективе, ибо обретение «своей» государственности на «своей» территории все еще видится чуть ли не единственным средством сохранения культурной самобытности и этнополитического самоутверждения.
Именно поэтому уровень ЭР в Российской Федерации остается весьма высоким.