Потенция распада Союзного государства была заложена в момент его образования и горбачевская перестройка стала лишь конечным политическим и социально-экономическим импульсом, предопределившим его дезинтеграцию. Эта исходная посылка вполне правомерна, если иметь ввиду две абсолютно противоположные тенденции, заложенные, с одной стороны, в идеологическом обеспечении режима, с другой, — в национально-государственной политике советского периода. Целенаправленное формирование «новой исторической общности» советского народа, общности прежде всего гражданской, т. е. надэтничной, нивелировало этническую идентичность отдельных народов СССР, утверждая в массовом сознании установку «мы» — «они» на государственной («мы — советские люди», «они —- не советские») и идеологической основе («советский человек» «антисоветчик»).
Хотя идея «советского народа» впервые прозвучала в выступлении Н. С. Хрущева на XXII съезде КПСС, известный ленинский тезис о «стирании национальных различий» и о «слиянии наций» его последователи стремились претворить в жизнь значительно раньше. Косвенным свидетельством ассимиляторской стратегии режима стало, в частности, заявление И. В. Сталина на VIII Всесоюзном съезде Советов (1936г.) о том, что в СССР проживает «около 60 наций, национальных групп и народностей»20, хотя перепись населения 1926 года зафиксировала 194 народа. Уже само отнесение одних народов к разряду «наций», других — к разряду «национальных групп» или «народностей» наглядно свидетельствует о небрежении «национальным вопросом» как таковым.
Характерно, что сталинская этническая «классификация» благополучно перекочевала в словарь-справочник «Нации и национальности в современном мире» (1990 г.), где советский народ трактуется как «система интернационального единства социалистических наций, народностей, этнических и национальных групп советской страны во всех сферах общественной жизни».
В числе основных признаков советского народа фигурируют следующие: «территориально экономическое единство многонационального социалистического общества— единый народно-хозяйственный комплекс страны; однотипная социально-классовая структура советского общества; политическое единство, олицетворяемое социалистической федерацией и единой политической системой; общие черты духовного облика советских людей всех национальностей, играющие определяющую роль в растущем многообразии национальных форм социалистической государственности; широкое распространение языка межнационального общения»21.
Политическое единство народов, так же как и «общность черт» их духовного облика не помешала им, тем не менее, спустя год после публикации справочника с завидной готовностью «уединиться» в своих национальных государствах, хотя эксперимент по формированию советского народа, начатый еще в двадцатые годы, расценивался как величайшее достижение ленинской национальной политики.
«Социалистические социально-экономические параметры советского народа, единство его общесоветской культуры, наличие общей коммунистической идеологии и ясно осознанной цели», по утверждению Н. и И. Чебоксаровых, «позволяют рассматривать советский народ как высший тип многонациональной исторической общности», в основе которой, по мнению авторов, лежит «нерушимый союз рабочего класса, крестьянства и интеллигенции при ведущей роли рабочего класса», а также общие нормы социалистической морали, большая тяга к знаниям, патриотизм и интернационализм22.
Сама идея интеграции отдельных этнических групп в единую общность (процесс «нациеобразования»), все члены которой чувствовали бы себя гражданами одного государства и обладали единой идентичностью, эта идея, конечно же, никоим образом не утопична: в целом удачный, несмотря на локальные конфликты (главным образом, расовые), опыт формирования американского народа—лучшее тому доказательство. Однако нельзя забывать о том, что все американцы кроме индейцев по сути своей «мигранты», которые в течение нескольких веков постепенно осваивали «чужую» в этническом смысле территорию, в то время как большинство советских народов «сидело» на своей исконной земле, что подтверждалось, пусть весьма приблизительными, но границами между республиками и автономиями.
Кроме того, в гражданском обществе возможные конфликты решаются путем взаимных компромиссов и уступок, а соблюдение прав человека, а это своего рода «священная корова» современной демократии, обеспечивает этнокультурное развитие каждой из этнических групп, в то время как в обществе идеологическом в условиях тоталитарного режима эта же задача решается путем доктринального унитаризма на фоне сведения к минимуму естественных прав и свобод. И, наконец, задача интеграции отдельных этнических групп в любой федерации «земель», а не народов, (как, например, США) значительно более выполнима, чем при выделении каждой «народности» по своей собственной «квартире». А именно на это была направлена политика размежевания унитарной Российской империи на этнонациональной основе.
Отметим наиболее важные исторические вехи государственной национальной политики советского периода.
Декларация прав народов России от 2 ноября 1917 года провозгласила равенство и суверенность российских народов, их право на свободное самоопределение вплоть до отделения и создания самостоятельного государства, отмену национальных и национально-религиозных привилегий и ограничений, свободное развитие населяющих страну национальных меньшинств и этнографических групп.
В принятой III съездом Советов (янв. 1918 г.) еще одной Декларации «прав трудящегося и эксплуатируемого народа» было записано, что «Советская Российская республика учреждается на основе свободного союза свободных наций как федерация Советских национальных республик»23. Однако эта пропагандистская формула, заявленная в Декларации (название «декларация» — вовсе не случайно, ибо «декларация» и не предполагает практическую реализацию положений, включенных в подобный акт), сама по себе носила достаточно размытый, неопределенный характер: так, сопряжение федерализма с национальностью как будто исключало «ненациональные территории» из области федеративных отношений, но если учесть, что в начале 1918 года национальные образования в РСФСР составляли ничтожное меньшинство территорий, сам постулат о федерализме оказывается не более чем пустой оболочкой.
Кроме того, в докладе И. В. Сталина по национальному вопросу специально подчеркивалось, что право на самоопределение должно быть подчинено борьбе за социализм и потому распространяется только на трудовые массы каждой конкретной нации24.
Таким образом, контуры формирующегося государства окончательно смазывались, ибо оставался совершенно непонятен статус как «ненациональных» территорий, так и «нетрудовых» масс, лишенных право на самоопределение.
Мы не случайно столь подробно рассматриваем именно самый начальный этап формирования советской национальной доктрины, ибо подобная нечеткость, неясность формулировок, дающих возможность разночтения, остались главной чертой абсолютно всех документов, касающихся«национального вопроса» в СССР, вплоть до настоящего времени. Именно эта «расплывчатость» впоследствии послужила еще одним фактором, постоянно усугубляющим национальную напряженность, как между государством и его отдельными национальными «частями», так и между отдельными этническими группами.
Как же в реальности обстояло дело с формированием «союза братских народов», просуществовавшего с 1922 по 1991 год? Обратимся к реальным фактам.
По мере побед Красной Армии в ходе гражданской войны советская власть утверждалась в большинстве регионов бывшей Российской империи, на территории которой к 1921 году кроме РСФСР оформились еще пять республик: УССР (январь 1918 г.), БССР (январь 1919 г.), АзССР (апрель 1920 г.), АрмССР (ноябрь 1920 г.) и ГССР (февраль 1921 г.), причем последние три в конце 1922 года объединились в Закавказскую социалистическую федеративную советскую республику. Кроме того, в Средней Азии существовали образованные в 1920 г. Бухарская и Хорезмская республики (заметим, названные по географическому расположению, а не этнониму титульной национальности, которой в этом регионе просто не существовало), преобразованные через год в социалистические.
Именно их полномочные представители и участвовали в подписании Договора об образовании СССР на I Всесоюзном съезде Советов в декабре 1922 года.
Первая Конституция СССР 1924 года вновь подтвердила добровольность вхождения в Союз и право выхода из него. Насколько правомерно говорить о «понуждении» вступления в Союзное государство независимых республик, образовавшихся на территории прежних «национальных окраин» России?
Во-первых, уже в ходе гражданской войны признание большевиками равенства всех народов и права их на самоопределение не могло не привлечь на их сторону «нерусские» народы России своим выгодным отличием от традиционной идеи «единой и неделимой России», объединявшей все белое движение — от монархистов до республиканцев. Именно поэтому, кстати, Белая армия практически не находила, во всяком случае, сколько-нибудь ощутимой, поддержки в национальных регионах России.
Во-вторых, национальные движения бывших окраин Империи в тот период еще не смогли стать полноценной «государствообразующей» силой, особенно учитывая тот факт, что большинство «нерусских» народов не имели вообще опыта государственности или утратили его за давностью времени, поэтому ориентация на Москву была вполне естественной и оправданной.
И наконец, в-третьих, практически все вожди «трудящегося и эксплуатируемого народа» в большинстве своем состояли членами той же партии (РКПб), что и московские руководители, и поэтому партийная дисциплина в большей степени, чем реальное давление Москвы, понуждала их принять к выполнению решение Политбюро РКПб от 10 августа 1922 г. об объединении советских республик.
Конституционное право на национальное самоопределение стимулировало провозглашение и вхождение в Союз в течение 1924-1936 гг. ряда новых автономных республик, в частности, Казахстана и Киргизии, которые получили статус союзных лишь по Конституции 1936 года. В этот же период были образованы и Узбекская, Туркменская и Таджикская ССР, границы которых лишь весьма условно соответствовали расселению народов Средней Азии, живших в этот период преимущественно смешанно в немногочисленных оазисах и вдоль двух крупнейших рек региона: Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи.
Конституция СССР 1936 года зафиксировала И союзных республик, в которые вошли 22 автономные республики и 8 автономных областей и округов. В 1940 г. к ним присоединились на правах союзных Латвия, Литва, Эстония и Молдавия. Основной закон СССР 1936 года вновь подчеркнул добровольный характер единства «равноправных социалистических республик» в рамках СССР, провозгласил равенство граждан независимо от национальности и рас, подтвердил, что любое прямое или косвенное нарушение прав трудящихся по национальному признаку, карается законом (ст. 123).
В общих чертах те же положения воспроизвела и Конституция 1977 года, по которой «семья народов» была обустроена следующим образом: 15 союзных республик, 20 автономных республик, 8 автономных областей и 10 национальных округов. Итого 53 национально-территориальных образования.
И эта, последняя по времени, советская Конституция воспроизвела в полном объеме все недостатки предыдущих:
во-первых, при формальном признании равенства народы ранжировались по уровню суверенитета, ибо объем властных полномочий союзной республики был несопоставим с правами автономной республики, не говоря уже об автономных областях и округах;
во-вторых, включенный в Основной закон тезис об ограниченности суверенитета союзных республик по сути своей сводил «на нет» все декларации касательно права на самоопределение, вплоть до отделения;
в-третьих, само право выхода из СССР лишь провозглашалось, однако его условия никак не фиксировались, что косвенно указывало на абсолютную эфемерность любой реальной попытки суверенизации (не случайно поэтому, что устремление прибалтийских народов в русло независимости уже в «перестроечные» времена было на первых порах достаточно жестко пресечено).
Сталинские депортации целых народов лучший пример абсолютной декларативности всех внешне прогрессивных конституционных положений. Насильственное перемещение людей по этническому признаку началось во второй половине 30-х гг. (корейцы, поляки, немцы) и закончилось в начале 50-х гг. выселением из Закавказья остатков «враждебных элементов».
Отправка 15 тысяч польских и немецких семей в 1936 г. с Украины в Казахстан осуществлялась на основе постановления СНК СССР об их политической неблагонадежности, выселение корейцев с Дальнего Востока оправдывалось целью «пресечения проникновения японского шпионажа в Дальневосточный край»25. Депортации конца 30-х гг. немцев из западных областей Украины, ингерманландцев из Ленинградской области были продиктованы желанием удалить из прифронтовой зоны потенциальной «пятой колонны», такую же подоплеку имели и этнические чистки периода 1941-45 гг.
Первой их жертвой в конце 1943 года стали 26 тыс. калмыцких семей. За ними последовали чеченцы, ингуши, балкарцы, крымские татары, болгары, греки и немцы.
Режим спецпереселенцев стал смягчаться только в 1954-55 гг., однако спецпоселения и соответствующий статус их обитателей был ликвидирован лишь после XX съезда КПСС, однако им не было возвращено конфискованное имущество, запрещалось возвращаться в прежние места жительства26. Это ограничение было снято в 1957 году, однако коснулось лишь северокавказских народов и калмыков. Лишь в 1972 г. были реабилитированы немцы, греки, болгары и армяне, крымским татарам пришлось ждать до середины 80-х гг.
Ввиду сопротивления властей Грузии, не дождались восстановления своих прав турки-месхетинцы и курды. Им не помогло даже постановление Кабинета Министров СССР 1991 г.27.
Фиктивность постулируемого в советских Конституциях «равенства народов» и «недопущения дискриминации» по этническому признаку в полной мере испытали на себе наряду с депортированными народами и советские евреи. Неофициальная дискриминация этого народа выражалась в ограничениях на занятие руководящих должностей, при направлении в загранкомандировки, в негласных квотах при поступлении в вуз и т. п. Еврейская автономная область, где возможности развития национальной культуры и религии были официально санкционированы государством, представляла (добавим, и представляет собой поныне) абсолютную фикцию, поскольку евреи составляли в ней всего несколько процентов от численности населения (в 1989 г. 4,15%), а доля евреев, проживающих в своей автономии, по отношению ко всему еврейскому населению СССР была и того ниже (0,64%).
Конечно, можно исходить из того, что «ссыльные» народы были, в конечном счете, реабилитированы, а бытовой антисемитизм еще в более радикальной форме существует во многих странах. Можно заметить и то (причем некоторые основания для этого существуют), что 60-е-70-е гг. отличались стабилизацией этнических процессов на фоне формирования единого «советского народа», однако игнорирование исторической памяти народов, непонимание особенностей национального самосознания, в целом фактора этничности, сопротивляющейся растворению, не говоря уже о так и непреодоленных противоречиях в национальной политике, — все это постоянно «разъедало» советскую государственность и в конечном счете не могло не привести к ее заключительному исходу в декабре 1991 года.