Распад СССР нельзя считать одномоментным событием, непосредственно связанным с Беловежскими соглашениями декабря 1991 года. Во многом, как уже говорилось, латентная конфликтогенность пересечения этнического и политического пространства СССР была обусловлена противоречиями советской национальной доктрины. Однако непосредственным импульсом к его «крушению» стало непонимание как со стороны союзного, так и российского руководства результатов воздействия социальных изменений (так называемой перестройки) на уровень этнической мобилизации.
Первая серьезная ошибка была допущена уже в декабре 1986 года: замена казаха Кунаева на посту первого секретаря ЦК компартии Казахстана на русского; Колбина вывела на улицы алма-атинскую молодежь с антирусскими лозунгами. Кадровой перестановкой Горбачев нарушил негласную норму советской системы, когда республиканскую парторганизацию мог возглавлять только представитель титульного народа.
Просчеты продолжились совершенно неадекватной и к тому же запоздалой реакцией центра на сумгаитский погром и карабахский конфликт: традиционные призывы к интернационализму уже не срабатывали. Между тем в руководство поступали практические проекты решения кризиса: обмен территориями между Арменией и Азербайджаном, установление кондоминиума, временный вывод ИКАО из состава АЗССР и передача ее в состав РСФСР или превращение области в автономию союзного подчинения. В то время союзная власть вполне могла задействовать еще не расшатанную «командно-административную» систему, однако Горбачев медлил и лишь спустя год после начала конфликта в ИКАО была введена «особая форма управления», которая так и не привела к нормализации положения, так же как и объявление уже в 1990 г. чрезвычайного положения.
В это же время возрастает этническое насилие и в других регионах страны в Средней Азии и в Казахстане (Фергана, Новый Узень, Темиртау, Ош), однако никакой реакции на него, кроме обычных призывов, не следует. Весной 1989 г происходит очередной виток обострения абхазо-грузинских отношений, а вслед; за ними тбилисский конфликт. Нарастают требования со стороны крымских татар и турок-месхетинцев по возвращению их на историческую родину. Все эти проявления уже стало трудно трактовать как «происки местных кланов» или «отдельные ошибки» региональных властей. Силовые методы изменения ситуации, опробованные в Тбилиси, так же не увенчались успехом, а напротив укрепили общественный вес демократической оппозиции, выступившей в защиту невинно пострадавших жертв газовой атаки.
Важным направлением конституциирования этнонационализма стала «языковая революция», что выразилось в законодательном и идеологическом придании языкам титульных народов статуса государственных с принуждением иноэтнического населения к их освоению28.
В 1988г. Декларацией Верховного Совета ЭССР начался так называемый «парад суверенитетов» примеру Эстонии последовали практически все остальные республики. Характерно, что вплоть до 1990 г. подобные акции воспринимались союзным руководством, и особенно самим Горбачевым, как «перестроечные», идущие «в русле демократизации». Признание за республиками права на ограниченный «экономический суверенитет» стало ступенью к легитимитизации самого этого термина, в выступлениях советских лидеров и в печати появились совершенно абсурдны к тому же политически близорукие, словосочетания типа «суверенитет в составе обновленного Союза» и т. п.
Нельзя закрывать глаза и на то, что именно в этот период (1989-1990 гг.) лидеры национально-освободительных движений приобрели себе надежного союзника в лице демократической общественности России. Союз этот был скреплен популярным и звучным лозунгом: «За вашу и нашу свободу!», сформулированным идеологами Латвийского Народного Фронта. Российские демократы тем самым проявили не меньшую недальновидность, чем М. С. Горбачев, фактически поддержав сепаратизм в Прибалтике, где уже тогда можно было усмотреть ростки будущего открытого этнонационализма.
Одним из решающих моментов в переходе перестройки в распад Союзного государства стали выборы в Верховный Совет РСФСР, в результате которых власть в самой обширной по территории и ключевой по значению республике перешла от «партократов» к сторонникам Б. Н. Ельцина. Не вызывает сомнения, что последовательная позиция РСФСР в защиту Союзного государства могла бы притормозить сецессионную волну, однако Россия поддержала процесс суверенизации союзных республик, а после избрания Б. Н. Ельцина президентом РФ приняла и собственную Декларацию о суверенитете.
После этого события приняли уже неотвратимый ход, и неуспех ГКЧП в августе 1991 года был заранее предрешен. С «высот» сегодняшнего дня, когда правящие режимы во многих постсоветских государствах превратили этнонационализм в государственную идею, заслонившую собой первостепенность соблюдения гражданских прав и свобод, позиция России в период с начала 1990 г. по декабрь 1991 г. может показаться не только ошибочной, но даже преступной, что, кстати, постоянно подчеркивают сегодня не только коммунисты, но и «державники».
Однако нельзя забывать о том, что тогда Союзный центр воспринимался прежде всего как оплот партийно-советского консерватизма и краткосрочные задачи политической борьбы с КПСС предопределяли все решения новой российской власти. Инициативы же по созданию принципиально новой, демократической, государственности откладывались до победы над союзными «партократами». Кроме того, точно также как и Горбачев со своими соратниками, вновь избранное российское руководство не понимало сути происходящих национальных процессов, не учитывало все возрастающий напор этнической мобилизации, которая в союзных республиках к тому времени уже начала подавлять демократический потенциал национальных движений.
История — не черновик, который можно переписать набело, поэтому трудно сказать, насколько иная, интеграционная, позиция России могла бы предотвратить тенденцию распада СССР. Очевидно лишь то, что в 1991 г. РФ наравне с другими союзными республиками вольно или невольно инициировала крушение союзной государственности. Объективности ради следует заметить, что союзное руководство предпринимало определенные шаги, противодействующие центробежным тенденциям.
Однако остался политической декларацией принятый в 1990 г. закон об условиях «выхода из состава СССР, в котором было специально оговорено, что голосование по этому вопросу проводится и учитывается отдельно по автономиям и отдельно по территориям с компактно проживающим населением, не дающим название данной .административно территориальной единице. Исполнение этого закона предотвратило бы многие национальные конфликты, в частности, Карабахский и Абхазский, не говоря уже о том, что заметно уменьшило бы численность «апатридов», людей, оставшихся результате Беловежских соглашений за границами «своих» государств.
Неоднозначными оказались и результаты референдума 1991 года о сохранении Р. Вопрос, поставленный перед советскими гражданами, был сформулирован в пение общепринятых правил социологического опроса, исключающих внутренне противоречивые или оценочные суждения. Кроме того, всенародное голосование предполагает совпадение генеральной и выборочной совокупности, иными словами, в такого рода опросе принимают участие, если не все избиратели, то хотя бы все субъекты федеративного государства. Однако оба этих требования были нарушены при проведении референдума 17 марта:
Вопрос звучал следующим образом: «Считаете ли Вы необходимым сохранение; Союза Советских Социалистических республик как обновленной федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности?».
Суверенитет предполагает государственную независимость, и поэтому «суверенная республика» никак не может входить в состав федерации, даже обновленной, что имеется в виду под «обновлением» вообще не ясно, тем более, что подразумевалось сохранение советского и социалистического строя. Вместе с тем, упоминание «прав и свобод» вносило в вопрос, поставленный на референдум, откровенно оценочный характер, явно добавленный для привлечения «демократического» электората. Таким образом, и это вполне вероятно, из 112 млн. чел., высказавшихся «за сохранение Союзного государства (76% от принявших участие в референдуме) одни избиратели голосовали за суверенитет своих республик, другие — за социализм и советскую власть, а третьи за либеральные свободы.
Кроме того, в некоторых республиках, в частности, в Казахстане, референдум прошел с собственной и существенно отличной формулировкой: «Считаете ли Вы необходимым сохранение Союза ССР как Союза равноправных суверенных государств?». В этом варианте легко заметить смещение вопроса в сторону суверенитета.
Власти Литвы, Латвии, Эстонии, Грузии, Армении и Молдавии вообще отказались проводить референдум, и он состоялся в основном в воинских частях, расположенных на территориях этих республик (так, в Грузии участников конференции насчиталось всего 45 тыс. чел., а в Армении и того меньше — 5 тыс. чел.).
Таким образом, трудно говорить «о всенародной поддержке» решения IV съезде народных депутатов СССР и Верховного Совета СССР по вопросу сохранения Советских Социалистических Республик на основе демократических преобразований как это утверждает, к примеру, А. Доронченков29.
Не только среди ученых-социологов и политологов, но и в массовом сознании существует много точек зрения относительно распада СССР, которые, тем не нее, можно сгруппировать вокруг двух диаметрально противоположных позиций.
1. В ходе распада СССР осуществилась историческая закономерность, через которую прошли все империи. Две мировых войны и социальные кризисы поел ли толчком для национально-освободительных движений в колониальных владениях этих стран. Историческая Россия и, ее «продолжатель», Советский Союз ничем иным империй не отличались и Россия как бывшая метрополия сегодня пожинает плоды своего имперского прошлого. В бывших республиках-колониях имело место точно такое же национально-освободительное движение, как в Индии . СССР, проигравшему «холодную войну», ничего иного не оставалось, как валиться, новой же России нужно стать «нормальным» государством, т. е. не державой» в традиционном русском понимании этого слова.
2. В результате непродуманной (вариант преступной) политической импровизации в угоду личным амбициям нескольких республиканских лидеров произошла общенациональная катастрофа. СССР (вариант — и Российская империя тоже) когда империей не был, а политическое содружество носило вполне органичный характер. Возможно (и необходимо) воссоздание прежнего сообщества политическими (вариант — экономическими) средствами. Что же касается России, то ради ее сохранения ни средств, ни человеческих жертв не жалко. Это позиция, как мы видим, представлена в силовом варианте решения чеченского кризиса.
На наш взгляд, неполными и упрощенческими представляются обе позиции. Почему?
Все самоопределившиеся в разные эпохи государства имеют сложный этнический состав: так, к моменту образования Французского государства только три миллиона из двенадцати говорили по-французски и могли считаться этническими французами. Не меньшими были и различия между отдельными германскими субэтносами, лишь в XIX веке сформировавшими единую германскую нацию.
Известны слова Дж. Гарибальди: «Мы сделали Италию, теперь будем делать итальянцев».
По мнению В. Тишкова, «не столько среди наций рождаются движения за национальное самоопределение и не столько нации создают национальные государства, а, наоборот, идея наций рождается среди народов, не обязательно культурно однородных, как политическая программа для создания суверенных гражданских сообществ, и уже государства создают нации, т. е. осуществляют процесс нациеобразования»30.
В 1991 г. на месте СССР возникли не национальные (в советском понимании «этнические») государства, а 15 политических режимов, которые могут превратиться в государства-нации с многоэтническим составом населения: таким образом, самоопределились не украинцы, а народ Украины, не латыши, а народ Латвии, не казахи, а народ Казахстана и т. п.
Вместе с тем было бы ошибкой игнорировать этнический фактор, ибо этничность—это не просто общие традиции и язык, но и историческая память, и устойчивые стереотипы и многое другое. И там, где насаждается лишь одна доминирующая культура (в России и в СССР — русская), тем более облеченная в неорганичные формы советской идеологии, вполне закономерно как противодействие этому процессу возникает сначала этническая мобилизация, а затем и сепаратизм как стремление самоорганизоваться в собственную государственность.
Единство и целостность полиэтнического государства обеспечивается внедрением в общественное сознание общих символов и ценностей, которые и обеспечивают стабильность этому социальному организму. Распад советской системы ценностей, которая худо-бедно, но скрепляла воедино большинство советских людей, дискредитация общих исторических символов (в частности, революции, коммунизма, Ленина и т. п.) психологически предопределили готовность людей к разъединению на этнической основе. Однако даже не это самое главное.
Большевики, пришедшие к власти в октябре 1917г. использовали ростки этнонационализма на «окраинах» империи, чтобы опорочить своих идейных противников, сторонников единой и неделимой России. Этнотерриториальное размежевание унитарного государства лишь внешне выглядело прогрессивно, но при внимательном изучении вся эта сложная система «многоуровневой» государственности не выдерживала никакой критики.
Во-первых, народы делились как бы на пять сортов по статусу их национального образования.
Во-вторых, не получили никакой автономии более пятидесяти коренных и некоренных народа.
И наконец, в третьих, некоторые союзные республики и большинство автономий были образованиями искусственными: численность титульного народа не совпадала со статусом национального большинства (так, в РСФСР из 31 автономии лишь в шести титульные народы численно превышают другие этнические группы).
Прав А. И. Солженицын, когда утверждает, что границы между республиками СССР «нарезаны» советскими вождями без всякого соотнесения с этническим составом местности, ее историческими традициями, а лишь сообразуясь с политическими выгодами того момента.
Так, в ходе «расказачивания», в «наказание» за борьбу против большевиков, попала в состав Украины часть земель Войска Донского — Донецкая область, а в состав современного Казахстана земли уральских и сибирских казаков — участников западно-сибирского крестьянского восстания.
Искусственность существующих границ, сегодня ставших государственными, безусловно осознается всеми постсоветскими государствами, однако каждым из них трактуется к собственной выгоде, это же, кстати, в полной мере относится и к границам между национальными субъектами РФ.
Конечно, всякие границы, в том числе и европейские, по большому счету искусственны, однако они установились в результате не одной войны и щедро оплачены кровью (к примеру, исторические притязания на чешские Судеты, Эльзас и Лотарингию или Трансильванию), что понимают все европейцы, в том числе и жители «спорных» земель.
Внутренние границы между союзными республиками в течение десятков лет носили чисто условный характер, однако этнонационализм, как уже говорилось, был сознательно институционализирован не только в практике государственных решений, но, и это важнее, в сознании всех граждан СССР, именно поэтому, например, вызвала возмущение замена Кунаева Колбиным в Казахстане, хотя в тот период в Казахской ССР численность русских превышала численность титульного народа.
Вряд ли правомерно считать республики СССР колониями, такими же, как британские или французские. Была ли в этом конгломерате РСФСР — метрополией? Не думаю. Условной метрополией можно скорее назвать надэтнический Центр, который, создавая иллюзию федерализма, и осуществлял унитаристскую политику в отношении всех национально-территориальных образований, включая и Россию.
Именно в этом и состоит объяснение столь странной позиции РСФСР в период непосредственного распада Союза: Россия никогда не ощущала себя метрополией этого государства, и боролась с ним наравне с другими «колониями». В этом несомненный парадокс той ситуации, но вместе с тем и ее скрытая драма, осознанная лишь «post factum»
Совершенно непродуманными были критерии определения статусное™ территории, а косвенно и народа: так, миллион эстонцев имели республику союзную, а восемь миллионов татар автономную; создавались такие «странные» автономии, как Аджария, где жили те же грузины, только исламизированные, или Нахичеванская АССР в составе Азербайджана, не имеющая с ним общей границы.
Между тем статус образования косвенно определял и статус народа в этнополитической стратификации, только союзные республики, например, имели право на собственный кинематограф, не говоря уже о различиях в уровне полномочий, с одной стороны, республиканской партийной организации, с другой же, — местных; парторганизаций автономий и национальных округов. В идеологическом государстве партийный статус имел первостепенное значение и во многом определял степень даже культурной и экономической самостоятельности той или иной территории31.
Все эти факты в той или иной степени приводили к постепенной дискредитации самой идеи союзной государственности, которой, образно говоря, как колоссу на глиняных ногах осталось сделать только «подсечку». В фигуральном смысле ею стала горбачевская перестройка. Наконец, в качестве последнего фактора, неблагоприятно сказавшегося на целостности Союзного государства, следует упомянуть непосредственно национальную политику как управление национальными процессами в многоэтническом государстве.
Безусловно она, во-первых, должна быть одним из приоритетов государственного строительства, во-вторых, носить целостный опережающий события характер, в-третьих, учитывать специфику национального самосознания народов, населяющих это государство.
Между тем, национальная политика в СССР даже с началом перестройки, не вполне отвечала любому из названных критериев: те или иные действия следовали за событиями, а не предвосхищали их (лучший тому пример — действия Центра после сумгаитского погрома), взаимно противоречили друг другу (в частности, политика «заигрывания» с прибалтийскими республиками, сменившаяся попыткой жесткого давления в январе 1991 г.), исходили из представлений о некоем усредненном «внеэтничном» человеке, лишенном и национальных чувств, и национальных предрассудков. Именно поэтому роль национальных движений поначалу вовсе замалчивалась, а затем искажалась.
К несчастью, на ошибках учатся не все: та же практика во многом сохранилась и в национальной политике Российской Федерации.