Национальный фольклор, если несколько перефразировать образ Теодорсона, который уже приводился, это наиболее яркая, красочная и, главное, крепкая повозка традиций, настойчиво преодолевающих время.
Действительно, традиции, материализованные, к примеру, в праздниках, по мере урбанизации, присущей постиндустриальному обществу, и социального расслоения постепенно теряют свой первоначальный символический смысл, однако сохраняются, благодаря фольклору, в коллективной памяти народа. Так, пословицы: «Не все коту масленица» или «Первый блин — комом» опосредованно актуализируют в сознании древний дохристианский праздник встречи весны, когда сжигали чучело злой бабы Зимы и пекли блины, которые символизировали «лик» светлого бога Ярилы. И пусть большинство любителей блинов слыхом не слыхивали о языческих идолах, подобные обычаи неосознанно способствуют и культурной трансмиссии, и межгенерационному «подтверждению» групповой солидарности. А пословицы не дают о них забывать.
Они поистине неувядаемы. Старинная русская пословица, ныне подзабытая: «Все по-новому да по-новому, а когда же будет по-доброму?» как будто сконцентрировала в себе все тревоги и сомнения наших современников. Можно ли складнее, ярче и точнее выразить экзистенциальную мысль, чем в словах: «На смерть, что на солнце, во все глаза не взглянешь».
Пословица по В. Далю16 — «коротенькая притча. Это суждение, приговор, поучение, высказанное обиняком и пущенное в оборот под чеканом народности... это обиняк, с приложением к делу, понятный и принятый всеми».
Чем хороша пословица в качестве первичного материала при эмпирическом изучении этнических проявлений?
Во-первых, это своего рода устойчивый социальный стереотип («поучение»), отсеянный временем и отложившийся в народной памяти. Во-вторых, это «обиняк», то есть не прямое, а завуалированное суждение, которое в тексте опросного листа может выполнить функцию косвенного контрольного вопроса (именно в таком качестве мы как раз использовали пословицы). В-третьих, пословица как развернутый образ — своего рода альтернатива понятийному мышлению, к которому апеллирует большинство вопросов, и поэтому для респондента, работающего над анкетой, эта процедура выполняет функцию психологической релаксации, способствующей повышению надежности результатов.
Форму введения пословиц в содержание опросного листа можно варьировать (открытая и закрытая форма; основной и контрольный индикатор; скрытая установка и прямая оценка с использованием количественной шкалы). Рассмотрим их поочередно.
Пословица как индикатор групповой установки на общий стиль поведения. Респондентам было предложено назвать любимую пословицу, которой они стараются «соответствовать» в своем поведении. Ее указало более половины опрошенных (54,5%), что свидетельствует об актуализированное™ народной культуры в массовом сознании, которая, учитывая тип выборки — население Санкт-Петербурга, гипотетически не предполагалась.
Всего было перечислено 178 пословиц, многие из которых употреблялись неоднократно (449 ответов). Наиболее популярными оказались (в %):
«Без труда не вытащишь и рыбку из пруда» — 6,6
«Терпенье и труд все перетрут» — 5,4
«Тише едешь, дальше будешь» — 4,9
«Семь раз отмерь, один раз отрежь» —4,0
По содержанию наиболее «модальных» пословиц очевидно, что в групповом сознании преобладает установка на трудолюбие, терпение, предусмотрительность и осторожность в принятии решений.
По ходу анализа названных участниками опроса пословиц выяснилось, что 1) актуализация пословиц связана с частотой их употребления в средствах массовой информации («что написано пером — не вырубишь топором»), в русской классической литературе («не в свои сани не садись», «бедность не порок»), в качестве идеологизированных лозунгов («будет и на нашей улице праздник», «лес рубят — щепки летят»); 2) при написании пословиц допускаются неточности, т. е. пословицы удерживаются в памяти в размытой форме (например: «Болтай Емеля — твоя неделя»— «болтай» вместо «мели» или «На обиженных воду возят» вместо «на дураках»); 3) наши современники склонны переделывать дедовские «поучения» по собственному усмотрению, как им больше нравится (например, «век живи — дураком помрешь» вместо «век учись»; 4) используя фольклорную форму, респонденты высказывают собственные сентенции (например, «мудрым пользуйся девизом — будь готов к любым сюрпризам»).
Последний факт свидетельствует, кстати, о том, что русский фольклор не стал некоей этнической архаикой, а продолжает развиваться и «корректироваться» под воздействием меняющихся социальных и культурных реалий. Любопытно, что фольклорные «новоязы» чаще политизированы («из грязи — в Думу») и включают даже реальные персоналии, что нетипично для традиционной этнической культуры («Бог — на небе, Ельцин — в Кремле»).
Эти выводы, став интересным фактом в «копилку» фольклористики, привели к предпочтению закрытой формы «пословичных» вопросов, чтобы впредь ограничить словотворческую «самодеятельность» респондентов в тех случаях, конечно, когда фольклорные формы используются для изучения национального характера, а не сугубо лингвистических проблем.
Пословица как индикатор этнического стереотипа выступала в качестве «контроля» к основному вопросу о чертах характера, присущих большинству русских, предложенному в открытой форме. Участникам опроса следовало оценить по 5 балльной шкале, где 5 — высший балл, десять пословиц, впрямую раскрывающих различные свойства русской идентичности. Ранговая предпочтительность пословиц оказалась следующей:
1. «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится» — 4,5
2. «В каком народе живешь, того обычья и держись» — 4,4
3. «За морем — веселье да чужое, у нас — горе да свое» — 3,9
4. «Русский ни с мечом, ни с калачом не шутит» — 3,9
5. «Русский мужик задним умом крепок» — 3,8
6. «Русский любит авось, небось да как-нибудь» — 3,6
7. «На Руси, слава богу, дураков на сто лет запасено»— 3,4
8. «Руси есть веселие пити, не может без него быти» — 3,3
9. «Русский молодец ста басурманам конец» — 3,2
10. «Наши миряне — родом дворяне: работать не любят, а погулять не прочь» — 3,0
Отсутствие низких оценок (менее трех баллов) не должно удивлять: на респондента не мог не оказать психологического давления тот факт, что все эти пословицы — национальные, следовательно, отвергая их, он как бы отказывался от этнокультурной идентичности и подвергал сомнению народную «мудрость».
Как мы видим, петербуржцы склонны признать, русских отличает беспечность в сочетании с недальновидностью (1-я и 5-я пословицы), а также решительность (4-я пословица). Вместе с тем сквозь призму оценки проступает высокий уровень групповой солидарности (3-я пословица) наряду с ориентацией на терпимость в межэтнических отношениях (2-я пословица).
Следуя поверхностной логике, 2-я и 3-я пословицы противоречат друг другу и поэтому не могут «нравиться» одновременно. Однако нельзя забывать о том, что специфика русской комплиментарности в том и состоит, что адаптируясь к «другим» народам, притираясь к «ним», «мы» с готовностью переводим их из ранг «не-наших» в «наших», распространяя на них уже не этническое, а общенациональное, государственное «мы». Таким образом, терпимость к «чужому» и социокультурная адаптация как бы способствуют расширению ареала единой комплиментарности.
Меньшее приятие, судя по оценке, вызывает констатация таких недостатков русского человека как воинственное удальство, пьянство и лень (соответственно 9-я, 8-я и 10-я пословицы). Это естественно, так как автостереотип всегда имеет тенденцию к более благоприятной оценке «самих себя» и отторжению критики (эффект гомоописания).
Идентично изложенному примеру возможно и опосредованное (мера согласия с пословицами) изучение распространенности негативных гетеростереотипов, т. е. уровня этнической неприязни. В русском фольклоре немало «поучений» типа «Незваный гость хуже татарина», которые точно так же могут быть предложены респондентам для оценки в качестве «контроля» к прямым вопросам, непосредственно фиксирующим негативные этноустановки.
Пословица как индикатор динамики нормативного поведения. В исследовании «Советский менталитет в русском сознании» пословицы, введенные в текст инструментария, отражали различные стороны русского характера опосредованно, обиняком, а не впрямую, как в предыдущем случае, когда приводились очевидные автостереотипы и респондент прекрасно понимал, что оценивает суждение о своем народе: на этот раз анкета включала тридцать образных, метафорических сентенций о труде, о богатстве, об удаче и т. п., которые в совокупности отражали этнокультурный «взгляд» на правильное, т. е. нормативное поведение.
Однако и народная мудрость так же противоречива как и русская натура, потому и в пословицах нередко высказываются совершенно противоположные суждения по одному и тому же предмету, например, «Не нашим умом, а Божьим судом» и одновременно абсолютно противоположная «рекомендация» — «Богу молись, а своего ума держись». Именно поэтому отобранные для оценки пословицы были сгруппированы в 15 пар, в каждой из которых респонденту предлагалось отметить ту из них, которая больше соответствует его жизненной позиции.
По какому критерию отбирались пословицы? Во-первых, все они включены в хрестоматийный сборник Владимира Даля и уже в этим отнесены к золотому запасу русской этнической культуры.
В этой связи стоит порекомендовать в случае обращения к словесному народному творчеству пользоваться только сборником Даля, избегая различного рода собраний «крылатых выражений», изданных в советское время, так как в них нередко под видом национальных «поучений» оказывались строки из советских песен или даже идеологизированные «придумки» самих авторов сборника.
Во-вторых, исходя из задачи выявления меры адаптации современных русских к социальным изменениям последних лет, мы, обратившись к пословицам, выбрали те из них, в которых наиболее отчетливо и образно зафиксированы этнически обусловленные нормы, которые, с одной стороны, способствуют, а, с другой, — препятствуют этой адаптации.
Отсюда следует еще один совет: отбор первичного материала следует проводить строго исходя из задачи исследования, кроме того, если используется процедура оценки парных суждений противоположных по смыслу, пословицы должны быть абсолютными антонимами и именно так восприниматься респондентом.
В нашем случае содержание пословиц отражало следующие качества и отношения:
1. Индивидуальная активность (вера в собственные силы, готовность к риску) — индивидуальная пассивность (фатализм, покорство судьбе)/10 пословиц/; например, «На счастье надейся, а сам не плошай» и «Что ни делается — все к лучшему».
2. Терпимость (миролюбие)—нетерпимость (воинственность) /6 пословиц/; например, «Доброе дело пуще дубины» и «Не бить, так и добра не видать».
3. Рачительность (стратегия «малых дел») — надежда на удачу /4 пословицы/; например, «Пушинка к пушинке — выйдет перинка» и «Хоть на час — да вскачь».
4. Честность — нечестность (вороватость) /2 пословицы/; «Заработанный ломоть лучше краденного каравая» и «Не пойман — не вор, а что взято, то и свято».
5. Коллективизм—индивидуализм /2 пословицы/; «С миру по нитке — голому рубаха» и «Дружба — дружбой, а денежки — врозь».
6. Патриотизм — прагматизм /2 пословицы/; «С родной земли — умри, не сходи» и «Где не жить, только б сыту быть»;
7. Нравственность богатства—безнравственность богатства /2 пословицы/; «От трудов праведных не наживешь палат каменных» и «Тот мудрен, у кого карман ядрен».
8. Трудолюбие—безделие (лень) /2 пословицы/; «Под лежачий камень вода не течет» и «Лежу на печи — мечу калачи».
Как выяснилось, традиционные нормы поведения (пассивность, терпимость, рачительность, честность, коллективизм, безнравственность богатства) соотносятся с «рыночными» (активность, нетерпимость, надежда на удачу, нечестность, индивидуализм, прагматизм и нравственность богатства) в примерной пропорции 2:1. Наиболее «влиятельным» фактором, обусловливающим это соотношение, оказался возраст — самые молодые респонденты (18-25 лет) значительно чаще полагаются на удачу в достижении богатства, индивидуальную активность и прагматизм, чем их более зрелые современники. С возрастом традиционные нормы начинают превалировать в пропорции 3:1.
Но самый важный вывод состоит в том, что установочное поведение внутренне противоречиво, следовательно, ценностное сознание современного русского человека является полем «борьбы противоположностей». Об этом, в частности, говорят примерно равные оценки индивидуальной активности и сомнения в нравственности богатства.
Наряду с попарной оценкой народных поучений, участникам опроса было предложено отметить ту пословицу (одну из тридцати), которая в наибольшей мере отвечает его жизненным принципам. Наиболее популярной оказалась социальная позиция, заключенная в таких суждениях (в %):
1. «Под лежачий камень вода не течет» —11,9
2. «Терпение и труд все перетрут» —9,5
3. «Что ни делается — все к лучшему» —9,4
4. «На счастье надейся, а сам не плошай» —8,3
5. «Заработанный ломоть лучше краденого каравая»—58,3. Как мы видим, и этот ряд предпочтений внутренне противоречив: 3-я и 4-я пословицы, по смыслу совершенно противоположные, имеют почти равное число сторонников.
Однако не лишним будет напомнить, что все пословицы отобраны из сборника Владимира Даля и все они (в том числе, «за» активность и «за» пассивность) не могут быть исключены из системы этнически обусловленных социальных стереотипов. Таким образом, противоречив и сам национальный характер, в нем заключены потенции совершенно различного типа сознания и поведения.
Пословица как индикатор тендерных статусов и семейных отношений. Даже на исходе XX века традиция и этнокультурная норма не впрямую, но продолжают обусловливать и в современной России тендерные и семейные неравенства, об этом свидетельствуют как эмпирические исследования, так и теоретические изыскания17. Между тем при изучении взаимоотношений полов достаточно сложно добиться достоверности результатов, прибегая к одним лишь прямым вопросам и ценностным шкалам. Эта область межличностного общения не менее, если не более, «интимна», чем сфера этнических проявлений. Именно поэтому целесообразно в качестве косвенных и одновременно контрольных вопросов использовать процедуру оценки респондентами народных «поучений» по этому поводу, содержащихся в тексте пословиц.
В исследовании «Этническое самосознание русской молодежи» (1995 г.) в числе индикаторов статуса женщины выступали 10 русских пословиц следующего содержания: 1. «Курица не птица, баба не человек»; 2. «Бабе дорога — от печи до порога»; 3. «Бабе хоть кол на голове теши»; 4. «У бабы семь пятниц на неделе»; 5. «Стели бабе вдоль, она меряет поперек»; 6. «Волос долог, да ум короток»; 7. «Баба что мешок — что положишь, то и понесет»; 8. «Кто с бабой свяжется — сам баба будет»; 9. «Баба да бес — один в них вес»; 10. «Бабьи промыслы, что неправые помыслы».
Все эти суждения свидетельствуют о низком как социальном, так и психологическом статусе русской женщины, иных, с более высокой оценкой ее положения, — просто не существует, поэтому пришлось ограничиться лишь однотипными по направленности.
Гипотетически предполагалось, что мера согласия (номинальная шкала — «скорее согласен», «скорее не согласен», «трудно сказать») с этими суждениями у мужчин и женщин будет заметно различаться. Гипотеза подтвердилась лишь частично: 1-ую пословицу, наиболее жесткую по содержанию, отвергли как мужчины, так и женщины; 710-ая пословицы вызвали заметно большее согласие у респондентов-мужчин, однако со 2-ой, 4-ой и 5-ой пословицами согласились более половины опрошенных женщин, что косвенно свидетельствует о значительной мере сохранности традиционных стереотипов и о признании за собой самими женщинами более низкого относительно мужчин статуса.
Подобным же образом можно обратиться к народным «поучениям» (косвенный контрольный индикатор) при эмпирическом изучении семейных ориентации. В словаре Владимира Даля — почти 350 пословиц на эту тему (например, «Муж пашет, а жена пляшет» или «Муж любит жену богатую, а тещу тороватую» и т. п.).
Словесное народное творчество, и в частности, пословицы как наиболее краткое и образное «ядро» коллективного творчества народа — это бездонный первичный материал для исследования воздействия этнического фактора на систему ценностных ориентации. Материал, который трудно переоценить.
Во второй части книги я попыталась поделиться своим опытом в проведении этносоциального исследования и выражаю надежду, что при использовании приведенных выше процедур мои читатели не забудут сослаться на источник приобретенных ими знаний.
Надеюсь, что и в целом эта книга, посвященная соотношению этнического и социального в жизни современного человека окажется полезной не только студентам-социологам, психологам и антропологам, но и всем тем, кому интересны сложные перипетии воздействия этнического фактора на общество, государство, массовое и групповое сознание.