Понятие «социальное пространство» появилось в категориальном аппарате социологии в начале 1970-х гг., причем его однозначная трактовка отсутствует: в качестве синонимов используются такие термины как «пространство общества», «пространство жизни человека», «пространственная сторона социальных явлений» и ряд других1.
Существуют две основных сферы, в которых социальное пространство проявляет себя наиболее наглядно. Первая из них представляет собой совокупность средств производства, элементов производственной и социальной инфраструктуры, человеческих поселений и жилищ и т. п. В этом измерении социальное пространство выступает как некое материальное образование, дислоцированное в природном (географическом) пространстве в качестве искусственной среды жизнедеятельности человека.
Вторая сфера включает в себя систему социальных отношений, дает возможность увидеть и оценить масштабы различных социальных связей того или иного социального субъекта, выражает факт нарастания их плотности, а также меры опосредованности и многообразия2.
На уровне функционирования социальных субъектов это пространство представляет собой своеобразный материальный «запас» общества, поэтому за него не может не вестись борьба между различными конкурирующими институтами и социальными группами.
Этничность функционирует в едином этническом пространстве, которое является частной формой пространства социального. Его границы определяются как на основе приписывания себе и другим членства в определенной этнической группе, так и принятии и демонстрации некоторых общепризнанных символов.
В самом общем смысле все население России, состоящее из представителей различных народов, располагается в этническом пространстве, в котором отдельные этнические группы (этнические пространства в узком понимании) находятся в определенных отношениях друг с другом, причем каждая из них занимает особое положение в более широкой общности единого этнического пространства.
Этническое пространство, принадлежащее «многонациональному народу» России, существует в определенной пространственной протяженности, иными словами, имеет территориальное измерение, каковым выступает политическое пространство Российской Федерации. В этом значении этническое и политическое пространство России почти совпадают.
Почему же нельзя говорить о полном совпадении этих двух форм социального Пространства?
Так, например, этническое пространство русских превышает границы политического пространства России, включая в себя северо-восток Эстонии, большую часть Донецкой области Украины, северные территории Казахстана и ряд других регионов компактного проживания представителей этого народа. Точно также, к примеру, этническое пространство лезгин практически пополам «разрезано» политическими пространствами Российской Федерации и Азербайджанской республики, «этническое пространство осетин — пространственными пределами России и Грузии. Именно вследствие этого невозможно говорить об абсолютном «наложении» политического пространства на этническое.
Однако политическое пространство имеет не только физическую протяженность, но и содержательное измерение — пределы реального политического влияния, зоны распространения власти, авторитета политических институтов и лидеров3,и в этом случае пределы этнического, — с одной, и политического пространства, с другой стороны, могут существенным образом различаться, так как по отношению отдельным подструктурам (субъектам Российской Федерации, в том числе и республикам, входящим в ее состав) влияние политического пространства может иметь различную степень насыщенности, которая наряду с географической протяженностью и зоной влияния является третьим измерением взаимодействия этнического и политического пространств.
Именно поэтому вряд ли корректно говорить о нахождении в политическом пространстве Российской Федерации не только Чеченской республики Ичкерии, но даже Татарстана и Башкирии, где и степень насыщенности политического пространства Федерации, и реального политического влияния Москвы, явно слабее сравнению с республиканскими политическими институтами.
В условиях организации государства на принципах национально-территориального федерализма, как в России, вторичное, политическое пространство неизбежно накладывается на первичное, этническое, пространство, которые выступают как конкурирующие формы единого социального пространства: этничность, особенно этнополитической мобилизации, стремится «вылиться» за пределы её политического пространства, которое в свою очередь, реорганизуясь в пользу» этничности (договоры о разграничении предмета ведения между Федерацией и республиками, входящими в ее состав), пытается удержать ее в своих пределах. В одних случаях это удается (Татарстан), в других — нет (Чечня). С одной стороны, в этническом пространстве, так же как и в политическом, закономерно проявляется система неравенств, формирующихся вследствие этнической стратификации: кто-то господствует (этнонациональное большинство), кто-то подчиняется (этнонациональное меньшинство).
При формальном равноправии На уровне современных законодательств, не является исключением и Конституция РФ, этнополитическая структура полиэтнического общества неизбежно основана на власти одной этнической группы над другие, более слабыми, малочисленными или имеющими статус национального меньшинства. (Кстати, это никак нельзя рассматривать как наследие так называемой империи — этнические неравенства существует в любой этноконтактной среде и именно они провоцируют противостояние между различными этническими группами и негативный фон этносоциальных отношений).
Естественно, подобное положение не может не вызвать стремления «подавляемой» общности реорганизовать существующие этнические отношения, предъявив свои требования по перераспределению властных полномочий.
В этом состоит латентная конфликтогенность и самой этничности, и соотношения этнического и политического пространств.
С другой стороны, полиэтническое общество, так же как и многонациональное государство, не может существовать без некоторых общепринятых надэтнических ценностей и должно ради самосохранения стремится хотя бы к минимальной интегрированности. Этносоциальная, а в частности, и национально-политическая, интеграция формируется на основе согласия большинства людей различного этнического происхождения следовать единой системе ценностей, признавая ее или хотя бы мимикрируя с ней.
В этом случае латентные дисфункции, существуя, преодолеваются за счет надэтнической солидарности — примером могут служить не только американский или советский народы, но ив определенном смысле «многонациональный» российский народ. При всех противоречиях в межэтнических отношениях, в частности, противостоянии Федерального центра и национально-территориальных образований, известная степень общегражданской солидарности не может не существовать, ибо в противном случае конфликты между всеми этническими группами России приобрели бы не спорадический, а постоянный характер.
Таким образом, вывод очевиден: конфликтогенность и интегрированность являются равнодействующими переменными любого и этнического, и политического пространства, а степень выраженности одной из них впрямую обусловлена степенью устойчивости данной социальной системы.