Мысль о необходимости обращения к анализу личностной компоненты групповой динамики вряд ли нуждается в особом пояснении. В конце концов именно отдельные, по-своему уникальные личности и образуют малую группу. Конечно, по прошествии какого-то временного периода и под влиянием определенных условий жизнедеятельности (например, экстремальных) в группе могут возникнуть элементы единообразия, взаимоидентификации, развиться специфический групповой язык и т.д. Тем не менее, присутствие неповторимого личностного начала будет постоянно — и мы убедимся в этом далее — напоминать о себе, запечатлеваясь в структурных, композиционных и динамических характеристиках группового процесса.
Как же будет строиться последующее наше изложение? Мы не случайно задаемся этим вопросом: исследований, посвященных изучению активности личности в группе и ее влиянию на групповую жизнь, насчитывается немалое количество, так что подробное их обсуждение потребовало бы написания специальной работы. Кроме того, эти исследования весьма разнообразны, разноречивы по полученным результатам, зачастую слабо между собой связаны, и оформление их в виде сколько-нибудь строгой классификации, позволившей бы ограничиться отдельными наиболее демонстративными примерами, представляется нам делом большой трудности. Тем не менее, попытки построения таких классификаций в литературе встречаются. Одну из них, предложенную Shaw (1971), мы берем в качестве основы для дальнейшего анализа, однако, как будет показано ниже, обращением к этой классификации проблема отнюдь не исчерпывается. Поэтому в заключительной части параграфа мы представим в известной мере альтернативный взгляд на проблему.
Пытаясь определенным образом сгруппировать личностные характеристики членов группы, Shaw разбил их на три класса переменных: биографические характеристики, способности, черты личности. Подобное деление, понятно, далеко не идеально; в нем, в частности, заметно смешение индивидного и собственно личностного начала (это относится, например, к биографическим характеристикам), тем не менее, на сегодня это, пожалуй, наиболее разработанная классификационная система, дающая при всех присущих ей критических моментах, по крайней мере, хоть какую-то реальную возможность систематизации соответствующих исследовательских данных.
Биографические характеристики личности и групповой процесс.Указанные Shaw биографические характеристики весьма разнородны по своему исходному началу: в то время как одни из них имеют выраженную биологическую окраску (мы имеем в виду возраст, пол и т.д.), другие — вполне социальны (скажем, образование или социально-экономический статус). Впрочем, и такая, казалось бы, сугубо природная переменная, как возраст, в действительности содержит немалый пласт социальности, если иметь в виду социальный опыт личности, приобретаемый, конечно же, только с возрастом и с ним в значительной мере сопряженный. В этой связи нелишне будет напомнить о принятом в современной науке полиизмерительном подходе к изучению возраста, предполагающем наличие отдельных его измерений: биологического, социального, психологического (Головаха Е.И., Кроник А.А., 1984).
Первая из рассматриваемых нами здесь биографических характеристик личности — ее хронологический возраст. Чаще всего он соотносится в группе с моделями межличностного взаимодействия, руководством (иногда — лидерством), конформностью. Довольно сложная зависимость обнаружена (Shaw, 1971) между возрастом и общением. Попытки получить сколько-нибудь значимые количественные связи между этими переменными не увенчались успехом. Оказалось, что скорее следует говорить о качественных изменениях общения как функции возраста. Суть их состоит в том, что с возрастом наблюдается тенденция ограничивать межличностные контакты, увеличивая вместе с тем сложность моделей взаимодействия.
Довольно часто (во всяком случае за рубежом, первоначально в рамках «теории черт» лидерства или руководства) исследователи пытались выяснить влияние возраста на эффективность руководства, однако, по данным Stogdill (1974), имеющиеся здесь результаты крайне противоречивы, исключая возможность говорить о какой-то определенной на этот счет тенденции.
Другая рассматриваемая нами биографическая характеристика личности — пол. На первый взгляд эта переменная имеет отношение исключительно к индивидному (не личностному) началу в человеке. Тем не менее, несостоятельность подобной точки зрения становится понятной, если принять во внимание, что половая идентификация человека тесно связана с усвоением и реализацией им ролевых стандартов поведения (имеются в виду мужская и женская роли), принятых в обществе, культивируемых, в частности, в ближайшей микросреде личности, каковой является семья, — словом, во многом культурно-детерминирована.
Следует отметить, что обсуждаемая нами характеристика привлекает в последние десятилетия все большее внимание со стороны специалистов гендерной и феминистской ориентации в психологии (Manstead, Hewstone, 1996), пытающихся вычленить особенности поведения мужчин и женщин в групповом контексте, проявляя при этом значительный интерес именно к моделям женского поведения. Последний объясняется, на наш взгляд, той возрастающей ролью, которую начинают играть женщины в различных сферах жизни современного общества. Кстати, по этой причине немало исследований, как мы увидим далее, посвящено анализу поведения женщин, выполняющих роли лидера, руководителя.
Мы не будем здесь останавливаться на результатах изучения связи пола и конформности, поскольку они уже приводились выше (см. 3.2), а начнем свое изложение с вопроса, касающегося половых различий в моделях внутригруппового межличностного поведения.
Согласно литературным данным (Hollander, 1983), установлено, что в некоторых видах деятельности женщины очень часто проявляют меньшую активность в присутствии мужчин, чем последние в присутствии лиц своего же пола. В этом смысле показательны результаты наблюдений Strodbeck и Mann за процессом общения присяжных заседателей, свидетельствующие, что мужчины значительно превосходят женщин участием в предшествующей принятию вердикта дискуссии (там же). Аналогичные факты получены и другими исследователями. Например, обнаружено, что при решении дискуссионных задач в смешанных (по признаку пола) лабораторных группах мужчины являлись инициаторами 66% всех коммуникативных актов в группе, что в смешанных группах женщины реже становятся лидерами и проявляют меньшую склонность, чем мужчины, добиваться этой роли Eskilson, Wiley, 1976).
Приведенные выше данные нередко объясняются (Hollander, 1983) большей компетентностью мужчин в решении групповой задачи, а также их стремлением доминировать в группе, в частности, в силу наличия определенного культурного стандарта поведения: от исполнителя мужской роли ожидают и соответствующего поведения. Подобного рода стандарты сказываются и на установках индивидуумов, в свою очередь влияющих на оценку ими успешности действий лиц разного пола. Так, Rice с сотрудниками (1980), первоначально измерив установки курсантов военной академии относительно женщин, далее объединял их в группы из трех человек (все мужчины) для участия в лабораторном эксперименте. Часть групп в эксперименте возглавлялась курсантами-мужчинами, а часть — курсантами-женщинами. В результате была выявлена любопытная закономерность. Когда успеха в решении лабораторной задачи добивалась группа, возглавлявшаяся женщиной, члены группы приписывали успех главным образом везению. Когда же такая успешная группа возглавлялась мужчиной, считалось, что успех обусловлен в основном его личными качествами (способностями, умениями).
Ну, а как в действительности обстоит дело? Существуют ли подтверждаемые научными фактами различия между мужчинами и женщинами в эффективности руководства? Опираясь на результаты эмпирических исследований Denmark (1977) пришла к следующему заключению: «Многие предположения, что женщины-менеджеры существенно отличаются от менеджеров-мужчин, совершенно не подтверждаются данными. Как правило, исследователи сходятся на существовании лишь одного различая, а именно, большем интересе женщин к отношениям между людьми; но это следовало бы рассматривать как плюс с точки зрения эффективности руководства. Утверждения о половых различиях в способностях, установках, чертах личности основываются скорее на сексуально-ролевых стереотипах, нежели на результатах эмпирического изучения женщин-руководителей» (там же, стр. 110—111).Утверждение Denmark в той его части, где речь идет о личностных чертах, все-таки выглядит несколько категоричным. Зато получает дополнительное подтверждение приведенный Denmark факт, согласно которому женщины-руководители проявляют больший сравнительно с мужчинами интерес к межличностным отношениям.
Выше мы представили некоторые данные относительно роли таких биографических характеристик личности, как пол и возраст, в групповом процессе. Вместе с тем гораздо более значимыми в этом плане оказываются факторы социального происхождения личности (образование, социально-экономический статус, мобильность), сильно влияющие на ее позицию в социальной группе. Однако исследования этих факторов, в основном ведущиеся за рубежом (Stogdill, 1974), как правило, ориентированы на соотнесение их с довольно высокими уровнями менеджмента и политического лидерства и далеко выходят за рамки анализа собственно малых групп. В силу указанной причины специально останавливаться на подобного рода исследованиях мы не будем.
Способности личности и групповой процесс.Следует сказать, что способности трактуются Shaw (1971) весьма расширительно, и он относит к ним как интеллект (понимая его как некую общую способность), так и умения, знания и т. п. (понимая их как некие специфические способности). Нас, однако, интересует в данном случае связь указанных особенностей личности с ее поведением в малой группе. Конечно, наиболее изученной здесь является связь интеллекта с лидерством и эффективностью руководства; правда, объектом исследования нередко являлись общности, объем которых значительно превышал все мыслимые границы малой группы (речь, например, порой шла о социальных организациях).
Зарубежные исследователи (Stogdill, 1974) подчеркивают, что лица, обладающие большим интеллектом, обнаруживают тенденцию быть более активными и менее конформными в группах, нежели их менее интеллектуальные партнеры. Но это лишь общая тенденция, поскольку, например, между интеллектом и статусом не исключена и обратная зависимость. Согласно данным рубежом Stogdill, 1974, между интеллектом и лидерским статусом существует небольшая позитивная связь, равная 0,28 (средняя величина по итогам семнадцати исследований).
Далеко не однозначным образом соотносится интеллект и с эффективностью руководства. Согласно высказываемой в литературе точке зрения, отношение между этими переменными носит криволинейный характер, т. е. наиболее эффективными оказываются руководители не с чрезмерно высокими или низкими показателями интеллекта, а имеющие промежуточные по степени выраженности его оценки. Кроме того, исследователи (Fiedler, Leister, 1977) обращают внимание на то обстоятельство, что невысокие зачастую корреляции между интеллектом и эффективностью деятельности руководителя обусловлены наличием множества промежуточных переменных, располагающихся в «пространстве» между «входом» интеллектуальной активности руководителя и эффективностью выполнения задания. Так, Fiedler и Leister (1977) в исследовании, проведенном в воинских подразделениях, к числу подобных переменных отнесли мотивацию и опыт руководителя,, его отношения с вышестоящим начальником и подчиненными. Эти авторы полагают, что каждая из названных выше переменных может частично или полностью блокировать влияние интеллектуальной активности руководителя на выполнение задания, в значительной степени опосредствуя связь между ними.
Необходимо, однако, отметить одну весьма существенную, на наш взгляд, деталь, роль которой нельзя не учитывать, сопоставляя работы разных авторов по обсуждаемой здесь проблеме. Очень часто ими используются заметно отличающиеся друг от друга методики измерения интеллекта. В то же время следует иметь в виду, что так называемые переменные «на выходе», т.е. характеристики эффективности руководства, а также относящиеся к ним измерительные средства от исследования к исследованию обнаруживают значительную вариативность. Поэтому сопоставление разнородных данных и выведение из них неких общих тенденций требуют глубокого содержательного анализа сопутствующего им исследовательского контекста.
Что же касается влияния специфических способностей (согласно Shaw), специальных умений, знаний, информированности) на групповой процесс, то оно, по общему мнению (1971), носит вполне отчетливый характер, отражаясь, например, в росте эффективности групповых решений. К этому следует добавить, что такая разновидность специфических способностей, как компетентность личности, тесно связана с более частыми актами лидирования и эффективностью руководства (Stogdill, 1974).
Черты личности и групповой процесс.Учитывая огромное количество выделенных разными авторами всевозможных, иногда повторяющих друг друга под несовпадающими названиями личностных черт, Shaw (1971) сгруппировал их в пять крупных блоков, или категорий, получивших в его классификации следующие наименования: 1) межличностная ориентация; 2) социальная сензитивность; 3) стремление к власти; 4) надежность; 5) эмоциональная устойчивость, К сожалению, у нас нет возможности сколько-нибудь детально проследить влияние, оказываемое на групповой процесс всеми входящими в каждый из указанных блоков переменными, поэтому мы ограничимся лишь отдельными примерами.
Среди личностных характеристик, относимых Shaw к блоку межличностная ориентация, вероятно, наиболее известными являются так называемая оценка руководителем наименее предпочитаемого сотрудника и авторитарность. Оценка наименее предпочитаемого сотрудника (сокращенно — НПС) — личностный компонент «вероятностной модели эффективности руководства», в течение многих лет разрабатываемой Fiedler (1978). Предложенный им личностный конструкт дает представление о преимущественной ориентации руководителя (и вообще любого субъекта) либо на выполнение группового задания (деловая ориентация), либо на установление благоприятных межличностных отношений с окружающими (собственно межличностная ориентация). Показано, что руководители с низкой оценкой НПС наиболее эффективны в крайне благоприятных или крайне неблагоприятных для них ситуациях, а руководители с высокой оценкой НПС наиболее эффективны в умеренных по степени благоприятствования их активности ситуациях.
Другая составляющая обсуждаемого личностного блока — авторитарность — довольно часто фигурирует в работах зарубежных авторов (Shaw, 1975; Stogdill, 1974). Для поведения авторитарного субъекта в позиции власти характерны требовательность, директивность, стремление к детальному контролю за действиями подчиненных; однако, находясь в подчиненном положении, авторитарный субъект склонен воспринимать свою роль как естественную и вполне приемлемую, легко уступая давлению вышестоящих лиц. Обычно авторитарная личность сопоставляется с эгалитарной, для которой типично стремление к статусному равенству и отвержение ролей господства и подчинения. Разумеется, в чистом виде подобные личностные типы не обязательно встречаются на каждом шагу, во всяком случае, легче говорить о некоторой (порой и весьма отчетливой) тенденции, нежели абсолютизировать «снимаемые» эмпирические характеристики.
Сопоставляя поведение обсуждаемых личностных типов в групповых ситуациях, исследователи (Shaw, 1971) отмечают, что авторитарные субъекты сравнительно с эгалитарными демонстрируют гораздо большую директивность, ригидность, конформность к нормам группы. При этом, однако, обращается внимание на своеобразный личностный профиль членов группы, обусловливающий нередко поведение отдельных ее членов. Данное обстоятельство нашло отражение в экспериментах Haytorn с сотрудниками (Shaw, 1971), в которых были представлены четыре варианта лабораторных групп: от первого — с лидером и последователями, имеющими высокие показатели по F-шкале, до четвертого — с лидером и последователями, имеющими низкие показатели по F-шкале. Группы собирались для обсуждения проблем человеческих отношений, имевших место в предварительно демонстрировавшемся кинофильме. В результате оказалось, что в группах, составленных из высокоавторитарных субъектов, авторитарные лидеры вели себя более директивно, нежели в группах, состоявших из эгалитарных (т. е. с низкими баллами по F-шкале) субъектов.
По-видимому, если придерживаться логики, принятой Shaw (1971), к межличностной ориентации в какой-то мере можно отнести и направленность личности, имея в виду ее классический трехаспектный вариант: ориентация на личное достижение, на выполнение задания, на межличностные отношения.
Социальная сензитивность — следующая называемая Shaw личностная категория. Она характеризует главным образом способность личности к отражению состояний других людей и включает среди прочих такие ее черты, как эмпатия, социальное понимание, социабельность. В литературе (Stogdill, 1974) приводятся данные, свидетельствующие о позитивной связи этих черт с групповым лидерством и эффективностью руководства.
Еще один блок личностных переменных, образующих категорию «стремление к власти», соотносится с поведением членов группы, направленным на достижение престижных внутригрупповых позиций. Одна из наиболее значительных переменных этого класса — доминантность, позитивно коррелирующая с актами лидерства, лидерским статусом, межличностным взаимодействием и обнаруживающая негативную связь с конформностью (там же).
Определенное позитивное влияние на элементы группового процесса (в том числе лидерство, групповую эффективность и т. д.) оказывают личностные черты, подходящие под категорию «надежность»: ответственность, уверенность в себе, самоуважение Shaw, 1971). Заметим также, что, по данным специалистов (Stogdill, 1974), ответственность и уверенность в себе входят в то небольшое число личностных черт, которые достаточно устойчиво от ситуации к ситуации проявляют себя как детерминанты эффективности руководства.
Последняя выделяемая Shaw личностная переменная — эмоциональная устойчивость — включает ряд широко исследуемых в связи с групповым процессом черт, в числе которых называются, например, тревожность и личностное приспособление. Что касается тревожности, то по мере ее возрастания, как правило, снижаются требования, предъявляемые личностью к группе, увеличивается конформность, личность охотнее меняет свои взгляды под влиянием группы и т.п. (1971). Совершенно очевидно, что такое поведение вряд ли может способствовать эффективному функционированию группы.
Иначе соотносится с характеристиками группового процесса личностное приспособление, т. е. способность личности устанавливать гармонические отношения с окружающей средой. В литературе ( там же) приводятся данные, указывающие на позитивное влияние этой личностной черты на мотивацию групповой деятельности, сплоченность и эффективность группы, в особенности когда условия жизни последней близки к экстремальным.
В дополнение ко всему вышесказанному нам бы хотелось обратить внимание на следующий момент. Рассматривая взаимосвязь тех или иных личностных характеристик с групповым процессом, исследователи нередко ограничиваются анализом соотношения только двух переменных: личностной и групповой. В действительности же, и об этом свидетельствуют, упоминавшиеся в настоящем параграфе материалы работ Fiedler (1978), дело обстоит гораздо сложнее, поскольку между переменными «на входе» и «на выходе» располагается целый ряд промежуточных факторов, заметно сказывающихся на итоговых корреляциях. Приведем в этой связи еще один пример довольно непростой цепочки отношений между личностной переменной и групповым функционированием.
Aronoff, Messe и Wilson (1983) провели две серии лабораторных экспериментов, в первой из которых выяснялось влияние мотивации членов группы на ее структуру, а во второй изучалось влияние конгруэнтности между групповой структурой и мотивацией ленов группы на продуктивность последней. В качестве мотивационных характеристик были взяты потребности в уважении и безопасности. Оказалось, во-первых, что группы, состоявшие из субъектов с выраженной потребностью в безопасности, сравнительно с группами, укомплектованными испытуемыми с выраженной потребностью в уважении, имели более иерархическую деловую структуру. Во-вторых, было показано, что ни мотивация, ни тип структуры (иерархическая или эгалитарная), взятые сами по себе, не оказывают сколько-нибудь значительного влияния на групповую продуктивность (о последней экспериментаторы судили по количественному выполнению за установленную единицу времени группового задания). В основе подобного влияния лежит, как установлено, соответствие структуры группы мотивации ее членов. Так, группы-с эгалитарной структурой были гораздо более продуктивны в тех случаях, когда их члены характеризовались ориентацией на удовлетворение потребности в уважении; напротив, группы с иерархическими структурами обнаруживали большую продуктивность, когда их члены оказывались ориентированными преимущественно на удовлетворение потребности в безопасности. Таким образом, только что приведенное (модельное по своей сути) исследование полученными результатами лишний раз напоминает о весьма опосредствованном характере влияния личностной переменной на отдельные итоговые показатели эффективности группового функционирования, вновь возвращая нас к положениям системного анализа малой группы.
До сих пор мы придерживались достаточно традиционной логики рассмотрения роли личностного фактора в групповом процессе. Во всяком случае, если бы вместо классификации, заимствованной у Shaw (1971), которая, конечно же, весьма далека от полноты и совершенства, использовалась какая-то другая кодификационная система, положение дел вряд ли бы существенно изменилось. К тому же доминирующим во многих (прежде всего — зарубежных) исследованиях обсуждаемой проблемы остается все-таки натуралистический принцип анализа связи личности и группы, операционально сводимый к получению соответствующих корреляций и принятию их как некоей непосредственно фиксируемой данности. Встречающиеся, как мы видели выше, у некоторых авторов попытки апелляции к культурным, ситуационным и т. п. опосредствующим факторам мало меняют общее, типичное для разбираемого случая отношение специалистов к наличным результатам. Поэтому далее представляется полезным изложить в известной мере альтернативную традиционному пониманию точку зрения относительно трактовки личностной детерминации группового процесса.
Альтернативный взгляд на проблему «личность и группа».Свой подход к обсуждаемой проблемной области, основывающийся на реализации принципа системности предложили Р.Л. Кричевский и Е.М. Дубовская (1991). Как было показано ими в специальном исследовании (там же, стр. 136), любой руководитель включен в два различных типа деятельностей: собственно групповую и собственно управленческую. Причем оба указанных типа «замыкаются» на конкретной группе. Учитывая, что в обоих случаях речь идет о руководстве юношескими группами и что педагогическое руководство по своей сути носит, прежде всего, воспитательный характер, адресуясь главным образом различным (как инструментальным, так и сугубо экспрессивным) формам межличностного общения учащихся, одним из основных требований, предъявляемых к реализации роли педагога-руководителя, следует, по-видимому, назвать необходимость наличия у ее владельца высокой активности, мобильности, опыта общения с людьми в плане их принятия, понимания, умения строить с ними отношения, интереса к личности другого и т.п.
Еще отчетливее фактор деятельностной детерминации обнаружил себя в работе (о ней мы упоминали выше), имевшей целью выяснить связь между направленностью личности и групповой структурой, представленной позициями лидерства (там же, стр. 136). Исследование проводилось в спортивных командах и студенческих группах. Было, в частности, установлено, что в то время как в спортивных командах инструментальный аспект структуры (конкретно — позиции делового лидерства) испытывает сильное влияние личной направленности спортсменов, т.е. их ориентации на личное достижение, в студенческих группах подобный тип личностной направленности оказывается нерелевантным в плане структурообразование. Объяснение следует искать в той ценности, какую представляет собой данный тип личностной направленности для реализации соответствующей групповой деятельности. Применительно к сфере спорта (в рассматриваемом случае речь идет об игровых его видах) стремление отдельного субъекта к высокому личному результату, будучи «вписанным» в общую тактическую схему групповых действий, объективно работает на успех команды, т. е. выступает в качестве несомненной групповой ценности. Иное дело студенческие группы, которые, даже решая задачи инструментального плана (были взяты группы учащихся полевых факультетов МГУ), не включены в ситуацию сильной (как это имеет место в спорте) конкуренции с другими группами за успех, их действия не подчинены необходимости достижения высоких именно групповых (когда от успеха одного члена группы зависит успех других его партнеров) результатов. Поэтому высокая личная направленность студента обнаруживает себя в данном случае как характеристика, важная главным образом для него самого, но нейтральная с точки зрения решения тех задач, которые иногда возникают перед студенческой группой.
Последний пример, который мы хотели бы здесь привести, касается изучения динамики личностной детерминации лидерского статуса в группах, составленных из спортсменов-альпинистов, до приезда в альплагерь между собой в основном (там же, стр. 137). По приезде в альплагерь они проходили тестирование по 16-факторному вопроснику Cattell (форма «С») и трижды в течение трехнедельного пребывания там подвергались опросу с целью измерения лидерского статуса (по инструментальному и эмоциональному параметрам). В этом исследовании было достаточно убедительно показано, что влияние тех или иных личностных черт спортсменов на их позиции в том или ином аспекте групповой структуры находилось в тесной связи с характером задач, решавшихся альпгруппой в соответствующий период лагерной жизни (этап адаптации к лагерным условиям, период учебно-тренировочной работы, восхождение). Вместе с тем наблюдались достаточно стойкие различия между наборами личностных черт, обусловливающими деловой и эмоциональный статус альпинистов в разные моменты групповой жизни, что также вполне согласовывалось со спецификой задач, которые вставали перед альпгруппами в сферах их деловой и эмоциональной активности.
Таким образом, действительное понимание роли личности в групповом процессе, ее влияния на «составляющие» этого процесса, как видно из приведенных выше примеров, возможно лишь в случае обращения к «задачному», т.е. деятельностному контексту межличностного взаимодействия, высвечивающему подлинную релевантность той или иной личностной характеристики.
Существенным условием продуктивной разработки проблемы «личность и группа» является выделение наиболее существенных, основных параметров личности. Но что они собой представляют, что может быть к ним отнесено? Один из ответов на этот вопрос содержится в использовавшейся нами классификации Shaw (1971), но ее, как мы уже говорили, трудно признать удовлетворительной. Другой ответ предлагает в своем фундаментальном исследовании психологических проблем личности А. Н. Леонтьев, выделяющий три таких параметра: широту связей человека с миром, степень их иерархизации и общую их структуру (1975). Как отмечают Р.Л. Кричевский и Е.М. Дубовская (1991), к сожалению, степень операционализации названных параметров, за исключением, может быть, последнего из них, репрезентированного в направленности личности, близка к минимальной, оставляя тем самым открытым вопрос относительно конкретного использования этой личностной схемы. Однако заложенная в ней идея представляется нам чрезвычайно продуктивной, что не исключает, понятно, попыток создания иных .подходов и схем, которые позволили бы дать логически достаточно обоснованное структурное описание личности, содержащее одновременно и возможность выхода на операциональный уровень разработки проблемы.
Подведем некоторые итоги. Было показано, что личностные особенности (биографические характеристики, способности, наборы черт) участников группового процесса оказывают на него известное, опосредствованное целым рядом факторов влияние, отражающееся как на динамике самого процесса, так и на сопутствующих ей феноменах групповой жизни. К сожалению, конкретные нормативные характеристики этого влияния во многом еще остаются не выясненными, и сегодня мы можем говорить скорее об определенных тенденциях, в значительной мере дающих лишь некое общее, усредненное представление о специфике взаимосвязи личностной и групповой переменных. Что же касается перспектив изучения обсуждаемой здесь проблемы, то они видятся нам прежде всего в получении новых знаний о личности и группе и последующем построении на их основе отсутствующих в настоящее время системных теоретических конструкций, адекватно моделирующих отношение «личность — группа».